Арбатские

      Есть много способов перевернуть кафе с ног на голову, и Вам как гостю мало кто может помешать в этом. Самый частый случай создания запары ‒ когда в обеденный перерыв или после рабочего дня Вы и ещё двадцать человек стремятся в кафе за своим таким заслуженным отдыхом и чашечкой кофе, которую не придётся готовить самостоятельно; и в праведном гневе каждый человек, оказавшийся в кафе, считает себя главным и первостепенным гостем. И персоналу запрещено разрушать эту иллюзию. Особенно, если гость постоянный и уже знает всех официантов по именам, а менеджер здоровается с ним чуть ли не за руку. Таких гостей предпочтительно обожать во что бы то ни стало, хотя это иногда непросто, хотя бы потому что некоторые из «постоянников» очень любят напомнить о своей важности, устроив в кафе кавардак.       Работая за баром, а не в основном зале кафе, чувствуешь себя в относительной безопасности от людей: тебя не могут поймать за рукав, похлопать по плечу или провести какие-либо ещё тактильные контакты. К тому же бар и витрины высотой в человеческий рост очень обезличивают, скрывая персонал за собой, как за баррикадой. Из такого убежища гостей легче любить или ненавидеть, потому что знаешь, что до тебя, скорее всего, не доберутся. Работа в сфере услуг в целом не располагает к любви к роду человеческому, но всё же у нас были гости, которых мы были действительно рады видеть. Их как правило улыбчивые лица мы выцепляли из проходившего мимо нас потока людей, и просили подождать немного, чтоб без спешки мы могли приготовить их любимый кофе или как следует упаковать десерт.       По утрам, например, заходила приветливая улыбчивая девушка за латте на кокосовом молоке ‒ «Декаф, пожалуйста!», за ней следом приходил позавтракать ‒ португало-француз, работавший в офисе неподалёку и пытавшийся говорить по-русски. Во время чемпионата мира он пару раз приводил с собой в кафе обедать испанских болельщиков, которые, в ожидании заказа, праздно блуждали вдоль бара и на испанском пытались заговорить зубы то мне, то Манефик, то Катерине, но ‒ к сожалению или счастью ‒ никто из нас не говорил по-испански. В обед, как правило, забегал молодой человек за американо и пирогом с луком и яйцом, потом была миниатюрная блондинка с идеально уложенными локонами и безупречным, немного детским лицом ‒ она как правило заказывала капучино, говоря: «Сделайте его горячим, как… как… как мужчына!» Последнее она произносила таким басом, что стоявшие рядом молодые люди невольно расступались в страхе за свою жизнь и здоровье, а девушка, убедившись, что её кофе достаточно горяч, упархивала из кафе, на ходу отвечая на звонок.       Лично моим любимым постоянником был полноватый молодой человек невысокого роста, в очках в скруглённой оправе, в цветастых рубашках и с легкими изящными жестами, как будто несмотря на свою комплекцию он был танцором балета. В кафе он заходил своеобразно: задерживался у порога, наклонялся, так чтоб в проём проходила только голова на короткой шее, смотрел налево, направо, и, убедившись, что у нас все дома, заходил уже целиком. Делал несколько шагов к бару, останавливался в полуметре от кассы и, скрестив руки и ноги, словно готовясь сделать па, набирал в грудь воздуха:       ‒ Большой капучино на обезжиренном молоке с корицей, ‒ декламировал он. А если удавалось его опередить и произнести это заклинание за него, то его обрамлённые аккуратно подстриженной бородой щёчки покрывались плотным румянцем, и он смущённо кивал, ‒ Да, ‒ с затаённым восторгом, как у ребёнка. Потом немного прохаживался вдоль витрины и скромно выбирал круассан или слойку, приговаривая. ‒ Я такой сладкоежка, мне так неловко…       И, пока кофе готовился, он расспрашивал про десерты или с удовольствием рассказывал, какая хорошая была погода днём или как много на улице фанатов. А когда он уходил, один из менеджеров, больше напоминавший вышибалу в клубе, закатывал глаза и устало говорил: «Педик», как будто спрашивая, за что ему в кафе небесная канцелярия посылает таких гостей. Вышибала вообще тактичностью не отличался и любил, пожалуй, только две вещи ‒ пиво и когда было мало списания в конце рабочего дня. А ещё выматывать нервы, когда скучно. Но в отличие от некоторых менеджеров, он, наверное в силу двухметрового роста и года, проведённого в армии, не скрывал, что некоторые гости ему откровенно не нравились. От этого становилось легче тем, кто непосредственно контактировал с такими неприятными гостями.       В основном проблемы были от постоянников. Люди, жившие или работавшие поблизости и имевшие возможность заходить в кафе несколько раз на дню порой знали ассортимент и акции кафе лучше, чем персонал. Некоторые считали своей невероятной заслугой то, что они знают бариста и официантов по именам, и только это, порой, делало всех работников кафе обязанными помнить наизусть их предпочтения и пытаться исполнить их в наилучшем виде. Порой к обращению: «Даша, Саша, Маша, Катя» прибавлялись пятьдесят рублей чаевых, как компенсация топания ногами и драматичного восклицания в готовые вот-вот разверзнуться небеса: «Ну почему ваше кафе не заказывает больше бубликов с маком?! На шестом Арбате они всегда остаются к этому времени!» Страстно любивший бублики мужчина приходил ругаться почти каждый вечер, и сколько его ни посылали в кафе по адресу Старый Арбат 6, он неизменно заходил к нам, чтоб повозмущаться.       Ровно в восемь часов, как только на всю выпечку начинала действовать тридцатипроцентная скидка, к нам заходила манерная дама в толстых очках, с затянутыми в узел волосами, окрашенными в насыщенный винный цвет; вечным недовольством в каждой складочке лица, идеально прямой спиной и приказным тоном она напоминала учительницу танцев из кошмарных снов. Манерно здороваясь, она клала на стойку сто рублей и устало отводила взгляд, выдыхая: «Багет». Потом обходила витрину, выуживала из кошелька ещё сто рублей, клала их рядом с первыми и прибавляла: «И круассан. Они же свежие?» И каждый вечер ей отвечали, что круассаны, конечно же, свежие. Как только счёт был готов и рука тянулась к лежавшим на стойке денькам, дама клала свою морщинистую кисть поверх и смотрела строго, доставая взглядом до самых недр души, где дремала давно забытая совесть:       ‒ Девушка, а Вы ничего не забыли?       ‒ П-простите? ‒ мозг начинал судорожно вспоминать, что можно было забыть, чтоб вызвать такой холодный тон и перед глазами, как на барабане в «одноруком бандите» выскакивали все возможные варианты от «забыла поздороваться» до невыключенного утюга дома.       ‒ А почему Вы не спросили у меня мою клиентскую карту?       «Потому что шёл девятый час работы, вот почему»       ‒ Простите, ‒ только и выжималось сквозь стиснутые зубы. ‒ Можно Вашу карту, пожалуйста?       ‒ И это уже не в первый раз, ‒ поджимала губы дама, извлекая из недр кошелька пластиковую карточку. Таким же тоном меня несколько лет назад выставляли из кабинета завуча. ‒ Я пожалуюсь на Вас менеджеру, и Вас зарплаты лишат. И порежьте багет напополам, ‒ прибавляла она, выпрастывая из сумки авоську, напоминавшую рыболовную сеть.       Как правило угрозы оставались угрозами, либо менеджеры что-то слышали своими вездесущими ушами, строго смотрели и уходили дальше менеджерить. Но находились гости, которые предпочитали действовать прямыми методами, без привлечения третьих лиц, даже если этим третьим лицом был управляющий заведением. Так под конец лета в сети наших кафе ввели акцию: гости, расплачивавшиеся с помощью NFС ‒ магии привязанных к смартфонам карт ‒ получали пятидесятипроцентную скидку на ряд продукции. Но было несколько «но», например, скидка действовала только на карты VISA, так что обладатели Mastercard и других платежных систем оказывались так же за бортом. Кроме всего прочего, каждый раз, когда бариста должны были прокатать скидку, им нужно было найти менеджера и сделать это под его чутким руководством. Как Вы понимаете ‒ удовольствия от этой акции получал мало кто. Персонал путался в условиях акции, а гости просто не торопились разбираться.       Однажды вечером одна молодая женщина, три раза уточнив у меня условия акции, уже когда чек был пробит, сурово посмотрела на меня, словно я чихнула в её кофе, и с искренней обидой спросила:       ‒ А почему Вы не сказали, что акция распространяется на VISA? У меня она тоже к телефону привязана, ‒ я честно сказала, что я говорила ей об этом и не один раз. Но девушка только помотала головой. ‒ Я из-за Вас, получается, просадила… да, просадила, четыреста рублей… Поэтому Вы должны мне подарить круассан. Нет, два. Четыреста же рублей всё-таки!       Круассаны в нашем кафе шли как универсальная взятка и компенсация. Парижские круассаны без начинки поступали к нам в самом большом количестве, плюс в морозильнике всегда лежали заготовки, которые можно было испечь за пять минут прямо в кафе, так что наши менеджеры активно откупались ими от недовольных гостей или угощали капризничавших детей.       Из-под земли вырос Вышибала и со спокойствием удава принялся наблюдать эту сцену, предвкушая раздачу подзатыльников. Рука потянулась к лежавшим рядочком круассанам, дрожа, как у человека, который подписывает себе приговор, как вдруг девушка выхватила у меня из руки бумажный пакет и, перегнувшись через стекло витрины, схватила два круассана с кремом и миндальной посыпкой и, закинув их в пакет, посмотрела на меня:       ‒ Нет, ну Вы сами подумайте ‒ четыреста рублей, девушка! И радуйтесь, что я только два выбрала, ‒ сказала она и бодрым шагом покинула кафе.       Я посмотрела на Вышибалу, уверенная, что в конце смены с меня спишут стоимость этих несчастных миндальных круассанов, плюс отчитают за то, что я не привлекла менеджера к решению вопроса сразу. Вышибала подошёл к бару, упёрся кулаками в стойку, посмотрел на меня с претензией, а потом опустил свою огромную ладонь мне на макушку, придавливая к грешной земле.       ‒ Забей. Она просто сука, с такими даже решать что-то бесполезно. Иди курить.       Некоторые гости действительно приходят в кафе, чтобы поругаться, уверенные в истинности заповеди: «Клиент всегда прав». Так вот, это половина правды.       Клиент всегда прав в своих глазах.