Арбатские

      Мне всегда было интересно, куда идут работать люди, любящие людей. Редко, но метко такие индивиды встречаются в сфере образования, но со временем с ними происходит незаметная в своём процессе метаморфоза, в результате которой даже самый человеколюбивый персонаж бесповоротно становится мизантропом, убирает из-под своей двери коврик с надписью «Добро пожаловать», вешает на все крючки в своём жилище значок «не беспокоить» и воспринимает с таким же энтузиазмом, как аллергию на цветение в начале мая. Где тот заповедник, куда устремляются желающие сохранить веру в людей и любовь к ним ‒ мне неведомо. Зато я точно знаю, где можно даже не пытаться искать ‒ в общепите. Не видела людей, которые шли бы работать в кафе из страстного желания служить людям, а ввиду того, что работа нервная и энергозатратная, и персонажи в процессе работы встречаются самые разные, начинаешь медленно, но верно приходить к мысли, что даже с медузой, у которой мозга и в помине не было, иногда договориться легче, чем с homo sapiens.       Поэтому зачастую животным в заведениях рады больше, чем людям. Представители фауны, если они хорошо воспитаны, сидят себе спокойно под столиками, радуют глаз и не возмущаются по поводу того, что к ним долго не подходят официанты. Да и люди с питомцами ‒ нам как-то везло ‒ знали, что если их живность будет мешать работе заведения, то их попросят уйти. Этой проницательности как правило не доставало тем, кто приходил в кафе со своими людятами.       По громкости умилённых возгласов, можно было понять, с кем пришли гости на веранду. Если вернувшаяся официантка держала руки лодочкой, как будто несла воображаемый шарик, то на веранде сидела девушка со шпицем, и мы неторопливо готовили капучино на миндальном молоке, который она всегда заказывала. Если после умилённых возгласов официантка оказывалась у нас за баром и шустро мыла руки, то гостем оказывался полноватый мужчина из Мюнхена, проживавший в Москве со своей русской женой и любвеобильнейшим французским бульдогом. Иногда забегала рыжая кошка, проходила в главную дверь, обходила зал, прошмыгивала мимо бара, даже не глядя в сторону кухни, и исчезала в подворотне за служебной дверью. Управляющие говорили, что она отгоняла от нас «соседей», и оставляли ей какую-нибудь приятную мелочь с кухни. Кошка не прикасалась ни к тунцу, ни к колбасе, предпочитая кормиться дальше в подворотнях. Мы с завистью смотрели на тунца, который мог бы попасть в обед кому-нибудь из персонала, но вместо этого умирал мучительной смертью рядом со служебкой. Появлялось чувство обиды и ревности: где же эту рыжую сволочь кормили так хорошо, что она бессовестно оставляла еду без внимания? В соседнем баре предпочитали собак, а дальше в нашей подворотне был только зоомагазин, куда поочередно наведывались то семьи с детьми, то полиция.       Вечером, перед самым закрытием, мы узнали ответ. Мы с Манефик вышли на перерыв в нашу подворотню и встали под навес на узком тротуаре: весь день лил дождь, и воды в подворотне было по щиколотку, она чуть не переливалась за порог служебки дальше в кафе. Кое-как уместившись вдвоём на нашем островке, мы, поддерживая друг друга, чтоб ненароком не нырнуть, молча закурили, чувствуя, как сводит челюсти от уже въевшегося в язык приторного «Добрый день! Кофе с собой или здесь?» На пробегавшей воде дрожали белые отсветы с кухни соседнего заведения, из открытой служебной двери соседей доносился Linkin Park, вносивший приятное разнообразие после лаунжа, который нам приходилось слушать весь день на протяжении девяти часов. Немного накрапывал дождь, но было уже всё равно, потому что мы с Манефик написали заявления на увольнение, и теперь нас не беспокоило ровным счётом ни-че-го. Шёл обратный отсчёт двух недель, которые нам оставалось дорабатывать, и в свете этой перспективы начинало казаться, что жизнь налаживается.       И не успела я осознанно вздохнуть с облегчением, как Манефик ткнула меня в бок и, в ответ на мой удивлённый взгляд, мотнула головой куда-то в сторону. Там, по бликам на воде, насквозь мокрая шествовала наша рыжехвостая посетительница. Мокрая шерсть прилипла к туловищу, так что стали видны впалые бока, но главным элементом этой картины была огромная крыса, которую кошка гордо тащила через наводнённую подворотню в сторону Старого Арбата.       ‒ Фу, блин, ‒ скривилась Манефик и, отступив на шаг назад, задела ногой оставленную ещё днём миску с тунцом. ‒ Брось ты эту гадость, ‒ она погремела миской, глядя на кошку. ‒ Смотри, что тут есть. Котя! Ко-о-отя!       На что кошка окинула её презрительным взглядом и, махнув мокрым хвостом, скрылась. Мы докурили и вернулись в кафе.       ‒ И где она такую здоровую крысу взяла? ‒ пожала плечами Манефик. – Она же чуть не с неё длиной.       ‒ Может, эта из зоомагазина убежала, ‒ пожала плечами я.       В этот момент служебная дверь сзади хлопнула, и через бар пулей пролетело нечто, практически скатившееся вниз по ступенькам и с блаженным возгласом оккупировавшее единственный туалет в заведении.       ‒ А это что за таракан? ‒ спросила я у Манефик.       ‒ А это персонал из соседнего бара. Они тут часто пробегают, ‒ ответила она.       ‒ Это не там раньше зоомагазин был?       ‒ Ну, зоомагазин был да уехал, а зверинец остался, ‒ раздалось со стороны служебки. Хлопнула закрывшаяся дверь.       Больше гостей ‒ ни двуногих, ни четырёхлапых, ни членистоногих ‒ не было.