please enough.

Телефон Чейза немного двинулся, а потом заиграла негромкая мелодия. На экране появилась небольшая надпись: Авери Эстел. Хадсон не реагировал, поэтому Остин схватил телефон и уже собирался ответить на звонок, но вибрация вдруг прекратилась и экран погас. Ник устало выдохнул и положил телефон обратно между сиденьями. Авери Эстел. Девчонка из старшей школы, которую Остину, кажется, приходилось видеть в компании некоего Ноена Юбэнкса — как обычно — все о нём говорили в его отсутствие, но ближе чем девочка с волосами как будто орехового цвета, к блондину не подбирался никто и никогда. Кто бы посмел взять и нарушить ореол этой таинственности, который окружил сразу и Юбэнкса, и мисс Эстел? Никто. Кроме, разумеется, Чейза Хадсона. Когда-то они дружили и, наверное, все очень удивлялись тому, насколько долго существовала эта дружба именно трёх детей. Всегда втроём, и редко можно было заметить, что у Авери, Чейза или Ноена находятся другие знакомые в учебном учреждении, кроме них самих. Каждый, кто учится в старшей школе и хоть немногим старше тринадцати, был просто обязан знать о конфликте, возникшем в школьном коридоре на, кажется, третьей перемене с начала учебного дня. Конфликт, стычка, грандиозная ссора двух лучших друзей — школа обыкновенно небогата на великие события, но вы, вероятно, согласитесь — самые плохие, самые травмоопасные и жёсткие разногласия двух парней, которым отучиться ещё пару лет, и они уже выпускники, вызывают и, соответственно, самый больший ажиотаж среди всех собравшихся в душном здании в один из очередных скучных школьных дней. Ник Остин очень хорошо помнил этот день — правда, скорее всего, он и сам не понимает, почему в его памяти так надолго сохранилась эта практически бесполезная здесь информация — все, скорее всего, уже давно всё забыли; ну, а спросить у Чейза про что-то наподобие «а что произошло на самом деле между тобой и Юбэнксом» было сродни самоубийству, которое ты достаточно давно планировал. Ник не планировал умирать в девятнадцать, а значит понимал каждую вещь и не задавал лишних вопросов, ведь всё-таки он был кем-то вроде помощника для Хадсона. Но не другом уж точно. У Чейза друзей вообще больше не было — он давно был отстранен от всех людей; пожалуй, он был слишком одинок и даже в какой-то степени нелюдим, даже для своей сложившейся репутации достаточно популярного среди девчонок парня. Он никогда не играл в лакросс, не был капитаном школьной команды по футболу и, пожалуй, всё, благодаря чему в школе можно быть уверенным в своём высоком положении в обществе, мистер Хадсон обошёл стороной. Он не стремился стать самым-самым. Никогда у него не было намерений в одиннадцатом классе подняться на сцену, когда его имя совершенно ожидаемо произнесёт ведущий, объявляя короля выпускного бала. Он не хотел выходить из новенькой тачки, когда вокруг маленькие (и не очень) девочки будут визжать от счастья, что не кто иной, а Чейз Хадсон случайно коснулся плечом их курточки. Хадсон не был таким уж самовлюбленным мудаком, который каждый день укладывает волосы гелем и улыбается, глядя на свое отражение в зеркале каждые пять секунд. Но почему-то его узнавали и с ним хотели поговорить. Из-за того ли, что после того, как у Хадсона с Юбэнксом разошлись дороги, всем сразу захотелось узнать подробности, или из-за печальной славы использованного мальчика всем вдруг понадобилось пожалеть парня, успокоить, дать понять, что он не так одинок после этого случая, Чейз правда понятия не имел. Для него в его жизни не происходило никаких серьёзных изменений вот уже лет шесть. Шесть лет с того дня, когда вся, абсолютно вся прежняя реальность для Хадсона перевернулась. Когда Авери перестала быть просто маленькой милой девочкой, которая проводит с ребятами всё своё время — она вдруг стала значить гораздо больше, чем подружка, гораздо больше чем человек, на которого можно положиться; у мальчика появились к ней чувства гораздо большие, чем как просто к человеку, который тебе дорог. Она стала как будто в десять раз дороже. Дороже всех людей, которых он когда-либо знал — и когда он её видел каждый раз, в его душе — которая для человека всё-таки нематериальна и её невозможно ощущать в принципе, — но Хадсон чувствовал нереальное тепло, резко сменяющееся холодом и мелкой дрожью по телу; необыкновенное вдохновение и желание по-настоящему сделать всё возможное для этой девочки, защищать её так, чтобы она никогда не чувствовала себя несчастной; чтобы улыбка никогда не исчезла с её лица. И как же совершенно неприятно и просто обидно было видеть, как Авери отстаивает и защищает не самого Чейза, а Ноена. И Хадсон даже понимал уже тогда, почему она это делает. Ник поправил волосы и повернул руль вправо, выезжая на главное шоссе, мельком поглядывая на Чейза, всё ещё не до конца понимая — спит ли Хадсон или парень просто едва прикрыл глаза и даже видел, как Остин схватил его собственный телефон, когда тот засветился. В любом случае, Ник всё ещё сосредоточенно смотрел прямо на дорогу, не прибавляя скорость и аккуратно объезжая автомобили спереди. Дорога до дома, как обычно, была невыносимо скучной и Остин уже достаточно привык к тому, что Хадсон молчалив и немногословен — никогда не было такого, что, например, Чейз выдумает какую-то тему для разговора и будет вести её. Может быть, было немного неловко, но со временем привыкаешь ко всему — и к таким тихим поездкам тоже, когда в машине только негромко играет музыка. Но хотелось ли Остину быть кем-то вроде друга для Чейза? Хотелось ли Нику вообще иметь хоть каких-либо друзей, которым можно что-то рассказать и где-то попросить совета? Не быть постоянно одним — мог ли сам Ник хотеть вдруг стать другим человеком? По-существу, Ник сам был не слишком общительным и социальным человеком — у него есть один человек, как бы друг, с которым иногда можно перекинуться парой фраз, но вряд ли короткое обсуждение утренних новостей можно назвать дружеской беседой, не так ли? И на самом деле, Ник мог позволить себе только это. Остин не хотел бы измениться и вдруг стать человеком, к которому тянутся, который излучает свет, с которым хочется общаться и дружить. Его всё устраивало и так, когда он находился достаточно близко к Чейзу Хадсону, не переходя границы личного. И всё-таки, зачем брюнету могла звонить эта девчонка, с которой он перестал общаться около миллиона лет назад? До многоквартирного дома, в котором среди тысяч тёмных окон располагалась пара стёкол, в которых едва мигал свет — и всё-таки девчонка, оставленная здесь Остином несколькими часами ранее, ещё находилась в одной из комнат внутри, — оставалось ехать буквально несколько минут по прямому переулку. Чейз недавно очнулся и теперь просто разглядывал местность, которую всё равно видел каждый день не менее двух раз — по пути из дома и домой, — но и каждый раз он всё так же пялился в окно, чуть ли не утыкаясь носом в стекло. — Чейз, есть проблема, — Ник покачал головой, разминая суставы, и всё так же смотрел прямо перед собой. Хадсон только вздохнул и пожал плечами, не сильно удивляясь тому, что доехать без каких-либо неурядиц снова не удалось. Жаль. Он даже на секунду подумал, что этот день сможет закончиться нормально. — Позвони ей прямо сейчас, пусть убирается. Я слишком устал, чтобы видеть кого-то ещё. Остин кивнул и достал телефон, в несколько секунд набирая смску. Ответ пришёл сразу же — видимо, девушка очень ждала, пока Ник скажет или напишет хоть что-то. Но ей явно не хотелось после чудесной ночи, наверное, лучшей в её жизни на данный момент, которую она провела с Остином, сначала проводить его и пообещать дождаться, когда он приедет, а потом просто получить сообщение с текстом: «Собирайся и уходи. Проблем не будет, если в квартире через десять минут не будет тебя.» Она, дико возмущенная и очень оскорбленная, набирала текст с многочисленными сожалениями о том, что она повелась на такого человека, как Ник Остин, оскорблениями через каждую запятую и, конечно, утверждением о том, что она так и знала. Получив ответ Ник усмехнулся. — Она ушла. Настроение приподнялось, когда пришло понимание, что на него повелась ещё одна миленькая девочка, и он снова её использовал. Было весело собирать таких девочек, давать им надежду, а потом просто говорить «пока». Может, это не слишком правильно или прилично, но зато не скучно. Ник высадил Чейза у забора, а сам остался в машине. Как же всё уже достало. Идя к подъезду, поднимаясь по лестнице на десятый этаж, закрывая дверь и поворачивая замок, Хадсон всё думал о том, что сказать Авери, когда она снова позвонит. Она точно наберёт его ещё раз, и он прекрасно это знал. В помещении, которое, по всей видимости, не больше пяти минут назад освободила куколка Остина, витал сладкий, до жути противный запах дешёвых духов, смешанный с ароматом крепкого растворимого кофе. В квартире было душно, и Хадсон даже не знал, что с этим делать — не хотел вообще ничего. Встала Авери буквально через полчаса после того, как веки сомкнулись. Сон ничуть не расслабил и не помог. Девушка так и не могла найти себе место. Сидя на кровати, вставая и ходя по комнате вперёд-назад — что-то мешало успокоиться. И она, кажется, понимала, что. Авери уселась на кресло прямо перед окном, наблюдая за едва-шевелящимися ветками дерева и набрала номер Чейза ещё раз. Гудки, как и в первый раз, продлились около полминуты, когда вызов, наконец, приняли. — Слушаю, — на другом конце провода прозвучал голос, который Авери уже помнила, но спокойнее от него, почему-то, не стало. Девушка уже даже толком не понимала, для чего вообще решила позвонить своему некогда лучшему другу. Она не понимала, что хотела от него услышать — или, по крайней мере, только делала вид, что не знает, что делает. — Авери? — в телефонной трубке послышался вопросительный голос Хадсона. Авери вдруг поняла, что всё это время молчала, и по её щекам сразу же неожиданно скатилось несколько слезинок, а потом ещё и ещё, пока она не стала громко всхлипывать, давясь непрошенными слезами. — Эй, ты чего? Что случилось? — голос Чейза ощущается немного пьяным, слова звучат мягко, буквы немного не различаются, но Хадсон определённо взволнован. Слова, произносимые им, тихие, его голос приобрёл несвойственную прежде хрипотцу. Авери была виновата. Определённо. Бесконечно виновата, она ненавидела себя за это. Чейз такой добрый и открытый, беспокоится о ней, хотя она уже давно предала их дружбу, и, конечно, — она не заслуживала его. Никогда не заслуживала. Совесть мучила её много лет, но она научилась жить с этим, — и жила бы дальше, если бы на этой чёртовой вечеринке они оба не встретились давно забытыми взглядами, не пошли в эту чёртову комнату, и не совершили эту чёртову ошибку в виде этого робкого, совсем невинного поцелуя. — Что с тобой, Авери? Может мне приехать? — девушка по прежнему молчала, но, увидь Хадсон ее лицо, никаких слов бы и не понадобилось. Полностью залитое слезами, оно говорило обо всём больше тысячи слов, — в нём отражались вселенская боль и глубокое разочарование. — Чейз… — Авери с трудом выдавила из себя одно лишь заветное имя, буквы которого звонко отдавались в ушах. Она хотела бы никогда не слышать и не знать его, — но ведь без этого мы все были бы совершенно другими. — Да, Авери, я тебя слушаю. Извини, что не ответил тебе до этого, я не думал, что ты в таком состоянии. — Я так виновата… — она говорила неразборчиво, скорее только ради того, чтобы сказать. Она не хотела, чтобы ее услышали. Никогда не хотела признаваться. — О чем ты? В чем виновата? — ответа не последовало. — Слушай, я нахожусь недалеко от тебя, давай я через пару минут подъеду и мы поговорим? Авери? Слышишь? — Х-хорошо — едва слышно, но уже более различимо прозвучало на том конце, и Чейз тут же подорвался. Он ни за что не мог ее оставить, будучи уверенным, что прямо сейчас с ней рядом не было абсолютно никого, кто мог бы помочь. И он обязан это исправить. — Только не бросай трубку, я уже почти на месте, выходи. И вправду — не прошло и двух минут, как Хадсон был на месте. Авери уже ждала его, сидя на лестнице у входа в дом, продолжая держать телефон около уха. Взгляды пересеклись, и девушка вновь опустила лицо. Ей было стыдно. Стыдно за то, что она так низко тогда поступила — она не имела на это права, но всё равно так сделала. Чейз подошел к ней медленно, неспешно, а после уселся напротив. Говорить ему ничего не пришлось, все нужные слова Авери подобрала самостоятельно. — Чейз, боже, прости меня, я так перед тобой виновата… Перед всеми. Я не должна была, не должна, — девушка с красивыми тёмными волосами прижалась к крепкой груди молодого человека, а тот лишь мягко опустил ладонь на её макушку и медленно гладил волосы, давая ей высказаться, — Мне так не хватало тебя всё это время. Не хватало твоей дружеской поддержки… Глупых, но всегда смешных шуток. Мне так не хватало тебя, Чейз Хадсон… Прости. Я говорила всем, что всё у меня в порядке, но каждый раз я врала. Нагло и безбожно врала. Не было и дня за эти годы, чтобы я не винила себя. Я всё решила за вас обоих, и, о господи, мне так жаль… — Глупая… Вроде выросла, а как была маленькой глупышкой, так и осталась. Мы бы всё равно перестали общаться, даже если бы ты тогда промолчала. Ты поступила правильно — ты защитила человека, которого любила. Которого, как я понимаю, любишь и сейчас. И я ни за что тебя не осуждаю. У нас был договор, и мы его нарушили. Это только наша вина, ты здесь ни при чём. Совершенно ни при чём. — Договор… О чем ты? — Авери постепенно приходила в себя, но всё ещё не выпускала парня из таких привычных и теплых объятий. — Не важно, правда. Это уже совсем не важно. Я ни минуты не винил тебя в этом, и думаю, что Юбэнкс тоже. Я бы не посмел причинить тебе боль, никогда. Не позволил бы никому посметь причинить тебе боль. Никогда. Впервые за столько лет девушка выдохнула с облегчением. А где-то позади, там, за забором, разговору двух молодых людей внимал белокурый парень с сигаретой в руках, постепенно оседая на асфальт от только что услышанных слов.