please enough.

Никто сегодня так и не лёг спать — переживая столько ужасных потрясений за один день, наверное, спать никому и не захочется. Волей-неволей, начинаешь обдумывать всё и собирать по крупицам, по мелким частям весь прошедший день, все прошедшие только что события. Это обыкновенно странно — вот только что перед тобой стоял самый нужный человек, от которого ты ждёшь помощи и протягиваешь к нему руку так близко — что ему остаётся, когда его ладонь всего в паре метров от твоей собственной? Просто дотянуться. Но вот он уже уходит, засунув руки в карманы и поправляя на себе олимпийку. Оставляя тебя после стольких лет. После стольких взлётов и падений вместе, после такого количества общих воспоминаний. Даже не обернувшись. Передо мной был только белый потолок, который надоел своим скучным цветом почти сразу, но больше ни на что смотреть не хотелось. Чейз не говорил. Он, как и я, уже около часа сидел, погруженный в собственные мысли, и находился, наверное, сейчас совсем не со мной. Его внимание и попытки поговорить были бы всё равно неуместны, так что такая тишина в шесть утра казалась более, чем уютной. Получив одно, мы неизменно теряем другое, что-то не менее ценное. Так было всегда, так всегда и будет. Ещё несколько дней назад (а до этого — пару лет), я задумывалась о том, что хочу вернуть Чейза себе. Вернуть, во что бы то ни стало. Но что получилось в итоге — совсем не то, чего я так жаждала. Я думала неверно. Я не хотела никем жертвовать, но Ноен ушёл. В первые минуты мне не хотелось об этом думать всерьёз и я надеялась что он вернётся. Вот прямо сейчас зайдёт в комнату, извинится, скажет, что не подумал над своими словами наперёд и теперь хочет всё исправить. Время всё неумолимо шло, и с каждым звуком передвижения стрелки по циферблату на часах надежда на лучший исход таяла секунду за секундой всё больше. Сначала я злилась и отрицала, но теперь всё-таки было понятно: он не чужой мне человек — я думаю о его глазах, о его лице каждый божий день уже лет шесть. И я всегда знала, что он рядом и никуда не денется. А сегодня он просто исчез из наших жизней. Из моей жизни, из жизни Хадсона. Как бы мне того не хотелось, но эти чувства никуда не испарятся, и даже через год или два я буду вспоминать обо всём, что со мной происходило до наступления совершеннолетия. И сейчас, лёжа на кровати и не зная, что могу предпринять, я была более, чем просто расстроенной. Он ушёл, но чувства, всё ещё томившиеся в глубине души, не только остались, но и ощущались с новой, в два раза больше, силой. И это невыносимо. Было не так плохо просто скрывать свои чувства, но каждый день говорить с этим человеком, как ни в чём не бывало — всегда знать, что с ним всё в порядке, знать что ты в любом случае рядом и можешь ему помочь — вдруг в один день всё изменится и он поменяет к тебе отношение? Но теперь этот выглядело обоюдным предательством — я ему ничего не объяснила, когда он всё-таки понял, что вообще происходит, и он, оставивший меня и просто не попытавшийся разобраться. Как всегда, виноватыми были все. И Чейз, который хотел меня успокоить — и если бы там не было Ноена, всё бы было более, чем хорошо… Но никто всё равно бы не смог изменить все эти события, происходящие с нами изо дня в день. Я выбрала Чейза в ту секунду, но никогда не выбирала его на длительное время. Я ненавижу себя за это — но сделать ничего не могу. Я не ощущала в Чейзе той острой необходимости, которая была, когда я смотрела на Юбэнкса и думала о том, что у нас могло бы что-то получиться. Я чувствовала его, как друга, чья помощь и поддержка была мне необходима — Юбэнкс постоянно пропадал, ото всех закрывался и не хотел разговаривать. А Чейз… Был совершенно другой. Человек с характером и чувством жизни прямо противоположным Ноену. Про кого правда можно было сказать, что ему нравится жить и узнавать что-то новое, интересное? Что он любит своих друзей — всех тех, кто смог ими стать — и так бережно о них заботится. Что на первом месте для него всегда проблемы близких людей, и только потом уже — его собственные. Определённо про Чейза Хадсона. Сейчас мы были рядом, и легче от этого не становилось. И, кажется, мы оба это понимали — да и всегда, быть только вдвоём, когда от вас отделяется одна часть — один маленький, перестающий функционировать, кусочек — существовать становится гораздо труднее. Механизм работает исправно, только когда все детали в нём на месте. Но мне теперь нужно было учиться существовать каждый день без Ноена — а, в свою очередь, Хадсону в этом плане было гораздо легче, как казалось. Он не знал его настоящего уже несколько лет, и, наверное, давно перестал зависеть от общения с блондином. Его повод для того, чтобы перестать общаться с Юбэнксом выглядел достаточно весомым — измена его девушки с его лучшим другом — не знаю, кто бы смог такое простить, случись в жизни что-то подобное. И потому, что, как я предполагала, Чейз мог до сих пор втайне держать обиду на Юбэнкса, ему было наплевать — есть он или нет. Раньше, в далёком детстве, мы с Хадсоном хорошо дружили — за пару лет до знакомства с Ноеном в школе мы с Чейзом были лучшими друзьями — да, всегда вместе и сейчас я, наверное, должна была радоваться тому, что теперь всё будет так, как было в мои пять лет — мой лучший и единственный друг снова Чейз и никакого другого человека со светлыми, мягкими волосами и холодными глазами, в которых отражались воды ледовитого океана больше не существует. И так, разумеется, нельзя. Но я устала от всех этих проблем, от так скоро развивающихся событий — мне просто хотелось не забивать голову всем тем, что портит мне настроение, и просто расслабиться — хоть немного. Я поднимаюсь с кровати и подхожу к Чейзу, аккуратно присаживаясь около него, на краешек одеяла. В его пустом взгляде сложно разобрать хоть что-то — и всё-таки, как открытую книгу я могу читать только Юбэнкса — он единственный, с кем я так много времени провела рядом. Из глаз Чейза, направленных преимущественно мимо меня и смотрящих прямо в стену, я не смогла выудить и грамма информации, поэтому легонько подталкиваю его плечо своим и щёлкаю пальцами перед его носом. — О чём думаешь? — делаю как можно более непринуждённое выражение лица и касаюсь своими пальцами его ладони. Надо признать, выглядит он довольно грустным и растерянным. — Честно? — Чейз не предупреждает о том, что скажет что-то плохое. Он интересуется — правда ли мне важно то, что мелькает в его мыслях прямо сейчас. Я смотрю в его глаза и почти незаметно киваю головой. — Думаю о том, как же хреново всё получилось. Я не знаю, правда, что мы втроём натворили для того, чтобы на нас вылилось столько дерьма сразу, — его голос ровный, но, надо признать, эмоции берут верх: его подтрясывает, а рука, которой до сих пор касаются мои пальцы, несильно дрожит. И я понимаю — его эта ситуация задевает ничуть не меньше, чем меня. А может даже больше в несколько раз. — Многовато для восемнадцатилетних, как считаешь? — Хадсон одёргивает руку и прикрывает глаза, в которых я успеваю заметить стоящую поблескивающую слезу. Кто говорил, что мужчины не плачут? — Это просто… Навалилось. Так неожиданно и за пару лет настолько всё поменялось. Мы втроём, кажется, просто убиваем друг друга, — у Чейза вырывается смешок, — но всё равно друг без друга понятия не имеем, как жить. Что за чёрт! Я думал мне будет легче, если Юбэнкс отойдёт — если я не буду видеть его рядом с тобой, тогда я смогу вернуть хотя бы тебя. Понимаешь, Авери… Мне нужен был кто-то. Нужны были вы, оба. Но так получилось, что выбрать нужно было только кого-то одного. — Прежде чем сказать ещё что-то, брюнет поднимает на меня серо-синие глаза, наполненные от и до нечеловеческой болью. Показывая в их расширенных зрачках всё то, что он чувствует на самом деле. Своим взглядом, одними глазами он даёт понять, что возлагает на меня очень большие ожидания. — И я очень не хочу об этом пожалеть. — Скажи сразу, что ты имеешь ввиду, — я отодвинулась на несколько сантиметров и сложила руки на коленях. — Ты же знаешь, Хадсон, что я никогда не давала тебе повод хоть на секунду в себе сомневаться. — Да, но… Столько времени прошло, — Чейз тянется рукой к своим волосам и слегка взъерошивает их. — Кто знает, может, за эти несколько лет ты стала циничной стервой, прямо как он. — Тогда что спровоцировало выбрать именно меня? — Я стараюсь найти ответ на вопрос в его глазах — как всегда делала, когда ощущала, что Юбэнкс может врать, но Чейз слишком непроницаемый. Даже если он чего-то недоговаривает, или скрывает — сейчас я всё равно не понимаю. И приходится верить на слово. — Ты… До школы, если ты помнишь, мы очень хорошо дружили: всегда были вместе. И ты знаешь, кто это пошатнул, а потом и вовсе разрушил. — И ты решил вот так оставить меня без какого-либо права выбора? — Я тогда тоже остался без выбора, Авери. — Выбор есть всегда. Выбор должен быть в любом случае, Хадсон. Может, тогда ты плохо искал? — С каждой минутой я раздражаюсь всё больше, и мне определённо не нравится то, что за меня в один момент всё решили — да ещё и так нагло. — Почему ты решил вдруг, что из тебя и Юбэнкса я выберу именно тебя? Ты ничем не лучше, если думаешь, что можно вертеть людьми просто так. Я не думала, что человек, которого я так хотела вернуть, окажется спустя столько лет вот таким — да, вашу мать, мы все тут хороши. Мы все одинаковые, мы ничем не отличаемся друг от друга. Юбэнкс, ты и я — мы навсегда вот такие — может, мы заслужили всё это своими идиотскими поступками и личными качествами? — Я моргаю и тяжёлая слеза быстро скатывается по моей щеке, капая на свитер. Ладонью я вытираю мокрый след и тяжело выдыхаю. Внутри уже перемешано миллион чувств, и я не знаю, что правда чувствую на данный момент — злость, разочарование, стресс? Разговор с Чейзом расставил многое по местам. Теперь я, скорее, не знала, как относиться к нему — ведь он так неправильно, подло поступил. Я встаю и выхожу из комнаты, оставляя и себя, и Хадсона наедине со своими мыслями и спускаюсь вниз по лестнице, отметив, что так никто из родителей и не встал с кровати. Выхожу на воздух, когда телефон издаёт тихий звук пришедшего уведомления. Я открываю приложение, и вижу одно новое сообщение. Ник Остин?