Громыхнул удар молота.
— Объявляю дело открытым! — подавал голос грозный судья: Бык в чёрной мантии, с натертыми до бела рогами. Его короткая шерсть была такой же чёрной. Казалось, что надо мной не открывая рта разговаривает чернильное пятно, лениво деформируясь – двигаясь.
Справа горстка присяжных. Самые разные звери. Ничем не примечательные. В основном – травоядные. В эту горстку должно быть ради разнообразия добавили пару хищников. Но по их виду не сказать, что им не комфортно в компании рогатых и безклыкастых. Наверное, из-за увлечения обвиняемым – мной.
Они перешептывались друг с дружкой, щурились, нахмуривали лбы при взгляде на меня. Выцепить в этом гундосом бормотании, в шелестении звуков со скамеек присяжных, с большим трудом удалось пару фраз: «Что он такое?», «Это хищник или травоядное?», «Ты видел кого-то похожего раньше?».
Слева тройка: Прокурор, следователь, дознаватель. Смотрели на меня с безразличием, важно выпрямляясь в креслах.
«Важные, как хуи бумажные...» — шикал я про себя. Что-то они перебирали на своих столах. Какие-то бумаги. Стопочка за стопочкой. Листочек за листочком. В какие-то вчитывались, но недолго, и процесс повторялся. Занять себя нечем?
Позади ничего интересного: Там – немногочисленные зрители, сторона обвинения, сторона защиты. И молодой мелкий журналишка – квокка, наблюдающий за делом из дальнего угла зала. Что-то усердно выписывает в блокнот перьевой ручкой. Он пытался задать мне пару вопросов, когда меня под руки заводили в зал суда. В тот миг я глядел на него, ничего не понимая. Он подскочил резко, что-то протараторив. Сопровождение тогда не замедлилось и меня завели в зал.
А в настоящем, сразу после открытия заседания, судья попросил обвинение что-то рассказать, им ответила защита, но я не слушал о чем они там говорили. Объяла апатия. Думал о чем-то своём, уставившись в закованные в наручники руки. Как же они надоели. Как же хочется перекусить их, и, наконец, почесать зудящие локти.
Потом в обсуждение вмешался прокурор, его слова дополнил следователь. Сразу после них, снова вмешался мой адвокат, пытаясь что-то паррировать.
Адвокат был государственный, по моей просьбе. Не хотелось бы тратить деньги, а уж тем более время на защиту, что все равно окажется бесполезной. Один хрен всё прозрачно – тюрьма. Чего тянуть кота, раз все и так понятно? Так пусть лучше что-то булькнет адвокат, попробует пару минут и махнет, сдавшись, рукой.
— Кхм-хм. — прокашлялся судья. — Обвиняемый, Итан Браун. Вы в курсе за что вас обвиняют? — судья давно заметил, что я не слушал ни черта. Поэтому, когда пришла моя очередь, решил спросить напрямую.
— Да, ваша честь. — лениво ответил я и поднял наконец голову. Старался посмотреть тому в глаза, но не мог найти их в этом широком пятне чёрного цвета.
— Прекрасно. Тогда, мне и присяжным хотелось бы знать почему вы пошли на убийство стольких зверей? К чему была вся эта жестокость и дикость, закончившаяся всеми этими ранениями?
Я молчал полминуты. Собирал слова для речи. До суда мне думалось, что если просто буду молчать как рыба, то и не простою тут долго и отправят меня по этапу, не растягивая этот бессмысленный процесс. Но сейчас, на самом заседании, почему-то язык хотел выкрутиться, чтобы рыссказать все как есть — по порядку. Почему-то хотелось сочувствия, чтобы меня пожалели. Сопротивляться этому было невыносимо. И, глубинно вздохнув, я заговорил:
— С самого начала я просто хотел поступить по-совести. Потому я был там. А почему убил, спрашиваете? А могли бы вы позволить себе не убить, окажись вы в ту ночь на моем месте? После унижения, после избиения, ослабленный и сломленный, просто бросить всех кого вы, ваша часть, знаете, на растерзание? Разве остаётся выбор?
— Я не понимаю. — покачал головой судья. Бросив взгляд на присяжных я увидел замеревшие головы, внимательно слушающие только меня одного.
И продолжил:
— Ваши друзья, ваши знакомые, может семья, родня ваша. Представьте их. Что бы вы сделали, чтобы их не убили? Если бы осозновали, что ваше бездействие погубит невиновных, к вашим делам зверей не имеющих никакого отношения, что их по-одиночке выкосят? Чтобы вы сделали?
Чёрная клякса вытянулась. Вскочила со своего кресла и встала ещё выше надо мной. Наконец, можно было понять, где у быка голова, плечи, увидеть, как его руки упираются в судейскую трибуну.
— Вы смеете угрожать суду?! — я покачал головой.
— Нет, ваша честь. Я просто попросил вас представить, ответить на заданный вопрос. У меня он тоже был в голове, когда пленители поставили меня перед фактом – "Они умрут. Все до одного. И когда ты останешься один, то умрёшь ты." У меня нет семьи, она не здесь. В этом городе кроме моих друзей у меня никого нет. И что же, я просто должен был их бросить? Да, я убил тех бандитов. Тех работорговцев, наркодиллеров, наёмных убийц. Убил не жалея себя. Потому что если бы я не решился, то решился бы кто-то спасти всех тех, кто должен был умереть? Я не ищу поддержки, ваша честь, господа присяжные. Нет-нет. Не ищу в вас прощения всем моим преступлениям, не ищу милости. Я лишь хочу, чтобы вы ответили себе на вопрос: А что сделали бы вы?
В зале стояла тишина. Судья долго думал что ответить, вернувшись обратно в кресло. Было лишь слышно, как шуршит перо по бумаге у журналюжки. Все умолкло. Как будто весь мир остановился. Пальцы затряслись. Я сжал кулаки, спрятав их под свою трибуну. Присяжные тоже молчали. Они немо переговаривались между собой взглядами. Что-то кивали друг-другу. Потом и перо поставило на бумаге точку — квокка закончил конспектировать.
Теперь стало слишком тихо. Немота сгущалась, кучковалась вокруг меня и осела даже внутри меня. Я забыл как дышать.
— Вы признаете себя виновным в убийствах в ту ночь? — спросил бык-судья. Голос у него слегка просипел. Он не хочет отвечать на вопрос. Думаю, за всё время, пока он носит свою дурацкую мантию, пока сидит в этом зале, за своей трибуной, пока долбит своим молоточком, он встречает обвиняемого, который ставит его на свое место. Он увиливает от ответа, меняя вопрос. Хочет скорее закончить со мной.
— Признаю.
— Раскаиваетесь ли вы в этом?
— Нет. — зал ожил. Снова зашевелились губы, сливаясь в неразборчивый хор. Кто-то оспаривает, кто-то спрашивает что-то другое. У меня спрашивает. Хочется найти спрашивающего, но он теряется в толпе. То сзади, то справа. И не найти – сразу прячутся, отворачиваются. Что зрители, что присяжные. — Не раскаиваюсь! — зал тут же умолк. — Если бы я не убил тех уродов, спрятался бы, то никто бы их не остановил. Да, убил! Убил! И убил бы ещё раз! Я своими глазами видел, как они смеялись, ломая пальцы моему другу. А что было бы, если бы я опоздал? Никто бы не привлёк их к ответственности!
— Заявляете, что наши провоохранительные органы слишком плохи, чтобы поймать каких-то бандитов? — вмешался дознаватель. Его поддержал кивком следователь.
— Бандиты? — меня пробрало на смешок. — Думаете, *каким-то* бандитам легко было несколько лет под ряд отравлять хищников красным льдом? Похищать самок и даже самцов, пичкая их наркотиками, делая из них послушных кукол? Убивать, спонсировать межклановые войны и все время не быть пойманными? Полиция сделала многое. Достаточно, на мой взгляд. Но что-то не сделать сразу. Но это причина, по которой и дальше должны пропадать горожане? И дальше умирать невиновные? Я это исправил. Само получилось. И я не жалею, что так случилось, если кому-то не придётся быть заключённым в коробку, напичканным наркотиками и!... И так далее. — у меня уже стали заканчиваться слова. — Я сделал этому городу одолжение. И если мне придётся сесть за это. СЯДУ! — судья ударил молотком.
— Соблюдайте нормы, Итан Браун! — крикнул он со своей колокольни. Про себя я сказал ему:
«Да пошёл ты!».
— Я всё сказал. — успокоил я того. И тогда он же спросил:
— Вы говорили о друзьях. Кто они, можете назвать имена, кому угрожали ваши ныне покойные похитители?
— Нет. Хватит с них и того, что по моей вине их чуть не убили. Просто знайте – имён много. Я больше ничего не могу сказать. Всё остальное вы и так должны знать. Из рапортов и отчётов. Или ещё что-то? Какой-нибудь вопрос философского разряда? Вопрос морали? Хватит с меня. — адвокат уронил морду в ладонь. Судья неуверенно давит:
— Суд удаляется для принятия решения. — встал судья, разом вскочили все присяжные. Куда-то ушли. Позади о чем-то шепчуться. Не понятно ничего из их шепота. Опять по блокноту скребется перо. Перо как будто по моей спине скребет, царапает кожу. И от этих царапин, кажется, вытекает мельком что-то тёплое – сукровица. А нет – это пот.
«Не могу апатично переждать. Почему? Вроде уже согласился со всем? Но почему так... Обидно? Хох... Анкап бы сейчас не помешал. Суды-то при нем, хэх, не работают.» — отшучивался я. Тешил себя этими глупыми шутками. Хотелось выдохнуть, размять шею и выйти из зала суда. Выйти без сопровождения, без наручников. На улицу, на свободу. Хочется пойти домой к Гуну. Разлечься на его кровати и уснуть. Нет, минуту. Нельзя. Если бы, если бы только я не был тут, то забрал бы вещи и ушёл, когда никого не было бы дома. Ушёл бы тихо, бесследно. Без "пока" ну, или, "увидимся там". Просто исчезнуть. Сойти с их лица, как заживший прыщик. Нет, скорее даже, как затянувшийся шрам. Да, он самый... Но никак, к сожалению, не уйти мне отсюда, и никуда вообще не уйти.
Я поднял хмурые глаза на прокурора и следователя. Второй обидчиво цокал. А прокурор губами шевелит – что-то немо бормочет прямо как говорящая голова в формате GIF. Меня злоба распирает. Говнюки даже близко не знают, что я своими глазами видел. В голове молодая коала, которая с вернувшись клубком забилась в уголок, убежав от каракала там – на стройке. И другое вспомнилось. Я смахнул воспоминания об этом. Не хотелось нагружать себя. Успел подрасслабиться, прежде чем судейская комиссия вернулась.
Присяжные расселись по своим местам. Чёрное пятно, судья, осторожно сел на свое место за трибуной. Тот коснулся своего деревянного молоточка и тут же убрал от него пальцы, будто ошпарившись. Поднял на меня глаза.
— Помощник судьи, пожалуйста, зачитайте вердикт присяжных по обвинениям. — с правого торца трибуны, где сидели присяжные, поднялась утка. Поправила юбку, развернула жёлтый листок и стала перечитывать текст:
— Доказано ли, что обвиняемый намеренно совершил ряд выдвинутых ему в обвинение преступлений? — она вздохнула. — Доказано. — ничего внутри меня не дрогнуло. Это заметил судья, присяжные и помощница судьи, что подняла на меня свои чёрные глаза-точки, и быстро обронила их обратно в текст, снова прокатив их по буквам: — Признаёт ли обвиняемый факт осознанно совершенных им ряда преступлений? — снова вздохнула. — Признаёт. Вердикт присяжных... Заслуживает ли обвиняемый снисхождения за содеянное?..
Нет.
Сердце сжалось в точку, затем растянулось как шарик и от такой выходки органа, тут же закружилась голова. Виски налились свинцом. В желудке вскипел сок и готов был рвотой выхлестнуться под трибуну в любую секунду. В ушах стало горячо. Кажется, лицо стало пунцовым – нос покраснел.
Хотелось крикнуть этой помощнице судьи, чтобы та сунула вырвала себе перья с головы и закрыла себе клюв в духовке, но зубы стиснулись от злобы так, что языку было не прорваться. Губы свернулись ниткой.
— За сим, суд приговаривает Итана Брауна к двадцати годам заключения в колонии особого режима для некотролирукмых хищни... — стал зачитывать судья, медленно протягивая пальцы к молотку, что успел остынуть и стал неспешно поднимать его над головой, чтобы черёд секунду ударить. Но из зала в меж этой самой секундой до удара и до того, как судья успел закончить зачитывать вердикт, вклинился чей-то голос:
— ПРОТЕСТУЮ!!! — судья сбился и умолк. Я оглянулся назад. Оджи стоит и шерсть у того дыбом. Стоит он прямо. Слышно как часто и нервно тот дышит во вновь онемевшем зале. — Позвольте мне выступить свидетелем! Этот парень – не виновен! Не на столько лет!
Я потерялся в пространстве от такого его появления, ведь даже в зале его не заметил. Проморгал, наверное. На несколько минут я утерял слух. Мог только смотреть из своего места около моего адвоката, куда тот меня усадил, контуженного словом, как Оджи что-то беззвучно рассказывает судье, присяжным. Всем рассказывает, что, да как. Вскоре слух возвращается ко мне. И я успеваю услышать последнее, что говорит лис:
— Это я втянул этого парня в дело. Он только согласился. Во всем произошедшем есть только моя вина. Моя просчетливость. Он лишь защищался, ещё и на меня эту защиту разделяя и на кого-то ещё. Вот так!
Присяжные кивают. Судья качает подбородком. Все снова удаляются и я встречаюсь взглядами с Оджи, что обернулся на меня. Тот подмигивает мне скромно улыбаясь. Он уже спокоен. Его рыжая шерсть, что несколько минут назад стояла кольями успела пригладиться. Мы как будто поменялись с ним местами. Как будто не меня судят, а его. Как будто это он убил всех тех головорезов позавчера. И Густаво Фринга, и его друзей в Моргане.
— Зачем? — шепчу я ему, удивлённо хмуря лоб. Он не отвечает. Просто подмигавет, опять, и, отворачивается. Тут же присяжные заходят в зал. Из другой двери выходит судья. Успевает сесть в свое кресло.
— В силу поступления новой информации от единственного свидетеля по этому делу, присяжные пришли к следующему – смягчить приговор. — глаза превратились в два четвертака от удивления. — Обвиняемый. Поднимитесь на трибуну. — адвокат толкал меня выйти туда, где я стоял пятнадцать минут назад. Оджи занял место в зрительском зале. Я встал где нужно. Поднял на него взгляд, на судью. — Итан Браун. Суд приговаривает вас...
***
Тысяча девяносто пять часов исправительных работ. Посещение психолога раз в две недели и раз в две недели нужно появляться в участке. Такой был приговор.
Я вместе с Оджи вышел за стены суда. Без конвоя и какого-либо надзирания властей.
— Что ты им там наплел? Мне же куча лет светила? — спрашивал я Оджи, толкая его локтем в левую руку, пальцы которой тот спрятал в карман.
— Всё по правде. Ну, полуправде. Да и какая разница, если ты не едешь сейчас за решётку? — улыбался тот. Кажется, улыбка его была слегка нагруженной. Словно он силой старался удержать её на морде.
— Хоть ты и говорил, что ни слова за меня не скажешь, но всё-таки, ты спас меня. Спасибо. — он остановился. Положил мне руку на плечо, не дав мне закончить.
— Ты спас ещё больше. Это тебя все должны благодарить. Всё в этом городе. И судья этот, и присяжные. И прочие придурки сидевшие в том зале.
— Но?... Но а как же твоя карьера? Просто так тебе этого не оставят.
— Да хрен с ней. Просто благодаря тебе я понял, что не в одних деньгах дело и не в том, какие на мне погоны. Я осознал, что дело в идее. Ты поступал по этой самой идее, когда просился на дело, хоть и не обязан был. Ты! Ты ведь напомнил мне, почему я шёл в полицию. У меня идея была – защищать жителей этого города. Охранять его порядок. Потом я позабыл об этом. И только сейчас я понял, что идея эта, не может всегда идти с законом в ровень. Они друг друг подножки ставят, и тут без выбора на чьей стороне быть не обойтись. И я выбрал..
Я не знал что и ответить. Так приятно было, так хорошо. Оджи привёл меня к своей машине. Той самой, на которой он меня на свое первое дело возил: Когда ночью поднял и после, когда я Легоси с его дедом встретился. Пригласил сесть. Сказал, что в апартаментах меня высадить хочет. Пока мы ехали, я спрашивал:
— А как же твоя семья? Раз твоя карьера всё, то откуда тебе брать деньги? Жена не разозлится?
— Разозлится, конечно. Она ждала, что через месяц, в Июне, полетим в отпуск с детьми. Но что поделать? Как-нибудь выкручусь. Найду работу по-скромнее, наверное. Может, продам машину. — он прихлопнул по рулю ладонью. Вид его был от такого вопроса слегка опечаленным. И тут я вспомнил про деньги. Я же спрятал сумку денег на кухне в квартире Пуро. За холодильником. Там же тысяч двести! Я загорелся идеей. Он же только что такое для меня сделал! То, чем недавно дорожил отдал. Обещал, что ради меня им не пожертвует, но вопреки своим же словам пожертвовал.
И только мы остановились напротив башни, где апартаменты и стоят, Оджи протянул мне лапу. В ней ключ от апартаментов: — Ну, пора прощаться. Я к семье поеду. — но я отмахнул руку, сначала забрав ключ ю. Не зло. Смахнул спокойно, чтобы не обидеть.
— Постой здесь. Пожалуйста, просто побудь тут всего пару минут! Я быстро! — и выскочил из авто.
Забежал внутрь башни. И тут же к лифту. Выбрал нужный этаж – сорок пятый. На нем, когда двери открылись. Метнулся к знакомой двери в конце коридора. Дёрнул ручку – закрыто. Достал ключ. Вставил, повернул вправо и после щелчка вошёл. Сразу на кухню. Отодвинул холодильник и найдя там черную спортивную сумку, вытряхнул все деньги на пол. Стал считать пачки по десять тысяч в каждой и отсчитав ровно половину – четырнадцать, стал грузить их обратно в сумку. Забросил мешок на плечо и побежал обратно к лифту. Вспомнил, что забыл дверь закрыть и поскакал к ней обратно. Захлопнул, повернул ключ влево. Потом в лифт. Выбрал первый этаж. Лифт захрипел катушкой над потолком и стал опускаться. Наконец, я выбежал из здания, где Оджи, облокотившись о правый край капота своего седана, выгнув бровь смотрел на меня счастливого, слегка запыхавшегося.
— Вот! — протягивая ему сумку улыбался я ему. Он нахмурил лоб и взял сумку в руку. Встряхнул: Вверх и вниз, прикидывая по весу что внутри. Но так и не поняв ничего толком, расстегнул молнию и сунул морду в мешок.
— Откуда у тебя столько? — он удивлялся так же, как и я на суде, когда вышел на мою защиту.
— Помнишь того больного кота? Это его деньги. Он попросил меня, чтобы я его семье передал деньги. Там два миллиона было, с лишним. Я и себе, разумеется, процентов десять забрал. И теперь, вот – тебе.
— Итан... Я... Ты... — он смотрел то в сумку, то на меня, то опять нырял носом в глубь сумки, то снова поднимал на меня взгляд. — Ты же столько моих проблем решил сейчас! Сколько тут?
— Четырнадцать пачек. По десять каждая. — он рассмеялся от радости.
— Еба~... Ха-ха-ха! Да тут же моя зарплата за два года на той, новой, должности! Да тут и отпуск! И ремонт! И даже машина новая! Лишь детям на колледж останется чуть-чуть собрать! — он закрыл сумку и запустил пальцы в шерсть на голове. И меня распирало от радости, смотря, как радуется он сам. Он действительно классный парень, как говорил Пуро.
— Помнишь все те слова о том, что город бросает испытания, Оджи? Когда мы смотрели сверху вниз, на улицы? — вздыхал я, стараясь найти на высоте нужную лоджию. — Похоже, свои испытания мы только что прошли. Вместе. И награды наши. Мы их друг другу, получается, подарили.
— А ты думал я вру? — улыбался он.
— Ну, думал. — признавался я. Мы ещё посмеялись, и когда животы уже стали болеть от хохота, а лёгкие устали, нас слегка отпустило.
— Тогда... Всё? — спросил я его тихо.
— Всё. — кивнул он. — Что ж, давай тогда пожмём друг другу руки. — мы сразу протянули друг другу ладони. Крепко сжали их, глядя в глаза, улыбаясь и щурясь – яркое весеннее солнце выглянуло на улицу из-за домов, слепя меня в левый, а Оджи в правый глаз.
Наконец, мы отпустили ладони. Оджи забросил сумку на заднее сиденье, сел за руль и заведя двигатель, медленно тронулся. Уехал куда-то на север по широкой дороге. Я провожал его машину пока та не исчезла совсем.
И тут меня окатило холодным. Улыбка сошла с лица. Тепло улетучилось. Пришла пустота, которая заполнила всё внутри.
Оставалось сделать немногое: Собрать вещи из апартаментов, поехать домой к Гуну и забрать своё и оттуда. Я ведь там шприц оставил. И немного денег – пару тысяч. По-моему. Трудно вспомнить.
***
Я вернулся в квартиру. Собирал в рюкзак разбросанные на полу пачки денег. Я уже составил план наперёд: Сейчас ухожу из квартиры. Еду к дому Гуна. Ключ от его дверей у меня есть. Нужно будет всего-то дождаться, когда все они уйдут, зайти и забрать вещи. А потом исчезнуть. Порвать со всеми связи и уйти на покой. К черту проблемы. Сейчас у меня начинается новая жизнь, с этого самого дня!
Оглянув каждый угол квартиры, где все ещё зал был вверх дном перевернут после моей схватки со скунсом и хищной птицей, на наличие моих вещей, о существовании которых я мог позабыть, не найдя ничего, уже собрался уйти. Да и собирать было нечего особо – тут моего и не было почти. Только деньги и рюкзак.
Но тут дверь открылась. Кто-то вошёл. Я насторожился: Встал посреди гостиной и уставился в коридор. Из-за угла показалась красная с белыми полосками мордочка. Это был Пуро. Перед собой он нёс коробку, а на коробке лежала папка.
— А, это ты. — расслабился я.
— БЛЯТЬ!! — вскрикнул он от испуга, вздрогнув всем телом. Я ухмыльнулся. — Итан, сука! — обиженно ворчал он, заходя в гостиную.
— Прости, не хотел. Ладно, пойду я прочь из твоего дома. Прощай. — стал приближаться я к нему, протягивая руку. И тут он достал бумагу из папки и положил её на стол, а коробку, видимо пустую, лёгким пинком отправил к его подножию на котором стоял его комп.
— Хорошо, что ты тут. Распишись. А я пока заберу свой компьютер. — я недоверчиво нахмурил лоб. Склонился над листком. Я стал вчитываться в документ: Договор передачи квартиры в собственность гражданина. Адрес квартиры, имя прежнего собственника, а потом моё имя. Какие статьи, прочие ненужные ерундовины и внизу печать из отдела распределения жилой площади, а под ней подпись Пуро. Только моей подписи не хватает.
— Ты это сейчас серьёзно? — спрашивал я с недоверчивым удивлением.
— Да. — отвечал тот преспокойно, выдергивая собирая в клубок провода, что выдернул из системного блока и монитора. Стал загружать сам блок в коробку. За ним монитор и только потом провода. — Вчера ещё хотел дать тебе эту бумагу. Но к тебе не пускали в полиции. А на суд мне было все равно. Все равно бы отдал тебе эту квартиру, когда ты вышел бы. Но, видимо, жить ты теперь будешь в ней уже сегодня.
— Всмысле буду? Меня же приговорили к куче часов общественных работ и там ещё всякому!
— Ну и что? — пожимал он плечами, заклеивая короб с укомплектованным компом. — Это мешает тебе владеть квартирой?
— Но а как же ты? Такие подарки на пустом месте не делают. Ты где жить будешь? — и тут я взглянул на его палец. Тот, который плоскогубцами передавили. Ни бинта, ничего.
— Уже забыл, что у меня не одна квартира? У меня денег достаточно. И подарок ещё какой. Ты же мне жизнь спас. А здесь я жить не буду. Не хватало, чтобы ещё раз такое случилось, как в ту ночь. — у меня мурашки пробежали по загривку.
— То есть?...
— Да. Отдаю квартиру. Возвращаю долг. Подписывай и я пойду. За ручкой в шуфлядке пошурши. — я полез в шуфлядку и нашёл там её самую. Сгрызенную слегка на конце синюю ручку. Приставил к бумаге над графой "подпись гражданина" и почему-то замер на секунду. Неспеша вывел свою подпись и отложил ручку. — Молодец. Ну, ладно, давай. Меня машина внизу ждёт. — Пуро протянул мне руку. Я был слегка сбит с толка таким подарком, но руку красной панды пожал.
— Спасибо. — выдохнул я.
— Это тебе спасибо. — он отпустил руку, поднял коробку и собрался было уйти.
— Пуро.
— М? А, ключи! — он поставил коробку на пол и вытянув из кармана ключ с каким-то брелком, бросил мне в грудь. Я чуть смог его поймать.
— Я хотел спросить, а что с твоим пальцем? Там же суставу кабзда была? А у тебя ни гипса, ни бинта.
— Так ты об этом? Слава нашей медицине! Ты что не знаешь? Сейчас же руку пришить – дело дня. А суставчик там... — он пшикнул, как будто о пустяке говорил и смахнул рукой. — Ладно. Счастливо! — он снова поднял коробку и стал шагать к выходу.
— Удачи. — сказал я ему на прощание, провожая к двери. Он вышел за порог и, зацепив носком кроссовка край двери, потянул его на себя. Дверь закрылась. Я остался один посреди коридора. Посмотрел направо – на город за огромным окном во всю стену.
— Во дела... — прошептал я на вдохе. И высказал мысль вслух: — Осталось только съездить домой к Гуну. И всё. Завтра я буду другим человеком...
