Чёрный мир. Книга 1

Саша осторожно ощупывала подбитый нос, он так ныл, будто сломался. Какой неожиданный и подлый бросок! Когда Бояркин на неё сорвался, она собиралась уйти, но не успела сделать и шага к раздевалке, как в лицо прилетело. От боли и обиды навернулись слёзы. Устыдившись, она закрыла лицо руками, пришлось добираться до раздевалки почти вслепую. Переодеваться не стала, схватила вещи и бросилась к выходу. Куртку накинула, но всё равно трясло, под легко продуваемыми штанами не было колготок. Хотелось поскорее добраться до дома, принять горячий душ и нырнуть под одеяло, но успеет ли она? Всего через полтора часа ей кровь из носу, надо быть у репетитора. Она уже не шла, а бежала. Но бег не спасал ни от холода, ни от мыслей. В ушах эхом отдавалось предположение Рыжова. Она поняла его намёк, и оставалось надеяться, что несильно при этом покраснела. Но что если?.. Да нет, не может такого быть! С чего бы физруку в неё влюбляться? Тогда что это за перемена? Он всегда такой сумрачный ходил, а тут то хохочет, то рассеянно улыбается в пространство. А Рыжов! Что это за знаки внимания к ней? Даже на Бояркина налетел, а на это нужна немалая отвага. И слабоумие, вспомнила она не раз встреченную в сети пару к этому слову. Боже, неужели же и он тоже?! — Вот же счастье п-привалило! — пробормотала она сквозь перестук зубов. А следом со стыдом припомнила, как всё лето мечтала, чтобы на неё хоть кто-то посмотрел. Курить только ради этого начала. Стреляла сигареты и втайне надеялась, что с ней не только сигаретой поделятся, а заговорят, позовут в кино, или куда там сейчас девушек зовут?.. И вот теперь, если она, конечно, верно думает, в неё втрескались один из её давних обидчиков и старик — учитель. — Б-бойтесь с-своих ж-желаний — они имеют с-свойство с-сбываться. Споткнулась — а что если это никакая не влюблённость, вдруг они тоже во власти симбионта? Не слишком ли поздно она предупредила физрука по поводу снов? Только кажется наутро окончательно придя в себя, она места от стыда не находила, не хотелось даже вспоминать, что она несла накануне, а вспомнить, пожалуй стоило. Из-за своего видения она решила, что физрук — человек. Но права ли она? С усилившейся дрожью Саша вспомнила, что эмоциями симбионт ничем от людей не отличается. Поговорить бы по душам с Рыжовым и физруком. Но как? Это под травой и алкоголем она смелая, а в трезвом состоянии, наверное, получится как с Максимом. Не успеет ничего объяснить, как обзовут полоумной! А может она и вправду сходит с ума? Остановившись, опустила взгляд на кроссовки, только они, кажется, сейчас не дрожали. Долго рассматривала растрескавшийся на язычках кожзам. Реальность не плыла. Дома первым делом полезла в душ, он давно уже не помогал согреться полностью, но она немного теплела, проходил озноб. Стоя под бьющими по макушке струями, опять вернулась мыслями к симбионту. Можно ли войти с ним в контакт не только в навеянном им же сне? В последний раз она осозналась как будто сама, но такой случай казался редкой удачей. Перед той удачей она, правда, начала вести дневник сновидений, но когда эта практика оправдает себя снова, не знала, а ответов хотелось уже сейчас. «Если ты сходишь с ума, то почему не слышишь его голос въяве?» — задала она себе очередной вопрос. Выйдя, в несколько скачков добралась до кровати, и нырнула под одеяло. Планировала немного полежать, но незаметно провалилась в дрёму. «Глаза», — с этим словом Саша проснулась, взглянула на часы, и вдруг осознала, что проспала визит к репетитору. Со сна, впрочем, её это несильно тревожило. — Глаза… глаза… — рассеянно повторяла она, кружа по комнате. Её ведь осенило какой-то дельной мыслью, но как же сложно ухватить за хвост то, что пришло из сна. Сев за стол, подвинула собственноручно склеенную модель космического корабля. Вспомнила, как целый год гонялась за специализированным журналом, в который вкладывали детали для склейки. Тётя её интереса к космосу не одобряла, считала его не женским. «Это из-за имени твоего», — не раз повторяла она, — «нельзя называть девочек мужскими именами!» Аргумент, что у неё самой не чисто женское имя, она слушать не хотела. «Сколько ты знаешь мальчиков Саш и сколько Валь?» Саша не знала что на это сказать, Валентинов ей в жизни и вправду не встречалось. Впрочем, и Валю женского рода она знала лишь в одном экземпляре. Зато в каком! Все в её присутствии ходили по струнке, включая дядю. Тот относился к увлечению племянницы более лояльно, даже карту звёздного неба купил. Саша давно её просила, но получила лишь в прошлом году — в подарок на день рождения. Главной её мечтой был, конечно, телескоп. Смотреть на звёзды из окна своей комнаты, что может быть прекраснее? Но телескоп стоил слишком дорого. О таком подарке не следовало и думать. — Глаза… — попробовала она вернуться к потерянному озарению. Машинально набросала похожую на мяч для регби форму глаза, но вместо того, чтобы вписать в неё радужку, густо закрасила чернилами. — Сверкающая тьма… «Ну конечно! Она вроде вируса, передающегося через глаза. Значит, я носительница! Рыжов, физрук… кого ещё я заразила? Смирнов?..» Саша зевнула, опять клонило в сон. Совсем немного мозги напрягла, а уже переутомилась. Противиться не было никаких сил, она снова закуталась в одеяло. Приснившийся сон показался полнейшей галиматьёй, и всё же она его наговорила. Сначала в качестве дневника использовала блокнот, но вскоре поняла, что с диктофоном проще и быстрее. Проблема возникала лишь, когда родственники ходили мимо комнаты — сны тогда приходилось нашёптывать. Прослушав запись, впрочем, снова взялась за блокнот, наговаривала сбивчиво, путаясь во времени, а хотелось соблюсти хронологию. «Выйдя из библиотеки, я направилась в малый спортивный зал. Там было холодно и сыро, и как в обычном классе стояли парты. Инна Викторовна — она у нас вела урок, спросила у меня что-то. Я нехотя поднялась из-за парты. — А можно я не буду отвечать? Я себя плохо чувствую, даже уйти хочу. Если отпустите, конечно… Чувствовала я себя и вправду скверно — тело ломило, с носа капало, першило в горле, ОРВИ, если не грипп. — Ладно, — сжалилась Инна Викторовна, — можешь идти. Выйдя в коридор, я всё ещё различала голос учительницы: — Давайте уж не будем мелочиться, и начнём рисовать чертежи Города Солнца! Почти сразу за мной вылетела Маринка, наверняка, сбежав без спросу. — Ой, блядь, Компанелла старая, Город Солнца она собралась проектировать! — с презрением прокомментировала я услышанные слова, хотя на самом деле заинтересовалась. Даже нашло сожаление по поводу неумения рисовать чертежи. «Из меня чертёжник, как из слона балерина. Хорошо если квадрат по линейке начерчу», — так я помнится, подумала. Маринка мне что-то говорила, но прислушиваясь к необычному уроку, я пропускала её слова мимо ушей. До тех самых пор, пока она не всучила мне пакет. Открыв его, я увидела башмак. — Фу, какой страшный, — оценила я его, но примерив, засомневалась. — Или ничего? Посмотри. Тупоносый, из коричневой замши он идеально сел мне на ногу. «Она, что, знает наши размеры»? — подумала я испуганно. Вслух же предположила, что обувь предназначалась для переодевания в жителей Города Солнца. Маринка поддержала мою версию кивком. До входа в столовую мы дошли вместе, но Маринка пошагала дальше, а я остановилась. У двери стояла моя мать. На ней было двухцветное платье любопытного покроя. С одного бока мать казалась одетой в чёрное, а с другого — в белое. Я прошла в столовую, сделав вид, что её не заметила. Все столы оказались заняты, я остановилась, не зная что делать — не обедать же стоя! Мне, впрочем, всего лишь хотелось залить саднящее горло горячим чаем. Вдруг из-за одного из столов вскочил мальчишка, он схватил меня за локоть и потребовал: — Купи, купи! — Что? — растерялась я. — Спирта нам! «Он прямо здесь, что ли продаётся?» — ошарашенно подумала я. — «Если так, почему не купить?» Было ощущение, что мне уже исполнилось восемнадцать, а значит в отличие от этих бедолаг, я могу покупать алкоголь. В столовой и вправду продавали спирт. Я купила бутылку и передала её парням. Думала, они разольют её по стаканам, но они пили прямо из горла, выдирая бутылку друг у друга. Не успела я глазом моргнуть, как в ней ничего не осталось. Я хотела отойти, но нашёл столбняк. Поблёскивающие в сумраке глаза и покрасневшие от спирта щёки действовали гипнотически. Взгляды парней были нацелены на меня и выражали похоть. — Пустим её по кругу или поделим? — спросил тот мальчишка, что требовал меня купить спирт. — Поделим! — ответил самый рослый в их компании. Он раскрутил опустевшую бутылку. Не успела она остановиться, как прозвучал знакомый голос: — Она моя! Появление Рыжова стало для меня неожиданностью, я не слышала, как он подошёл, но ещё больше меня удивило, что парни его послушались, потупили красные лица в столешницу. Рыжов по-хозяйски схватил меня за руку и вывел из столовой. Шагая рядом с ним, я вдруг поняла, что он похож на Курта Кобейна, с чем с ним немедленно поделилась. — Разве со столь ангельской внешностью можно быть плохим человеком? Рыжов на моё замечание только усмехнулся. Незаметно мы вышли на улицу и дошагали до лестницы, ведущей к чёрному входу в спортзал. Рыжов приказал мне повернуться и положить руки на стену. Как только я это сделала, он одним движением стащил с меня джинсы и трусы, и резко вошёл. Было такое ощущение, будто он не пенис в меня вогнал, а огрызок карандаша, по ширине я ничего не почувствовала, но кончик вызвал жгучую боль. Чем дольше он в меня втыкался, тем труднее было её терпеть. Кончил Рыжов пузырящейся жидкостью, напомнившей мне зубную пасту вперемешку с углём. Он держал меня навесу, наклонившись, я увидела, как на асфальт закапала эта гадость». Саша схватила со стола вывалившийся из карандаша графит и замарала сцену с половым актом. Если понадобится перечесть, сотрёт. Матерное слово замазывать не стала, она не позволяла себе материться, но для Инны Викторовны казалось, это было самое подходящее слово, приятно было видеть его в связи с ней. Покончив с редактированием, спрятала дневник под матрас. От поведения Рыжова во сне было не по себе. С одной стороны вроде обычный сон, стоит ли обращать на него внимание, с другой стороны — опять эта чёрная гадость — вещество очевидно, выделяемое симбионтами. Над символикой думать было лениво, единственное, Саша вспомнила, как в детстве хотела, чтобы инопланетяне забрали её на планету Солнца. Так она по наивности назвала далёкую планету, не думая, что планетой Солнца более всего уместно называть Землю. Забрать её должен был отряд во главе с родным отцом. Первый отчим появился в доме, когда ей было пять, другой ребёнок на её месте, конечно, назвал бы этого дядьку папой, но Саша упорно звала его дядей Ромой, если вообще звала. Любви у неё с ним так и не случилось. Очень уж странный путь он выбрал, чтобы её заслужить. С каждой получки покупал ей по кукле, в то время как у Саши была на них фобия. Особенно страшно было ночами, когда надо было пройти мимо целой армии рассаженных на диване страшилищ. Порой Саше удавалось дотерпеть до утра, но не всегда это было возможно. Тогда она срывалась по пути на крик, или что было совсем уж стыдно, напускала мочу в кровать. Дядя Рома упорно не мог понять, в чём тут дело. В первом классе Саша уже впрямую призналась ему, что боится кукол, но на следующий месяц он вручил ей очередного пупса. «Ты девочка, все девочки любят кукол!» Особым умом он не отличался, зато упрямства было хоть отбавляй. Кошмар продолжался четыре года, пока дядя Рома от них не ушёл. С появлением дяди Коли Саша, впрочем, начала по нему ностальгировать. Дядю Колю раздражало в ней абсолютно всё, но более всего нежелание называть его папой. Дядя Рома безобидным был, не называет и ладно, этот же требовал, и если Саша молчала, ставил её будто маленького ребёнка в угол. Там, в унижении и мучительном желании пописать, и родилась фантазия об отце со звёзд. Мать на вопрос, кем он был, по раннему детству отвечала просто — хорошим человеком. Но позже, заметив непонятно откуда взявшееся увлечение дочери космосом, начала называть его не иначе как космонавтом. «Не космонавтом, а инопланетянином!» — поправляла Саша мать про себя. Это было куда романтичнее и давало надежду, что когда-нибудь он за ней прилетит.