Чёрный мир. Книга 1

23 декабря. Инна Викторовна ушла в слезах. Не знаю, что отшивая меня, чувствовала Саша, но мне поступать так было ужасно неприятно. И главное, ситуация-то похожа, Саша предлагала мне дружбу, я Инну Викторовну тоже просил подругой мне стать. Не понимаю, правда, почему моё предложение её обидело, ведь у меня с ней, в отличие от Саши, ничего не было. Несколько встреч с приятельским общением, вот и все отношения. Может впрочем, и Саша обо мне так думала? А я навоображал себе невесть что. Она же не сказала чётко, что хочет быть моей, я сам начал подталкивать её в этом направлении. Вчера вечером во второй раз в медитацию ушёл. Опять голышом. Андрюша, как я раздевался, не видел, (пока я спал, он засел на кухне), зато свидетелем моего лунатизма стал папа. Испугал его, о том не подозревая. Он ко мне обращается, а я его не слышу. Андрюша, как и в первый раз, окроплял меня холодной водой. Как он говорит, я едва успел засесть в лотос, как он набрал пульверизатор. Придя в себя, я сильно застыдился. В прошлый раз поза позволяла скрыть гениталии, а тут я, по-видимому, устраивался в лотос прямо при мальчике. Заметив моё смущение, Андрюша поспешил меня успокоить. Сказал, что не трогал меня. «Но видел!» — возразил я. «Не беспокойтесь, у меня от вашего вида только комплекс проснулся, а не обрубок мой». Позже я, представив себя врачом, (не знал, как ещё побороть стыд) расспросил его о половом созревании. По внешним признакам у него оно идёт с задержкой: голос как у тинэйджера, кадыка почти не видно, вместо усов три волоска, (с тех пор как он их сбрил, даже щетины не появилось). В том, что он мальчик, я имел возможность удостовериться, но у меня возникли сомнения, что всё идёт по плану. Заметно было, что вопрос Андрюше неприятен, но он всё же собрался, выдавил, что уже «вполне себе мужчина». Я заметил, что его так и распирает от желания сообщить мне что-то ещё, но он никак не может решиться. Улыбнувшись ему, я признался, что мне самому не по себе, но я вошёл в роль доктора, пусть он меня сейчас так и воспринимает. Андрюша сказал, что доктор — последний человек, которому он бы открылся, лучше уж мне войти в роль святоши. Я молитвенно сложил руки, и он, отсмеявшись, признался, что до четырнадцати лет (если он правильно помнит, с датами у него — беда) он жил жизнью ребёнка, но когда засунул в рот отцово ружьё, пенис отозвался мощной эрекцией. Услышать такое для меня, конечно, было шоком. — Я так злился на старика, что в Новый год он меня бросил. Вдруг это мои мысли так сработали, наложили на ружьё проклятье?! И когда он в коме оказался через год, я дрочил, молился и дрочил, наверное, поэтому меня боженька и не послушал! Я без всяких демонов такой испорченный! Может потому вам и плохо, что вы со мной! Кой-как его успокоил. Хотел было на этом разговор закончить, но плотину прорвало. Андрюша признался, что быть мужчиной ему совсем не нравится. «Живи я в Таиланде, отрезал бы всё к чертям и стал не интересной военкомату, но может интересной вам блондиночкой». Эти мысли уже не стали для меня откровением, в больнице, помнится, он что-то такое тоже говорил. Его заявление впрочем, стало поводом к вопросу, который я никак не решался задать. В больнице я как-то сказал ему, что влечение ко мне он перерастёт, так он до того оскорбился, что больше этой темы я старался не касаться. Он и так себя в то время (после моей ссоры с Тимкой) виноватым чувствовал. Теперь же вопрос как давно его тянет к мужчинам, показался мне уместным. Думал, что очередные откровения услышу, но Андрюша в ответ только пожал плечами. Меня такое конечно не устроило, я решил докопаться до истины: — А кумир твой с плаката на стене… извини, не запомнил его имя, его ты не желал? — Куртика? — расплылся в улыбке Андрюша. — Ну, представлял, конечно, что он рядом со мной лежит, прям как вы. Иногда целовался и обнимался, но ничего такого! Впрочем, с вами тоже ничего… — Что, даже не представлял? — Ну, я вам намекал, что представлял, — хохотнул он смущённо. — Вспомните тот банан… — У вас с Сашей прямо особенная любовь к этому фрукту… — пробормотал я, не зная, куда деть глаза. Почувствовав мою слабину, Андрюша сам насел на меня, выведал, что у меня с девчонкой было. Я впрочем, не сильно сопротивлялся, что уж теперь-то молчать! — Ну, вы и шалун, никогда бы не подумал! — смеялся Андрюша. Я тоже нервно прыскал. Конечно, рассказал я ему о нашем свидании не просто так, хотел узнать его мнение. Коль скоро, как он говорит, они с Сашей — астральные близнецы, их по идее должны привлекать и отпугивать похожие вещи. Он сказал, что вряд ли бы его отпугнуло моё домогательство, неловко конечно было бы, но неприятен я бы ему не стал, да и Саше, похоже тоже, иначе она бы меня потом не уверяла, что всё хорошо. Её бреду, насчёт того, что она считает себя шлюхой, он не удивился. Напившись, Саша жаловалась ему на мать. После ухода первого гражданского мужа она начала поддавать и водить в квартиру мужчин. Тогда Саша перебралась к жившим по соседству родственникам, а теперь вот боится пойти по стопам матери. Брака впрочем, тоже боится. Тут я удивился. Она мне, конечно, говорила, что не понимает, зачем оно нужно, но не говорила, что её это пугает. Андрюша разъяснил, что в браке ей видится клетка. — Ну вот… — расстроился я, — а я ей серьёзные отношения предлагал. Начинаю понимать, почему она меня так резко отшила… Андрюша спросил, не читал ли я ей при этом нотаций, я ответил, что как будто нет, только упрекал её в нежелании обо мне позаботиться. — Зря, да? — Да, — подтвердил он. — Она хочет, чтобы её принимали такой, какая она есть. Упрёков она и так наслушалась. — А я её повоспитывать хотел, — признался я. Андрюша посмотрел на меня так выразительно, что я снова расхохотался. — Ну тебя же я воспитываю и ничего! — Ага, ничего не воспиталось. Бросьте, мы уже взрослые люди, нас не переделать. Тут я вспомнил недавний рассказ папы о моём периоде увлечения йогой. Задолго до момента, когда мне начала отказывать память, я постарался его в силу постыдности забыть, и это как будто получилось, но благодаря папе снова нахлынуло. После развода с Юлией мне, уже не помню каким образом, (я считал, что волшебным) попало в руки пособие по хатха-йоге. В девяностых годах много всякой эзотерики на развалах появилось, ко мне могло попасть, что угодно, но попало оно — как сейчас помню обложку, непонятно чем привлёкшую мой взгляд. Я с детства ко всякому духовному тянулся, так что со святошей Андрюша попал в точку. Наслушавшись рассказов тёмной, с образованием два класса церковноприходской школы бабушки, увлёкся православием. Тогда это не поощрялось, и родители, узнав о моём новом увлечении, пригрозили бабушке, что если она и дальше будет отравлять мне мозги «опиумом для народа», то они перестанут меня к ней привозить. У меня они конфисковали крестик и подаренный бабушкой псалтырь — в котором меня увлекало не только содержимое, но и непонятные, как я позже выяснил — греческие буквы. Запрет поначалу сделал меня более ревностным последователем учения Христа. Вспомнил я, как бабушка рассказывала мне о гонениях на христиан, и решил, что выстою, только теперь буду молиться и поститься тайно. Так я поначалу и поступал, но постепенно моя детская вера сошла на нет. Я начал замечать, что мои молитвы не действуют, а посты вынуждают тревожиться родителей. Мне самому признаться, не есть мяса тогда было тяжело, сколько бы я ни ел, всё казалось мало — организм-то рос, требовал животный белок. Иногда я делал себе поблажки, за что долго каялся. Примерно через год после решения быть христианином, я подружился с Валериком. Застукав меня однажды молящимся в уголке, он смеялся так, что живот надорвал. Ужасно я тогда себя чувствовал, не хотелось быть дураком в его глазах. Наконец меня приняли в пионеры. Октябрёнку такого рода заблуждения ещё можно было простить, но не пионеру! Я сменил обожание одного бородатого мужчины на другого. Из страстного христианина сделался не менее страстным ленинцем. Даже попытался собрать тимуровскую команду, но мои организаторские способности оставляли желать лучшего, очень скоро из всей команды остался я один. Носился после школы как угорелый, помогая живущим окрест старухам и старикам. Через несколько лет моя новая вера тоже подверглась испытанию. У верящего только в себя Валерика это не вызвало никаких мук, но я по-настоящему страдал, не зная за что теперь уцепиться. Моя детская гонимая вера вдруг возродилась, даже такая убеждённая коммунистка как мама, начала хаживать в церковь, ставить свечки за здравие и упокой. Я же вернуться к детскому восприятию уже не мог. Надеясь обрести точку опоры в научном материализме, в большом количестве поглощал книги по науке, они, однако закрывали пустоту в уме, но не в душе. Душа, наличие которой я отрицал на словах, но никогда не переставал чувствовать, настойчиво требовала чего-то трансцендентного, и вскоре получила своё. За практику я взялся усердно: воду втягивал ноздрями, мучил череп стойками на голове, медитировал, наконец, стал вегетарианцем, — теперь уход от мяса прошёл почти безболезненно. К тому же я решил не отказываться от животного белка совсем, молочка и яйца по-прежнему входили в мой рацион. Родители такого образа жизни, конечно же, не одобряли, и было за что. Я подсовывал им брошюрки по йоге, советовал, как держать ум в чистоте, и весьма враждебно агитировал отказаться от мяса. Словом, вёл себя как самый настоящий фанатик. Ещё и сексуальную энергию берёг, считая, что женщины закрывают мне дорогу к просветлению. Мысли встретить свою единственную я конечно не оставлял, но случайные связи исключал полностью. Родители думали, что я попал в секту. Все мои попытки их в этом переубедить ни к чему не привели. Самым умным решением было бы съехать от них, но денег на съём жилья у меня тогда не водилось. Большую часть своей копеечной зарплаты я спускал на благотворительность и экологические миссии. Как и в случае с тимуровцами организовать массовый сбор у меня не получалось, но и небольшое число людей надо было как-то экипировать. Копеечную зарплату получал в бассейне, куда устроился через несколько месяцев после становления на путь йоги. На прошлой работе, несмотря на мою дурость, женщины ко мне так и липли. И мама вносила лепту, всё пыталась меня с кем-нибудь свести. Дома я теперь из-за этой её инициативы показывался редко, проводил время в бассейне, — среди старушек и на природе. Каждый день бегал. Сидячие медитации у меня редко получались, зато получалось отрешиться от себя в движении. Не знаю, сколько ещё так могло бы продолжаться, если бы мне не повстречалась Вера. Узнав о моей практике, (от родителей конечно, расписавших её в самых мрачных красках) она сказала, что я должен выбрать, либо йога, либо она. Влюбился я крепко, поэтому йогу оставил, как думал ненадолго. Казалось, так и буду практиковать, но тайком. Был же у меня уже такой опыт. То, что он был не слишком успешным, думать не хотелось. Вот только Вера не оставляла мне ни мгновения на всякие глупости, сначала загрузила меня ремонтом, потом заставила найти более прибыльную работу, выжимавшую из меня последние соки, а уж с усыновлением Тимки совсем стало ни до практики! Я, правда, продолжал успокаивать себя тем, что это тоже своего рода йога, — самоотречение ради родных. Постепенно всё забылось, и меня взял стыд за те годы, что я строил из себя доморощенного гуру. Я остался вегетарианцем, но больше никого не есть мясо, не принуждал, вообще стал более терпимым к людским слабостям. Требовательным, как я считал, может быть только человек безупречный, а я только и делал, что давал слабину. Хотя на меня и сейчас, порой находит желание повоспитывать, привести человека в согласие со своим нравственным идеалом. Когда я рассказал Андрюше об этом периоде жизни, он хлопнул себя по колену. — Я же говорил, что вы странный, говорил?! Вся разница между нами в том, что вы боитесь в этом признаться! Вот это меня в вас немного бесит. Я спросил должен ли я уведомлять о странностях своей биографии при приёме на работу. Андрюша усмехнулся, а потом выдал: — Знаете в чём ваша беда? Вы всем хотите угодить, всем понравиться! — Все хотят нравиться, — смутился я. — Да, но у вас это как-то… Не умею я сказать… и вашим и нашим, вот! — Да, я не хочу конфликтов. — И вам постоянно приходиться жертвовать своими интересами. Смотрите, из-за первой жены вы бросили флот, из-за второй — йогу и любимую работу! Я понимаю любовь-морковь, но блин, и о себе забывать не нужно. Слова Андрюши так меня уязвили, что надолго лишили сна. Даже он — совёнок, уже заснул, а я всё пялился в потолок. Думал о своей жизни. Можно ли что-то в ней изменить, или как говорит Андрюша «поздняк метаться». Накатила такая хандра, что стало трудно дышать. Я издал невольный стон, чем разбудил мальчишку. Он спросил, не болит ли у меня что, я ответил, что душа. Повернулся к нему, он таращился на меня из темноты чёрными провалами, за которыми будто бы не было глаз. Желая развеять это жуткое наваждение, я протянул к нему руку, коснулся кончиками пальцев щеки. Андрюша накрыл мою ладонь своей ладошкой, заставив меня поласкать ухо и шею. Только, наверное, через минуту я очухался, одёрнул руку. — Споке! Поласкав меня немножко, вы не станете геем, — вздохнул Андрюша. Я начал оправдываться, что так не думаю, но конечно он был прав! Он почти всегда, чёрт возьми, прав. Мне конечно хорошо с ним, но мысль, что отношения наши не здоровы, никак не даёт мне покоя. Кроме сына меня никто за жизнь с ним не осудил, но прямого осуждения со стороны общества мне зачастую и не требуется. Помню смутно один детский фильм. Там мальчишка был сильно шебутной, и родители в целях его исправления изобрели прибор для наблюдения за ним. Якобы он позволял им видеть сына в любом месте. Вот и я будто всегда под наблюдением. Позорная труба на меня смотрит. Даже в полной темноте нет от неё спасения. Андрюша хотел поговорить, но я от него отвернулся, сказал, что спать хочу, а следом на меня нашла паранойя. «А что если он всё-таки ласкает моё спящее тело»? — думал я, задыхаясь теперь от стыда. Сон вечерами у меня беспробудный, можно сказать, летаргический. Делай со мной, всё что хочешь! Потом начал уговаривать себя, что Андрюша на насилие вряд ли пойдёт, а в поцелуях ничего ужасного нет, небольшая это плата за ту поддержку, что он мне оказывает. 24 декабря. Дожился! Приснился гомоэротичный сон! Накануне Андрюша устроил мне вечер рок-музыки. Пока папа спал, он утянул у него наушники и водрузил мне на голову. Как он сказал для нормального звучания. Спросил, нравится ли мне из рока хоть что-нибудь. Порывшись в памяти, я вспомнил свою любимую композицию — «Отель Калифорния». Мы вместе посмотрели выступление Eagles. Андрюша конечно мало что слышал, но носом захлюпал. Я спросил его, почему он плачет. Он ответил, что мелодия грустная, за душу берёт, а ещё он завидует гитаристам. «Такие красивые хипари, тот, который с гитарой в два ствола, прям вылитый Исусе, и играет как бог, я так никогда не смогу!» Я сказал, что это вопрос практики, но он ещё больше расстроился, признав, что если у него что-то сразу не получается, то он опускает руки. Попросив у меня наушники, он переслушал выступление. «Круто вообще, особенно эти запилы, у меня от них всегда либидо задирается!» Я попросил мне это задранное либидо не демонстрировать. Он расхохотался. Всегда с ним так, только вот слёзы лил, а теперь трясётся от смеха. — Ого! Да вы сами психоделику любите! — порылся он в телефоне. — Да ещё и с упоминанием травки, омг! Вот послушайте начало одного из переводов: «Пустая тёмная дорога, Ветер холодит слегка, Поднимается в воздух Тёплый дым косяка». Я сказал, что понятия не имел, о чём в этой песне поётся, немецкий же учил. Но он только ещё больше завёлся, признался, что спит и видит, как меня накуривает. «Паровозик бы вам задул!» Я спросил его, что это такое. Он объяснил, что что-то вроде бесконтактного поцелуя. Он так Сашу накуривал, очень ему нравилось её смущать. До сих пор ни одна девчонка его не стеснялась, и это был очень странный опыт, как будто он настоящий мачо. Я сказал, что поначалу меня тоже робость Саши будоражила, и ровно по той же причине. Но когда я понял, что это диагноз, настроение моё сменилось. Теперь я хотел, чтобы Саша расслабилась со мной хоть на минуту. Андрюша заметил, что заговорив о ней, я помрачнел. Я поспешил перевести тему, попросил его уже познакомить меня со своим кумиром. Андрюша сразу разволновался, видно было, переживает, что музыка мне не понравится. «Эта песня, она у тебя на звонке!» — узнал я немножко нудный напев, который слышал пару раз, когда Андрюше звонили из Мегафона. Больше ему никто за время нахождения со мной не звонил, что, конечно, очень грустно. И то мне, не представляю, как такое переживает мальчик. Он говорит, что меня ему вполне достаточно, но я-то знаю, как в его годы хочется общения со сверстниками. (Впрочем, сейчас подумалось, что если учесть его знакомства, то лучше, пожалуй, когда не звонят). Он сказал, что у меня с памятью не так плохо, раз я запомнил. Я уточнил, что у меня проблемы с долговременной, а не кратковременной памятью. «Куртик» тем временем так раскричался, что я спросил, чего он требует. — Вам перевод не понравится, — нервно усмехнулся Андрюша. Я повторил любимую свою немецкую присказку про «А» и «Б». Тогда Андрюша, не прибегая к помощи интернета, перевёл: «Изнасилуй меня, Изнасилуй меня, мой друг. Изнасилуй меня, Изнасилуй меня снова». «И ты это на звонок поставил? Андрюша, ну что с твоей головушкой?!» — понятно возмутился я. Он ещё так декламировал, что казалось, умоляет меня сделать то, о чём говорится в песне. Очень не по себе мне стало. Отвернувшись к экрану, я спросил, в каком году этот странный парень родился. Андрюша так и подскочил. «Офигеть! Я только сейчас понял, что вы с ним ровесники! Это так странно…» Я согласился с ним, и в самом деле это было странно. Я состариться успел, а Андрюшин кумир так и остался мальчишкой. Гомоэротический сон приснился ночью, и я, наверное, не запомнил бы его, если бы меня не разбудил папа. Живот у него разболелся. Пока намешивал ему смекту, припомнил, что снилось. Я будто бы кино одно по телику смотрел, как я сейчас понимаю, оно напоминало «Жизнь Пи». Помню, в реальности даже папа его с удовольствием посмотрел, такое оно было красочное. Вот и во сне картинка так и сочилась цветом. Папа вышел в туалет, и пока он отсутствовал, я решил запомнить происходящее на экране, чтобы потом ему пересказать. Кадр занимал господин нереально высокого, возможно, метра в три роста, в цилиндре и в таком же чёрном как шляпа, вышитом золотой нитью сюртуке. Я пронаблюдал, как он по сходням взошёл на парусный корабль. Его длинное лицо ещё больше вытянулось, и моя точка зрения резко переменилась. Я склонился над туфлями с удлинёнными, чуть задранными носами. На ровную дощатую палубу они отбрасывали похожие на крокодильчиков тени. Я впрыгнул в туфли одним махом, что было странно, это же не тапочки. Размер был мой, вернее того господина. Я осознал, что попал в его тело, и то же время чувствовал задом диван, совсем слабо, но достаточно для мысли, что я должно быть задремал. Скоро впрочем, реальность мира за экраном взяла верх. Перейдя на пришвартованный здесь же катерок, я заметил чёрно-красную змейку. Она спала, пригревшись на покатой крыше. Змейка была симпатичной, но пошевелившись, вызвала у меня прилив отвращения, не настолько впрочем, острый, чтобы захотелось её растоптать. А вот жуки, в большом количестве повалившие из дверей каюты поначалу пробудили у меня такое желание, ушло оно, только когда я их рассмотрел. Это были жуки-рогачи, их тёмно-коричневые надкрылья и рога великолепно сияли на солнце. Длиной каждый жук был, наверное, сантиметров десять. Одновременное движение многих лапок сливалось в неприятное ушам скрежетание. Я переступил обратно на корабль, и, оглянувшись, заметил с расстояния, что бег жуков подчиняется некой схеме. Сейчас я понимаю, что она напоминала движение магнитных полей, которое я видел на иллюстрации в учебнике по физике. Плечи жгло немилосердно, я решил спуститься в каюту. Внутри неё оказалось сумрачно и пусто, обстановки совсем не было, только голые, такие же покатые, как на катерке стены. Пригибаясь, я прошёл в самый зад к прикрытому охристой занавеской окну со скруглёнными, как в машине краями. Отодвинул створку, и понял, что совсем не хочу входить. Я мог, конечно, присесть на скамеечку у ещё одного прикрытого занавеской окна, но размеры кабины вызвали у меня лёгкий приступ асфиксии. К тому же я не хотел просидеть в этом месте до пробуждения, — обратив внимание на дыхание, я вспомнил, что сейчас дремлю. Выйдя из кабины, заметил, что день сменился ночью, но не чёрной, а будто бы фосфоресцирующей. Источник освещения я обнаружил, поглядев на воду, она была дивного бирюзово-зелёного цвета. Я смело шагнул за борт. Согласно законам физики, в следующее мгновение я должен был пойти ко дну, но вместо этого я огромной водомеркой застыл на поверхности. Меня осенило, что дело в туфлях, они не давали мне уйти под воду! Захлёбываясь от восторга, я пошёл по воде, разглядывая, как в толще её снуют рыбы самых невероятных расцветок и медленно колышутся кораллы. Временами я убыстрял шаг, и, оглянувшись, видел, как за мной протягивалась светящаяся дорожка. Я начал комментировать то, что вижу, думая, что папа меня слышит. Как вернулся на корабль, помню плохо, но как только вошёл, свет переменился, — за окнами снова разливалось солнце. В каюте теперь было людно, но из-за полумрака я не сразу понял, что в ней за люди и чем они заняты. Только проморгавшись, разглядел парней в клешах и расстёгнутых рубашках, из которых выглядывали голые, мокрые от жары торсы. Парни поголовно были длинноволосые, некоторые с усами и бородой. Я хотел было продолжить свои комментарии, но осёкся. О том, что я видел сейчас, папе точно говорить не следовало. А видел я оральный секс. Парни брали в рот друг у друга, некоторые рты занимали даже два члена! Мне посюстороннему от такой сцены, очевидно, захотелось бы сбежать, но я из сна, помню, заворожённо глядел на неё, пока меня не осенило мыслью, что я присутствую на символической передаче творческой энергии. Сейчас понимаю, что сцена эта была навеяна тем самым вечером рока, что устроил мне Андрюша. Он говорил о двух стволах, имея в виду гитару с двумя грифами, вот я и увидел их отображение. Ещё помнится, в больнице слышал от него о целой куче потных мужиков в связи с подводным флотом. Легко словом понять, откуда что взялось, и сам я, (не знаю каким богам за то молиться) в оргии не участвовал. Но всё равно стыдно. Пригрезится же! А рыбки были красивые… Может это воссоздание тех рыбок, что я каждую страницу машинально чиркаю на полях?