Чейнджлинг. Каково жить под чужим лицом

      Я понял, что лежу на мягком губчатом полу. Тело всё ещё болело, все мышцы сковало судорогой, и я чувствовал, как тёплая память о прожитых в своём мире днях впитывается в повреждённые ткани. Возбуждённое предвкушение от только что установленных игр, радость победы от пройденных игр, выигранных каток, успешно сданных контрольных и самостоятельных работ — все мелкие радости прошлой жизни. Мелочи, которые составляли меня, пропитывали это тело, меняя его. Даже те, которые, казалось, я давно забыл. Тело немного успокоилось, и радость от первых творческих успехов я ему не отдал. Перевернулся на спину и понял, что потолок всё так же расплывается, как и все далёкие объекты в моём мире. Поиграл глазами. Горько ухмыльнулся. Один глаз всё ещё на плюс, второй на минус. Я попробовал расслабить глаза и свести фокус на одном из окон в потолке, но глаза отказывались со мной сотрудничать, пока я не сотру воспоминания о сотнях прочитанных книг, бессонных ночах и том уроке, где я понял, что один мой глаз лучше смотрит вдаль. Перевернулся на живот, отжался, взглянул на такой близкий и такой далёкий трон королевы чейнджлингов. Какую часть себя мне придётся отдать, чтобы исполнить давнюю детскую мечту — стать повелителем роя? Что-то мне подсказывает, что всё вплоть до этой маленькой мечты. Я должен очиститься от всего мирского и человеческого, чтобы на свободное место пришли знания единственной и бессмертной королевы Спиралис. И надо оно мне? Если «меня» после этого уже не будет? Ответ очевиден. Я ступил на ворсистый болотно-зелёный ковёр и пошёл по зелёной спирали от трона. Можно было бы срезать по губчатому полу, но пропитанный магией ворс восполнял мои силы, которые мне в моём дальнем пути до обжитых земель ещё пригодятся.       Выйдя под жаркое солнце чужой планеты, я понял, что вместо кожи покрыт чёрной, хитиновой чешуёй. Провёл рукой по голому шершавому черепу. Стряхнул с руки подсохшую слизь. Подумал, что такими темпами я легко перегреюсь, и пропитал воспоминанием о первом восхитительно белом снеге. Сразу стало легче, а чешуя поменяла свой цвет. Что ж, неплохо. Тело и способности хороши, но больно дороги: за каждый чих отдавать кусочек себя.       Улей лежал в расщелине, по дну которой в него втекал небольшой ручей. Дорога наверх была выровнена, словно оплавлена, а в трещинах можно было разглядеть кристаллы соли. Самое то, чтобы мчаться по ней галопом. Тряхнул головой, отгоняя странную мысль. Не ушла, а вернулась с новыми силами и аргументами. Я же на что-то поменял души своих гаджетов. Умение пользоваться четвероногим телом, превращаться и говорить. А пилить пешком босым по ней будет грустно. Но стоило мне наступить на какой-то острый камень, как почувствовал, как царапина затягивается, и на ноге нарастает подошва из плотного материала. Я осмотрел её. Пробежался. Ощущения совсем не те, что от любимых кроссовок. Сконцентрировавшись на воспоминаниях о них, я придал этой подошве форму, как у кроссовок, и спокойно побежал вверх. Здесь, наверху было жарче.       Несмотря на то, что моё зрение так же слабо, мышцы этого тела сильны и выносливы. Да и жару оно переносит легче. Так что подъём из каньона оказался для меня лёгкой прогулкой. Здесь, на краю обрыва, я вгляделся вдаль и различил на горизонте цепь гор. Путь до неё пересекали глубокие длинные каньоны. Когда я подошёл к одному из них по тёплому, на удивление, песку, провёл взглядом от одного конца до другого и посмотрел вниз. Представил дальнейший путь по любому из путей и тяжело вздохнул. Лучше всего мне будет перемахнуть одним могучим прыжком.       Новое тело хранило воспоминания немного иначе, чем человеческий мозг. Теперь, каждое из них, каждый образ имел свой объём и вкус, своё влияние. И давало интуитивное понимание, кем оно меня делает. И, что удивительно, воспоминания о девушках из игр были зачастую питательнее в этом плане, чем о реальных девушках. И, с болью в сердце и чувством невозвратимой потери, я отдал весь сок воспоминаний о Ларе Крофт телу, чтобы придать ему большую лёгкость, а о Саре Керриган — гораздо более яркие, чтобы отрастить крылья. Белые, не такие величественные, такие же костяные или, скорее, хитиновые, но крылья. Где-то внутри меня было понимание о строении крыльев. Но это мелкое недоразумение совершенно невозможно использовать. Благо, при желании их можно было изменить, что я и сделал. И теперь с глухим перестуком хитиновых костей я свернул и развернул свои крылья.       Я не стал сразу прыгать через каньон: сначала потренировался на группе высоких камней. Скажу одно: было больно. Но боль словно впитывалась в тело, исцеляя и изменяя его. На месте обломанных кончиков крыльев отрасли новые прочные когти, способные пробивать в хрупком песчанике дыры. Мышцы на них росли стремительно, пока не смогли удержать моё тело и не перестали болеть. Вообще, крылья были как-то недостаточно чувствительны для такого хрупкого, казалось, органа.       Такая легко проходящая и легко забывающаяся боль позволила мне отрастить такой могучий шедевр как крылья Керриган. Они слегка ныли от не до конца заживших микротравм, но развеять их сейчас я бы не решился. Они были буквально созданы из моей боли, и кто знает, не вернётся ли она вся, стоит это сделать. Так что к краю каньона я подошёл в состоянии лёгкой апатии. Но стоило мне как следует разбежаться, сложив крылья за спиной, и прыгнуть, как меня наполнили чувство страха и оглушительного восторга. Так что, вонзившись крыльями в противоположную сторону, я некоторое время просто висел, осознавая, что я только что сделал!       Пока я падал, я неплохо разогнался, и крылья вошли слишком глубоко. Поэтому пришлось цепляться руками-ногами за камень и вытягивать из него крылья. Руки, покрытые плотной, но тонкой и шершавой кожей, позволяли не бояться повредить их о камень. Выбравшись, я продолжил свой путь до узкого прохода в цепи гор.       Здесь можно было разглядеть небольшой сторожевой пост. Стража — два одинаковых пони в бело-золотых доспехах. И они выглядели довольно расслабленно. Подойдя ближе, я ощутил жар и величие империи, перед входом в которую я оказался. От удивления я включил магическое зрение и увидел, как от кристалла внутри наблюдательного поста в сторону безжизненных земель исходят волны золотой магии, отталкивающие меня прочь от границы, внушая опаску. Сам проход был опутан магической сетью.       Вместо того, чтобы сопротивляться силе, толкающей меня назад, я пропускаю её через себя, пропитываясь ей, благодаря чему смог подойти совсем близко. Впитав расцветку местности, смог незаметно подобраться ещё ближе. Помимо стражников, здесь была пара пегасов в синих обтягивающих одеждах с молниями вокруг копыт и жёлтой грудью, или как эта часть тела у лошадей называется?       Сеть, если её рассмотреть поближе, оказалась подобной самой себе, фрактальной. Каждый её квадрат пересекали две более тонкие линии. Я подобрал с земли камень и кинул его через сеть. Он просто упал с другой стороны. Тревожно зазвенели колокола в сторожке, я вжался в камни, практически сливаясь с ними. Надо мною кто-то пролетел, раздались звуки шагов. А затем всё стихло. Я медленно повернул голову. Вокруг никого не было. Из сторожки за мной никто не наблюдал, в воздухе не кружили пегасы. Казалось, всем абсолютно плевать на то, что у них сработала сигнализация. Я решил проползти над сторожкой. С таким уровнем безопасности они вряд ли ожидают такого решения.       Уцепившись за скалу, аккуратно сую кончик крыла в сигнальную сеть. В сторожке вновь звонят колокола. Пони-стражники оглядывают проход и успокаиваются; в небо взлетают два пегаса, делают круг над сторожкой и возвращаются обратно. Они спокойно пролетают сквозь сигнальную сеть, словно её и нет. Оглядываю кончик крыла. Без изменений. Разрываю собственным телом тонкие магические нити, но они вновь смыкаются за мной. Вновь звенит тревога. Всё повторяется. Но я уже внутри. И здесь воздух буквально пропитан спокойствием, дружелюбием и весельем. Ну, здравствуй, дивный новый мир.