Возвращайся

      9:27 Века Дракона Разговоры о Состязаниях начали стихать спустя неделю, что было непозволительно быстрым для места, в котором кроме них ничего интересного не происходило. Без сомнения в этом была заслуга Тома, и Макс отчасти был благодарен за это. Но гораздо больше, чем все пересуды, его беспокоило другое. За всё время ни один из наставников не сказал ни слова о его выходке, не бросил ни одного взгляда, будто никаких Состязаний и вовсе не было. Между тем Макс чувствовал вину, камнем осевшую в душе. Он нарушил правила, позволил низким чувствам злобы, гордыни и мести завладеть собой, и вместо того, чтобы понести наказание, продолжает жить, как и прежде. Если бы ему сказали хоть слово, съязвили, пристыдили или даже унизили — этот камень стал бы легче. Сэр Фредерик учил, что каждому виновному положено своё наказание от Создателя, но час искупления всё никак не наступал, и потому Макс уже не первый день не находил себе места, будто ожидая чего-то. Сегодня монастырь казался особенно мрачным и холодным. А в обволакивающей тишине Макс словно впервые услышал звон собственных доспехов. Только сейчас его посетила мысль о том, что доспехи храмовников ему придётся носить всю жизнь. Размышляя о храмовниках, наказании и тишине, Макс открыл дверь в сад и осторожно выглянул, стараясь не привлекать к себе внимания. Том посоветовал ему пока не расхаживать на людях, избегать людных мест или проходить в тенях, чтобы не давать повода снова заговорить о себе. Макс посчитал этот совет дельным, и потому сейчас пытался придумать, как избежать столкновения с многочисленными обитателями сада. Но сегодня ему этого не понадобилось: сад оказался пуст. Ещё раз окинув взглядом колонны, скамьи и листву, Макс окончательно убедился в этом, и тихо прикрыл за собой дверь. В предзакатный час здесь обычно расхаживали сёстры Церкви, одни из которых занимались чтением, другие ухаживали за цветами. Реже тут бывали наставники, но зато ученики обожали этот дворик, особенно младшие. Сейчас же вокруг не было ни человека, будто поток ветра унёс с собой всех, и в какой-то момент Максу показалось, что он вообще единственная живая душа во всём монастыре. Поразмыслив с минуту, Макс решил не придавать особого значения окружавшей его пустоте. Сначала несмело, а потом всё более уверенным и быстрым шагом он направился на другую сторону двора. Дворик этот на самом деле не был таким уж большим и зелёным, как Максу казалось в те годы, и каким его пытались представить себе сёстры Церкви. Замкнутый по всем сторонам серыми стенами монастыря, он скорее напоминал каменную темницу под открытым небом. В центре, раскинув свои длинные ветви, возвышался исполинских размеров дуб. Крис как-то сказал, что дуб этот старше самой обители, и его до сих пор не срубили лишь из уважения к его старости. У подножия могучего дерева зеленели кусты с пышной листвой, своим видом похожие на охранников старого дуба. Иногда на их ветках расцветали мелкие белые цветы, которые, казалось, готовы были рассыпаться от одного лишь дуновения ветра. Всё остальное место занимали цветы, названия которых толком никто не знал. Среди них были и пламенно-оранжевые с чёрной серединой, и большие с белыми лепестками, и совсем крохотные, похожие на ромашки. Кроме этого, здесь выращивали мяту, из которой наставники любили заваривать чай. Сэр Фредерик говорил, что чай с мятой спасает от головной боли. Всё остальное место во дворе занимал серый камень, который, казалось, пожирает последний зелёный оазис. Макс шёл, всё больше поглощаемый мыслями о том, что неплохо было бы избавиться от затянувшегося чувства вины. Том говорил, что не стоит корить себя из-за одного нарушенного правила, но он не понимал. Правила нарушались всегда, и это, как и пара порезов на руке Морта, не было чем-то страшным. Макс винил себя не за это. Совесть мучила его за те мысли, что посещали его голову в тот момент. За ослепляющую ярость, что вела его руку и застилала разум. Сейчас Макс понимал, что единственная вина Мортимера была в его характере, но такой мести он не заслужил. Создатель учит прощению, каким бы человек ни был. Он винил себя за все эти чувства, и одновременно они пугали его. За всеми мыслями Макс не заметил, как от одной из колонн отделилась невысокого роста фигура и, догнав его, воскликнула: — Куда это ты так спешишь? Макс резко остановился и зажмурился, словно от боли, когда узнал в этом скрипучем, язвительном голосе ту, которую ему хотелось видеть и слышать последней в этом мире. Даже с Эвелин он бы сейчас встретился охотнее. Но он всё ещё лелеял слабую надежду на то, что мог ошибиться. Но, обернувшись, он понял, что за спиной в самом деле стоит Эжени. Она выглядела так же, как и всегда: растрёпанные волосы, которые она неумело заплетала, слишком широкая улыбка. Вот только одета она в стальные доспехи, по-видимому, у неё недавно закончился урок. — Что тебе нужно? — спросил Макс возможно излишне грубо, но его это мало волновало. — Ну, — протянула она, не изменившись в лице. — Макс, что за манеры. Разве так здороваются с друзьями? Макс молчал. Он знал: Эжени не появляется просто так, ей всегда что-то нужно. Но желания играть в эти игры у него не было совсем, и потому он решил, что его молчание ускорит разговор. — Ладно, — пожала плечами она, поняв, что ответа не дождётся. — Я слышала, как ты уделал Морта на состязаниях. Думаю, это было непросто. — Если тебе нужны подробности, спроси у Тома, — сказал Макс, — а меня оставь в покое. — Подробности и так уже всем известны, — Эжени скривила губы в насмешке, от чего по спине Макса прошла неприязненная дрожь. — Тогда нам тем более не о чем говорить. Ещё ни разу в жизни Максу так сильно не хотелось вернуться в казармы. Он готов был выслушать сотни сплетен и дурацких шуток от товарищей, только бы прервать этот неприятный и даже болезненный для него разговор. — А мне вот интересно, — между тем продолжала Эжени, — смог бы ты победить меня? — Узнаешь в следующем году, если повезёт, — сухо ответил Макс, собравшись уходить. — Или мы можем выяснить это прямо сейчас. Разлетевшийся по двору металлический звон заставил Макса обернуться. Эжени стояла, с интересом разглядывая своё отражение в поднятой над головой полированной стали меча. — Итак, Максвелл Тревельян, — она указала на него, — примите ли вы бой? В этой и без того неловко сидевшей на ней броне, а теперь ещё и с мечом в руке, Эжени точно стала похожа на ребёнка, который без спроса взял отцовское оружие и решил позабавиться. Но Макса это ни капли не веселило. — Что ты делаешь? — устало вздохнул он. — Хочу посмотреть, так ли хорош новый лучший ученик, как о нём говорят, — с улыбкой ответила та. — Ну? Если до этого Макс старался скрывать свою неприязнь и относиться к Эжени по меньшей мере спокойно, то сейчас цитадель терпимости в его душе стремительно разрушалась. Эжени выводила его из себя одним своим видом, а теперь ещё и затеяла какую-то глупую шутку, смысл которой был пока непонятен. И всё это начинало откровенно злить. — Эжени, это не шутки. Я не собираюсь нарушать правила из-за тебя. — А кто знает? — воскликнула она и театрально осмотрелась по сторонам: — Никого же нет! — Я сказал — нет. Пытаясь успокоить разраставшуюся в душе злобу, Макс развернулся с твёрдым намерением уйти, как вдруг Эжени обогнала его, преградив путь. — Ты не можешь просто так отказаться. — Да что с тобой такое? — вскричал Макс, выходя из себя. — Сколько раз тебе нужно повторить, чтобы ты отстала? Теперь Эжени была похожа на назойливое насекомое в летний зной. Как бы ты его от себя не отмахивал, оно всё равно липнет, и единственный способ избавиться от него — прихлопнуть приставучую мошку. — А может, ты просто трус? — склонила голову на бок Эжени. — А может, ты просто отстанешь от меня? — в тон ей ответил Макс. Эжени отошла на шаг и хитро прищурилась. — Трус, — протянула она, — конечно. Кто бы мог подумать, что Максвелл Тревельян на самом деле трус. Маленький мальчик, который боится больших дядей-храмовников, — она рассмеялась. — Но ещё больше он боится девчонку. Ну, признайся: боишься ведь? Она будто упивалась своей важностью, а Макс изо всех сил старался сдержать разворачивающуюся в груди злобу. Он сам не мог толком понять, что именно разжигает в нём ярость: её слова, её голос или само присутствие, а может и всё сразу. — Думай, как тебе хочется, — процедил он. — Как мне хочется? — задумчиво протянула Эжени, постукивая пальцем по подбородку. — Тогда я расскажу всем, что я победила. — Но это неправда. — А ты докажи, Тревельян, — выплюнула она, и в этой фразе Макс услышал знакомые нотки. — Докажи, что сильнее меня. Макс понял, что она делает это нарочно. Она подражает Мортимеру, стараясь этим разозлить его. Но он больше не позволит выставлять себя дураком. — Я и так сильнее тебя. И мне не нужно доказывать это. — Ну, значит, я победила, — продолжала хохотать она. — Тебя побила девчонка, Тревельян. Ты слышишь? Я лучше тебя! — выкрикнула она последнюю фразу. Макс никогда не мог понять, что Том нашёл в этой взбалмошной, заносчивой, неприятной девчонке. Она всегда считала себя лучше других, при том, что ничего особенного в ней не было. А ещё она любила преувеличивать. Нет, она любила врать. И врала она по любому, даже самому мелкому поводу. Как и в этот раз. Макс знал, что Эжени не шутит, и что она в самом деле ближайшие полгода будет расхаживать по залам, заявляя всем и каждому, что она и правда смогла его победить. И ей поверят. А если он скажет, что это не так, то именно ему придётся доказывать свою правоту, а не ей. Она всегда добивается, чего хочет. — Нет, — решительно ответил Макс и подошёл к ней вплотную. — Ты не победила, ясно тебе? И ты никогда не победишь, потому что всё, что ты можешь — это врать. Это было далеко не всё, что он хотел ей сказать, но решил остановиться. Лицо Эжени тем не менее не изменилось, а губы её растянулись в ухмылке. И только сейчас Макс понял, что держит в руке собственное оружие. — Значит, ты всё же осмелился принять бой, — довольно сказала Эжени и отошла назад. — А теперь попробуй доказать, что лучше меня. И она стала обходить его, скорчив самую отвратительную гримасу. Максу не хотелось в этом участвовать, но пути назад уже не было, разве что признать поражение. Но слишком уж ему хотелось хоть раз показать Эжени, что она не права. У него впервые появился шанс сделать это. Тем временем Эжени, казалось, решила положить все силы не на поединок, а, но то, чтобы разозлить Макса ещё больше. Хотя он и не представлял, для чего ей это. Возможно, она думает, что этим сможет вывести его из равновесия и таким образом легко одержит победу. Но Макс был не из тех, кому ярость может помешать. — Ну давай, Тревельян, — говорила она, — неужели и правда не сможешь меня побить? Только представь, как все удивятся, когда я скажу, что победила тебя. После этого я буду лучшей! Эжени будто и не думала серьёзно сражаться. В то время как Макс пытался вести честный бой, она только и делала, что отбегала подальше, заливаясь хохотом или бросая пару колких фраз. Каждый раз она оказывалась на шаг впереди, словно продумала всё заранее. Макс до последнего пытался удержать развязывающийся узел ярости. Но, когда его меч вновь прошёл совсем рядом с Эжени, а она, скрежеща смехом увернулась и снова отбежала на другой конец двора, он не выдержал. Нет, Макс не позволил этой свирепости завладеть собой — она сама его поглотила. И от этой всепоглощающей неконтролируемой эмоции ему стало страшно. Но думать об этом он уже не мог. Пелена уже знакомого и пугающего безумия снова пролегла в сознании. Макс не слышал больше ни слов Эжени, ни своих мыслей. Для него существовал только стальной звон встречающихся клинков. Очнулся он только когда увидел перед собой округлившиеся в испуге глаза Эжени и остриё меча, приставленного к её горлу. — Макс, — запинаясь говорила она, — ты же несерьёзно, Макс? Я же пошутила. Пока сознание не вернулось полностью, он старался запомнить этот момент. Сейчас Эжени была похожа на загнанную в угол крысу, и это сравнение его порадовало. Окончательно отрезвили его раздавшиеся за спиной методичные хлопки и последовавший за ними голос: — Браво, Тревельян. Даже лучше, чем я ожидал. Придя в чувства, Макс тут же отпрянул от Эжени, но до конца понимая, что вообще произошло. Та сорвалась с места и оказалась за спиной сэра Лорана, как обычно дети прячутся за родителями. — Ты же не думал убивать бедную девочку? — слова наставника как всегда были будто вылиты из стали. — Нет, сэр, — с трудом заставил себя ответить Макс. Он вдруг почувствовал себя невероятно слабым, будто ещё секунда и он упадёт или, что ещё хуже, выронит меч. Эта мысль заставила его содрогнуться, и он крепче сжал рукоять. — Прошу прощения, сэр. — Не стоит, — как всегда небрежно бросил сэр Лоран. — Молодец, Эжени, — сказал он, даже не повернувшись к ней. — Благодарю, — пискнула она. Макс переводил с Эжени на сэра Лорана взгляд, полный непонимания. Он увидел себя будто со стороны и впервые чувствовал себя так глупо, что хотелось провалиться сквозь землю. Но чем дольше он думал, тем больше понимал, что сейчас тут разыгралось какое-то нелепое представление под указку сэра Лорана. — Что всё это значит? — вскинул голову Макс, позабыв, что перед ним стоит наставник. — Всё просто. На состязаниях ты показал себя более чем достойно. Но я увидел и ещё кое-что. То, чего я не разглядел раньше, и то, что делает вас с Сонартом похожими. От этого сравнения Макс снова начинал злиться, но ещё больше его раздражала улыбающаяся гримаса Эжени. Вид у неё был такой, будто только что она сделала что-то очень важное, и Макс понял, что проиграл. Но улыбка эта слетела с её лица, как только она поймала на себе его свирепый взгляд. — И что же это? — процедил сквозь зубы Макс. — Ярость, — спокойно ответил сэр Лоран. — Я бы даже сказал природная злоба. — Нет во мне природной злобы, — неуклюже ответил Макс, чувствуя, как ком подступает к горлу. — Ты можешь называть это, как хочешь, но я это вижу. До этого я считал тебя посредственностью, как и многих здесь, но теперь понимаю, что из тебя выйдет прекрасный храмовник. Именно такие и нужны Ордену. Макс молчал. Он знал, что сэр Лоран был весьма радикален в своих суждениях, и они с Мортимером очень походили друг на друга мышлением и идеями. Макс всегда считал сэра Лорана человеком жестким и опасным. Среди учеников ходили разные слухи о сэре Лоране. Одни говорили, что его семью убил беглый маг, другие — что его дочь якобы сбежала в Тевинтер с каким-то магистром. Третьи же не верили ни первым, ни вторым, и были уверены, что сэр Лоран искупает грехи перед Создателем за то, что в его роду были маги, и в нём самом течёт магическая кровь. Макс никогда не верил подобным слухам, но сейчас понял, что какие-то из них всё же могли оказаться правдой. — И эта ярость помогает тебе, ведь так? — продолжал сэр Лоран. — Но я научу тебя, как её контролировать. Нам нужны такие как ты, понимаешь? Макс кивнул, хотя на самом деле ничего не понимал. То, о чём сейчас говорил сэр Лоран шло наперекор всему тому, чему его учил сэр Фредерик. И Макс не мог понять, кто из них прав. — Хорошо, — ответил сэр Лоран. — Тогда можешь идти. Эжени, — он наконец посмотрел на неё, — останься. Шагая по коридору, Макс толком не мог понять, что он чувствовал: унижение, злобу, обиду или всё сразу. Сэр Лоран ошибся, никакой природной ярости у него нет, её просто не может быть. Сэр Фредерик всегда говорил, что Макс смышлёный ученик с добрым сердцем и верой в душе. Он считал правильными его мысли и соглашался с суждениями, а теперь сэр Лоран говорит такое, о чём Макс и подумать не мог. Кто из них прав? Кто он на самом деле? Думать ещё никогда не было настолько тяжело. — Хочешь открою тебе тайну, мой мальчик? — сказал ему однажды сэр Фредерик, когда Макс в очередной решил пожаловаться на Мортимера. — Мир населён глупцами. Они считают, что знают всё лучше всех и ни за что не изменят своей точки зрения. Так что знай, если ты встретил человека, который вот уже десять лет думает об одном и том же, придерживается одних и тех же взглядов и позиций, то этот человек глуп. Даже среди ищущих свет и мудрость Создателя есть глупые люди. Люди глупые. Сэр Лоран ошибся, думая, что может знать Макса лучше, чем он сам знает себя. Теперь он был в этом уверен. Та самая злоба была лишь минутным гневом, вызванным ненавистными Максу людьми. И с этой мыслью пришло осознание: что, если сэр Лоран хочет сделать его ненавистником магов и обратить его гнев против них? Обуздать свою ярость, направляя нужные чувства на нужных людей было бы, пожалуй, полезно, но в этот момент Макс поклялся себе, что второго Мортимера они не получат. Эжени догнала его в коридорах, и от одного её вида едва уложившийся гнев закипел с новой силой. И Макс снова почувствовал себя глупым и униженным. — Макс, — окликнула она. — Макс, постой. — Что ещё тебе нужно от меня? — вспылил он, давая волю эмоциям. — Тебе мало того, что ты там устроила? — Макс, я хотела как лучше, — Эжени старалась говорить уверенно, но выходило у неё это не очень умело. — Как лучше? — повторил Макс. — Лучше? То, что ты сделала, называется предательством, — пожалуй, это было именно то, что он сейчас чувствовал. Макс и без того не доверял ей, но предательство в те годы было для него худшим из всего, что можно было сделать. — Но Макс, — Эжени казалась совсем растерявшейся. — Это же правда лучше для тебя. Что мне оставалось делать? — О да, лучше. Конечно, лучше выставить меня идиотом, вместо того, чтобы сказать правду. — Макс, я же… — А я знаю почему сэр Лоран выбрал тебя, — не дав ей договорить, выпалил Макс. — Потому что все знают, что я о тебе думаю. И потому что ты — напыщенная, лживая крыса, — выплюнул он. — А теперь ещё и предательница. Эжени стояла, прикрыв рот ладонью, и на глазах у неё стояли слёзы. Но Макс был уверен, что и этих слезах нет ни капли правды. — И я говорю тебе это не потому, что хочу тебя задеть. Я всегда так думал. Высказав это, он направился в сторону казарм. — Макс, — подала голос Эжени. — Ты расскажешь Тому? — Назови мне хоть одну причину этого не делать. Почему он не должен знать, что мы пригрели змею на груди? — Потому что мы друзья, — как можно уверенней сказала Эжени. — Друзья? — сказал Макс и расхохотался во всё горло, будто все его эмоции могли выплеснуться через этот смех. — Ты не знаешь, что такое дружба, Эжени. Ты понятия не имеешь, что такое преданность и забота. — Я знаю! — крикнула она ему в спину. — Я знаю, потому что я всегда хотела как лучше! Что бы я ни делала, что бы ни говорила, я хотела как лучше для вас! Макс остановился. Что-то в последнем выкрике Эжени задело его, и он повторил её слова в голове несколько раз, прежде чем понял то, что им всем хотелось понять так давно. Кто бы мог подумать, что однажды он найдёт ответ на старый вопрос. — Всегда? — обернувшись, повторил он. Внезапная догадка так потрясла его, что против воли на смену крику пришёл ледяной тон. — Так это ты. Это всё ты. Том рассказывал всё тебе, а ты, как верная собачка доносила всё сэру Лорану. А ты ещё большая крыса, чем я думал. Слушая его, Эжени в отрицании мотала головой из стороны в сторону, но почти сразу поняла, что это уже не поможет, и из её глаз хлынули слёзы. Макс не представлял, что такое возможно, и сначала испугался, но быстро взял себя в руки. — И в день состязаний сэр Лоран ничего не сказал нам просто потому, что Том рассказал тебе обо всём только вечером. — Макс, я… я не, — она запнулась и начала бормотать что-то, отдалённо напоминающее извинения. Лицо Эжени оставалось непроницаемо спокойным, в то время как по щекам крупными каплями катились слёзы. Своим видом она напоминала мраморную скульптуру, которой чужды все эмоции и чувства. — Чтобы больше я тебя не видел, понятно? — прошипел Макс. — Чтобы даже имени твоего не слышал. — Макс, — начала Эжени. — Насчёт Тома… — Создатель, Эжени, ну как я могу рассказать это Тому? — вскинул руки Макс. — Он же души в тебе не чает. Только и говорит о том, что какая же Эжени прекрасная. Но, если нам ещё хоть слово скажут, я буду знать, кто нас сдал. И Том об этом тоже узнает. — Да не нужен мне Том, — в сердцах воскликнула Эжени, и голос её сорвался на крик. — И Крис тоже не нужен. Я же из-за тебя с ними хожу. Я же… я… Это уже было слишком. Она могла предать его, и он мог это понять. Она могла предать их тайны, и это он тоже понял бы. Но предать Тома? Нет, это был уже верх низости. — Не смей, — стальным тоном произнёс Макс, наставив на неё палец. — Даже думать об этом не смей, не то, что говорить. Том мне друг. Друг, который всегда помогал и никогда не предаст, в отличии от тебя. Так что не смей. Ты ничего не знаешь о дружбе, не то, что, — он запнулся, не в силах произнести это вслух. — Так что замолчи и думать забудь. После его слов поток слёз захлестнул Эжени, и она, прислонившись к стене, заплакала навзрыд. Где-то глубоко в душе Максу стало даже жаль её, но он, бросив на неё последний взгляд, решительным шагом направился в казармы. Если Том окажется там, то Макс расскажет ему о том, что видел Эжени в коридорах, и тот тут же помчится к ней. Да, так и будет. И у них всё будет в порядке. И он сам будет в порядке.

* * *

День подошёл к концу, и ночь медленно укрывала высокое небо над Морозными горами своим покрывалом. Ночная мгла обнимала, укутывала, приносила покой. Жители Скайхолда разбредались по комнатам, залы пустели, часовые сменяли друг друга, кутались в тёплые куртки, и на крепость ложилась тишина. Ночь была ясной, снег искрился в звёздном сиянии, а стены Скайхолда казались совсем серебряными. Жозефина вдохнула колючий морозный воздух, и на её губах заиграла улыбка. Ночь приносила умиротворение и тишину, такую спокойную, мягкую, желанную. Ей казалось, что она может простоять так всю ночь, вдыхая свежий воздух и рассматривая далёкие звёзды, а когда начнёт светать, она увидит разгорающийся на горизонте рассвет и будет размышлять о далёких странах. Но Жозефина знала, что всё это было бы непозволительной роскошью и, вздохнув ещё раз, окинула взглядом засыпающий Скайхолд и отправилась к себе. Пара свечей в просторной комнате не освещали её стен и наполовину, от чего она казалась очень тёмной и неприветливой. Но это не имело значения, ведь Жозефина уже и не вспомнит, как выглядят её покои при свете дня, настолько родным ей стал её кабинет. С удовольствием растянувшись на мягкой кровати, Жозефина не чувствовала себя уставшей, скорее воодушевлённой проделанной за день работой. Прошедший день нельзя было вспомнить без улыбки. О приезде Мариан Хоук знал уже весь Скайхолд, в основном из перебранки Кассандры и Варрика. В таверне Жозефина наконец услышала песню о Скайхолде, которую тамошние обитатели складывали целых три недели. Некоторые строки ей показались нескладными, о чём она тактично решила умолчать. А ещё сегодня был один из тех редких дней, когда в Скайхолд не приехали новые гости, а старые не донимали своими капризами. Обдумывая всё это, Жозефина почувствовала, что засыпает, но ещё одно дело сегодняшнего дня оставалось незавершённым и потому ей, хоть и нехотя, но пришлось открыть глаза и подняться. Дело было в письмах, которые завтра утром должны быть отправлены нескольким знатным домам Орлея. Их составление и подпись было занятием настолько простым, что Жозефина легко смогла отложить его до конца дня. Но, оглядев пустой стол и порывшись в его ящиках, Жозефина поняла, что в самом деле оставила все необходимые ей бумаги в кабинете. Злясь на собственную забывчивость, она недовольно выдохнула и ещё какое-то время продолжала смотреть на пустой стол, будто в надежде, что забытые документы сами собой окажутся перед ней. Раздосадованная, Жозефина накинула плащ и вышла из своих покоев прямиком в объятья холодной ночи. Приятно покалывающий на щеках мороз сменился лютым холодом. Солнце совсем скрылось за линией горизонта, оставляя на тёмном небе несколько алых разводов, с каждой секундой всё больше разъедаемых ночной мглой. Скайхолд затихал, засыпая. Лёгкие шаги Жозефины отражались эхом от стен опустевшего тронного зала. Но зал ещё был обитаем: несколько столпившихся у строительных лесов гномов обсуждали работу на завтра, а по коврам бегала совсем молоденькая девчушка, гасившая свечи. Завидев Жозефину, она замерла, так не погасив последний на столе канделябр, очевидно растерявшись и не зная, нужно ли продолжать своё занятие. Уютный и знакомый кабинет заливал непроглядный мрак, но и он не мог скрыть белизну волос Максвелла Тревельяна, и потому Жозефина ещё с порога разглядела ночного визитёра. Макс, подхватив со стола какой-то предмет, подкинул его и хотел уйти, но, повернувшись, видимо понял, что его обличили, и от того спрятал руку за спину, вызывая у Жозефины смех, который она с трудом смогла подавить. — Леди Монтилье, — усмехнулся Макс. — Вот уж не ожидал вас здесь увидеть. — Вы не ожидали увидеть меня в моём кабинете? — Не ожидал увидеть вас тут в такой час. — Вы что-то хотели, Инквизитор? — спросила Жозефина, делая вид, что ничего не заметила. «Вероятно, ограбить посла Инквизиции» — хотела добавить она, но промолчала. Макс замялся и беглым взглядом осмотрел комнату. — Я был в ставке, — выпалил он, указывая через плечо. — Нужно было проверить кое-что в картах. — В картах? — повторила Жозефина. — Да, — кивнул он. — Ну, знаете, всякое может случиться, нужно быть готовым ко всему и, — он замолчал, очевидно, заметив её скептический взгляд, и тяжело выдохнул: — Не убедительно, да? — Нет, — не скрывая улыбки, ответила Жозефина. — Не убедительно. — Ладно, — сдался Макс. — На самом деле я искал печать, — и он поднял руку с зажатым в кулаке цилиндром из кости с символом Инквизиции. — Вам не нужно было приходить сюда, в вашей комнате есть такой же. — Правда? — в удивлении спросил Макс. — Правда. Вы бы знали об этом, если бы заходили туда. Макс сокрушённо всплеснул руками, признавая поражение. — Могу я спросить, для чего она вам? — осторожно спросила Жозефина, которой слабо верилось в то, что Макс, преисполненный долга, вдруг решил заняться канцелярией. — Думал написать письмо. Для Эвелин. Хотел, чтобы всё было… официально, — он снова подкинул печать и так же ловко поймал. — Как-то глупо, вы не находите? — Вовсе нет, — ответила Жозефина. — Вы Инквизитор и имеете на это право. — Я не про то, — Макс подошёл к камину, в котором остывающие угли уже не могли дать комнате ни тепла, ни света. — Глупо, что я снова даю о себе знать спустя столько времени. — Инквизиция на слуху. Я уверена, что ваша сестра знает, что с вами всё в порядке. Слухи расходятся быстро. — Слухи, — невесело усмехнулся Макс. — В прошлый раз из слухов она узнала о том, что я могу управлять Тенью, — он обернулся к Жозефине: — Представляете? Управлять Тенью! — В любом случае, самое главное она знает, — сказала Жозефина, решив не упоминать о том, что о Максе разносились куда более необычные слухи, чем просто «управлял Тенью». — Главное? — повторил Макс. — А что, по-вашему, главное? То, что я жив? Возможно. Но я и без того слишком живуч, и Эвелин знает об этом. Так что убедить её в моей смерти может разве что бездыханное тело. То, что Инквизиция возрождается в Скайхолде? Быть может. Но где этот Скайхолд, что он собой представляет? То, что я теперь Инквизитор? И как это изменит картину? — последнее Жозефина не особо поняла, но уточнять не стала. — Но знаете, что я понял, когда решил всё исправить? — продолжал Макс и опустился в одно из кресел, продолжая ворочать печать в руках. — Я понял, что понятия не имею, что ей написать. Жозефина молчала, не находясь с ответом. Она уже была готова дать совет написать правду, вот только какую правду? Должна ли Эвелин знать о жгучем морозе, который окутал вечным сном тех, кого не достал Корифей? Или о демоне, принявшим её облик? Или о том, как за одну ночь разрушилось всё, за что они боролись? Нет. Такую правду ей знать не стоит. — А что ты пишешь домой? — прервал Макс затянувшееся молчание. — Что я пишу? — отозвалась Жозефина. — Думаю, то же, что и все. Они беспокоятся обо мне, и по возможности я стараюсь рассказывать им как можно больше, чтобы они не думали об Инквизиции, как о чём-то мрачном и опасном. Вы же помните, что думали о нас раньше. На самом деле никто из моей семьи не был рад моему отъезду, но в итоге всё вышло совсем неплохо, — она осеклась, внезапно осознав, что слишком много наболтала. — Но большую часть моих писем занимают семейные дела. — Семейные дела? — Именно, — сказала Жозефина. — Я, как наследница, обязана следить за делами своей семьи. — И ты со всем этим справляешься? — Естественно. Поверьте, Инквизитор, меня бы здесь не было, если бы я не была уверена в своих силах или плохо справлялась со всеми порученными мне обязанностями. Я знала, на что иду. — Роб не смог бы, — помолчав, сказал Макс, удивив этим Жозефину. Он крайне редко упоминал об Эвелин, а остальных Тревельянов для него будто и вовсе не существовало. А все прочие упоминания о них затухали быстро, будто пламя свечи на ветру. — Я слышала, что ваш брат человек весьма… — Мой брат, — прервал её Макс, — пьяница, пустослов и распутник. И не нужно здесь красиво подобранных слов, леди Монтилье. — Вы правы, — отозвалась Жозефина. — Иногда некоторые вещи и правда лучше называть своими именами. — И уж поверьте мне, Роб задумался бы о делах семьи, только когда у него бы закончились деньги. — Я думаю, тут дело скорее в воспитании. У Монтилье издревле принято, что наследник заботится обо всей семье. — Может быть, — сказал Макс, хотя Жозефина поняла, что он вовсе с этим не согласен. — Может, вы и правы. Оствик и Антива совершенно разные. Если Макс ещё и хотел что-то сказать, то явно с этим не торопился. Жозефина между тем подошла к столу, собрала в стопку шершавые на ощупь бумаги, затем перевела взгляд на выделяющийся в темноте силуэт Макса. Судя по всему, уходить он не собирался, и Жозефина подумала, что было бы как-то неправильно бросать его одного среди темноты и собственных мыслей. Во всяком случае, будь она на его месте, ей бы совсем не хотелось оставаться в одиночестве. Демонстрируя намерение остаться, Жозефина уселась в своё кресло и, отложив бумаги, хотела было заговорить, но Макс опередил её: — И каков он, самый богатый город Тедаса? В первую минуту Жозефина не знала, что и ответить, совсем не ожидая такого вопроса. В стенах Скайхолда душные аристократы только и говорили, что о политике, семейных делах или Церкви. Гораздо реже, чем можно было подумать, вельможи говорили о бедствиях их народа, и гораздо больше разносили бестолковые слухи. И теперь, после долгих часов утомительных разговоров, улыбок и контроля над каждым словом, простой вопрос, не требующий притворства, казался таким сложным. Что могла Жозефина рассказать об Антиве? О собрании торговых принцев, сжимающих в кулаке всю власть? Об известных всему Тедасу Воронах? Об Архиве и Университете? Но, размышляя об этом, Жозефина и сама не заметила, как из омута памяти вынырнули образы гораздо более важные, чем те, которые уже были известны всему миру. И с этого она начала свой рассказ. Она говорила о возвышающихся над городом в солнечном блеске башнях дворца. О дождливых сезонах, неделями скрывающих солнце. О том, как затапливает нижние городские кварталы, и о том, что каждый такой сезон оставляет за собой рассыпанные по городу и его окрестностям всех оттенков цветы. Она говорила о изумрудных морских волнах, гонимых порывами ветра с неизведанного востока. О входящих в порт, гружёных пассажирами или товарами бригах, шхунах, каравеллах, каракках и галеонах, гордо шествующих под флагами стран, семей или торговых домов. Жозефина говорила, и образы эти были настолько явственными, что ей казалось, будто она вернулась домой. — Кажется, вы очень любите свою родину, — подал голос Макс. — Это правда. Но, как это обычно бывает, всю прелесть Антивы я поняла только когда покинула её. — Думаю, эту страну стоит увидеть. — Как и многие другие. Неварру, Андерфельс, Вольную Марку. — Вы разве не были в Вольной Марке? — Я была в Тантервале и на приёмах у вашей кузины в Старкхевене, кажется. — Ошер, да, — усмехнулся Макс. — Наслышан о ней. Но, к счастью, я был не тем ребёнком, которого возили на подобные приёмы. — А что насчёт Оствика? — спросила Жозефина. — Об Оствике я могу рассказать вам только то, что я бы никогда не хотел туда возвращаться, — мрачно изрёк Макс. Но, на больший ответ Жозефина и не надеялась. — Впрочем, — начала она, стараясь сгладить угол неприятной темы, — Вольная Марка не так далека и не так загадочна, как Неварра, Андерфельс или Ривейн. Быть может, когда дела Инквизиции будут закончены, мне и удастся там побывать. — А почему нет? — оживился Макс. — Знаете, когда я был ребёнком, я много читал об Орлее, но и представить себе не мог, что однажды окажусь в Вал Руайо. Для нас даже Маркхэм был недосягаем, не говоря уже о другой стране. — Вот уж не думала, что вы когда-то мечтали оказаться в Вал Руайо, — по-доброму усмехнулась Жозефина. — По правде говоря не столько я хотел там оказаться, как мой друг. Его семья переехала туда из Герцинии, и они часто писали ему об Орлее. Он говорил, что улицы Вал Руайо покрыты золотом, а дома сложены из мрамора. А ещё он постоянно судачил о том, что однажды возьмёт увольнение и отправится к своей семье. — И как? — спросила Жозефина. — Он в итоге побывал в Вал Руайо? — Да, — как-то отрешённо ответил Макс. — Да, я думаю, в итоге он побывал там. Последние слова растаяли в тишине. Привыкнув к темноте, Жозефина почти без труда могла рассмотреть Макса, хотя лица его по-прежнему не было видно. Она вдруг подумала, что даже спустя столько времени совершенно ничего о нём не знает. Да, можно было подняться к Лелиане и узнать всё и сразу от неё самой, или из хранящегося в архиве досье. В существовании последнего Жозефина не была уверена, но Лелиана уж точно могла бы что-то ей рассказать. Но то был метод Сестры Соловей, прибегать к которому не хотелось по многим причинам, главной из которых была честность. А ещё глядя на Макса Жозефина вдруг поняла, что он совсем не похож ни на одного виденного ею храмовника. Впрочем, он и вовсе не был похож на человека, выращенного по правилам и обычаям Церкви. Размышляя об этом, Жозефина неожиданно для самой себя произнесла этот глупый и необдуманный вопрос: — Почему вы решили стать храмовником? — Я ничего не решал, леди Монтилье, — тут же ответил Макс, будто ожидая вопроса. — Вы, должно быть, знаете, что Тревельяны набожны, чтут правила и традиции. И младшие сыновья им не нужны. Ещё удивительно, что отец не отправил меня к храмовникам лет в шесть, а ждал до десяти. — Наверное, вы очень скучали по дому. — Может это и удивительно, но нет. Я ни капли не скучал ни по дому, ни по тем, кто там остался. Роб никогда особо не разговаривал со мной, компания отца была ему ближе, Эвелин в те времена была той ещё мелкой занозой, а Ник… Что ж, стоит отдать ему должное. Ник иногда соизволял обратить на меня внимание и даже научил паре приёмов. Так что уехать от них я был рад. Уверен, они тоже не сильно расстроились. — А леди Натали? — решилась спросить Жозефина. Макс замолчал, склонив голову на бок. — А, да, — сказал он, будто в ответ своим мыслям и равнодушно пожал плечами: — Честно говоря, я её вообще не помню. — Так странно, — сказала Жозефина. — Когда я уезжала в пансион, меня не могли оторвать от маминой юбки. А ведь мне было пятнадцать. И я очень скучала по дому, но спустя время поняла, что родители хотели для меня лучшего. Без этого я не была бы той, кто я есть сейчас. — Всегда было интересно, чему вообще учат в подобных школах? Ну, кроме этикета. — Много чему, — отозвалась Жозефина. — Наукам и искусствам, и, должно быть, всему, кроме обращения с оружием. Достойным леди не к лицу умение воевать. — И вы с этим согласны? — Нет, — подумав, ответила она. — Я считаю, что достойная леди должна уметь постоять за себя. Хотя некоторые мои учителя с этим бы не согласились. — Многие думают, что храмовников только и учат, что сражаться. Но поверьте мне, каждый храмовник обучен не хуже какого-нибудь дворянского сынка, — он вдруг расхохотался. — Проклятье, я говорю в точности, как один мой недруг, который терпеть не мог лордов. — У вас были враги? — Представьте себе, — весело ответил Макс. — Был парень, с которым у нас была настоящая война. Сейчас это кажется таким глупым. Однажды, мне было лет одиннадцать, может двенадцать, он подложил в кровать моему другу каких-то больших чёрных жуков отвратительного вида. Но обнаружилось это только после отбоя. Уверен, писклявый крик Криса слышал весь монастырь. — Да вы шутите, — в тон ему рассмеялась Жозефина. — Это же отвратительно! Макс кивнул: — А я, помню, смотрю на это и думаю: где этот паршивец столько жуков раздобыл? — Ну нет, — сказала Жозефина. — Такими ужасами мы не занимались. — Наверное, в благородном пансионе и не должно быть врагов, — пожал плечами Макс. — Ну, не то, чтобы совсем, — протянула Жозефина и, к своему удивлению, без особых колебаний сказала: — С нами училась девушка, уже не помню, почему, но все её очень не любили. И однажды мы изрезали все её платья, а вы и представить себе не можете, что значат платья в таких пансионах, где не только на каждый отдельный урок и приём — на каждый день недели положен свой наряд. И что вы думаете? Сидим мы на утреннем чаепитии, и тут заявляется она. В одной ночной рубашке. Истории об ученице, осмелившейся заявиться на чаепитие к мадам Тефью в пижаме, до сих пор ходят по пансиону. — Никогда бы не подумал, что вы можете быть так жестоки, — очевидно, Макс хотел сказать с укором, но у него это плохо получилось. — Я тоже, — продолжала хохотать Жозефина. — Но мы все там были такими. О пансионах говорят, как о месте высокого приличия и достоинства, но на самом деле это не так. И самыми жестокими там были учителя. — Нет-нет, — театрально замахал руками Макс, — самые жестокие наставники у храмовников. Все знают, что за невыученный урок, отклонение от стойки или неверное движение учеников наказывают так, что всё, что остаётся — это зализывать раны. А уже спустя год можно хвататься шрамами, будто ты в самом деле побывал в битве. — Правда? — улыбка Жозефины на миг погасла, хотя она и не могла понять, шутит он или нет. — А как, по-вашему, ещё можно воспитать бравых воинов? К тому же были там вещи и хуже, — он на миг задумался и снова повеселел. — Но знаете, всё это было полезно. У вас главным был этикет, у храмовников же главное — никогда не выпускать из руки меч. — Храмовники никогда не расстаются с оружием? Это что-то вроде негласного правила? — Можно и так сказать, — ответил Макс. — «Истинные воины расстаются с оружием только когда мертвы, либо слабы» — постоянно повторял один мой наставник. — Либо когда сдаются. — Это одно и то же. Мне понадобился год, чтобы уяснить это правило. Но я всегда справлялся с этим лучше всех, — усмехнулся он. — Так что нет, самые жёсткие наставники всё же у храмовников. — Вас, очевидно, никогда не хлестали по пальцам за неверно разложенный элемент сервировки или за невыученный этап церемонии? — Да быть такого не может, — отмахнулся Макс, но, заметив серьёзность Жозефины видимо понял, что это была не шутка. — Но это же бесполезные вещи! — Быть может, — легко согласилась она. На самом деле ни этапы королевских церемоний, ни сервировка стола к утреннему или вечернему чаепитию, ни дюжина видов реверансов ей так и не пригодились. Но сама мысль о том, что она готова к любой ситуации, придавала уверенности. — Это не так важно, как умение сражаться, но, тем не менее, за незнание наказывали. Той девушке мы как-то подменили текст оды, которую декламировали на вечерних уроках. Так наставница била её до тех пор, пока сама не проверила текст и не убедилась, что та не притворяется. Жозефина хотела сказать это серьёзно, но под конец всё же не смогла удержаться от смеха. Сейчас эти истории казались до невозможности глупыми. — Леди Монтилье, это ужасно, — с наигранной серьёзностью заявил Макс. — Вы совершенно правы, — развела руками она. — Это просто ужасно. Они рассмеялись, и смех этот показался Жозефине таким простым и нормальным, будто они всю жизнь были хорошими друзьями, а сейчас встретились после долгой разлуки и только и делают, что рассказывают истории. Впервые за эту ночь круг луны озарил небо, заполняя комнату бледным сиянием, очерчивая предметы своими лучами. Теперь Жозефина могла рассмотреть лицо Макса, но вопреки ожиданиям оно не имело совершенно никакого выражения. Завидев разливающийся вокруг свет, Макс поднял голову, мельком взглянул на Жозефину и перевёл взгляд к окну. — Это что там, снег идёт? — прищурился он и негодующе воскликнул: — Проклятье, солдаты будут просто в восторге. Жозефина обернулась, следуя за его взглядом. Погода в самом деле переменилась, и на смену ясной безоблачной ночи пришёл снегопад. Крупные воздушные хлопья падали с неба белоснежной стеной, лишь изредка оставаясь кружиться в воздухе, подбираемые слабыми потоками ветра. — Для Ферлдена это обычное явление, а уж для Морозных гор тем более, — Жозефина помолчала, глядя на облепляющие окно снежинки, и добавила: — А вот в Антиве снега не бывает. Но нас это не очень расстраивает. — Для Оствика снег тоже редкость. Нет, это красиво, но что в такую метель ехать, что после неё, — Макс раздражённо махнул рукой в сторону окна. — А разве нам когда-то было просто? — Нет, — выдохнул Макс, — но хотелось бы. — Но тогда о подвигах Инквизиции не сложат легенд. Кому будут интересны истории о том, как армия легко и быстро дошла до нужного места, разгромила врагов и так же просто вернулась назад? Макс не ответил, лишь усмехнулся уголком губ, и Жозефина вдруг подумала, что сейчас он очень похож на того человека, который когда-то был в Убежище. Он сидел сейчас перед ней, продолжая ворочать в руках печать, настоящий, и от того ещё больше хотелось рассмотреть его и запомнить. И Жозефина поняла, что она может задать ему абсолютно любой вопрос, и он ей ответит без утайки, без лжи и секретов. Только сейчас в эту самую минуту он перед ней как раскрытая книга, которую она видит впервые, и у неё есть всего пара часов, чтобы попытаться понять её. Но с какой страницы начать? — Какого было в Круге? — услышала она собственный голос. — В Круге? — рассеянно ответил Макс, будто выныривая из мыслей. — Обычно. Мы наблюдали за магами, а они нас боялись. Не все, но некоторые. Круг Оствика вообще славился тем, что ничего особенного там не происходило. — Мадам Вивьен обучалась в Оствике. До того, как её перевели в Монтсиммар. — Правда? — безразлично сказал Макс. — В любом случае, я её не застал. — Вы видели одержимых? — спросила Жозефина скорее в шутку, вспоминая, как любят некоторые храмовники хвастать своими сомнительными победами над магами. — Видел, — коротко ответил Макс. — И вы их убивали? — не подумав выпалила она, не ожидая такого ответа. — Нет. Мой друг убивал. — Честно признаться, я не помню, чтобы в спокойном Круге Оствика были одержимые. — Это было не в Круге. И мне бы не хотелось больше об этом говорить. На какое-то время повисло молчание, и Жозефина убедилась, что разговоры о Круге и о семье заводят в тупик, и потому решила больше не касаться ни одного, ни другого. Обдумывая, что ещё сказать, Жозефина глубоко ушла в свои мысли. За окном серебрились в лунном свете верхушки гор, метель стихала, превращаясь в изящный танец редких снежных мошек. Глядя на всё это, Жозефина подумала, что у неё и правда есть, по крайней мере, один вопрос, ответ на который было бы любопытно узнать. Но задавать его уже не казалось такой хорошей идеей. Молчание между тем и без того слишком затянулось, и Жозефина, поняв это, вновь собрала разбросанные мысли в единое целое. Обернувшись, она неожиданно для себя столкнулась взглядом с Максом. Тот с интересом наблюдал за ней и, поймав её взгляд, кивнул. — Спрашивайте, — сказал он. — Что? — в недоумении обронила Жозефина. — Не только вы можете быть проницательны, — по-доброму сказал Макс. — Ваш вопрос должен быть интереснее тех, что мне уже задавали. Жозефина помедлила, не решаясь. — Вы выросли в глубоко андрастианской семье, воспитаны храмовниками, служили в Круге, — начала она, — так как же вышло, что даже будучи Инквизитором, вы не верите в Создателя? Макс на мгновение показался удивлённым. Впрочем, вопрос ему, кажется, всё же был интересен. — А почему вы верите? — склонил голову он. Жозефина опешила и тут же поняла, какую глупость она спросила. Макс между тем молчал, глядя невидящим взглядом куда-то впереди себя. — Чтобы это понять, вы должны прожить мою жизнь, леди Монтилье, — наконец сказал он. — И видеть то, что я видел. А я видел несправедливость такую, что, будь Создатель и правда таким, каким его видит Церковь, он бы никогда подобного не допустил. Я видел, как молодых храмовников учат жестокости, и науськивают ненавидеть магов. Я видел, как маги жмутся к стенам и боятся даже дышать при виде храмовника. Я видел исчадий тьмы, видел отравленную землю. Видел, как за рабов расплачиваются медной монетой. Я знаю, что не видел и малой толики того, что видели прославленные герои Тедаса, но и этого мне хватило, чтобы понять, что Создателя либо нет, либо мы живём под властью самовлюблённого тирана. Какая из этих двух мыслей вам нравится больше? — И во что же вы тогда верите? — тихо спросила Жозефина. — Я верю в то, что мы сами хозяева своей судьбы. И что всё, что происходит вокруг, дело только наших рук. Я верю в то, что всё ещё можно исправить. И в то, что всё нужно делать здесь и сейчас, а не ждать знака или пути от Создателя, — он задумался. — И в то, что могу оказаться неправ. А может я и вообще ни во что не верю. Всё может быть. Жозефина молчала, обдумывая услышанное. Вереница самых разных мыслей вихрем носилась у неё в голове, не желая складываться в целое. — Позволите теперь мне задать вам вопрос? — хитро прищурился Макс, и Жозефина поняла, что попалась. Она спросила у него что-то слишком личное, а он ей честно ответил, и теперь её очередь. Но так искусно её ещё никто не подлавливал. Жозефина кивнула, сохраняя спокойное выражение. — Вы когда-нибудь снимаете свою маску? Это было настолько неожиданно, что сначала Жозефина приняла это за шутку, и только когда молчание уж слишком затянулось, поняла, что вопрос был серьёзным. — Простите? — в недоумении сказала она. — Маску, — повторил Макс. — Маску дипломатии, вежливости и радости ко всем окружающим. Похожие носят Лелиана и Вивьен, но даже их я видел настоящими, а вас — никогда. Всё это было настолько возмутительным, что Жозефина даже не знала, что ответить. Она молчала, будто задыхаясь от мыслей, и это замешательство, казалось, порадовало Макса. — А вы не думали, что это не маска? — выпалила она первое, пришедшее в голову. — Я не поверю, что вы такая на самом деле. Возмущение захлестнуло Жозефину с новой силой. Откуда ему вообще знать, какая она? Они знакомы лишь несколько месяцев, за которые и поговорить толком не успели. С чего бы ей вообще объяснять ему что-то? И тем не менее, слова Макса странным образом укололи. Поднявшись, Жозефина подошла к окну, но не видела она ни горных вершин, ни луны, ни снега. — То есть моя маска вас не устраивает, — усмирив возмущение, размеренно начала она. — А что насчёт вашей? — Моей? — переспросил Макс. Теперь была его очередь удивляться. — Вашей, — обернувшись, сказала Жозефина чуть холоднее, чем рассчитывала. — Моя маска помогает мне в работе, а для чего она вам? — Нет у меня маски, — голос Макса звучал тише, чем раньше, и это придало Жозефине уверенности. — Меня вы не обманите, — покачала головой она и вернулась обратно в кресло. — Своей маской вы скрываете печаль. Это видно по глазам. Я уже не в первый раз вижу подобное. Макс нахмурился, но не ответил, одарив Жозефину таким взглядом, какой обычно бросают на уличных гадалок на праздниках. — Я думаю, — нерешительно начала она. — Возможно, вы кого-то потеряли. И потому вы печальны, и потому не верите в Создателя. Макс поднял голову и посмотрел на Жозефину так, будто только что в первый раз увидел. Лицо его не выражало никаких эмоций, но одного этого взгляда хватило, чтобы Жозефина тут же пожалела о своих словах. В какой-то момент ей даже показалось, что он сейчас встанет и просто уйдёт, но этого не случилось. Напряжённая тишина между ними растянулась в несколько мгновений, раскалилась и треснула, когда Макс вдруг разразился смехом. Осколки молчания разлетелись, и Жозефина с облегчением выдохнула: ей совсем не хотелось ухудшать и без того холодные отношения. — Не могу говорить наверняка, — сказал Макс, — но мне кажется, вы читали слишком много романов, леди Монтилье. Не нужно делать меня героем одного из них. Ни жён, ни невест я не терял. — Но я не хотела… — Да, да, — махнул рукой Макс. — Привычная история. Благородный воин теряет возлюбленную и весь мир для него не мил. Эвелин обожает такие истории. Нет, для такого я слишком, — он задумался. — Легкомысленный? Пожалуй, нет. Да просто не такой человек. — Тогда тем лучше, — ответила Жозефина, решив замять очередную тему, приводящую не тупик, но в пропасть. — Нет, подожди, — весело воскликнул Макс, будто спохватившись. — С невестой я тебя всё-таки обманул. Ну, то есть, не то, чтобы я её потерял. На самом деле я был даже рад избавиться от неё. — Вы были обручены? — хохотнула Жозефина. — Сам удивляюсь. Как же её звали? — он защёлкал пальцами в воздухе. — Тари. Нет, нет, не Тари. Вики, Вики. Виконтия, точно! Отец тогда думал избавиться от меня, заключив мой брак с этой особой. — И что в итоге? — К моему счастью, она сбежала, — равнодушно ответил Макс. — Сбежала? — Да. По-моему, даже в Тевинтер. Я помню, как Ник пришёл сказать мне об этом. Он-то был уверен, что я расстроюсь. А я стоял и думал: «как хорошо, что мне не придётся надевать тот ужасный костюм к моей свадьбе», — Макс рассмеялся. — Мы с Эвелин потом долго думали, почему же могла сбежать девушка, имея такого прекрасного жениха без земель, особого титула, денег и с прошлым храмовника. Ответа так и не нашли. — Я думаю, это несправедливо, — ответила Жозефина. Она могла бы посочувствовать, если бы Макс не рассказ эту историю настолько непринуждённо. Похоже, ему и правда не было дела до той девушки. Интересно было бы узнать, из какого она рода. — Ну, если бы мечты моего отца исполнились, то сейчас здесь сидел бы кто-то другой. А я был бы где-нибудь в Ансбурге на краю мира, в каменном доме с женой и детьми на шее. Ужасно, не правда ли? — Просто кошмар, — не удержала улыбку Жозефина. Макс перевёл взгляд к окну. Небо над Морозными горами начинало наливаться синевой, и уже скоро лучи восходящего солнца начнут разъедать темноту ночи. — Скоро рассвет, — с грустью отметил он. — Я всегда говорил, что вам всем нужно больше отдыхать, а теперь сам же отнял у тебя это время. — И потеряли его сами, — улыбнулась Жозефина. — Но я привыкла мало спать, к тому же не мне через пару часов нужно ехать в неведанные дали. В ответ Макс едва заметно усмехнулся. — В любом случае, спасибо. Это лучше, чем снедать себя рассуждениями в полном одиночестве, — сказал он, поднимаясь. — Вам не за что благодарить меня, я всегда рада с вами поговорить, Инквизитор. — Инквизитор, — повторил Макс. — Жози, ты помнишь наш уговор? Очень, очень старый уговор. Я тогда сказал, что у меня есть имя, а ты согласилась разговаривать со мной как с человеком. Могу я попросить тебя об этом во второй раз? — и заговорщически добавил: — Никто не узнает, обещаю. — Ладно, — быстро ответила она, — я постараюсь. — Вот так просто? — недоверчиво спросил Макс. — А почему нет? — легко сказала Жозефина, и совершенно не раздумывая и неожиданно для себя, добавила: — Думаю, мы можем быть друзьями. Пару мгновений Макс продолжал смотреть на неё с недоверием, вероятно обдумывая, шутит она или нет. — Вот это мне уже больше нравится, — бодро сказал он. — Думаю, Инквизиция вернётся не скоро. Так что желаю тебе удачи в делах. — И вам в вашем походе, — в тон ему ответила Жозефина. Макс кивнул в знак прощания и направился к выходу, но на полпути остановился. — Могу я попросить тебя ещё кое о чём? — Конечно, если это в моих силах. — Ты не могла бы присмотреть за Калленом? Он меня беспокоит. — Что-то не так? — Я ещё не уверен, — растерянно сказал Макс. — Но я ведь бывший храмовник и лириумную лихорадку узнаю сразу. — Лихорадку? — теперь Жозефина припоминала что-то из разговоров Кассандры об отказе Каллена от лириума. Кажется, дела обстоят хуже, чем можно было подумать. — Страшная вещь, — сказал Макс. — Такого я бы разве что только Корифею и пожелал. — А чем я могу помочь? Макс пожал плечами: — На самом деле ничем. Просто никому не хотелось бы переживать такое в одиночестве. — Хорошо, — коротко ответила Жозефина. — Я постараюсь сделать всё, что смогу. — Спасибо. Уже взявшись за ручку двери, Макс остановился и обернувшись, сказал: — А ты знаешь, я придумал, что написать Эвелин. — И что же? — Я напишу ей правду. — И это правильное решение, — Жозефина хотела добавить «Инквизитор», но промолчала.

* * *

      Дорогая Эвелин!       Пожалуйста, дочитай до конца, прежде чем хватать бумагу и составлять мне гневное послание.       Да, я представляю, какие слухи до вас могли доходить и знаю, что ты обо всём этом думаешь. И потому прошу тебя не верить бестолковым пересудам.       Впрочем, некоторые из них могли оказаться правдой. Убежище и правда было разрушено, но подробностей об этом от меня не жди. Нашим же врагом оказался древний магистр из Тевинтера, который заявляет, будто он лично входил в Чёрный Город. Именно он устроил весь этот хаос, и ему я обязан своей Меткой, которая, к слову, оказалась полезна не только в закрытии разрывов.       Сейчас мы обитаем в Скайхолде, прекрасной крепости в сердце Морозных гор. С письмом высылаю тебе набросок карты Ферелдена, с отмеченным Скайхолдом, чтобы ты знала, в каком капкане из мороза и гор оказался твой брат.       Но знала бы ты, как величественна эта крепость. Ты помнишь, я рассказывал о монастыре храмовников, где меня учили? О той мрачной тихой обители, где кроме темноты и камня ничего не было? Так вот Скайхолд — полная его противоположность. Если бы ты только увидела эти заснеженные барханы, искрящийся кристальный лёд замёрзшей реки, эти великолепные рассветы над горами и серебрящиеся на солнце стены крепости, то я уверен — ни за что не захотела бы покидать это место.       И я в самом деле стал Инквизитором. Думаю, об этом ты знаешь. Ты можешь подумать, что эта жизнь полна героизма и подвигов, но это не так. Мы лишь стараемся восстановить порядок по мере сил, но пока не могу сказать, насколько хорошо у нас это получается.       Я не уверен, как скоро ты получишь это письмо. А уж когда твой ответ дойдёт до меня и подавно, так что не торопись злиться, когда не получишь от меня вестей неделю спустя. Я напишу тебе по возможности. На этот раз точно. Обещание Макса.       И я знаю, дочитав до конца ты тут же побежишь с новостями к Робу и Нику, но спешу сказать, что я пишу только тебе, а не им. Пусть наши старшие братья довольствуются безумными сплетнями.       С наилучшими пожеланиями Прекрасной Леди Оствика,       Инквизитор Максвелл Тревельян.