Возвращайся

      9:35 Века Дракона Звуки без формы, без образа, просачивались сквозь плотную, вязкую пелену забвения, неся на себе её туманный след, блеклыми пятнами проплывали в сознании и исчезали, непонятые. Голоса поднимали со дна разума слова, вороша ил и песок, мутя воду, смешивая её с грязью, с кровью, со снегом, но те растворялись, не достигнув поверхности. Руки. Чистые, без единой царапины. Но чьи это руки? Отражение в зеркале наблюдает холодным равнодушием мёртвого взгляда. Но кто это? Во сне девушка с золотыми волосами смеётся, танцует, иногда плачет. Кто она? Как понять то, чего не знаешь? Как вспомнить то, чего не было? Проснись. Мутная дымная завеса дрогнула мелкой рябью и лопнула, возвращая мир оглушительным звоном осколков. Блеклые, плывущие тени замерли, обретая форму и контур. В холодном зале было шумно. Голоса сливались в единый звук, что тонким звоном заполнял воздух и ломался стеклянным хрустом, медленно обращаясь в слова. Слова эти были понятны, но не имели значения. Четверо восседали за столом, словно судьи, возвышаясь над залом величественно и грозно. Их лица знакомы, но не создают даже эха в глухой пустоте сознания. Внизу, рядом с ним, стоял человек что больше других растворялся маслянистой тенью. Он кричал, рьяно споря с тем, кто сидел наверху. Двое других терпеливо молчали, ожидая конца этой распри. Четвёртый поглядывал с теплотой и заботой — именно так он назвал бы этот взгляд, если бы мог почувствовать. Его зовут сэр Фредерик, но у этого имени нет ни смысла, ни отклика, ни воспоминаний. — Я ещё раз повторяю, я не для этого тебя сюда позвал, — процедил Вильгельм, с каждым словом всё больше выходя из себя, и только присутствие других храмовников сдерживало его желание вытолкнуть гостя за дверь. — А я пришёл сюда именно для этого! Я требую заключения в строжайшей мере! — При всём уважении, милорд, — размеренно заговорил один из храмовников, — но наказание, которого вы добиваетесь, слишком сурово. — Да и за что вы так хотите наказать юношу? — вставил другой. — За несчастный случай? За волю Создателя? Они глянули на сэра Фредерика в поиске поддержки, но тот молчал, качая головой. — Я должен смыть пятно позора с моей семьи! Это мог быть заговор против моего дома, или того хуже… Храмовники страдальчески переглянулись, один закатил глаза, устало откинувшись на спинку стула, другой бессильно махнул рукой. — Пока ещё я здесь командор, и мне решать, какое наказание он заслужил, — сказал Вильгельм. — А я не думаю, что он заслужил хоть какого-то. Отчёта и писем было достаточно. Макс так и не вспомнит, как писал о произошедшем и что именно он писал. Как отправлял письма в Виком, в Киркволл, в Орлей. Это воспоминание рассыпалось мелким песком и водой утекло сквозь пальцы. Он не вспомнит, даже когда будет держать в руках листы с ровными строками, выведенными его же рукой. — Я тэйрн Оствика, и я решаю, что делать с преступниками на моей земле. И я не позволю тебе оставить это дело просто так. Позор моей семьи должен быть искоренён. Вильгельм вздохнул, потирая лоб. — Ярвас, если бы можно было стереть каждый позор нашей семьи, то тебя я бы убрал первым. Макс бросил взгляд на человека, что захлёбывался своей яростью, кричал, брызжа слюной. Ярвас Тревельян, тэйрн Оствика, тенью нависавший над их жизнями, оказался простым стариком. Пепел времени въелся в белизну волос, прищуренный взгляд недоверия мрачно пылал на застывшем каменном лице, испещрённом бороздами морщин. Но расправленные плечи, железная поступь, стальной, не терпящий возражений голос, серебряная рукоять меча и даже доспех с гербом Оствика — всё для демонстрации власти и силы. Но он всего лишь человек. Не небесный гнев, не демон кошмара, не древний бог — человек. Его боялись, его уважения добивались, перед ним трепетали. И он тот, во имя кого маленькая экспедиция шагнула во тьму навстречу своей гибели. Она хотела его увидеть. Конечно, хотела. Мечтала однажды рассказать обо всём, показать, чего добилась и узнать, что всё было не зря. Стремилась доказать, что заслуживает быть частью семьи, которой давно уже нет. Но этой чести удостоился он. И вот они наконец встретились, стоят в одной комнате отец и сын, два младших Тревельяна. И ненавидят друг друга до отвращения. — Не зарывайся, Вильгельм. Ты на моей земле. — Я там, где положено быть слову Создателя, где простирается длань Церкви. Или твоя семья желает выступить отступниками веры? — Но оказался ты здесь по моей милости, — скрежетнул зубами Ярвас. — Вот именно. — Вильгельм поднялся, перевешиваясь через стол, угрожающе нависая над Ярвасом. — Так что не забывай с кем говоришь, младший брат. Эти слова будто пощёчина ударили по выдержке Ярваса, лицо его исказилось в злобном оскале, он подался вперёд, точно цепной пёс, готовый сорваться и броситься на врага. В разговор вмешался сэр Фредерик: — От имени Обители я выражаю соболезнования вашей утрате, но если вам так необходимо убрать сэра Тревельяна, то мы могли бы просто перевести его в другой Круг или церковь. — Чтобы он спокойно жил дальше, неся службу Создателю и однажды с вашей подачей стал командором, продолжая позорить моё имя? — Что же ты не прикажешь его сразу казнить, а? — усмехнулся Вильгельм. Но всё это было так удивительно неважно, что их спор начал выглядеть до смешного нелепым. Зачем они надрывались, пытаясь решить его судьбу? Ведь он давно сам всё решил. — Я ухожу. Макс произнёс это тихо, едва сумев разлепить пересохшие губы и выдавить из себя хриплый звук, сложив его в слова. Он и не думал быть услышанным в этом гуле крика, злобы и ярости, но сэр Фредерик, собираясь что-то сказать, вдруг замолчал, переведя на него взгляд. — Что ты сказал? Вильгельм вскинул руку, призывая к молчанию. Храмовники обратились к Максу и во взглядах их наравне с ожиданием и волнением мешалась жалость, от которой было противно. Ярвас, хмурясь, с раздражением обернулся, вероятно только сейчас поняв, что Макс тоже тут есть. Смотрел так, будто чернь посмела нарушить разговор господ, всё порывался вернуться к спору. — Макс, что ты сказал? — мягко переспросил сэр Фредерик. Он не говорил. Не произнёс ни слова с тех пор, как туман заволок мысли и взор. Сквозь пелену смотрел на людей, ободрительно хлопающих его по плечу, на еду, которую приносили и уносили не тронутую, на чернила и листы бумаги. Молчал, когда перевязывали раны, с опаской поглядывая и удивляясь его безучастности. Молчал, когда утешали, спрашивали, дознавались. Молчал, потому что нечего было сказать. И смысла в этом не было. — Я ухожу, — повторил он. — Уходишь? — сдвинул брови Вильгельм. — От вас. От вашего Создателя. Из храмовников. — Сэр Тревельян, — заговорил один из храмовников, — мы всё понимаем, но подумайте ещё раз… — Ты хочешь что? — с нервным смешком вскричал Ярвас. — Ты хочешь уйти? Уйти! А кто дал тебе такое право? Ты предал семью, ты подвёл меня, а теперь ещё хочешь оставить пятно на всех Тревельянах своим дезертирством? Я не позволял тебе решать, и ты будешь делать, что тебе скажут! Ни одно слово не отозвалось в душе Макса, ударом разлетевшись о глухую стену. Он смерил взглядом Ярваса, человека, перед которым он раньше бы трепетал, а сейчас не чувствовал ничего, кроме презрения. — Я тебя не спрашивал, — выплюнул он, глядя в налитые кровью глаза. — Ты, тварь, ещё будешь на меня гавкать? — заорал Ярвас, сжимая кулак. — Ярвас не смей! — вскочил Вильгельм, но он мало что смог бы сделать. Удар был таким сильным, что Макса шатнуло в сторону и он согнулся, хватаясь за стену. — Ты ещё будешь мне дерзить? Ты убил мою дочь! — кричал Ярвас. — Ты убил Тревельяна, и я сгною тебя в казематах! Хочешь уйти? Прекрасно! В таком случае мне не придётся уговаривать этих пыльных стариков предать тебя наказанию, и я посмотрю, как ты заговоришь после пары недель в подвалах башни Оствика. Ты недостоин ни титула, ни родового знака. Я позволил тебе жить как ты хочешь, я ничего от тебя не ждал и не просил, и вот как ты отплатил мне? Лучше бы она была жива, а не ты! Кольцо на руке Ярваса ударом рассекло губу. Макс размазал кровь между пальцами, ощущая солёный привкус железа и ничего не чувствовал. Из груди толчками рвались хриплые звуки, Макс вскинул голову и дико расхохотался, не обращая внимания на ужас в глазах храмовников. — Твою дочь? — смеялся он, утирая кровь, и вместе с этим смехом развязывался тугой узел безмолвия, стягивавший горло. — Слишком поздно ты вспомнил об этом. Дочь, которая тебе не нужна, которую ты спрятал подальше от всех как позорную тайну! Ни письма, ни воспоминания, ничего. Твоя дочь! А ты знаешь, чего она хотела больше всего? Знаешь, чем она жила? Мечтой, что однажды добьётся всего, и даже ты соизволишь обратить на неё свой взор. Вспомнишь, что у тебя есть ещё одна дочь. Теперь я понимаю, что вместо этого ты бы упрятал её ещё дальше, чтобы точно никто и никогда не узнал о твоём позоре! Ей не нужно было стать великой, чтобы ты вспомнил, нужно было просто умереть! — Не смей так со мной разговаривать! — Ярвас, довольно! — прогремел Вильгельм. — Я не убивал её, — тихо сказал Макс. — Но тебе ведь всё равно. Ты ненавидишь меня не за это. Ты хочешь наказать меня за то, что я остался жив. За то, что посмел напомнить о себе. Мне плевать, что ты думаешь. Я ухожу. — Макс, подумай… — начал Вильгельм. — И куда ты пойдёшь? — уже спокойно и презрительно бросил Ярвас. — Позорить честь ордена Серых Стражей? Или к бандитам, где убийце самое место? У тебя ничего нет. — Это уже тебя не касается. — Стража не выпустит тебя за пределы города. Ты больше нигде не будешь позорить мой род и моё имя. Ярвас схватил Макса за грудки, прижав к стене. — Хочешь уйти? Уходи. Но жизни в моём городе тебе не будет. А дорога тебе отсюда только одна, но поверь мне, мой дом станет твоей тюрьмой. И если ты сам не явишься, тебя приведут ко мне силой. Ты останешься под замком под моим надзором, чтобы никто и никогда не вспомнил о тебе. Он так же резко отпустил Макса. — Может и глотку во сне перережешь своему сыну? — прошипел тот. — Ты мне не сын. — Забавно. Я перестал быть твоим сыном только сейчас, у меня же нет отца уже больше десяти лет. Макс выпрямился и не глядя ни на кого пошёл к выходу. — Макс, стой, — окликнул его Вильгельм. — Мы ещё не закончили. — Вы больше не властны надо мной. Ни вы, ни ваш Создатель, — бросил на ходу Макс. Стоявший по ту сторону двери храмовник шагнул навстречу, намереваясь заговорить, но наткнулся на острый взгляд и стушевавшись замолчал. Гораздо красноречивее говорил его вид, полный сожаления. И снова жалость. Сколько он уже видел её. Жалость и страх — всё, что было в людях вокруг. Будто от этого что-то могло измениться. Люди прикрываются этим, считая себя благодетелями, праведниками, помогающими несчастному. На самом же деле помогали они только себе, спасаясь от суждений и мыслей. Ведь всегда легче пожалеть убогого, чем высказать всю правду. Снова хлопнула дверь. Сэр Фредерик, шурша подолами одеяния, быстрым шагом направился следом. — Макс, подожди. Прошу тебя, подумай ещё раз. Ты не можешь уйти. — Почему? — жёстко спросил Макс. Сэр Фредерик чуть потупился под этой резкостью, но не потерял самообладания. — Потому что это твой путь. Ты служишь Создателю и это твоя судьба. — Создателя нет, — отрезал Макс. — Я понимаю, что произошедшее немыслимо, и знаю, что ты чувствуешь. Я сам когда-то потерял почти всё, что имел. Но невзгоды должны укреплять нашу веру, а не разрушать её. — Тогда, по-вашему, мой путь был в том, чтобы убить свою сестру? Так он избавляется от магов? И так ваш Создатель награждает за верное служение? Если так, то спуститесь на Глубинные тропы и послушайте, что ответят на это мои друзья. — Мальчик мой… — Скажите, что это справедливо. Скажите, что Создатель есть. — Создатель есть, и он милостив ко всем своим детям, — не сразу, но уверенно ответил сэр Фредерик. — Тогда чем он лучше тевинтерских богов? Вы должны рассказывать своим ученикам, кому именно они служат — кровавому тирану, убивающему из прихоти. Я избавляюсь от его тирании, от оков его Церкви. И не собираюсь больше никому служить. И пускай меня разорвёт молния его гнева, если я не прав. Макс раскинул руки, глядя в потолок и когда ничего не произошло равнодушно пожал плечами. Сэр Фредерик с досадой покачал головой, тихо молясь Андрасте простить заблудшую душу. — Я читал твой отчёт, — бросил он вдогонку Максу. — Ты утверждаешь, что это демон привёл вас в тейг. Но с чего ты взял? Макс остановился, чувствуя, как пустота в груди наливается холодом. В наступившей тишине слышал удары сердца, бьющегося о стены из льда. Ответил, не оборачиваясь: — Есть только один демон из Тени. Вы зовёте его Создателем.

***

Раскат рога вывел Жозефину из раздумий. Она отложила перо, сложила бумаги и потянулась, разминая затёкшие плечи. Полуденное солнце янтарно заливало кабинет, предвещая морозный вечер. Цепь с грохотом побежала по шестерне, поднимая железную решётку крепостных ворот, и дробным градом отозвался цокот десятка копыт по промёрзшему камню. Шум заполонил двор смешением голосов, ржанием лошадей и лязгом металла. Жозефина откинулась на спинку стула, прислушиваясь. Сначала она мало что могла разобрать, но вскоре из общего гула начали прорезаться отдельные голоса — в основном обрывки рассказов солдат о Западном пределе, песчаных бурях, об иссушающих зноем днях и холодных ночах в окружении далёкого воя порождений тьмы. Громче других слышался хохот Варрика, ни капли не жалевшего о пропущенном путешествии. И ворчание Дориана, в красках описывающего пустынные равнины и проклятый песок, который он вытряхивал всю дорогу назад. И гогот Сэры, которая, не стесняясь выражений, пояснила, откуда именно пришлось вытряхивать. Жозефине даже показалось, что она расслышала, как рявкнул Макс, призывая обоих к порядку. А может ей и послышалось. Когда шум во дворе начал стихать, Жозефина перевернула маленькие песочные часы. Терпеливо наблюдала, как в золочёном каркасе за слоем стекла песчинки проваливаются в воронку и образуют сыпучую гору. Когда положенный час истёк, она снова перевернула часы, скорее для верности, ведь исход и так был понятен. Жозефина длинно выдохнула, бросив взгляд на стеллаж, где между плотными книжными страницами лежал фиолетовый цветок. Дверь тихо скрипнула, приоткрывшись, и в кабинет по-хозяйски вошёл пушистый рыже-белый кот с кривыми задними лапами. Он деловито прошагал прямо к столу Жозефины и уселся рядом, с интересом оглядываясь. — Ты опять сбежал с кухни? — с улыбкой проговорила та. — Вилл будет в ярости. Кот расценил этот тон по-своему, ответил прерывистым мяуканьем и подошёл ближе. Жозефина погладила его по голове и подняла на руки. Кот поставил лапы ей на плечо и довольно замурлыкал, сминая когтями бархат жилетки. — Но похоже ты мой единственный гость на сегодня, — продолжала Жозефина, разглядывая верхушки гор за окном. — Что ж, это его выбор. Она пригладила длинную мягкую шерсть, в которой тонули пальцы. — Надо отнести тебя обратно, иначе гнева кухарки точно не избежать. Кот снова кряхтя мяукнул, положил голову ей на плечо и прикрыл глаза.

***

Огонёк свечи плавно качался, сползая всё ниже по фитилю. Крупные капли воска медленно скатывались в чашу подсвечника, смешиваясь с алыми бликами сургуча. Так же тоскливо тлело и отражение в оконном стекле, окрашенное бордовым заревом закатного солнца. Жозефина, задумавшись, наблюдала за ним, растирая между пальцами застывший сургуч. Хлопок двери заставил вздрогнуть. — Лелианы ещё нет? — спросил Каллен несколько сконфузившись. — А должна? Каллен обвёл взглядом кабинет, будто не знал, за что зацепиться. — Так тебе не сказали, — протянул он, растирая шею. — И где только носит эту девчонку? Ответом на его слова в кабинет влетела низкорослая эльфийка в форме Инквизиции, мешком сидевшей на её худом теле. — Леди Монтилье, — начала она и запнулась, увидев Каллена. — Ой, а вы… — Уже не надо, — отрезал тот. Девушка стушевалась, переступая с ноги на ногу и не решаясь поднять глаза, быстро кивнула и выскочила за дверь, покрасневшая до ушей. Каллен устало вздохнул. — Мне пришли неважные новости с кордонов. Макс не хотел устраивать сегодня сбор, но дело серьёзное. Их и без того потрепало в пустошах, а с такими помощниками, — он кивнул на дверь, — мы, кажется, соберёмся ещё позднее. Жозефина кивнула поднимаясь. — Какие новости с пустошей? — осторожно спросила она. — Вряд ли я расскажу что-то новое. Отряды магов, венатори, пустыни, драконица… — Они убили дракона? — Если бы они убили дракона, мы бы узнали об этом, когда они ещё к границе Ферелдена подходили. Кассандра рассказала, что драконица просто поваляла их в песке и улетела, Сэра добавила, что при этом она ещё и злобно хохотала, — Каллен усмехнулся. — По крайней мере там поблизости нет ничего, кроме порождений. В ставку вбежала Лелиана. — Ты мог объявить о сборе ещё позже, и тогда я бы точно не пришла. — Я передал вовремя, — ответил Каллен. — Это наша посыльная бегает не пойми где. — Её зовут Лина, — вставила Жозефина. — И я думаю, она боится тебя, Каллен. — Или совсем наоборот, — хихикнула Лелиана. Каллен только фыркнул. — И не так уж и поздно. Как говорит Макс, до захода солнца мы все Инквизиция. — Пора бы и ему явиться, — подметила Лелиана. — Впрочем, если наша помощница так трусит перед нами, то к Инквизитору она точно не подойдёт. — А уж в таверну, полную людей, и подавно. — Я поговорю с ней, — сказала Жозефина. — Придумаю что-нибудь. — Ты видел его? — спросила Каллена Лелиана. — Видел. Думаю, очередная бутылка вина не делает Инквизитору чести. — Не делала бы, если бы он напивался. А ты такое хоть раз видел? — Иногда мне кажется, что для него вовсе нет разницы, вино это, эль или простая вода. Даже Варрик может напиться. — И как долго ты играешь с ними? — с улыбкой спросила Лелиана. — Не часто, — кашлянул Каллен. — Наверное с тех пор, как ты получил то письмо… Договорить она не успела. В ставку с вихрем сквозняка влетел Макс. Вид у него был усталый и не самый дружелюбный. На плечах лежал плащ, застёгнутый серебряной брошью с очертанием птицы, на которую Лелиана сузила глаза, размышляя, что сделать с Соловьём, проигравшим её. Висок делила пополам бледная черта зажившей раны. Как и предполагали Каллен и Лелиана, Макс оказался трезв. — Это не могло подождать? Что такого важного могло случиться, что ты не мог просто об этом рассказать? — Я подумал, что это дело касается всех, — отвечал Каллен, обводя взглядом комнату. — К тому же… — Ладно, что там у тебя? — махнул рукой Макс, обрывая объяснения. — Башня восточного кордона разрушена. Судя по тому, что мне рассказали, почти до основания. На обломки наткнулся один из патрулей. — И что говорят сами дозорные? — спросил Макс. Каллен мрачно покачал головой. — Никого. Только обломки. — Никого не осталось из целой башни? — подала голос Жозефина. — В долине два дня бушевала метель, к тому же это был один из малочисленных кордонов. — Это тот, который на границе с Внутренними землями? — спросила Лелиана и, получив утвердительный кивок от Каллена, продолжила: — Мои разведчики недавно сообщили, что в тех местах разбит крупный разбойничий лагерь, по численности сравнимый с нашим гарнизоном. — Будь это разбойники, они бы заняли башню. Да и я думаю, что эти люди прекрасно понимают, с кем связываются. — Может в этом и дело? — предположила Жозефина. — Может это наёмники Корифея, сами венатори или даже его маги? Ты сказал, что башня разрушена. Зачем делать это обычным разбойникам? — Даже не «зачем», а «как», — протянула Лелиана, постукивая по краю стола. — Маги вполне смогли бы разрушить башню, а как сделать это обычным людям? — Ну, всё ясно. — Макс провёл рукой по лицу. — Я так понимаю, мне нужно собирать новый отряд и выдвигаться к кордону. — В ближайшее время, — ответил Каллен. — Думаю, ни солдатам, ни моей свите это не понравится. — Но это всё же не Западный предел, — сказала Лелиана. — Я могу послать своих людей вперёд тебя. Они отправятся сегодня ночью и всё разведают до вашего приезда — И надо делать что-то с остальными башнями. — Каллен постучал пальцем по карте в том месте, где находились кордоны. — Разбойники это или нет, но… — Если пала одна башня, значит могут пасть и остальные, — отозвалась Жозефина. — И Скайхолд станет лёгкой мишенью. Я поняла. Утром поговорю с каменщиками об укреплении башен. Каллен кивнул. — Думаю, это всё. — Он виновато глянул на Макса. — Извини, что всё так… — Без Инквизитора тут ни демона не делается, так? — дёрнул щекой тот. — Солнце ещё не село, — усмехнулась Лелиана, бросив взгляд в окно. — Так что мы ещё на работе. Каллен вышел. Макс проследил за ним взглядом, оставаясь на месте. Кивнул на прощание Лелиане и склонился над картой. Жозефина так же не шелохнулась. Гнетущая и отчасти неловкая тишина тяжёлым куполом повисла в комнате. Жозефина тихо кашлянула, напоминая о себе. — Я не бежал, если ты об этом, — отозвался Макс, не отнимая взгляда от карты. Жозефина не ответила, продолжая слушать звенящую в ушах тишину. Макс качнул головой, тихо выдохнул и выпрямился, натянув улыбку. — Давай, — бессильно всплеснул руками он. — Только побыстрее, пожалуйста. Жозефина оглядела его и качнула плечом. — И что я должна сделать? — Просто выскажи уже всё, что думаешь, и я пойду. Жозефина подошла к столу, поддела ногтем краешек карты и пожала плечами. — Может, хоть намекнёшь? — Хватит, — рявкнул Макс. — Я оставил тебе бумаги, которые ты должна была прочитать. Ты явно имеешь мнение по этому поводу и однажды захочешь всё высказать. Я не собираюсь ждать удобного момента, так что говори. Жозефина подняла на него глаза и сердце её сжалось от этой злости во взгляде. Ей понадобились долгие секунды, чтобы совладать с собой и продолжить прежним равнодушным тоном. — Так вот в чём дело, ты про те бумаги. Я почти сразу отнесла их Лелиане. — Почему ты просто не можешь сказать? — А что мне говорить, если я понятия не имею, что там было? Я не читала их, Макс. Макс болезненно зажмурился и кивнул, невесело усмехаясь. — Ну конечно, как будто ты скажешь правду. Легче навесить маску жалости, избавив себя от осуждения, злости и вообще любых суждений. Так ведь легче жить, да? — Как я могу думать о том, чего даже не знаю? Ты вообще меня слышишь? Я не читала. Я посмотрела пару страниц, увидела пометку от Лелианы и вернула в её архив. — А даже если и так, то ты должна была прочитать. — Зачем мне было читать то, что ты не мог рассказать мне сам? Есть вещи, которые должны оставаться личными. — Потому что это… — Прошлое? Макс, я видела дату в тех документах. Тридцать пятый год. Пять лет прошло, какое мне до этого дела? Потому что это прошлое, за которое ты так цепляешься, забыв, сколько прошло лет? Ты только и говоришь о том, что было, будто не существует ни сейчас, ни потом. — Интересно, говорила бы ты так, будь я беглым преступником или убийцей. — Ты был пиратом. Простым разбойником, творившим не лучшие вещи. И что мне до этого? Не знаю, что ты думал услышать, но я тебе этого не скажу. Потому что не читала. И потому что люблю тебя сейчас, а не того, кем ты был пять лет назад. Макс покачал головой, отстраняясь от стола. — Ты не понимаешь, это не просто прошлое. Это я сам. Я сейчас, я после, и я тогда. Ты не знаешь, кого любишь. Кого называют героем, и что этот герой может предать всё: и клятвы, и тех, кто ему дорог. Я хотел, чтобы ты знала, кого выбираешь. И чтобы выбор этот был осознанным. Последнее, что мне было нужно — твоя жалость. Жозефина поняла, что если он сейчас уйдёт, то с хлопком двери всё закончится навсегда. И чего тогда будут стоить обиды и гордость? Во что превратятся маски и воспоминания? Она обошла стол и успела схватить его за руку, крепко сжала, переплетая пальцы. — Макс. Я. Не. Читала, — произнесла Жозефина медленно, выразительно, чтобы он понял, что принял за жалость. Чтобы ударил в ледяную стену и со своей стороны. Но холодный взгляд серых глаз ничего не выражал. А Жозефина уже сказала единственную правду, которую могла. Слишком сложно, надо отпустить. Каждый считает, что может изменить другого. Сделать мягче, тяжелее, добрее, злее, разговорчивее или заставить молчать. Может помочь забыть прошлое, научит любить или растопит ледяные стены. Но что, если нет? Что, если задача окажется настолько непосильной, что сломает под своим весом? Что, если обнажённая от ледяных покровов душа обожжёт? Что, если это просто никому не дано изменить? Что, если это не нужно менять? Будешь ли ты любить меньше, разочаровавшись в собственных силах? Откажешься и уйдёшь, останешься терпеть, стиснув зубы, или поймёшь, что не нужно было начинать? Выбор есть — и он только один. Макс никогда не забудет о прошлом. Никогда не расскажет всего, что она хочет знать. Не перестанет винить себя. Не поймёт ценность собственной жизни. И не осядет на месте, потому что это не для него. Смирись или отпусти. Жозефина сжала губы, злясь на свои мысли, решительно заглянула Максу в глаза. И в вечной мерзлоте его взгляда слабо мелькнула искра. Он понял. Макс отшатнулся, оперся рукой о стол и медленно прикрыл глаза, сжимая пальцами переносицу. Его рука слабо дрожала, но Жозефина не знала, что за этот короткий миг он почувствовал каждую её мысль. И боялся больше неё. Жозефина уже без опаски обняла его, прижавшись щекой к груди. — Спасибо, — тихо выдохнул Макс. Жозефина легко коснулась губами его щеки, прошептала: — Мог бы и раньше прийти, я вообще-то скучала. Макс тускло улыбнулся, поцеловал её в макушку. За окном солнце медленно клонилось за гору, кровавым отсветом очерчивая небо, последними лучами зажигало звёзды. С наступлением ночи свита Инквизитора всё больше превращалась в обычных людей, праздных, весёлых и беззаботных. В такое время Лелиана подолгу писала длинные письма без адреса, и точно так же на другом конце мира кто-то писал ей. Каллен засиживался в таверне, постигая загадки карточного расклада и удачливости Варрика. И Инквизитор превращался в человека. Не посланник Андрасте, не герой и даже не воин — человек без обязанностей и ответственности за спасение сотен душ, которого не нужно было делить с опасностью, смертью, другими людьми и целым миром — с заходом солнца он принадлежал только ей. — Я тоже, — ответил Макс.