Восемь мужчин

      Дерок Макдауэлл проснулся утром с жутким похмельем.       Это было его излюбленное занятие: он напивался, когда в его жизни происходило что-нибудь очень хорошее, напивался, когда происходило что-то из ряда вон плохое. Для виски или бренди повод всегда находился сам собой.       Так случилось и вчера. Его отстранили от занятий в школе из-за того, что директору поступила жалоба на его недвусмысленное отношение к одной из учениц, а потом ещё полицейские перевернули его дом с ног на голову, видимо, в попытках найти доказательства его склонности к педофилии… Конечно, ничего подобного они не нашли, потому что обвинения в сторону Дерока были клеветой чистой воды. Да и вряд ли та самая ученица, до которой он якобы домогался, вообще существовала. Абсурд всей этой ситуации и беспомощность, которую в тот момент почувствовал Дерок, заставили его взяться за бутылку виски. Он пил весь день, практически не закусывая и не прерываясь на другие дела, а под вечер свалился на диван прямо в гостиной и уснул мёртвым сном.       Не было никаких сомнений в том, что именно в Рейчел — в его сумасшедшей бывшей — и крылась причина всех этих невыносимых событий, происходящих с ним. Он чувствовал, что ситуация должна обостриться, и так оно и произошло.       Он действительно предчувствовал катастрофу и даже по-своему к ней подготовился. Догадки Дерока по поводу того, что Рейчел устроилась уборщицей в школу, где он работал, оказались верными. Пару раз они даже встречались в коридоре после уроков, но Рейчел старательно делала вид, что не знала этого учителя математики, который несколько странно на неё косился всякий раз, когда видел.       И какое-то время ничего не происходило. Тот случай со скверной надписью на доске оставался до определённого момента единственной выходкой Рейчел, и Дерок, к своему стыду, бездействовал. Он почему-то решил затаиться и молча ждать, что Рейчел выкинет в следующий раз (возможно, где-то глубоко внутри него таилась надежда, что ничего не произойдёт, а сама Рейчел оставит его в покое). Его недавние размышления по поводу того маленького Дерока, которого Рейчел принесла ему в дом, ни к чему не привели. Большой Дерок до сих пор сомневался в том, что это был ребёнок Рейчел, но всё равно не вмешивался, опасаясь, как бы после этого не стало хуже ему самому.       Последние несколько недель он был как на иголках. В школе он не мог толком расслабиться и сконцентрироваться на работе — вместо этого он наблюдал за каждым углом, словно постоянно ожидая, что Рейчел из-за него покажется. Дерок, за исключением учеников, особо ни с кем не разговаривал, постоянно прислушивался к тому, что происходило вокруг, и регулярно пил успокоительные. Это, конечно, отражалось и на нём самом, и на его работе, но обходиться без таблеток он уже не мог: без них его одолевали тревожные и навязчивые мысли.       Всё изменилось ровно три дня назад.       Сначала Дерок застал Рейчел за попыткой сделать новую клеветническую надпись на доске в его классе. В тот день он задержался на работе, не желая возвращаться в свой пустой дом, отчего-то нагнетающий тоску, и долго работал в учительской. Перед уходом он заглянул в класс, чтобы забрать с собой стопку сданных учениками домашних заданий и, войдя, замер на месте.       Рейчел к этому моменту уже успела написать на доске «МР МАКДАУЭЛЛ СПИТ». Услышав, что кто-то вошёл в класс, она откинула маркер, взялась за губку и принялась стирать надпись, словно сама её только что увидела и собиралась стереть это непотребство с доски уважаемого учителя.       — Пошла вон отсюда! — несдержанно закричал Дерок и, бросив взгляд на ведро и тряпки, стоявшие перед ним, пнул ведро. Грязная вода из него растеклась по полу. — Собирай свои тряпки и выметайся отсюда на хуй, идиотка!       Он помнил, что он по-прежнему находился в школе, на своём рабочем месте, но сдержать эмоции под контролем не смог. К тому же ученики уже давно разошлись по домам, а потому можно было не опасаться, что они услышат гневный крик своего учителя.       — Мистер Макдауэлл… — растерянно залепетала Рейчел и, оставив доску, принялась вытирать разлитую воду, — я просто зашла к вам прибраться…       — Сними с себя овечью шкуру, блять! Как будто я не знаю, что цель твоей жизни сейчас — втоптать меня и моё достоинство в грязь! А я не дам тебе этого сделать, поняла меня? Так что пошла на хуй!       — Мистер Макдауэлл, что это такое вы себе позволяете?       Услышав этот голос за своей спиной, Дерок проклял всё на свете.       Обернувшись, он с равнодушием посмотрел на Саймона Паркера — учителя истории, с которым они (ни для кого не секрет) друг друга на дух не переносили.       — А многое ли вы знаете, мистер Паркер, — сдержанно, но сквозь зубы начал Дерок, — чтобы приходить в мой класс посреди разговора и в чём-то сходу меня обвинять?       — Я не думаю, что мне нужно доподлинное знание контекста, чтобы понять, что вы несправедливо грубо обходитесь с молодой барышней! — Паркер подлетел к Рейчел и, осторожно взяв её за локоть, приподнял. — Оставьте, мисс Дорси. Пойдёмте. Я попрошу, чтобы мистер Полсон перераспределил классные комнаты между уборщиками. Тут вы убираться больше не будете, и мистер Макдауэлл больше не станет на вас кричать.       Пока Рейчел собирала весь свой инвентарь, Саймон осуждающе смотрел на Дерока.       — Я всегда находил вас чересчур вспыльчивым человеком, — сказал он Дероку тихо, — но надо знать границы. Технический персонал — такие же люди, как и мы с вами, и никто не давал вам право…       — Мистер Паркер, — громко прервал его Дерок и сурово сдвинул брови, — я знаю, что ваши нежные уши не выносят моих грубых слов, но сейчас вы сами вынуждаете меня так выражаться. Завалите ебало и уходите отсюда под ручку с мисс Дорси.       Показывая этим, что разговор окончен, Макдауэлл прошёл к своему письменному столу и принялся собирать папки. Паркер сжал губы так, что те побелели. Очевидно, он находился в гневе, однако Саймон был слишком слабым (хотя сам он называл эту черту своего характера вежливостью) человеком, чтобы возразить что-то на такую грубость, а потому помог Рейчел собраться и ушёл с ней из класса. До того, как дверь закрылась, девушка успела бросить злорадствующий взгляд на Дерока.       Внутри у него всё клокотало от нервов и злости. Он понимал, что этот случай не остановит Рейчел и скоро она решится на что-то новое, — возможно, более разрушительное. А ещё то, что произошло здесь пару минут назад, сказала Дероку вот о чём: когда случится что-то страшное, все его коллеги встанут на сторону Рейчел. Не секрет, что Макдауэлл и без того не пользовался любовью среди своих коллег, а теперь, благодаря рассказам Паркера, его репутация будет окончательно утеряна. Для них Рейчел — обыкновенная, неземной красоты девушка с чистым сердцем и, скорее всего, небольшим достатком (не от хорошей же жизни она пошла работать уборщицей). А Дерок — неуравновешенный козёл, который не упустит случая накричать на кого-нибудь и только и знает, что материться. Если Рейчел выдвинет против него какое-либо обвинение, он… он просто не сможет ничем защититься. Он даже не сможет заручиться поддержкой коллег, и все вокруг действительно будут считать его педофилом и насильником.       Ну уж нет! Такая перспектива не устраивала Дерока.       Он знал, что есть в этой школе один-единственный человек, который относился к нему лучше других и мог, в случае чего, встать на его защиту. И этим человеком была Бэтти Хортон — ещё одна учительница математики, с которой Дерока негласно «поженила» чуть ли не половина школы.       Решив не медлить ни минуты, Дерок отправился прямо в класс к Бэтти, очень надеясь, что она была на месте. И так и оказалось: мисс Хортон сидела за своим столом и проверяла домашние задания.       — Мисс Хортон, — позвал её он, отчего-то засмущавшись.       — О, здравствуйте, мистер Макдауэлл, — невесело улыбнулась Бэтти, — вы что-то хотели?       — Нет. То есть да, да, хотел… У меня к вам будет очень странная просьба.       — Что значит странная? А вы хорошо себя чувствуете, мистер Макдауэлл? — обеспокоилась девушка, когда Дерок подошёл чуть ближе. — На вас лица нет.       — Да, чувствую себя прекрасно, — соврал он и зачем-то добавил: — Мисс Хортон, когда рядом нет учеников и коллег, вы можете называть меня просто Дероком. Это ничего.       — Хорошо, просто Дерок… — озадаченно протянула она и отложила в сторону ручку. — Тогда при таких условиях я тоже для тебя просто Бэтти. — Они помолчали. — Так ты расскажешь, что стряслось? Какая у тебя ко мне просьба?       Дерок в тот момент чувствовал себя невыносимо одиноким. А Бэтти представлялась ему спасительным островком — островком, на который его может выбросить бушующее море, на котором он сможет найти своё спасение.       И он решил рассказать Бэтти обо всём. О том, как он встретился с Рейчел, на что были похожи их отношения, как она преследовала его после их окончания, как заявилась на порог его дома с ребёнком и, в конце концов, устроилась уборщицей в школу, где он работал. Конечно же, Дерок не обошёл стороной ту клеветническую надпись на доске, которую он стёр самостоятельно, и ту не законченную, которую Рейчел стёрла своей рукой несколько минут назад.       — Поэтому суть моей просьбы, — произнёс Дерок в окончание своего рассказа, — заключается в том, чтобы ты ни при каких условиях не верила тому бреду, который про меня может сказать Рейчел. А я чувствую, что на одних надписях она не остановится. Я предчувствую, что скоро грянет что-то страшное.       Бэтти сидела, в ужасе прижав ладонь ко рту. То, о чём рассказывал Дерок, казалось ей полным безумием.       — А что, по-твоему, она может ещё сделать? — спросила девушка.       — Хотелось бы верить, что ничего ужасного, но я слишком хорошо её знаю… Возможно, она дойдёт до прямого обвинения и заявит, что я и впрямь сплю со своими ученицами. Причём без их согласия.       — Это ужасно, Дерок!..       Он испытующе смотрел на свою коллегу, молча соглашаясь с её словами.       — Я знаю, что не транслирую образ самого порядочного человека, — продолжил Макдауэлл, нервно сжимая пальцы, — я ругаюсь матом, пью на выходных, иногда курю, держусь на работе особняком… Я не давал повода думать о себе хорошо и пойму, если ты воспримешь мою просьбу наглостью…       — Не восприму, — замотала головой Бэтти. — Мат, алкоголь, сигареты и приверженность к одиночеству — это не плохие качества. По-твоему, в истории не было преступников, которые вели праведный образ жизни, но при этом всё равно умудрялись творить зло? Твои увлечения никак тебя не характеризуют. И конечно, я уже заранее не верю ни единому слову Рейчел. Я знаю тебя много лет, я видела, с каким трепетом ты относишься к математике и свои ученикам. Поэтому я ни за что не поверю, что ты можешь с ними с… с-спать.       Дерок искренне улыбнулся, — возможно, впервые за последние недели.       — Спасибо, Бэтти, — сказал он почти шёпотом. — Для меня это много значит. Правда.       А следом после этого разговора случилось то самое событие, которое заставила Дерока напиться до беспамятства и проснуться сегодня с жутким похмельем. Рейчел пришла к директору Галлахеру и заявила вот что: во время вечерней уборки она своими ушами слышала, как Дерок разговаривал с одной из учениц ласковым голосом и обещал поставить ей хорошую оценку, если она будет послушной девочкой. А потом Рейчел своими же глазами видела, как бедная ученица вышла из класса Макдауэлла вся в слезах…       Галлахер решил действовать немедленно. Он тут же вызвал Дерока к себе в кабинет и долго говорил с ним наедине. Сначала директор не хотел сознаваться, кто сообщил ему эту информацию, но после первого же предположения самого Дерока удивлённо спросил, откуда ему это известно. И тогда директору пришлось выложить все карты на стол.       По словам Рейчел, ученица, покинувшая кабинет Макдауэлла, выглядела очень напуганной. В самом классе из соображений этики камер не было, а Рейчел не знала ученицу в лицо, поэтому никто не мог сказать, как зовут эту девочку и в каком классе она учится. («Конечно, — злобно подумал Дерок, — никто не знает, как её зовут, потому что этой девочки попросту не существует».) Следовательно, не было никаких прямых доказательств того, что Рейчел говорила правду. Но, как выразился Галлахер, единственным выходом оставалось временно отстранить Дерока Макдауэлла от занятий до выяснения каких-либо подробностей. У такого решения было меньше последствий, чем у решения оставить всё как есть. При этом Галлахер отметил, что всегда доверял Дероку и не думал о нём плохо, но подобные громкие заявления просто вынуждали поступать его таким образом…       Уверения Макдауэлла в том, что он ничего подобного никогда не делал и что у Рейчел был мотив сравнять бывшего с дерьмом, не увенчались успехом. Дерок даже с некоторым стыдом вспоминал подробности того разговора: оправдываться и убеждать директора в том, что у него никогда не возникало сексуального желания по отношению к маленьким девочкам, было чертовски унизительно…       Он не знал, поверил директор его словам или нет. Во всяком случае, он не позволил обсудить этот случай с кем-то ещё и не согласился вызвать в кабинет Рейчел, чтобы она смогла повторить свои слова при Дероке. Велев особо не распространяться на эту тему, Галлахер сказал, что Дерок может быть свободен. До определённого момента, разумеется. И отстранённому от уроков молодому учителю ничего не оставалось, кроме как поехать домой в смешанных чувствах.       Дома, как мы уже знаем, его ждало новое потрясение: полицейские обыскивали его дом. В конце концов они уехали ни с чем, оставив хозяина наедине с его отчаянием.       Теперь, сегодняшним утром, Дерок Макдауэлл стоял у окна и, уныло глядя перед собой, почти без остановки поглощал пиво.       Думать обо всём, что случилось с ним, было невыносимо. Но не думать об этом было невозможно. Зачем-то он пытался нарисовать себе в голове картину его недалёкого будущего. Ему представлялось, что Рейчел каким-то непостижимым образом удалось доказать его вину, что его посадили за решётку на несколько лет, что там с ним произошла тысяча неприятных вещей, что он вышел на свободу через несколько лет, что он скитался там и сям, порицаемый и осуждаемый всеми, что, в конце концов, не отыскал себе нового места в жизни, спился и нашёл вечное пристанище в куче мусора в одном из неблагополучных районов Лос-Анджелеса.       Дерок тряхнул головой, прогоняя из неё дурные мысли, и, посмотрев на бутылку пива, отставил её в сторону. К алкоголю можно было обратиться в любой момент, это несомненно. Но сейчас ему как никогда важно было мыслить трезво.       Ответ на вопрос «Что делать?» не находился. Макдауэллу думалось, что именно сейчас он ничего толком сделать не мог: оставалось только ждать. Но в один момент в голове его мелькнула кое-какая мысль, и он, сам не заметив, слабо улыбнулся ей.       Он вспомнил, как вчера, в момент, когда он позорно покидал стены школы, у выхода ему встретилась Бэтти. Он, находясь в потрясённых чувствах, будто даже не заметил её и бросил взгляд сквозь неё. Но сейчас Дерок отчётливо вспомнил, какими нежными и понимающими глазами она вчера на него смотрела…       Во всей этой суете он и забыл, что у него теперь был крохотный, уязвимый, но пробивающийся сквозь мрак лучик надежды. Отчего-то в нём жило убеждение, что Бэтти сможет чем-то ему помочь. Хотя бы своей верой в то, что он — не извращенец и не способен на те ужасные вещи, о которых говорила Рейчел.       Эта мысль несколько его успокоила. Он решил, что подумает над ней более тщательно, когда протрезвеет. А пока…       Дерок снова взял в руки отставленную до этого бутылку пива и, оценив на глаз, сколько жидкости ещё в ней оставалось, сделал большой глоток. А пока можно позволить себе страдать. Он слишком долго заталкивал свои переживания куда поглубже: успокоительными, отстранённым поведением, непринуждённой весёлостью с друзьями… К слову, о друзьях. Парни, все семеро, поочерёдно написали или позвонили Дероку, выясняя подробности случившегося и уточняя, не нужно было ли приехать и поддержать его. Макдауэлл всем отвечал, что всё было нормально и в помощи он не нуждался.       И на данный момент это было правдой. Сейчас ему нужно было провести немного времени в одиночестве, чтобы признаться самому себе, что всем происходящим в его жизни ужасом он был загнан в угол.       Джеймс Маслоу не мог поверить самому себе, но прямо сейчас он ехал на свидание с Драконом.       Да, одна мысль об этом могла свести с ума. Если бы ему ещё несколько недель назад сказали, что он пойдёт на свидание с парнем, он ни за что в жизни в это бы не поверил…       С той их мимолётной встречи в спортзале прошло только пять дней, но для Джеймса это время казалось настоящей вечностью. Его чувства к Дракону были похожи на американские горки. Если после первой их встречи Маслоу не испытывал к нему ничего, кроме необъяснимого пренебрежения, то уже на следующий день воспоминание о прошедшей ночи было ему приятно. Позже дикая враждебность вернулась к Джеймсу, и он мысленно осуждал самого себя за простую возможность думать о парне как об объекте сексуального возбуждения. Затем всё снова сменилось мыслями об удовольствии, которое могла бы принести новая встреча с Драконом... Но тот мимолётный обмен взглядами в спортзале и записка с приглашением вновь перевернули всё с ног на голову: Маслоу не думая выбросил записку, одним этим жестом запретив себе даже думать о возможности встретиться с Драконом наедине. Позже он корил себя за опрометчивость и убеждал сам себя, что в одной встрече не было и не могло быть ничего дурного: свои собственные чувства следовало изучать, а не отрицать.       Однако Джеймсу всё ещё не удавалось окончательно убедить себя в этом. Если сердцем и душой он уже принимал свою новую сущность, то мозг продолжал отрицать и даже унижать её. Именно из-за этого Маслоу пропустил целых две тренировки в зале, ограничившись простой пробежкой по городу. Во время пробежек он замечал, что ноги сами несли его в сторону спортзала и клуба «Бора-Бора», и в конце концов все эти бесконечные метания начали сводить его с ума.       Он открыто признался самому себе, что испытывал к Дракону что-то вроде симпатии или, если угодно, влечения. Дракон привлекал его на физическом уровне; это было необъяснимо, но Джеймсу дико хотелось оказаться рядом с ним, посмотреть в его глаза и увидеть, что он тоже смотрит на него… Кроме того, он чувствовал необъяснимую потребность узнать Дракона чуть ближе. Пока что он оставался для Маслоу неразрешимой загадкой, ответ на которую ему очень хотелось найти.       И вчера он, полный решимости, пришёл в спортзал, отыскал глазами знакомое и такое манящее лицо и подошёл ближе. Дракон, который в этот момент выполнял мёртвую тягу, распрямился во весь рост и заинтересованно посмотрел на Джеймса (к слову, молодые люди были одного роста, а потому ни один из них не смотрел на другого сверху вниз).       — Я тоже ничего не имею против встречи тет-а-тет, — проговорил Маслоу каким-то равнодушным тоном. Ни глаза его, ни губы не выражали даже подобия улыбки.       — Правда? — улыбнулся Дракон, медленно опустив штангу. У Джеймса что-то задрожало внутри, когда он впервые услышал его голос и увидел эту обезоруживающую улыбку.       Их короткий обмен репликами казался со стороны довольно обыденным и даже холодным, но для обоих парней он значил очень многое. Их первый разговор означал, что они оба помнили произошедшее на последней сессии в «Бора-Бора», что оба были не против этого, что всё-таки Дракон оставил ту записку в шкафчике Джеймса, что Джеймс прочитал её и, наконец, тоже был согласен на встречу.       — Да, — ответил Маслоу натянутым голосом. Они стояли на некотором расстоянии друг от друга и отчего-то не решались сократить его. — И у меня, как видишь, хватило смелости подойти к тебе лично, а не молча бросить записку в шкафчик.       Внутренне Джеймс сокрушился: ну зачем, зачем было вставлять эту заносчивую реплику и называть этим самым своего собеседника трусом? Видимо, Маслоу занял позицию нападающего. Ему не хотелось расписываться в собственной слабости и признавать, что сам он выбросил записку из… страха...       — Оу, — виновато улыбнулся Дракон, ни на мгновенье не сводя изучающего взгляда с Джеймса. — Извини, если тебя это задело. Наверное, ты прав, не стоило писать анонимную записку, но я… Я не был уверен, что ты узнал меня, и не хотел нагло влезать в твоё личное пространство: я и так много что сделал без твоего разрешения…       — Ни слова об этом, — несколько испуганно прервал его Маслоу и тут же постарался вернуть голосу ровное звучание. — Обсудим позже. Как на счёт завтрашнего вечера?       — Завтрашний вечер у меня свободен.       — Тут недалеко есть одно заведение, «Севен роузес».       — Отличный ресторан, я бывал там.       — Тогда отлично.       Парни помолчали немного. Дракон продолжал неотрывно смотреть на Маслоу, в то время как тот смущённо отводил взгляд.       — Можешь найти меня в «фейсбуке», — неожиданно для себя сказал Джеймс, — напиши завтра, чтобы уточнить по времени. Меня зовут Джеймс Маслоу.       — Ты не безызвестная личность, Джеймс Маслоу, — проговорил Дракон и несколько виновато пожал плечами, — мне давно известно твоё имя.       — Хорошо, — протянул Джеймс, но как-то настороженно. — Тогда, может, и сам представишься?       — А какое имя мне, по-твоему, подходит?       Маслоу подумал, прежде чем дать ответ на этот вопрос.       — Честно говоря, — начал он, — мысленно я всё время называю тебя Драконом.       Парень опустил взгляд на свою татуировку, которая, как обычно, виднелась из-под майки-алкоголички, и рассмеялся бархатистым голосом. От этого смеха у Джеймса пробежали мурашки по спине.       — А мне нравится! — заметил собеседник Маслоу и развёл руки в стороны. — Что ж, если ты не против, я бы предпочёл остаться для тебя просто Драконом.       — Ничего не имею против, — сказал Джеймс, внутренне даже обрадовавшись решению парня не называть своего имени. Это оставляло в Драконе какую-то загадку, романтичность и недосягаемость.       Итак, Джеймс разрешил себе быть самим собой. И в данный момент времени ехал в «Севен роузес», чтобы встретиться там с Драконом.       Переживал ли он? Разумеется, да. У него за плечами было несколько десятков свиданий, но все они были… с девушками. Сегодняшнее свидание обещало быть не похожим ни на одно другое, и это одновременно будоражило Маслоу и безумно его пугало.       Как обычно, Джеймс пытался успокоить себя здравыми размышлениями. Мысленно он даже не называл это свиданием: это просто «встреча-одноразка», которая не повлечёт за собой ничего серьёзного. Ему просто нужно было закрыть гештальт и прояснить ситуацию, а дальше он продолжит жить своей прежней жизнью. Никакого второго свидания, конечно, не будет, как и не будет сегодня объятий, поцелуев и секса. Они просто встретятся, поговорят, обсудят, что между ними произошло, и снова разойдутся, как в море корабли.       Но когда Джеймс подъехал к «Севен роузес», он понял, что все эти размышления были бесплодны. Самому ему безумно хотелось всего того, от чего он только что мысленно отказывался. Дракон был для него невообразимо красив, и к его телу хотелось прикоснуться. Даже больше — казалось, что к его телу невозможно было не прикоснуться…       Когда Маслоу вошёл в ресторан, то увидел, что Дракон уже ждал его там. На нём были тёмно-зелёные классические брюки и белая рубашка, слегка расстёгнутая на груди. Рукава рубашки были закатаны до локтя, так что красивые руки Дракона были обнажены, и от них невозможно было отвести взгляд. Тонкая ткань рубашки прилегала к телу парня достаточно плотно, поэтому Джеймс буквально мог видеть движения каждой мышцы его груди и плеч. По пути к столику Маслоу завороженно изучал это тело так, словно впервые его видел. Он не знал этого, но в тот момент Дракон занимался тем же самым: его голубые глаза восхищённо скользили по лицу, шее, плечам Джеймса. Чёрные джинсы облегали длинные ноги Маслоу и достаточно детально выделяли возвышенность в области ширинки. Когда взгляд Дракона опустился к этому месту, сердце его подпрыгнуло, и в памяти его воскресли все подробности той ночи в «Бора-Бора». На мгновение даже стало жарко.       — Привет, — первым поздоровался Джеймс, подойдя к столику.       — Привет, Джеймс, — томным голосом проговорил Дракон, и Маслоу затаил дыхание: таким нереальным казалось ему собственное имя, произносимое его голосом. — Отлично выглядишь.       — С-спасибо, — тихо ответил Джеймс и мысленно дал себя пощёчину. Уверенность покидала его, как какого-то первокурсника-девственника на первом в жизни свидании, а ему хотелось стряхнуть с себя смущение и говорить с Драконом так же уверенно, как тот говорил с ним. — Ты… тоже выглядишь потрясающе.       — Спасибо, — в благодарности склонил голову он и улыбнулся (Джеймс не в первый раз заметил, что у Дракона были верхние клыки, и это придавало его и без того чарующей улыбке ещё больше притягательности). — Присаживайся. Что хочешь заказать?       Смущение первых минут встречи было снято практически сразу. Они сделали заказ и, пока ждали свои блюда, разговаривали, не умолкая ни на минуту.       Джеймс выяснил, что Дракон ходил в тот же спортзал, что и он, уже полгода. Он сразу же заприметил Джеймса там и, образно говоря, положил на него глаз. Дракон признался, что его всю жизнь интересовали только парни, а Маслоу был просто образцом его личных желаний и вкуса. Он долго молча, издали любовался Джеймсом, его телом и тем, как он сосредоточенно занимался спортом. (К слову, Маслоу был очень удивлён слышать это: он никогда не замечал никакого внимания к себе во время занятий в спортзале, видимо, был слишком сосредоточен на упражнениях. Да и сам он никогда не смотрел на других, тем более на парней). А затем Дракон непостижимым образом оказался в «Бора-Бора» и, к своему удивлению, узнал Джеймса среди членов клуба, несмотря даже на то, что лицо его было закрыто маской. Две сессии он не решался подойти к нему и проявить инициативу, а на последней набрался смелости и сделал то, что сделал.       — Слушай, я бы хотел извиниться за тот свой поступок в клубе, — сказал Дракон после того, как поведал Джеймсу о своём «пути» к сегодняшнему вечеру. Они пили вино, и поэтому щёки Дракона слегка раскраснелись. — Знаю, что с моей стороны это было почти насильственное посягательство на твоё тело, но ты выглядел так… я просто не смог устоять… Извини. Наверное, мне следовало вначале по-человечески познакомиться с тобой и хотя бы узнать о твоей ориентации.       Выжидающий взгляд Дракона подсказал Джеймсу, что теперь он ждал от своего собеседника откровений и, конечно, ответа на главный вопрос, волнующий его.       — Извинения приняты, — улыбнулся Маслоу, тоже слегка красный от алкоголя. — Это действительно было неожиданным ходом. Но не могу не признать: очень… приятным ходом. — После этих слов в глазах Дракона блеснул огонёк. — Что касается моей ориентации… До той ночи я над этим и не задумывался. Всю жизнь считал себя гетеро и не думал, что меня сможет когда-нибудь… привлечь человек моего пола.       — Серьёзно? — удивлённо округлил глаза Дракон. — Ого… Странно осознавать, что я подтолкнул тебя к переосмыслению всей жизни… И кем ты себя теперь ощущаешь?       — Мне было сложно это осознать, — признался Джеймс, — тем более, за такой короткий срок… Но, кажется, я бисексуал. И это то, как мне комфортно чувствовать себя сейчас.       — Рад это слышать. И ещё приятно быть своего рода исключением из правил, это чертовски сильно поднимает мою самооценку.       Маслоу хохотнул, но мысленно отметил, что у Дракона, по его мнению, и без того была довольно высокая самооценка: то, как он себя вёл, как смело и почти неотрывно смотрел в глаза Джеймсу, как спокойно и ровно говорил, — всё выдавало в нём очень уверенного в себе человека. И это впервые заставило самого Джеймса задуматься: а каким видели его люди? После 19 лет, когда тело его начало приходить в ту форму, к которой он долгие годы стремился, самооценка Маслоу заметно выросла, но глубоко внутри он остался тем самым закомплексованным подростком. Именно этими комплексами объяснялось его постоянное стремление к поддержанию своего тела в превосходной физической форме, этим объяснялось его щепетильное отношение к уходу за кожей, ногтями и волосами. Он знал, что выглядел отлично, но не был уверен, чувствовали люди вокруг него, что он знает себе цену. Потому что порой, признаться, Джеймсу недоставало истинной любви к себе и принятию своего тела таким, какое оно есть.       Ужин они съели на удивление быстро. Вернее сказать, время для них пролетело незаметно, и оба они не спешили прощаться сразу после окончания трапезы.       — Ты за рулём сегодня? — спросил Дракон, когда они рассчитались за ужин.       — Да, но чувствую, что нужно будет заказывать такси, — виновато улыбнулся Джеймс. — Что-то я немного перебрал с вином.       — Тогда можно будет пройтись немного, подышать свежим воздухом. Тут недалеко есть прекрасный парк.       — Идём.       Они гуляли почти час и за время этой прогулки ещё чуть ближе узнали друг друга. Дракон не очень много рассказывал о себе и своей жизни, но зато довольно много рассуждал на разные темы, благодаря чему Джеймс дополнил в своей голове его образ. Дракон уже нравился ему и своим мировоззрением, и способностью широко смотреть на эту жизнь.       — Что ж, Джеймс, — с некой загадочностью в голосе произнёс Дракон, когда они остановились в затемнённом уголке парка. Людей вокруг них не было. Это придавало и без того сексуально напряжённой обстановке ещё больше пикантности. — Мне очень понравился вечер, который я провёл с тобой.       — Мне тоже, — отозвался Маслоу отчего-то охрипшим голосом.       — И я был бы не против продлить этот вечер. Можем поехать ко мне или остановиться в отеле на ночь, если ты ещё не готов зайти на мою территорию…       Последняя часть фразы звучала довольно двусмысленно. Джеймс не мог скрыть от самого себя, что внутри у него всё вспыхнуло от предложения Дракона. Вино способствовало яркости впечатлений, и в голове Маслоу рисовались ярчайшие картины ночи, которую он мог бы провести наедине с этим молодым человеком…       — Может, это предложение и кажется слишком поспешным, — продолжал Дракон, видя, что собеседник обдумывает его слова, и подошёл чуть ближе, — но это всё ты, Джеймс, и твоя сумасшедшая энергетика. И эти чёрные джинсы… Одну половину вечера я думал о них, а вторую — не мог отвести от них глаз.       И, пользуясь моментом их одиночества в полупустом парке, Дракон протянул руку и несильно сжал достоинство Джеймса, отчётливо выделяющееся под джинсами. От неожиданности Маслоу издал тихий удивлённый стон, и Дракон несдержанно ответил на него.       — Тем более, я чувствую, что ты и сам, кажется, не против, — прошептал Дракон обжигающим шёпотом. А он действительно чувствовал, как член Джеймса — и без того уже отвердевший — шевельнулся между его пальцами.       Маслоу был в растерянности. И сердцем, и душой он сильно желал — или даже вожделел — того, что предлагал ему Дракон. Ему нравилось чувствовать его пальцы на своём пенисе, и ему хотелось немного поддаться вперёд, чтобы Дракон ещё сильнее сжал его в своей руке. Но остатки рассудка говорили Джеймсу о том, что сейчас было самое время остановиться. Он и так сделал много нового для себя в этот вечер, и его продолжение рисковало вылиться в нечто такое, о чём впоследствии Джеймс мог бы пожалеть. К тому же алкоголь был катализатором необдуманных поступков, а Маслоу хотелось сохранить какую-никакую трезвость ума. В конце концов, он знал себе цену, и цена эта была высока.       Поэтому он, превозмогая всё, что можно, и переступая через самого себя, убрал руку Дракона от своих джинсов и слегка дрожащим шёпотом ответил:       — В теории я не против ночи с тобой, и ты тоже необъяснимым образом влечёшь меня к себе, но… Я пока не готов. Пойми всё правильно: я впервые всё это ощущаю, и для меня свидание с тобой — уже большой подвиг и шаг вперёд… Поэтому я был бы не против немного замедлиться. Просто не торопить события. Я не знаю, что нас ждёт дальше, но продолжение этого вечера однозначно наступит. Когда-нибудь. Но не сегодня.       — Чёрт, прости, — выговорил Дракон, прижав руки к лицу, — я ужасно веду себя, и сам не знаю, зачем так резко с тобой поступаю…       — Да нет, это ничего, просто…       — Нет, я ужасно сделал и хочу теперь вернуть время назад. Я должен был подумать о твоих чувствах, а не так нахально чуть ли не в трусы к тебе лезть… Одно твоё присутствие рядом уже затуманивает мне мозги, прости меня…       — Всё нормально, Дракон. Я же сказал, что твои чувства взаимны, а это главное, разве нет?       Дракон согласился с этим, и лёгкое недоразумение было заглажено.       Они прошлись ещё около двадцати минут, а потом Джеймс поймал такси. Они с Драконом обнялись на прощание, и Маслоу отправился домой.       По пути на это свидание он убеждал себя в том, что это обыкновенная встреча для прояснения ситуации, что второй встрече не бывать, как и не бывать никаким связям между ними двумя. Теперь же, направляясь домой, Джеймс с болезненным удовольствием размышлял о новой встрече с Драконом и до мельчайших подробностей вспоминал его голос, внимательный взгляд и мышцы, которые так возбуждающе перекатывались под тонкой тканью его белой рубашки…       Аллен Уилсон вышел из душа совершенно без одежды и, переместившись в спальню, с улыбкой уставился на жену. Сандра, в это время лежавшая на кровати и лениво пролистывающая ленты социальных сетей, даже не посмотрела в его сторону. Аллен прочистил горло, чтобы обратить на себя внимание супруги, и девушка медленно перевела на него взгляд.       — Ты что, так спать собрался? — спросила она и снова приковала внимание к гаджету. — Замёрзнешь же.       — Ну, спать я ещё не собираюсь, — намекающим тоном произнёс Аллен и подошёл ближе к кровати, — а ещё я захватил из ванной массажное масло и думаю немного расслабить свою жену…       Он сел на постель и протянул руку к Сандре, но она лишь с лёгкой улыбкой похлопала его по ладони. Уголки губ Аллена опустились вниз. Если до этого он не замечал (или делал вид, что не замечал) плохое настроение девушки, то теперь оно стало для него очевидным.       Но он решил не сдаваться сразу и продолжить делать вид, что не замечает этого. Аллен опустился на локоть и, снова протянув руку к жене, медленно опустил с плеча лямку её топа. Сандра никак на это не отреагировала.       — Неужели в сеть слили новый сезон «Отчаянных домохозяек»? — попытался шутить Аллен. — А то я не вижу других причин, по которым ты могла бы так увлечённо смотреть что-то в телефоне и совершенно меня не замечать.       Сандра посмотрела на мужа словно извиняющимся взглядом и вернула лямку топа на место.       — Я очень устала сегодня, милый, — проговорила она тихо, — весь день кружилась по ферме, у меня спина теперь не разгибается…       — Так я поэтому и предлагаю тебе массаж.       — Не надо таких подвигов. Будто я не знаю, чем все эти массажи в итоге заканчиваются.       Аллен начал терять терпение. Сандра была не в настроении уже несколько дней, а близости между ними не было и того дольше. В глубине души он понимал и принимал, что Сандра имела право чувствовать и проживать любые эмоции, но было тяжело, когда эти эмоции негативно отражались ещё и на нём. Он не хотел и вовсе не собирался использовать супругу в качестве некоего инструмента для удовлетворения своих физиологических потребностей, но это был уже четвёртый её отказ за последнюю неделю, и это заметно подрывало силы Аллена...       — Не расстраивайся, — поспешила ободрить мужа Сандра, увидев, что он заметно приуныл после её последней реплики. Сначала она хотела извиниться, но передумала: слишком глупо было извиняться перед собственным мужем за то, что у неё попросту отсутствовало какое-либо желание. — Давай завтра, м?       — Ты и вчера в точности то же самое говорила, — угрюмо произнёс Аллен и подошёл к комоду, чтобы взять трусы. — Так что не нужно обещаний. Всё нормально.       Но он понимал, что всё было далеко не нормально.       Сандра не имела привычки сразу делиться с мужем своими переживаниями или недовольствами, и за два года брака Аллен уже даже привык к этой её особенности и не вытягивал из неё клещами, что произошло и чем она была недовольна. Как говорила сама Сандра, ей необходимо было самостоятельно прожить все эмоции и осмыслить ситуацию наедине с собой, чтобы потом конструктивно и аргументированно рассказать о своих чувствах мужу. И эта стратегия не была худшей из всех возможных: Сандра редко устраивала сцены и говорила что-нибудь на эмоциях, а Аллен всегда входил в положение и полностью принимал её аргументы, соглашаясь с собственной неправотой.       И сейчас, видимо, следовало сделать то же самое. Не было никакого смысла спрашивать у Сандры, что произошло, потому что сейчас она бы ответила: «Ничего». Но у Аллена было подозрение, что он знал, что происходило… И корень проблемы крылся в той их недавней ссоре по поводу детей.       Аллен нередко мысленно возвращался к тому случаю и пытался представить, чтобы он почувствовал, скажи ему Сандра прямо сейчас, что беременна. Гипотетическая ситуация казалась довольно простой, и поэтому Уилсон думал, что смог бы вполне спокойно воспринять эту новость. Но это было лишь в теории. А практика и реальность таили в себе множество, множество ловушек и подводных камней.       Чем чаще Аллен думал об этом, тем более близкой представлялась ему та реальность, в которой он и Сандра являются счастливыми родителями. Он вспоминал некоторые моменты из своего детства и пытался поставить на место своего отца себя, а на место матери — Сандру. Тогда образы становились ещё ярче. Аллен вспоминал отца молодым — высоким, жестоким, но, тем не менее, полным жизни и сил. Потом вспоминал, каким Билл стал сейчас — дряхлым, беспомощным и брюзжащим стариком, за которым нужен был постоянный надзор…       Он пытался понять, насколько быстротечной была жизнь, насколько быстро молодой Билл стал старым, но мозг его не мог в полной мере охватить эту мысль. И это наталкивало его вот на какие размышления: если в этом крохотном кусочке жизни, которая уготована ему, так и никогда не появится детей, то будет ли в ней вообще смысл? Вспомнит ли его кто-нибудь? Будет ли размышлять о нём как об отце с тем же непонятным трепетом, с которым он размышлял о своём, несмотря даже на всю боль, которую тот ему причинил?..       — Можем просто полежать немного в обнимку, если хочешь, — предложила Сандра с виноватым видом, наблюдая за крепко задумавшимся мужем. Она отложила телефон и подняла обе руки, словно раскрывая свои объятия.       Аллен, слабо улыбнувшись, подошёл к кровати и лёг на жену, обхватив её за шею обеими руками. Затем он перевернулся, лёг на спину, и теперь уже Сандра оказалась лежащей на нём, в его крепких объятиях.       — Как же я тебя люблю, солнышко, — нежно проговорил он, вдыхая запах её волос, — всё-всё в тебе люблю, и даже эту морщинку между бровей, появление которой всегда сообщает мне о том, что ты злишься.       Он поцеловал её в эту самую морщинку, и Сандра улыбнулась.       — Секса всё равно не будет, дорогой, — с ухмылкой сказала она.       — Да знаю, но я не ради него это всё говорю.       Она положила голову на его забитую татуировками грудь и закрыла глаза.       — Я тоже тебя люблю, — сказала она приглушённо, — ты даже не представляешь, насколько сильно…       Аллену показалось, что в этой фразе прозвучало какое-то отчаяние. Будто этим Сандра хотела сказать, что любовь её была очень сильна, но даже она не стала бы помехой на пути Сандры к собственному счастью…       И это его напугало. Он снова вернулся мыслями к их недавней ссоре, а затем — к собственным родителям. Образ матери, покинувшей этот свет много лет назад, всегда был для него самым светлым воспоминанием о детстве, и Аллен до сих пор бережно хранил те немногие фотографии, на которых она была запечатлена. Отчего-то ему представлялось, что Сандра могла стать такой же прекрасной матерью. И если в этом мире может появиться хотя бы один человек, чья жизнь будет озарена счастливым светом подобной материнской любви, то Аллен был готов на многое, чтобы это стало реальностью. Даже на то, чтобы стать для такого человека отцом.       Может, это и был тот самый момент, которого он ждал? И настал он не резко, не поразил стремительностью своего прихода, как стрела поражает мишень. Настал он вот здесь: в этой спокойной вечерней обстановке, в тихих и уютных объятиях с Сандрой, в воспоминаниях немногих светлых моментов собственного детства…       Да, кажется, Аллен был готов. Он собрался с духом, сделал глубокий вдох и сказал:       — Знаешь…       И в этот момент зазвонил телефон.       Уилсон тут же испуганно замолчал. Миг был безвозвратно упущен, и мысленно Аллен проклял тех, кто нарушил святость этого момента своим идиотским звонком.       — Кто там звонит так поздно? — спросила Сандра, приподнявшись и сев в постели.       Он дотянулся до своего телефона и прочитал на экране «Лорен». Это была сиделка отца.       — Да, Лорен? — с неким беспокойством бросил Аллен, взяв трубку. — Что-то случилось? Что с Биллом?       — Не стоит переживаний, мистер Уилсон, — поспешила успокоить парня Лорен, — не хотела пугать вас. В целом, всё хорошо, Билл в порядке, просто… Последние дни я наблюдаю, что ему всё тяжелее становится передвигаться самостоятельно. Даже по дому и даже с помощью опоры-ходунков. Сегодня он упал, когда выходил из кухни, поэтому… Я слегка обеспокоена всем этим. Кажется, Паркинсон прогрессирует.       Аллен устало вздохнул и лёг на подушки.       — Так что я хотела бы посоветовать вам уделить этому больше внимания. Биллу нужен почти круглосуточный уход и контроль, так как скоро он может разучиться справляться с самыми обыденными вещами… Жить один он уже не может, а я приезжаю к нему всего несколько раз в неделю, чего при таком раскладе дел совсем недостаточно.       — Хорошо, Лорен, я всё понял. Спасибо, что позвонили. Разумеется, я уделю этому внимание и приму решение к утру…       — Я бы, конечно, советовала сделать выбор в пользу профессионального ухода за такими больными, как Билл. Но окончательное решение за вами. Доброй ночи!       Когда Аллен положил телефон на тумбочку, Сандра озабоченно на него посмотрела. Она и сама всё слышала, поэтому не задавала лишних вопросов.       — Не думаю, что наши финансы позволят оплачивать круглосуточный труд сиделки, — сказала девушка тихо, будто боясь своих слов.       — Я тоже так думаю…       Они помолчали немного, размышляя о сложившейся ситуации. У них складывалось впечатление, что жизнь в одну минуту перевернулась с ног на голову.       — Есть вариант со специальными лечебницами, — осторожно предложила Сандра и уточнила: — с государственными лечебницами. Это не должно стоить дорого, может, даже хватит страховки Билла…       — Может, и хватит, — медленно кивнул Аллен, — но и я, и ты знаем, как люди относятся там к таким беспомощным старикам, как Билл. Хоть и сам он, возможно, заслуживает такого отношения за все свои прегрешения в прошлом, но я не хочу всю жизнь потом чувствовать угрызения совести. Да и мама… Не думаю, что она хотела бы такой участи для своего мужа. Так что я не сдам его в лечебницу если не ради самого него, то хотя бы ради неё.       Взгляд девушки потух, и она опустила глаза, осознав, какой единственный выход у них оставался.       — Ладно, утро вечера мудренее, — проговорил Аллен, вытянувшись на кровати. — Ещё раз подумаем обо всём завтра. Но если нового решения не найдём, днём придётся ехать к Биллу и собирать его вещи. Уже представляю, какой ушат помоев он выльет на нас, объясняя, что ни за что не станет жить на ферме своего тестя…       Они пожелали друг другу спокойной ночи, обменялись поцелуями и легли. Мяукая, в спальню зашёл их кот Джаспер и запрыгнул на кровать. Сандра почесала его за ушком, прижала к себе и уже через несколько минут засопела.       Аллен лежал, глядя в темноту. Значит, разговор о детях пока откладывался, как откладывалась и сама перспектива стать родителями, потому что вместо желанных детей на ферме Аллена и Сандры готовился поселиться другой ребёнок — шестидесятилетний ребёнок по имени Билл Уилсон...