Восемь мужчин

      Кендалл Шмидт огляделся и зажмурился, потому что свет слепил глаза. Странно, вроде он находился в помещении, а повсюду было так светло… Ещё было очень шумно. Но к шуму он привык, поэтому относился к этому спокойно. А свет, этот невыносимо яркий свет…       В звучавшей вокруг какофонии звуков он услышал смех Аманды. Она была рядом, как и всегда. Кендалл поймал себя на мысли, что даже не помнит, как она появилась в его жизни. Будто она и в самом деле всегда была тут…       — Эй, а как тебе эта девочка? — услышал Шмидт глуховатый мужской голос рядом с собой. — Как думаешь, если мы её?..       — Да, она ничего! Кто первый?       Сердце Кендалла забилось в ускоренном ритме. Он попытался открыть глаза, а затем, с трудом отыскав руку Аманды, схватил её и бросился вместе с девушкой прочь. Он особо не понимал, куда вёл её, но знал одно: он должен её увести, должен защитить.       Это бегство казалось невыносимо долгим и продолжалось до тех пор, пока они вдвоём не оказались почему-то у него дома. Здесь было удивительно тихо, а яркий свет уже не бил в глаза.       — У меня кое-что есть для тебя, папочка, — проговорила Аманда, глядя на него стеклянными непроницаемыми глазами. Кендалл посмотрел на неё и вдруг обнаружил, что девушка стояла перед ним совершенно голая и держала в руках увесистый пакетик, набитый белым порошком…       Вздрогнув, Шмидт проснулся. Из-за выступившего по всему телу холодного пота одежда прилипла к коже, а самого его стало немного знобить. Да, дневной сон был плохой идеей…       Кендалл сел на диване и, сонно моргая, взглянул на часы: было уже восемь вечера. Получается, он проспал целых четыре часа. И за всё это время, кажется, ему снился один и тот же тягомотный сон: та самая ночь, та самая вечеринка, тот самый случай, после которого Шмидт отправился на долгую реабилитацию в клинику.       И почему-то сквозь весь этот сон красной нитью тянулась странная мысль о том, что он должен был помочь Аманде.       Кендалл встал, прошёлся по гостиной и посмотрел на диван, на котором только что спал. Эта мысль о необходимости спасения Аманды, вынесенная из сна, продолжала звучать в его голове и теперь, в час бодрствования. Но должен ли он был на самом деле броситься спасать её?       Как человек, прошедший все круги ада наркотической зависимости, он ясно понимал, что пытаться спасти человека из этой пропасти было бесполезно. Хотя бы потому, что зависимый человек не воспримет попытку спасения как помощь и совершенно не оценит её. Для него «спасатель», скорее, окажется чудовищем, пытающимся отобрать то единственное, что озаряет его жизнь светом.       Однако Аманда всё-таки была для него не чужим человеком. Самому себе он смог признаться, что, вероятно, никогда по-настоящему не любил её, но просто бросить её на произвол судьбы он тоже почему-то не мог. Они так и не виделись с той вечеринки, на которой Кендаллу и открылась правда о том, что она опять на чём-то сидит: с тех пор ни один из них не проявил инициативу и даже не поинтересовался, как дела у его второй половинки. В голове Шмидта их отношениям пришёл конец… Но он не знал, знала ли об этом Аманда.       В конце концов, не было ничего такого в том, чтобы просто съездить к ней. Узнать, как у неё дела, посмотреть, как она выглядит, и дать понять, что он больше её не любит. В глубине души Шмидт, может, и понимал, что скрывал от самого себя истинные мотивы своей поездки к ней, но ничего с собой поделать не мог.       Почему-то он был уверен, что застанет её дома. В восемь вечера она обычно отдыхала в спальне, готовилась к очередному «ночному заезду», как она это называла. Был момент, когда у Кендалла мелькнула мысль: а что, если он застанет её дома не одну? Всё-таки он собирался заявиться к ней вот так просто, без предупреждений и предварительных договорённостей… А это могло привести их обоих в такие обстоятельства, в которых ни он, ни она наверняка не желали бы оказаться. Но всё же Кендалл быстро отогнал такую мысль. Почему-то он был уверен, что Аманда была дома совершенно одна.       И он не ошибся. Ворота, как обычно, были не заперты, а саму девушку он нашёл на веранде. Аманда сидела, забравшись в кресло с ногами — босая и курившая уже ставшую крохотной самокрутку. Глаза её смотрели куда-то вдаль, и казалось, видели то, чего обычный человек увидеть не мог.       — Ты бы хоть ворота запирала, когда траву куришь, — бросил Шмидт, поднявшись по ступеням веранды, и остановился напротив девушки. — Не будь уверена в доброжелательности своих соседей, чего доброго, увидят и полицию вызовут.       Аманда никак не отреагировала на появление Кендалла, лишь сделала долгую затяжку и выпустила дым перед собой.       Шмидт посмотрел на свободное плетёное кресло, стоявшее рядом с креслом Аманды, смахнул с него кучу каких-то вещей и сел, положив ногу на ногу. Лицо его было сердито и сосредоточено, потому что состояние Аманды ему не нравилось. Очень не нравилось.       — Давно ты так сидишь? — спросил он, даже не глядя в её сторону. Находиться рядом с нетрезвыми во всех смыслах людьми Кендаллу с недавних пор стало неприятно, и он невольно содрогался, представляя, как ещё два года назад его близкие чувствовали себя рядом с ним, когда находили его в невменяемом состоянии и зачастую даже — в луже собственной рвоты…       Аманда снова не отозвалась на вопрос парня, и это уже по-настоящему его разозлило. Они не виделись и не общались так долго, что внезапное появление Шмидта во дворе Аманды должно было вызвать хоть какие-то её эмоции. Но девушка сидела в полной апатии и продолжала курить, словно это действие было вложено в неё каким-то алгоритмом.       — Да брось ты на хуй эту сигарету! — не сдержался Кендалл и, отобрав у неё самокрутку, бросил её на дощатый пол веранды. — Я с тобой разговариваю вообще-то, понимаешь ты хоть что-нибудь?       Аманда совершенно спокойно перевела на него невидящий взгляд, дав этим понять, что всё это время прекрасно осознавала то, что он был рядом, и слышала всё, что он говорил. Потом девушка так же спокойно отвернулась и тихо сказала:       — Позавчера Мэди умерла.       Кендалл даже рот открыл от удивления, когда услышал от девушки эти слова, и замер в таком положении на несколько секунд.       Мэди была одной из многочисленных подруг (знакомых?) Аманды, с которой он, впрочем, особо никогда не общался. Мэди часто мелькала на вечеринках, но чего-то конкретного о ней Кендалл вспомнить не мог. Была она светленькой или тёмненькой? Сколько ей было лет? И чем она отличалась от всех тех людей, с которыми общалась Аманда? Да ничем, в сущности. Но новость о её смерти почему-то выбила почву из-под ног Кендалла, и он на пару секунд даже забыл, как дышать.       — Ч-чего?..       — Умерла она! — повысила голос Аманда, резко посмотрев на собеседника. — Всё, нет её больше, нет!       Видимо, Аманда хотела заплакать, но наркотики настолько выжгли все её эмоции, что вместо слёз она смогла выдать лишь какой-то неразборчивый писк.       Кендалл удивлённо смотрел на неё и почему-то не испытывал ни малейшего порыва утешить некогда любимого человека в этой непростой ситуации.       — Из-за чего? — только и смог спросить Шмидт, хотя, признаться, в глубине души он уже знал ответ.       Аманда сжала зубы и покачала головой, словно осуждая подругу за причину её смерти.       — Это всё проклятый Норман, зачем она только с ним связалась…       — Чего? — не понял Кендалл и даже слегка наклонился, чтобы лучше понять то, о чём говорила его собеседница. — Причём тут Норман?       — Да он при всём, Кенди, он при всё-о-ом, — протянула Аманда, закрыв глаза руками, — он вечно предлагал нам новое дерьмо, а Мэди втюхалась, но она была только игрушкой в его руках, он вечно накачивал её наркотой и трахал до тех пор, пока у неё из глаз искры не начинали сыпаться, и вот позавчера так же всё и было, но он не рассчитал с дозой, и всё… спасти не успели…       Из этого сумбурного потока слов Кендаллу стало ясно одно: Норман, к которому Аманда предлагала ему поехать на последней их совместной вечеринке, был наркодилером. А Мэди была кем-то вроде его шлюшки и умерла от передозировки тем дерьмом, которое он дал ей.       Со смертью знакомых от передозировки Шмидт сталкивался не впервые, но каждое такое событие причиняло ему ощутимую боль и лишний раз напоминало о собственном случае, когда он стоял одной ногой на краю могилы. А ещё подобные происшествия заставляли его вспоминать, ради чего он завязал со всей этой дрянью. Ради жизни.       — Соболезную тебе, — тихо произнёс Кендалл, откинувшись на спинку кресла. Он знал, что Аманда впервые столкнулась с подобным так близко, поэтому мог понять, что она чувствовала сейчас. — Это очень…       — Очень грустно, очень тяжело, очень больно, — перебила его Аманда. — Знаю. Только уже ничего не изменить.       Шмидт помолчал немного и решил, что не будет злиться на неё за эту недоброжелательность и грубость.       — Но можно изменить кое-что другое, — осторожно сказал он, — своё отношение к наркоте. И к последствиям, которые за ней стоят. Да, от этого всего можно получать невероятное удовольствие, но… Расплата своей жизнью — это слишком высокая цена.       Аманда посмотрела на него с ухмылкой. Так обычно ухмыляются, когда слышат нечто очень наивное, не соответствующее жестокой жизненной реальности.       — Это всё никчёмная философия для слабаков, Кенди, — сказала девушка и потянулась вниз, под кресло. Оттуда она извлекла коробочку, а уже из неё достала ещё одну самокрутку. — Ты за любое удовольствие в конце концов расплатишься своей жизнью.       У Шмидта округлились глаза, и он, намереваясь отобрать у девушки эту дурь, резко протянул вперёд руку, но Аманда, к его изумлению, среагировала ещё быстрее и отвела за спину руку, в которой держала сигарету.       — Ты что несёшь? — крикнул он, чувствуя, как злость поднимается у него в груди.       — Правду, которой ты боишься, — так же громко ответила она и щёлкнула зажигалкой, чтобы поджечь самокрутку. — Все дороги ведут в одно место, тебе ли этого не знать? Так зачем жить долго и уныло, если можно наполнить свой мрачный сгусток существования хоть какой-то радостью? Живи быстро, умри молодым, Кенди! Вот и вся философия!       Она затянулась, и на лице её проступило выражение патологического удовольствия, которое она сейчас испытывала. Шмидт смотрел на неё, красный от ярости, и тяжело дышал сквозь сжатые в узкую щёлочку губы.       — Я думал, эти два года мы вместе шли к трезвой жизни, — выдавил он из себя, стараясь не повышать голос и не переходить на маты.       — Да, я тоже так думала. А со временем ты стал одним из этих скучных, унылых и недовольных жизнью мужиков, которые пьют пиво по вечерам и злятся, если кто-то рядом с ними веселится. Я такой жизни не хочу, папуля.       Кендалл встал, чуть не опрокинув кресло, на котором сидел.       — После всего сказанного ты должна понимать одно, — высказал он, холодно глядя на девушку, — я не стану брать трубку, если будешь звонить. И сообщения от тебя тоже читать не буду. И реагировать на твои просьбы о помощи не буду. Никогда.       — А я и не стану просить твоей помощи, — усмехнулась Аманда, сделав кавычки пальцами на слове «помощи». — Лучше себе помоги, Кендалл, свою жизнь спаси!       — Это ты сейчас так говоришь, — с некой жестокостью улыбнулся Шмидт. — А скоро тебе станет плохо. Но я не буду в числе тех, кто придёт на помощь. А зная твоих «друзей», могу сказать, что никто не придёт.       — Да-да, что-то такое я уже слышала. Тебя проводить до ворот?       Ничего не ответив, он повернулся и легко сбежал по ступеням веранды. Ни разу не обернувшись, он покинул двор и с грохотом захлопнул за собой ворота.       Он шагал обратно к своей машине, сжимал кулаки и как никогда отчётливо понимал: это был последний раз, когда он говорил с Амандой Бум-Бум.       — Я тысячу раз говорил, что не люблю эту сраную спаржу, — проворчал Билл Уилсон и дрожавшей рукой отодвинул от себя тарелку, которую перед ним только что поставил сын. — Она уже была на ужин вчера!       Аллен поджал губы и собрал все силы, которые у него остались, чтобы не выпалить что-то грубое в ответ. Да, спаржа и в самом деле была вчера на ужин, потому что вчерашний ужин тоже готовил Аллен. Между прочим, сегодня была очередь Сандры готовить и кормить старика, но она задерживалась в налоговой: сказала, там какие-то заморочки с новой формой декларации и ей, конечно, очень неудобно, но не мог бы Аллен сам сегодня приготовить ужин для Билла? Разумеется, Аллен мог. Сжимая зубы и усмиряя полыхающие внутри эмоции, он добросовестно выполнял по дому всё, чего требовал каждодневный уход за пожилым больным отцом. И там, где мог, Аллен снимал эти обязанности со своей жены. Конечно, он осознавал, что решение поселить Билла у себя они приняли вдвоём, но это всё-таки был его отец. Отчего-то Аллену казалось нечестным взваливать на хрупкие плечи Сандры уход за ним: явно не о такой семейной жизни она мечтала… Поэтому Уилсон-младший терпеливо позволял Сандре «задерживаться» где-нибудь в городе и выкраивать лишние минутки отдыха вдали от старика, пусть даже если эти минуты были непродолжительными.       Да, жизнь с Биллом была не сахар. Старик стал ещё беспомощнее, чем был прежде, и постепенно ему пришлось пересесть в инвалидное кресло. Руки практически перестали его слушаться, сам он мучился метеоризмом, плохим пищеварением и периодическим подёргиванием конечностей и туловища. Осознавать свою беспомощность такому человеку, как Билл Уилсон, было крайне непросто, и именно поэтому всю свою злость из-за собственного бессилия он выливал на Аллена и Сандру. Билл прекрасно осознавал, что был теперь обязан этим людям, что жизнь его целиком и полностью зависела от них, что ближе их двоих у него больше никого не было… Но, тем не менее, скверный характер не позволял старику произнести вслух хотя бы одно слово благодарности. Вместо этого он только без конца ворчал, ругался матом и уверял, что лучше бы сдох в своём собственном доме от болезни и одиночества, чем будет доживать остаток дней на ферме своего тестя в таком унизительном положении.       Сандре и Аллену не оставалось ничего другого, кроме как молча терпеть выходки старика. Иного исхода ситуации — они оба это знали — не существовало. Бывало, вечерами они, измученные и обессиленные, просто лежали в кровати и без слов обменивались теми эмоциями, которые испытывали от поступков и высказываний Билла. Напрямую они ни разу не обсуждали друг с другом поведение мужчины: обоим всё было ясно и без лишних уточнений.       Такая жизнь, разумеется, была далека от того идеала, который они рисовали себе в самом начале их семейной жизни. И сожительство с брюзжащим, вечно недовольным Биллом Уилсоном сделало отношения Аллена и Сандры ещё более неустойчивыми. Этот назревавший кризис оба супруга переживали молча, каждый сам по себе. Сандра — потому что считала, что была не вправе высказывать недовольство по поводу проживания в их доме больного отца мужа. Аллен — потому что в какой-то степени чувствовал себя виноватым и, прекрасно зная, что Сандра злилась на всю эту ситуацию, не хотел лишний раз сыпать ей соль на рану. А замалчивание недовольств, как известно, ни к чему хорошему привести не могло…       — Да, спаржа и вчера была на ужин, — согласился Аллен и упрямо подвинул тарелку ближе к Биллу, — и ты съешь её сегодня так же, как съел в конце концов вчерашнюю. Я не дам тебе ничего другого, потому что доктор велел тебе придерживаться диеты.       — Много знает этот старый чёрт, — небрежно проговорил мужчина, — они все твердят одно и то же. Да ну, к дьяволу эту спаржу! Я от неё завтра весь день пердеть буду.       — Ты от чего угодно будешь пердеть, — устало бросил Аллен, — это не в спарже дело.       — Просто дай мне хоть немного скрасить серость моих последних дней, принеси мне пива и солёный арахис! Я чё, так много прошу?       — Такой ужин твой желудок не переварит.       — Тогда твою хуеву спаржу он тоже не переварит! — повысил голос старик и вдруг столкнул тарелку со спаржей на пол. Он хотел только отодвинуть её, но внезапная судорога заставила руку дёрнуться так резко, что тарелка с грохотом перевернулась на пол. Билл и сам испугался этой внезапности, но, разумеется, сделал вид, что точно так всё и задумывал.       — Да чёрт, Билл! — возмутился Аллен, глядя на спаржу, рассыпавшуюся по полу. Остатки сил покидали его, и он всем сердцем возжелал, чтобы Сандра поскорее вернулась домой. Конечно, она ничем не исправила бы поведение старика, но рядом с ней Аллену было легче терпеть все эти выходки. — Ты ведёшь себя, как маленький ребёнок, да даже похуже самых капризных детей! А знаешь, что? Я не буду ничего поднимать. Проголодаешься — слезешь со своей коляски и будешь жрать с пола, понятно? А не захочешь ползать по полу, следующий приём пищи у тебя будет только завтрашним утром, когда мы с Сандрой проснёмся.       Билл со злостью сузил глаза и сжал зубы. Казалось, ещё немного, и из его ушей, прямо как в старых мультфильмах, повалит пар.       — Ах, ты, пиздюк! Как смеешь говорить такие слова отцу!       Старик замахнулся на сына, но болезнь не дала ему ни малейшего шанса осуществить намерение. Руки его были слишком слабы, движения — слишком замедленны. Аллен увидел, что хотел сделать отец, и отошёл от него на пару шагов.       — Ты собирался ударить меня? — изумлённо спросил парень, неотрывно глядя на мужчину. — Ха! Только годы уже не те, Билл. Наслаждайся заслуженной старостью: теперь в тебе нет прежней силы, а я теперь не маленький мальчик. Я больше не дам себя в обиду.       Билл молча отвёл взгляд. Он ощущал целую гамму чувств, которые не смог бы верно охарактеризовать. Возможно, среди вороха переживаемых им эмоций был даже стыд (но это не точно).       Аллен откатил инвалидное кресло отца от кухонного стола, развернул, а затем склонился над стариком, уперевшись ладонями обеих рук в ручки кресла. Парень в упор смотрел в глаза пожилому отцу, а тот, напротив, даже не смотрел на него.       — Может, ты этого ещё не понял, — медленно и негромко начал Аллен, — но мы с тобой поменялись местами. Теперь ты в роли беспомощного ягнёнка, а я — в роли хищника, который может позволить себе всё, что угодно. Только я и в мыслях не допускаю возможность как-то воспользоваться своим положением. Я ни за что не опущусь до твоего уровня: не стану бить беспомощное существо, не стану над тобой издеваться, хотя ты всего этого в полной мере заслуживаешь… Это — главное отличие между мной и тобой. И я им очень горжусь, если тебе интересно знать.       Билл по-прежнему смотрел в сторону. Голова его тряслась из-за болезни, но казалось, что он просто качал головой, словно отрицая всё то, о чём толковал его сын.       Сердце Аллена вдруг сдавила жалость к этому человеку. Он был жалок, никчёмен, чёрств, груб, но всё-таки… Всё-таки это был его отец. И Аллен безумно ненавидел в себе эту полную противоречий любовь к отцу.       Парень придвинул кресло Билла обратно к обеденному столу. Затем Аллен молча поднял тарелку, собрал спаржу, промыл её под водой и снова слегка обжарил на сковороде. После этого в такой же тишине спаржа была подана на стол. А уже через несколько минут Билл смиренно захрустел одной из палочек спаржи.       Стараясь скрыть невольно выступившую улыбку, Аллен отвернулся от отца и принялся нарезать мясо для собак. В процессе он размышлял только о произошедшем разговоре. Мысленно он благодарил все обстоятельства, которые задержали Сандру в налоговой и по причине которых она не стала свидетельницей произошедшей тут сцены. А ещё его очень интересовал вопрос, что почувствовал Билл после того, как услышал от сына все эти слова. Стало ли ему хотя бы чуточку стыдно? Признал ли он, что вёл себя неправильно? Наконец, сдавило ли его сердце жалостью от воспоминаний о маленьком мальчике из далёкого прошлого, который закрывал руками голову, защищаясь тем самым от ударов, и безутешно рыдал, зовя свою рано ушедшую мать?..       Буквально через десять минут после случившегося в кухне домой вернулась Сандра. Выглядела она так, будто провела день в каком-нибудь СПА-салоне: она казалась посвежевшей, отдохнувшей и даже улыбалась, а за весь вчерашний вечер девушка не одарила мужа ни одной улыбкой. Поэтому Аллен, видя, как сегодня преобразилась его любимая, сам преисполнился энергией и радостно встретил её.       — Ещё раз извини, что задержалась, — сказала Сандра, раздевшись и войдя на кухню, — я не думала, что это растянется на несколько часов, иначе приготовила бы ужин заранее…       — Ничего, любимая, — тепло улыбнулся Аллен, — мы уже поужинали, всё прошло без проблем.       Он принял решение не рассказывать жене о капризах Билла по поводу спаржи и его попытке ударить сына. Сандре вовсе незачем было знать об этом…       — Да? Ну, хорошо. Значит, завтра и послезавтра ужин с меня. А что у нас сегодня вкусненького?       После того, как Сандра поела, они вместе искупали Билла. Аллен обычно брал на себя все малоприятные действия этого процесса, а Сандра была ответственна за мытьё головы, чистку ушей, подстригание ногтей и прочие процедуры. Во время купания старик не оставлял своё брюзжание и без конца раздавал советы по поводу того, как именно нужно было его мыть. А в самый первый день своего пребывания тут, когда Аллен готовился приступить к омовению полового члена, Билл в свойственной ему манере усмехнулся и спросил: «Что застыл, парень? Небось таких больших концов ты никогда в жизни не видывал! А если бы ты увидел его, когда мне было тридцать, то охренел бы ещё больше и до конца своих дней не решился бы никому показывать свою свистульку!» Аллен и Сандра после этого переглянулись и еле сдержали смех, так и рвавшийся наружу. Аллен успел заметить, что жена ни разу не опустила взгляда и даже старательно отводила его, если голый Билл поворачивался к ней лицом.       За ванными процедурами следовал сон: Билла переодевали в пижаму и укладывали спать. Старика поселили на первом этаже, во-первых, для того чтобы облегчить себе и ему передвижение по дому в инвалидном кресле, а во-вторых, для того чтобы выстроить для себя личное пространство хотя бы на втором этаже. Лестница была непреодолимым препятствием для Билла, а потому второй этаж находился в полном распоряжении Аллена и Сандры.       — Фух, ещё один день за спиной, — выдохнул Уилсон-младший, упав на кровать и раскинув в стороны руки и ноги. — Я думал, он никогда не закончится.       — Я тоже, — отозвалась Сандра, подойдя к комоду и выдвинув верхний ящик. — Хотя у меня он, очевидно, прошёл несколько спокойнее, чем у тебя, но всё же…       Сандра принялась переодеваться в домашнюю одежду и параллельно рассказывать о том, как прошла её поездка в налоговую. Аллен лёг на бок и, подперев голову одной рукой, с лёгкой улыбкой уставился на жену. Его одолевала усталость от ухода за Биллом и работы на ферме, на которую по-прежнему уходила значительная часть времени, поэтому под конец дня он уже с трудом мог держать глаза открытыми. Но Аллен всё же старался удержать рассеивающееся внимание, чтобы выслушать Сандру.       — Да, солнышко, трудный у нас был день, — проговорил он по окончании рассказа супруги. Потом он подавил зевоту, чтобы казаться бодрее, и протянул вперёд руку. — Поэтому идите сюда, фрау Сандра, я покажу вам, как умею расслабляться!       — Только после того, как я приму душ, — улыбнулась девушка, коснувшись лишь пальцев Аллена. — Я быстро.       Звук затворившейся за Сандрой двери в ванную Аллен услышал уже словно во сне. Он снова лёг на спину и широко открытыми глазами уставился на потолок, полагая, что это не даст ему уснуть. Но звук льющейся воды, доносившийся из ванной, понемногу убаюкивал его, поэтому глаза Аллена закрылись сами по себе уже через две минуты.       В это время за стенкой Сандра сидела на краю ванной, а за её спиной из крана бежала вода. Она не собиралась принимать душ. Уход в ванную был лишь предлогом: она знала, что Аллен быстро уснёт в ожидании, а значит, ей не надо будет выдумывать очередной повод отказаться от секса и, что ещё лучше, не придётся предлагать заменить секс быстрыми оральными ласками, от которых ей уже становилось тошно. Подумать только! Сказал бы ей кто-нибудь два года назад, что она будет всеми силами избегать близости с Алленом — её родным, прекрасным, любимым Алленом, — ни за что в жизни она бы этому не поверила…       Сандра и сама не знала, в чём была конкретная причина, но её тело упрямо сопротивлялось и не хотело даваться Аллену. Вероятно, тут был целый комплекс проблем: мелкие разногласия по поводу и без, ревность Сандры (зачастую безосновательная), тот злополучный разговор о детях и, наконец, переезд Билла… Всё это копилось и оседало на сердце Сандры не один месяц, а в итоге вылилось в длительное отсутствие близости, на которое уже начал жаловаться обычно терпеливый Аллен. На выяснение отношений у Сандры не находилось сил, поэтому иногда, чтобы отделаться от мужа хотя бы на несколько дней, она делала «минет на ночь» — именно так с горькой усмешкой она мысленно это называла. Как прочитать сказку ребёнку перед сном, чтобы он быстрее уснул.       Это было ужасно и неблагоразумно, но Сандра почему-то не спешила это изменить. Почему? Ответа на вопрос не находилось. Возможно, было в этом что-то саморазрушительное, словно девушка хотела посмотреть, насколько далеко всё это может зайти и во что в итоге выльется... Но, вероятнее всего, её действия (или бездействия) можно было обосновать страхом. Ей страшно было вслух сказать о том, что она чувствовала в последнее время, а ещё страшнее было потерять из-за этого Аллена. Именно поэтому в её жизни всё складывалось так, как складывалось.       Сандра взяла телефон и посмотрела на время. В Нью-Йорке был уже третий час ночи. Наверняка он спал и ничего не написал в ответ, но вдруг, вдруг…       Она открыла приложение, которое скачала совсем недавно, и с замиранием сердца посмотрела в левый нижний угол экрана, на иконку в виде конверта. Страница обновилась, и над конвертом появилась синяя точка — сигнал о том, что у Сандры были новые сообщения.       Сердце отчего-то быстро забилось. Она открыла вкладку с сообщениями и затаила дыхание. Да, это было от него!       «Неа, я только что закончил работу и закрыл ноутбук. А ты?»       Сандра улыбнулась, и взгляд её скользнул выше, к сообщению, которое она написала ему около двух часов назад, выйдя из налоговой: «Спишь?»       «Я тоже нет. Но уже переоделась в пижаму и готовлюсь идти спать».       Отправив сообщение, девушка посмотрела на себя в зеркало. Отражение глядело на неё будто осуждающе, поэтому она отвела взгляд и переключилась на белое махровое полотенце, висевшее на электронной сушилке. Там внизу было небольшое пятнышко, надо бы не забыть завтра постирать…       Звук уведомления, раздавшийся довольно внезапно, заставил Сандру вздрогнуть и поставить телефон на беззвучный режим. Не хватало ещё разбудить мужа.       «Какое удачное совпадение, я тоже уже переоделся в пижаму! Да ладно, шучу, я и работал в ней. Какого она у тебя цвета?»       «Белого», — был короткий ответ.       «А у меня синяя», — последовало за ним такое же короткое сообщение.       Сандра вздохнула и уже собралась написать «Спокойной ночи», как увидела новое сообщение:       «Правда, мне интереснее думать, что ты спишь вообще без неё».       Щёки девушки запылали. Она отложила телефон на тумбочку и прижала руку к губам, которые невольно расплылись в улыбке.       Она, как подросток, долго думала, что ответить на это. В конце концов Сандра быстро набрала: «Если ты и вправду об этом думаешь, то пусть тебе это приснится», — и принялась чистить зубы.       Она не знала, как звали человека, с которым она общалась, не знала, как он выглядел. Всё, что ей о нём было известно, это то, что он жил в Нью-Йорке и работал где-то в IT-индустрии. А ему о себе она рассказала лишь то, что живёт в Калифорнии и любит животных.       Так что для неё он был мистером Нью-Йорк, а она для него — мисс Калифорнией.       Они познакомились около недели назад в одном приложении, где можно было обмениваться анонимными сообщениями. Сандра ничего намеренно там не искала: просто зашла ради интереса, чтобы нескучно провести вечер. В итоге ей посчастливилось начать общение с мистером Нью-Йорк, и они около двух часов говорили обо всём, что только приходило им в голову. На эти два часа Сандра словно выпала из реальности, и ей казалось, что она нашла себе собеседника для души.       И до сегодняшнего вечера их общение даже не намекало на флирт или что-то подобное. Последнее полученное сообщение от мистера Нью-Йорк было для Сандры неожиданным и вместе с тем… вполне ожидаемым.       Она не считала их общение изменой. Боже упаси, у неё и в мыслях не было предавать доверие самого близкого человека! Но было в этих обстоятельствах два смущающих её фактора: во-первых, она скрывала от мужа свою переписку с мистером Нью-Йорк, а во-вторых, нередко предпочитала близости с мужем короткие, но такие славные минуты общения с человеком, который жил на другом конце страны и которого она, в сущности, не знала…       Разумеется, ей не нравилось то, что мистер Нью-Йорк заставлял её чувствовать, но она не спешила прерывать общение с ним. Это был уже узнаваемый паттерн её поведения: она осознавала, что тонула, но не предпринимала ни единой попытки спасти себя.       Закончив с чисткой зубов, Сандра ещё раз заглянула в приложение. Её уже ждало новое сообщение.       «Боюсь, если я буду больше об этом думать, уснуть мне не удастся».       Губ Сандры снова коснулась лёгкая улыбка. Она не стала ничего отвечать, вышла из приложения и отключилась от вай-фая. Девушка выключила воду, погасила свет и тихо выглянула из ванной. Аллен лежал на спине и размеренно похрапывал — всё-таки успел уснуть.       Сандра с заметным облегчением вышла из ванной, порхнула к кровати и тихонько легла на свою половину. Когда Аллен проснётся, он подумает, что это она его не дождалась, и наверняка не будет сильно негодовать. А если будет… Что ж. У Сандры есть кое-какое средство, чтобы ненадолго его утешить.       В это же время на другом конце города шторы в окне на двенадцатом этаже одного из отелей Лос-Анджелеса плотно задвинулись, и в почти полной темноте, которая воцарилась в номере, прозвучал спокойный, почти вибрирующий мужской голос:       — Нальём вина, чтобы немного расслабиться?       Джеймс Маслоу с трудом сглотнул слюну и молча кивнул в ответ, но потом опомнился, что Дракон, вероятно, не разглядел его кивка в темноте, и поэтому ответил вслух:       — Да.       А Джеймсу действительно необходимо было немного расслабиться. Хотя сегодня ночью должно было произойти то, чего он так сильно хотел ещё с момента первой встречи с Драконом, всё же тело Джеймса было напряжено от волнения. Оно не расслабилось после первого бокала вина, не расслабилось после нежного голоса Дракона, убеждавшего его, что переживать совершенно не о чем. Мышцы Маслоу всё ещё были в напряжении, когда Дракон забрал из рук Джеймса бокал, одновременно мягко и настойчиво притянул к себе и поцеловал. Расслабления он не почувствовал и в тот момент, когда Дракон после продолжительного горячего поцелуя взял руку Джеймса и положил её прямо на свой член, уже достаточно окрепший и чётко выделявшийся под серыми джинсами. От этого действия Джеймса почему-то бросило в жар, и тело его сковало ещё большее напряжение.       — Сейчас, — с шумным выдохом прошептал Маслоу, оттолкнув Дракона, и сам слегка отстранился, — сейчас, дай мне минуту…       Дракон хмуро взглянул на партнёра, а потом с виноватым видом прижал руку ко лбу.       — Прости, я, наверное, слишком давлю на тебя…       — Нет, — поспешил заверить его Джеймс, — нет, я ведь сам согласился встретиться с тобой сегодня здесь, просто… Извини, всё это довольно непривычно для меня… Сейчас, мне просто нужно немного настроиться.       Дракон встал, подошёл к столу и вновь наполнил бокалы вином. Затем он взял бокалы, вернулся к кровати и протянул один из них Джеймсу.       — Ничего, — произнёс он с лёгкой улыбкой, — давай ещё выпьем. Если хочешь, можем не делать это именно сегодня. Просто поговорим, и всё.       Маслоу немного успокоило это предложение. Он и сам не знал, почему реальная возможность провести ночь с Драконом так напугала его в самый ответственный момент, ведь всё время до этого он только и делал, что мечтал уединиться с этим парнем в укромном месте и позволить своему телу делать всё, что до этого ему делать запрещалось… Видимо, психологически он ещё не успел подготовить себя к подобного рода занятиям. Значит, стоило просто отключить голову и отдать всю власть в управлении собой телу: точно так, как было в его последнюю сессию в «Бора-Бора».       — В прошлую нашу встречу я был не так уж словоохотлив, да? — спросил Дракон со слабой улыбкой на губах. — Наверное, у тебя сложилось впечатление, что говорил я не мало, а в сущности, ты ничего обо мне и не узнал. В первые встречи я обычно не сильно распространяюсь о себе, но теперь никуда от тебя не денусь. Тем более, я уже начинаю пьянеть от вина.       Парни обменялись улыбками, затем звонко чокнулись бокалами и ещё немного выпили.       — Я знал, что я гей, ещё с малых лет, — начал Дракон, уставившись куда-то перед собой блестящими глазами, — но я рос в не самом благополучном районе Беркли. И там, как можно, догадываться, меня могли бы убить, если бы узнали, какой я ориентации. И мне ничего не оставалось делать, кроме как подстроиться под среду. Я начал лепить из себя альфа-самца, готового снести башку первому попавшемуся парню, который хоть в чём-то не соответствует моим представлениям о мужественности... И долгие-долгие годы у меня получалось поддерживать этот образ. По крайней мере, мне сейчас так кажется. Парни из моего окружения меня уважали, девчонки проходу не давали и на шею вешались: правду говорят, что они западают на всяких мудаков вроде меня…       — Эй, зачем ты так о себе? — перебил его Джеймс, глаза которого тоже уже пьяно заблестели.       — …вроде прежнего меня, — поправил сам себя Дракон. — Поверь, Джеймс, в подростковые и ранние взрослые годы я не отличался примерным поведением. И я клянусь: я не горжусь тем, что делал.       Дракон ненадолго замолчал, словно погрузился в воспоминания о поступках прошлого себя. Джеймс не торопил его с продолжением исповеди и молча глядел на собеседника. Мысленно он вдруг задался вопросом: а сколько Дракону лет? До настоящего момента Маслоу даже не задумывался над этим… Да и, в конце концов, был ли возраст Дракона так важен? Ведь Джеймс не знал даже его имени…       — Я уже сбился со счёту, сколько парней в те года избил я и мои ребята, — изменившимся голосом продолжал Дракон, — удивляюсь, как мы такими темпами не убили никого.       — За что избивали?       — А за всё, к чему душа не лежала. У кого-то, как нам казалось, была слишком женственная походка. У кого-то — слишком длинные пидорские ресницы. А бывало ещё, что мы специально выслеживали геев и преподавали им «урок», пытались наставить на путь истинный…       Джеймс с сожалением приподнял брови. Он попытался представить, чтó в душе переживал Дракон-подросток, который прекрасно осознавал свою ориентацию, но в то же время вынужден был скрывать её и издеваться над открыто признавшимися парнями. А ещё мимолётно Джеймс подумал: как же хорошо, что сам он осознал свою бисексуальность в зрелом возрасте и все эти потенциально возможные подростковые драмы обошли его стороной.       — Зато в нашем районе каждый знал, что с нами шутки плохи, — продолжил Дракон, — это давало определённые… привилегии. Что говорить! Быть грубым и жестоким было легко и даже забавно. Очень многие вещи доставались мне без всяких усилий. В том числе и девушки.       — Девушки? — переспросил Джеймс с лёгким недоумением. — Но ты же…       — Да, несколько минут назад я сказал, что осознал свою ориентацию с малых лет, а теперь говорю, что девушки мне легко доставались. Звучит нелепо. Но видишь ли… Не реагировать на внимание девушек было бы странно, даже подозрительно. Моё окружение только за это могло бы заподозрить во мне пидора. Уф, ужасное слово, меня до сих пор передёргивает, когда я произношу или слышу его…       — Ты можешь не рассказывать, если это тяжело, — предложил Маслоу, но мысленно взмолился, чтобы собеседник продолжил.       — Нет, всё в порядке. Я вроде как уже пережил всё это.       Дракон потянулся к столу, взял с тарелки кусочек сыра и протянул его Джеймсу. Тот лишь надкусил сыр, а оставшийся кусочек Дракон закинул в рот. Всё это происходило в полном молчании, при этом парни не сводили друг с друга глаз.       — Я не нежничал с ними, — сказал Дракон, пережёвывая сыр. — Потому что нежность — не то качество, которым может похвастаться настоящий мужик, ведь так? Но была одна большая проблема: у меня на девушек просто не вставал.       — Оу, — с сочувствием улыбнулся Джеймс. Странно было думать в таком ключе о Драконе, который, казалось, возбуждался уже даже от одного долгого взгляда на Джеймса.       — Да, надо было принять меры, чтобы поддержать образ альфа-самца и террориста-ёбыря, и я начал принимать силденафил.       — Виагру?       — Ага. Из-за неё появились проблемы со сном, зрением и пищеварением, но я сам выбрал такую плату. Мне казалось, что это меньшее из двух зол.       Дракон опустил взгляд и, уставившись на одну точку в полу, надолго замолчал.       — То есть в родном городе, — осторожно начал Маслоу, — опыта отношений с парнем у тебя не было?       — Отношений — нет. Но пару раз было такое, что я не мог сдержать свой юношеский порыв и проводил ночь с незнакомцем… Это было довольно опасно, поэтому совсем скоро я завязал с этим. И после выпуска из школы понял, что из этого города надо выбираться.       — В Лос-Анджелес?       — Да, именно сюда. Почему-то мне ещё с детства казалось, что в этом городе царит атмосферы свободы и вседозволенности. Я считал, что приеду сюда и наконец смогу открыться, показать себя миру именно таким, какой я есть.       — Так в итоге и случилось?       — Вероятно… — уклончиво ответил Дракон. — Сначала я думал, что Лос-Анджелес в конец развратил меня, а позже понял, что он просто позволил проявиться одной из сторон моей личности в полной мере.       Поймав вопросительный взгляд Джеймса, он пояснил:       — Сексуальной одержимости. Наверное, этот зверь всегда сидел где-то внутри меня, а мой переезд в Эл-Эй разбудил его и выпустил на свободу. Здесь я как одержимый начал заниматься беспорядочным сексом, обретал случайные связи и с молодыми парнями, и с мужчинами в возрасте, даже успел побыть в отношениях длиною в целый год. Не знаю, стоит ли резко и плохо говорить об этой моей одержимости, ведь в конце концов она привела меня в «Бора-Бора» и позволила нашей с тобой встрече случиться…       По телу Джеймса пробежала дрожь. Он вспомнил подробности той ночи, когда они с Драконом впервые встретились.       — Нет, ничего плохого в этом нет, — поспешил поддержать собеседника Маслоу. — Люди вообще привыкли плохо думать о сексе и приравнивать любые предпочтения к извращениям…       — Хорошо, если это действительно твои мысли, — слабо улыбнулся Дракон, внимательно рассматривая Джеймса, — а то я до сегодняшней ночи всё время опасался, что моя настойчивость и неконтролируемое физическое влечение отпугнут тебя.       — Я ведь сегодня здесь. Значит, не отпугнули.       — Значит, не отпугнули, — с уже более широкой улыбкой повторил Дракон. — Я всегда имею в виду, что это твой первый опыт, и потому как могу держу себя в руках. Но если бы не моя натренированная выдержка…       Заметив несколько смущённый взгляд Джеймса, Дракон поспешил добавить:       — Если что, я не повёрнут исключительно на физиологии. И серьёзность чувств мне тоже важна. А к тебе, Джеймс, я испытываю нечто такое, чего не испытывал уже очень давно…       Дракон этого не знал, но для Маслоу серьёзность их непонятных отношений была чем-то более страшным, чем простые и понятные отношения, завязанные исключительно на физиологии. Говорить вслух о своих страхах Джеймс не стал. Вместо этого он сделал ещё глоток вина и признался:       — Честно говоря, я до сих пор не рассказал своим друзьям о тебе.       — Я и не жду этого. Очевидно, для такого знакомства им нужно как-то меня представить…       Джеймс уловил в этой фразе тонкий намёк и даже приглашение к тому, чтобы уяснить, какие отношения связывали их двоих и кем они друг другу приходились. Поэтому Маслоу, благодаря вину ощутив в себе достаточно смелости, впервые сам приблизился к Дракону и поцеловал его.       — Пока я хочу, чтобы ты побыл моей маленькой тайной, — сбивчивым шёпотом произнёс Джеймс.       Дракон улыбнулся, надавил на его плечи, и они, снова соединив губы в жарком поцелуе, медленно легли на кровать.       Интуиция Маслоу подсказывала ему, что Дракон рассказал далеко не всю правду о себе. Но в эту ночь правда Джеймса нисколько не интересовала.