Here I am standing, darkness all around Thinking of past Taken my last breath The air is cold as ice No one close to hear my voice Did not leave me with a choice Heaven will you wait for me?
Голос у него оказался чуть выше, чем у Йоакима и не такой сильный, но поразительно эмоциональный. Он захватывал, передавал в оттенках интонаций огромную гамму чувств, заставлял проникнуться ими и Йоке тоже не удержался. Подхватил знакомую песню, похоже, одну из их собственных, и запел, в этот раз уже в полный голос.Will I find a way? Will I find a place? Will I find a way? Will I find a place? Will you let me go in peace? Will I find a way to the other side?
Я продрала глаза и уставилась на них. Песня была чертовски о них, может, сложили они ее в других обстоятельствах, но сейчас она звучала совершенно особенно. Яростно и отчаянно — голосом Йоакима, устало и щемяще — в устах Пэра. Он играл, слегка покачивая головой, движения его красивых, аккуратных рук завораживали, он весь проникся песней, отдался ей и в ней пытался выплеснуть все, что наболело в душе. Закрыв глаза, он продолжил после проигрыша…Sad are memories from the life I lived Cannot go on Cannot go further It has to end right here For the things that I have done All the girls I lost and won Let me rest in peace at last.
Йоке молчал, все так же улыбаясь и ожидая припева, хитро поглядывая на Бункера, который тоже глядел на них не отрываясь и нервно шевеля пальцами, будто тоже перебирал струны гитары. На припеве он снова присоединился — вдвоем они органично дополняли друг друга. Мелодия развернулась, взвилась вверх к пику напряженности эмоций и Пэр уже играя, встряхивал головой, разметав по плечам волосы — это выглядело красиво (теперь понятно, чего он так противился предложению их обрезать), раскачивался и отбивал ногой по полу ритм, а потом, затаив дыхание и закусив губу разразился сложным, печально-торжественным соло. Бункер с обалделой усмешкой смотрел на них, Йоке тоже, прикрыв глаза, ждал своего момента, и когда Пэр закончил — они снова запели на два голоса, заканчивая песню грозным крещендо.Hear them whisper, calling out my name The sentence is set, the hammer has fallen I have paid the price Sad to realize, too late Death was meant to be my fate All this pain will follow me Will I find a way? Will I find a place? Will you let me go in peace? Leave behind those dark days Now I ask again will you hear my cries? Then you realize why, oh why I must find a way to the other side
Я успела только заметить, что движения у Пэра стали заметно дерганными, а у Йоке с лица слетела усмешка, и он с тревогой поглядывал на него. Тот не открывал глаз, и, хотя голос его не подводил, казалось, что он вот-вот сорвется. Бункер тоже стал шевелить губами, повторяя слова, и до меня дошло, что все эта зараза понимает. Высказать эту мысль я не успела — во весь голос мои шведы почти выкрикнули последние строчки песни и мелодия оборвалась. Вибрирующий отзвук повис в маленьком подземелье. — Дэто было круто! — Тараща и без того огромные глазищи и улыбаясь, выдохнул Бункер. — Только сильно…обречево? — Обреченно, — поправила его я. — Им здесь в отличие от тебя не нравится. Не понимая, о чем мы говорим, Пэр и Йоке напряженно смотрели то на меня, то на сталкера, потом он махнул рукой и пророкотал: — Det var bra, men inte dags att vara ledsen! Bättre dricka lite mer! *5 — И снова потянулся к бутылке. Попаданцы выдохнули и рассмеялись, соглашаясь, взяли кружки, протянули их сталкеру, тот быстро их наполнил чуть не на половину, налил себе, хотел было и мне тоже, но я убрала кружку. С меня уже точно хватит. Я была и так пьяной, как снорк, к тому же меня снова куда-то сносило мыслями. В этот раз в Йоке и Пэре я увидела совершенно других людей: тех, чужих, которые жили в далекой Швеции, играли и пели песни, пили и радовались жизни, а не месили грязь на болотах Зоны отчуждения. Живых, воодушевленных, открытых. У Пэра на щеках проступил румянец, глаза блестели, Йоке тоже оживился и яркая улыбка снова прочно поселилась на его лице — неужели им настолько нравится это все? Неужели просто игра на гитаре и песни способны перебить весь страх и отчаяние, загнать его на задний план или просто пережечь все это в яркое соло и сделать их такими счастливыми? Не те животные потребности, что чаще здесь воспринимаются за радости жизни — жратва, теплое тихое убежище, сухая одежда и сон, а что-то более возвышенное? Песни… Неужели в мире есть такие люди? Получается, что есть. В рот мне аномалию, как же я одичала… Я зависла окончательно, запутавшись в мыслях, и рожа у меня похоже была крайне глупая, потому что Бункер, указав на меня пальцем, что-то со смехом в голосе произнес, а когда оба моих попаданца повернулись ко мне -быстро переполз на свой лежак из ящиков, отодвинул край одеяла на стене и из ниши за ним вынул какой-то большой продолговатый предмет, завернутый в мягкую материю. — Это что? — Спросил у Пэра Йоаким, указывая на сверток, но тот еще не смотрел туда, а спрашивал взглядом у меня, что я думаю об их песне. Я кивнула и подняла кулак с оттопыренным большим пальцем, от чего он улыбнулся мне. Тепло так, но тут же его отвлек свист Йоке. Бункер развернул свою штуковину и показал всем нам — то был странный предмет: прямоугольное, с закругленными краями, длинное с неким подобием высокой ручки и большими колками, узорными отверстиями в передней поверхности деки — если она могла так называться. На нем было всего три струны, и ко всему этому прилагался странный кривой смычок. Я непонимающе глянула на Бункера — он гаденько ухмылялся. — Tagelharpa? Varifrån? * 6 — Озадаченно почесывая уже заросшую с боков голову, Йоаким со знанием дела что-то спросил у Бункера, а тот горделиво выпятил грудь и ткнул в нее пальцем. Сам сделал, конечно. Чертов сталкер, но как? Как он все это мастерит на коленке? Хотя…в глубоких нишах в стенах его убежища снорк его знает что запрятано. А еще… если он и остался человеком, то точно продал душу Зоне за то, чтобы уметь все это. Я хотела высказать это, но всем уже было не до меня. Жадный Пэр снова потянул руки к странному инструменту, не переставая что-то расспрашивать, но в этот раз Бункер не стал делиться. Сцапал свою прелесть, пристроил на коленях, хитро щурясь и качая головой. Точно уже не отдаст. Поняв это, длинноволосый швед смирился и вздохнул, а Йоаким, похоже, попросил сыграть что-то, на что Бункер усмехнулся уже как обожравшаяся химера. Взял в руку кривой смычок и задрал его вверх, мол, учитесь, как надо, коснулся темных толстых струн, свитых, кажется, из волос местного подобия лошадей. Я вздрогнула от раздавшегося звука: низкий, тягучий и мощный, как голос хозяина инструмента, он задрожал сперва на одной ноте, а затем порывом северного, холодного и сырого ветра в бетонный коробок старого бомбоубежища хлынула характерная скандинавская мелодия: сначала медленная и вязкая, она постепенно стала ускоряться. Бункер запрокинул голову, зажмурил глаза и погрузился в нее с головой, движения его рук были легкими и уверенными. Меня поразило как он почти нежно придерживал рамку? этой своей странной штуковины, как растопыривая длинные изящные как для сталкера пальцы, мягко касался струн, придерживая их, от чего звучание этой странной и, похоже, древней варяжской лиры изменялось. Йоке узнал мелодию первым, подхватил, отбивая ритм ладонями на краю стола. Через пару мгновений, которые он просидел, мучительно вспоминая песню, подключился и Пэр. Взял гитару, сначала немного неуверенно, но потом как-то незаметно влился в мотив. Странное дело и ее звучание не перебило аутентичного звучания игрушки Бункера, что случилось бы, звучи эта гитара как положено звонче. С меня аж хмель отчасти слетел, я пораженно смотрела на них, но не могла ничего сказать. Раскрывшиеся передо мой во всей своей красе, трое скандинавов, похоже, были ближе друг другу, чем сами о том думали. И Бункер этот — вряд ли в былой жизни он был просто военным. Кто его знает. Он не дал мне додумать, запел.Se och beskåda hur fanornas prakt i facklornas flammande ljus Får hjärtan att brinna och slå i takt i kamplust, mjödstänk och rus! Se främst ibland likar en gudars son en ättling av snöstorm och frost Förlikad med ödet att ha livet till låns blott så länge eggen ej vittrar av rost När gryningen blöder de kämpa som bröder och solen är röd liksom blod
Его низкий сильный голос органично вплелся в суровую и по-своему красивую мелодию севера, Йоаким, не уступая ему, подхватил — его более богатый тембр привнес мелодичности и только голос Пэра, который тоже запел, отдалился, стал фоном, оттеняющим основную фигуру и придающим ей объем.Liksom Sigfrid på Fafners mark bland faror, ofärd och svek Håller han anden och kroppen stark uti ärnadens blodiga lek Och var gång han kallas av krigets vind med segel mot flammande färd han stryker med ömhet sin kvinnas kind men med järnhand han greppar sitt svärd Vargtimman slagen Framåt — mot ära och död!
Они пели на шведском, я нифига не понимала, но это было поразительно: дрожащие отсветы огненных артефактов, тепло, полумрак и эта песня — я будто перенеслась в иной мир — древний, грозный и красивый. Йоаким разводил руками, что-то показывая в коротких жестах — кажется, ему катастрофически не хватало микрофона, и пел, бросая взгляды то на Бункера, то на Пэра, который уже откровенно тряс головой щурился и широко улыбался, от чего заросшее бородищей лицо его стало похожим на морду крайне довольной выдры. Бункер же изменился до неузнаваемости. Откинул со лба лезущие в глаза волосы, открывая лицо, на котором тоже обозначился хмельной румянец; взгляд его светлых глаз потеплел, стал открытым и чистым, незамутненным извечной подозрительностью. Он даже улыбался. Не щерился, как химера, а именно улыбался: довольно и легко.I venerna svallar hans ädla blod han räds ej att offra sitt liv Hans hjärta är fyllt utav hjältemod på väg mot en ny offensiv För den som vill vandra i hjältars spår han gör vad han måste och kan han viker ej bakåt, han står där han står för att få falla och dö som en man Med blod står det skrivet att dåden i livet blir andens slutgiltiga dom
Он пел и не отрывал глаз от своих гостей, а в какой-то миг глянул на меня так, будто хотел к душе прикоснуться. Мягче, чем к струнам своей тальхарпы и теплее, чем к застуженной и ноющей старой ране. Он был благодарен за возможность спеть с тем, кто понмает, о чем эта песня.Av de fallande eklöven segerkrönt utan fruktan han tampas i strid All den ära hans dåd har rönt skall erinras i evinnerlig tid En hjältes väg är en snårig stig som få finner slutet utav den går genom blod, genom eld och krig och leder till hjältarnas grav Han ser inte bakåt, han ser inte framåt han begynner sitt sista anfall se vanmakten faller, valkyrior kaller han dräper — på väg mot Valhall! En hjälte på väg mot Valhall!
— Нет! Никому еще не надо в Валгаллу! — От чего-то запаниковала я, разобрав последние строчки из песни. Первым расхохотался Бункер, что-то сказал попаданцам и они тоже заржали, глядя на меня. — Никто туда и не собирается! — Обратился ко мне Пэр, не выпуская гитары из рук — лицо его сияло. — Наоборот. Мы живы и споем еще! — Он схватил кружку с недопитым джином и поднял вверх. — Скол! — Почти выкрикнул. — Скол! — Поддержали его Йоке с Бункером и они снова треснулись железными посудинами и выпили все, что в них осталось. Бункер еще перевернул вверх дном и потряс свою. Кажется, это было только началом, и продолжение обещало быть еще более буйным. Я подозрительно посмотрела на стол — одна бутылка уже кончилась, в другой было чуть меньше половины — надо было их как-то остановить, потому что нам еще нужно было идти, пусть и не сегодня уже, но пьяным и похмельным в Зоне нечего делать. В попытке образумить вошедших в раж шведов, я обратилась к своим попаданцам, на что Йоаким только посмотрел на меня с умоляющим выражением на лице, а Пэр, отодвинув в сторону бутылки, спокойно сказал: — Мы больше не будет. Только еще пара песен. — Он тоже немного путался в словах, и отчаянно пытался смотреть на меня твердо, но глаза у него блестели и разъезжались в стороны, а дыхание было глубоким и частым. Мне захотелось залезть под стол, ко всем тем примочкам Бункера, которые он там прятал и тоже спрятаться, чтобы в порыве страсти эти трое меня случайно не прибили. И тушкану было понятно, что никто из них не собирался останавливаться на достигнутом, а значит, поход наш откладывается на непонятный срок, и дай Зона, чтобы все мы выползли из этой берлоги живыми-невредимыми. В подтверждение моих мыслей, Бункер хмыкнул и налил всем еще, но выпить никто не успел, потому что Йоаким обратился, похоже, с названием очередной песни, напел мелодию. Сталкер почесал лохматую макушку, вспоминая слова, потом кивнул и снова взял в руки свой инструмент. Как я и подозревала — одной песней не обошлось. Они пели много, между песнями о чем-то говорили, пили и смеялись. Йоаким рассказывал истории из их жизни в турах, а Пэр изрядно заплетающимся языком переводил мне самые смачные моменты. Я узнала от него о том, как у Йоке на сцене штаны треснули, как его, Пэра, пытались посадить в огромную стиральную машину, как Йоке их ритм-гитариста на сцене пытался защекотать, а тот ему отомстил и сбил с ног, когда тот пел, а потом еще сел сверху и тоже стал щекотать, и еще несколько подобных приколов, но потом мелкий швед устал это все переводить и вскоре обо мне снова забыли. Я сидела, наблюдая за ними, крошила галеты на маленькие кусочки и ела их, чтобы хоть чем занять свои осоловелые мозги и не заснуть — в сложившейся обстановке это было небезопасно. В какой-то момент Бункер вроде сник и помрачнел — похоже, действительно, он жил там, дома подобной жизнью и теперь, вспомнив ее снова, острее ощутил то, что уже не сможет к ней вернуться. Тогда он снова взял в руки свою жуткую жуть и заиграл. Мелодия была напористой, боевой, от чего Йоаким заерзал на месте и снова стал барабанить по столу. Пэр только качал головой в такт и блаженно жмурился — играть, похоже, сил уже не было. Никогда бы не подумала, что такая примитивная на вид штуковина может так сильно и красиво звучать. Музыка утягивала за собой, и Пэр все-таки не усидел. Пристал к Бункеру, чтобы тот показал ему, как на нем играть, а захмелевший от джина и приступа меланхолии сталкер неожиданно согласился. А спустя где-то полчаса по-видимому, объяснений, подколов и советов — я не понимала, перемежаемых гоготом, Пэр уже сам взял в руки инструмент и стал играть. Неловко, дергано — как первые шаги младенцу давалась ему простая мелодия: движения руки на раме и струнах были совсем не такими плавными как у Бункера, пальцы подрагивали, смычок оскальзывался, но он честно старался. Йоке улыбался, озадаченно почесывал бороду, Бункер что-то пытался подсказывать, но у парня получалось неважно. В итоге он с отчаянным вздохом опустил кривой смычок и пожал плечами. — Det verkar som om det inte är mitt. *7 — Немного расстроенно, и будто извиняясь, пробормотал он и вернул хозяину его инструмент. Тот бережено положил его на свою постель, долгим взглядом окинул стол — кружки и бутылки на нем, пакеты с сухпайком, банки от консервов и нож, потом достал из-под стола какой-то бокс с артефактом, открыл и поставил на стол. Я попыталась заглянуть внутрь, он оно, похоже, было маленьким и лежало на самом дне. — Det är ingen fara. Detta är inte det viktigaste. * 8 — Он вздохнул, потер глаза и снова оглядевшись, вдруг заговорщицки усмехнулся. Глотнул еще джина и что-то начал быстро говорить попаданцам, отчего глаза у них сначала удивленно округлились, а потом подозрительно сощурились. Но сталкер не замолчал — в голосе его слышался вдохновленный призыв, он что-то даже пропел короткое и Йоке его подхватил. После этого и они вроде бы смягчились и поддались. Бункер снова спросил. Пэр вопросительно глянул на Йоакима, потом оба — подозрительно на меня, потом что-то сказали друг другу, а потом утвердительно ответили хозяину нычки. Тогда тот поднялся, взял свой нож, достал из кармана зажигалку и стал прокаливать пламенем его лезвие. — Эй, ты что задумал? — Увидев его странные манипуляции, я попыталась вскочить, но не тут-то было — голова у меня хоть немного и прояснилась, но тело было как тряпка. — Тебе не надо беспокоиться. — Странно ответил он, и отложил зажигалку. Взял освободившейся рукой бокс с артом и со вскриком «Лови!» одним коротким движением выбросил в мою сторону его содержимое. И я как дура, растопырив руки, бросилась ловить — черт его знает, что с ним от удара будет, вдруг рванет, и поймала. И влипла обеими ладонями в бесову жвачку. Продукт аномалии битум, неимоверно липкое образование, которое, наверное, сгодится даже на клей для лопастей вертолетов. Красивое такое, жемчужно-розовое, переливается, но в него если влезешь — без скипидара не отлепишь от себя никакими силами. — Ах ты гаденыш! Змеюка! А ну освободи меня! — Заорала я, понимая, что ничегошеньки он делать не станет. Не для того таким хитрым способом связал мне им руки. Тот не ответил, только ощерился, а на попытку Йоке помочь мне что-то беззаботным тоном проговорил и продолжил свое действо. — Ты совсем офигел? Что ты творишь? — В попытке снова встать, я дернулась из-за стола и уперлась в него слипшимися руками. Тут же арт прилип краем к нему. Ну, трындец! — Йоаким, Пэр! Помогите! Что он задумал? — Попытка у них узнать о происходящем провалилась. — Ничего особенного, Сулема, не беспокойся. Он тебя освободит, а мы согласны. Это такой обычай был. — Немного заплетающимся языком ответил Йоке, не отводя осоловелого взгляда от рук хозяина бомбоубежища. — Что? Обычай? Какой нафиг обычай? — Я хотела еще что-то крикнуть, но не успела — Бункер пододвинул ближе к себе кружку с джином и полоснул себе ножом по запястью. Острющая сталь легко рассекла кожу и тонкие стенки вен под ней, темная кровь побежала из пореза. — Мать твою аномалию… — Просипела я, голос подвел. Сталкер перевернул руку над кружкой — темно-красные капли посыпались дождем, но это было еще не все. Пачкая стол кровью, он перехватил нож раненой рукой, с сосредоточенным выражением на лице вскрыл вторую и протянул нож Пэру. — Да ну нафиг! Стойте, придурки! Что вы творите? — В попытке все-таки вырваться, я дернулась так, что дернулся стол и тут же Бункер перехватил свой мыкердыч и направил на меня. — Не рыпайся, Сулема тьебя никто не трогат. Мы законтьйим — я тьебя освободить. Не вреди себье, а то вывихнуть руки — кто вправлять будет? — Он чуть наклонил вбок голову и усмехнулся в усы, безумно тараща глаза при этом. — Псих! — Только и крикнула я. От вида ножа в его окровавленной руке мне стало не по себе. — Йоаким, он же может быть заразным, он, может, вовсе не человек уже! — Попытка достучаться к моим шведам тоже провалилась. Джин, все эти их песни — не знаю что еще, совсем им мозги на бок свернули. — Он — наш. И в нас…ик! уже столько спирта, что зараза к нам не пристанет. — Он пьяно улыбнулся, и протянул руку Бункеру — тот отдал нож ему. Нетвердой рукой сделал надрез на запястье неперевязанной руки, удивленно ойкнул и сталкер тоже подвинул к нему кружку с джином. Действие повторилось, только вторую руку он резал по ладони — прочный рукав повязки закрывал запястье. Пришла очередь Пэра. Он растерянно посмотрел на друга, подающего ему нож, потом на меня — не мог решиться. — Если ты не хочешь — не делай этого! — Похоже, он выпил меньше, чем Йоке, поэтому еще пытался рассуждать. — Kom igen, det gör inte ont! *9 — Окликнул его Бункер. — Anslut vårt oväntade brödraskap med blod! * 10 Из всего сказанного я разобрала только то, что там упоминалась кровь. Маленький швед замялся, поднеся к запястью нож, снова глянул на меня. В ярких глазах плескалась растерянность и сомнение. — Eller är du en feghet? * 11 — Этот окрик заставил его дернуться. — Ну нет, Пэр никогда не был трусом! — Почему-то ко мне обратился Йоке, треснув кулаком по столу, и тут же сказал это на шведском. — Правда? — Уже к другу. — Правда. — Выдохнул тот и коротко полоснул себя по запястью. Кровь, проступившая из раны, на его светлой коже показалась почти черной. Он тоже задержал руку над кружкой, мутными глазами глядя, как падают туда и на стол темные капли, потом перехватил нож и повторил то же самое со второй рукой. Лицо его дернулось от короткой боли, он прикусил губу. — Nu måste du ansluta dina händer. *12. — Что-то зарокотал Бункер и протянул им руки — штаны на коленях у него и стол рядом были уже густо заляпаны темно-красным, да и у Йоакима тоже. Идиоты. — Мы будем помнить тебя, Бункер, дома. — И я вас не забуду до последнего вздоха! Спасибо, что принесли мне весточку из дому. Домой мне возвращаться не к кому — для них я умер давно. Но оно и правда — от меня прежнего почти ничего не осталось. Не смогу я там. Хотя и люблю их всех до сих пор! Передайте им это. И вас тоже люблю. Теперь вы мои братья. Братья-шведы. Сталкер что-то проговорил горячо и сбивчиво, мои попаданцы от этого немного опешили, но все же ответили ему в один голос дружным вскриком. — Bröderna! — И они соприкоснулись раскровененными запястьями. Клянусь быть верным в бою и в жизни. Клянусь защищать словом и делом. Клянусь делить с тобой беду и радость поровну. Ибо с этого часа ты мой кровный брат. Они произнесли, что-то вроде клятвы, не размыкая рук. Пэр и Йоаким переглянулись как-то по-особому, а Бункер горестно вздохнул, понимая, что братство это продлится от силы еще несколько часов, их дружба станет только крепче, а ему останутся после их ухода только новые шрамы и все то же одиночество. Тогда он опустил руки, взял кружку с джином и кровью и первый отхлебнул из нее. — За братство. На земле и в Валгалле! — Сказал что-то и передал Йоакиму. Тот, зажмурившись, тоже сделал глоток — лицо у него передернулось от этого. — За долгую жизнь на этом свете! — Хрипло выдохнул он, передавая кружку Пэру. — До дна! — Усмехнулся Бункер. — Длинноволосый парень на секунду опешил, но тут же, резко выдохнув, в три больших глотка выпил содержимое кружки и треснул ею со всего маху по столу так, что подпрыгнули ложки и пустые консервные банки. — За возвращение нас всех домой! — Рыкнул не хуже сталкера и открыл зажмуренные до этого глаза — они слезились. Мне поплохело. Джин с кровью — даже не представляю как это. Мерзость! Что за варварские обычаи? Надо ж было? Я даже успела подумать иначе об этом полоумном охотнике… — Заканчивайте уже, вон кровью все изгадили! Скоро попадаете к чертовой матери и я вас перевязать не смогу. — Поняв, что это был пик выброса и он уже миновал, я снова попыталась их как-то вразумить. На это Бункер среагировал не быстро, но адекватно. Сначала покосился на меня, щуря один глаз, потом выполз из-за стола и, прихрамывая на отсиженную ногу, обошел и сунулся в железный шкаф за аптечкой. Достал бинты и два ярко-желтых флакона, шатаясь, вернулся на место, что-то объяснил попаданцам, сунул все им в руки и они стали возиться. Первым разобрался Пэр — снял колпачок и брызнул себе из флакона на запястье каким-то спреем. — А-ай! — Жалобный вскрик его заставил меня дернуться — «Гемостатический спрей», — подумала я. Штука сильная, но действительно, жжет неимоверно и длинноволосый швед этого явно не ожидал. Он отчаянно тряс рукой, но это не помогало, от жжения занемела кисть и пальцы, поэтому, попытавшись обработать вторую руку, когда стало немного легче, он только выронил флакон, и Бункеру пришлось помогать ему. Следом сталкер перевязал ему оба запястья, стерев с них кровь перед этим, потом перебрался к Йоке — тот, шипя и матерясь, со спреем справился сам, но с перевязкой не хватало ни навыков, ни координации движений. В последнюю очередь сталкер занялся собой, при этом не стал расходовать дорогостоящую химию, а просто туго перебинтовал оба запястья, ловко действуя одной рукой и зубами. Офигеть. — Почему ты не пользуешься этим? — Я ткнула взглядом на флаконы. — Мне и так сойдет. Им нужно быстрее. — Он сел на один из ящиков рядом с койкой и откинулся на стену, тяжело дыша приоткрытым ртом — не удивительно. Кровищи сколько натекло. — Освободи меня, а? Как это отодрать? — Я кивнула на липкий артефакт, от которого у меня руки уже начинали свербеть. — Тебе самому помощь нужна, ты весь бледный как… — Нитьего мне не нужно, — перебил он меня. — У меня все есть. Тепьерь даже родные братья. — Он глянул на Пэра, который достал из-под фильтра для воды бутылку и налил всем воды — пить хотелось неимоверно. Затем на Йоке, который благодарно кивнул и подал ему, Бункеру, кружку и сам, взяв свою, стал жадно пить. — Нитьего ты не понимать в жизни, Сулема. Своя жизнь стоит мало, если ты один… — Тихо бормотнул сталкер и сам приник к кружке, глотая отдающую углем и дымом воду. Кадык на его длинной шее задергался, вода потекла по усам и бороде. — Чего жадничаешь? — Спросила я его, съезжая на другую тему. Не хотелось мне рассуждать с ним о ценности жизни сталкера-одиночки и ворошить его болезненные мысли. — А ты тъего? — Ответил он, переводя дыхание, ехидно усмехаясь и указывая мне на артефакт, склеивавший руки. — Затьем ты схватить его? — Да откуда мне было знать, что он от удара не взорвется? Вдруг ты нас всех убить решил одним махом? — Ага. И ты бы так просто всех спасти. — Он хохотнул и встал, пошатнувшись, схватился за край стола. Пэр что-то обеспокоенно спросил у него, но тот только проворчал что-то маловразумительное и подошел ко мне. — Надо тебя освободить, а то твой голодный труп не самый лутйший украшение для дэтот стол. «Ах ты ж зараза такая!» — подумала я, но вслух не произнесла ничего. Освобождение длилось, наверное, не меньше получаса. Йоаким помогал Бункеру отлущивать кусочки твердеющего и крошащегося под действием состава артефакта, а Пэр, как менее пьяный и с более метким глазом, мешал новые порции этого самого состава из скипидара, алюминиевой пудры и марганцовки — где только охотник доставал всю эту дрянь? Хотя…наверное, каждый торгаш в Зоне знал, что даже на самый завалящий хлам в его лавке рано или поздно найдется сталкер Бункер и купит его, потому что крыша у него поехала и он тащит в свой схрон всякую срань. Но именно благодаря ей спустя те самые полчаса я обрела свободу движений и, далеко не отходя от кассы, заехала Бункеру кулаком по его бородатой физиономии. От неожиданности он вскрикнул и пошатнулся, отступил назад на пару шагов. Три пары пьяных светлых глаз обалдело уставились на меня — никто не понял, за что. — За все хорошее! — Буркнула я. Давно уже хотелось мне это сделать. Действительно, за все его фортеля с ловушками на болотах, за Дымыча, за постоянные издевки и подначки мне хотелось набить ему рожу, а все это мракобесие с братанием с моими попаданцами меня окончательно довело. Я с удовольствием смотрела как он вытирает кровь с лопнувшей губы и очумело таращится на меня. Уже отворачиваясь и отходя от стола, услышала, как с криком «Куда?!» к нему рванулись Пэр и Йоке — он бросился на меня, но те перехватили. — Стой, ты чего? Это же баба! — Что-то крикнул ему Пэр, вцепившись в левую руку и в майку на боку. — Эту бабу убить мало! — Прорычал тот. — Да ну нафиг! Остынь, Бункер, не дури. Подумаешь, дала по морде, чи не событие. — Сульема! — Сталкер вдруг гаркнул так, что у меня в ушах зазвенело. Пришлось обернуться. — Я впустить тебя, как гостья, а ты поступать как свинья! — Он зарычал и жутко вышкерился, скаля крепкие зубы, снова задергался, но Йоаким держал крепко. Он не понимал в чем дело, он понимал, чем оно может кончиться. — Да ну чего ты бесишься, успокойся! — Он что-то сказал Бункеру, и тот, зло шипя что-то в ответ, вывернулся из его рук. Но больше не делал попытки броситься. Я стояла почти под люком входа в бомбоубежище, сталкер — возле стола, рядом с ним — оба попаданца. Они с вопросом, а он — с гневом в глазах смотрели на меня, в воздухе повисло тягостное напряжение — все ждали объяснений. — Я тебя и пальцем не тронуть, а они быть согласны. — Бункер снова заговорил, но уже не кричал. — Я дать тебе укрытие и еду, а ты так отвечает мне? — Ладно. Чем я могу заплатить за нанесенное оскорбление? — Иногда такие обвинения в нарушении законов гостеприимства высказывались некоторыми сталкерами ради получения наживы, чтобы обидчик чем-либо отплатил за сказанное. — Нитьем! У меня все есть. В отлитьие от тебья, детеныш псевдоплоти! — Хмуро ответил охотник и отвернулся, собираясь забраться к себе на лежак, и давая понять, что видеть меня не хочет. Я растерялась — похоже, с этим человеком такой номер не пройдет. — Бункер! — Я шагнула к нему, Пэр отступил в сторону, и я успела. Тронула сталкера за плечо — он вздрогнул. На горячей, чуть влажной коже грубый рубец от старой зашитой раны, — Прости меня, Бункер. Он обернулся ко мне. — Повтори. — Прозрачные зеленоватые глаза его смотрели пьяно, но жестко, испачканные кровью губы едва заметно кривились от сдерживаемой ярости. — Повтори, еще раз. — Прости, Бункер. Я поступила неправильно. — И, действительно, почему-то совесть взялась меня кусать. Ведь он тоже был не в восторге от моей персоны, но, тем не менее, впустил, хотя мог оставить на улице. Подвинул свои принципы и неприязнь, а я, вот, не захотела. — По-свински ты поступить, ботанский отщепьенетс. Ладно. Дэто твой косьяк, а не мой. Тьебе с ним жить. А нам надо спать, если ты хотеть увести их завтра через кордон до темна. — Он кивнул на попаданцев, которые все так же молча глядели на нас. — Но… — Я попыталась вякнуть, что, может, еще сегодня успеем, но остановила себя и глянула в свой ПДА. Часы в нем показывали половину восьмого вечера — в подземелье без окон никто не заметил, как прошло время. Выдвигаться в ночь, тем более на этот странный кордон было глупой затеей, а вот поспать перед дорогой действительно было нужно. Если честно, я не рассчитывала, что мы выдвинемся завтра. Эти шведы наклюкались так, так что вряд ли на утро встанут бодрыми и полными сил, а еще удивилась тому, как быстро отошел от злости Бункер. Первым заговорил со мной, заставляя пересесть с дальнего края стола ближе к Йоакиму, который откопал в одном из пакетов с сухпайками пачку клубничного повидла. — Ешь давай, явла квинна. Может дэто сделать тебья добрее. — Он развернул его и, встав, протянул мне брикет на раскрытой ладони. Белая повязка на крепком запястье темнела пятнами крови. Я забрала повидло, но удержала его руку. — Давай нормально перевяжу. — Ай… Само пройдет. Не надо. — Он одернул кисть и плюхнулся на свое место, но потом все же вытащил из кармана заныканный бинт и сменил повязку. Несмотря на предложение идти спать, они не собирались выползать из-за стола и снова собрались что-то играть. Пэр сцапал гитару, Бункер — свою шайтан-машину, но как-то не заладилось у них в этот раз с песней. Йоаким спел пару строчек, потом тяжело вздохнув, замотал головой, что-то пытаясь объяснить, Пэр замахал руками, перебивая и доказывая что-то свое, а хозяин берлоги, похоже, чертыхнулся, и стал заворачивать обратно в кусок материи свой инструмент. — Вы устать и напиться. И я тоже. — Мрачно буркнул он и что-то добавил уже на шведском. Йоаким сокрушенно вздохнул, а Пэр вернул ему гитару, что-то растерянно объясняя и толкая Йоке в бок, чтобы тот подтвердил, но тот вместо этого широко зевнул и потянулся, а потом вдруг наклонился ко мне и положил мне голову на плечо. — Спать. Я хочу спать. — Промямлил он, цепляясь рукой за мою одежду, как за подушку, будто пытаясь подгрести под себя. — А-ай! Давайте. — Бункер махнул рукой и встал, давая понять, что посиделки кончились. Быстро убрал инструменты и пустые бутылки со стола, недоеденные продукты завернул в бумагу и сунул на полку над своим лежаком, потом они с Йоакимом выгнали нас с Пэром к выходу, а сами ловко сняли со стола крышку, и я увидела, что находилось под ним. Хитро расставленные шесть дощатых ящиков заполненные доверху консервами и какими-то мотками вещей, а между ними — еще коробки поменьше, какие-то свертки, боксы для артов, два набитых до треска рюкзака. Поразительно, как столько барахла он умещал на таком крошечном пространстве. Мне стало интересно, завалится ли бомбоубежище до потолка всем этим, если все вынуть из шкафов, ниш в столах и снять с полок, приколоченных под самым потолком. Но это было интересно только мне. — Тьего стоишь? Помогай! — Окликнул меня сталкер. — Что делать? — Вынимай все оттуда и ставь к под стены! — Он указал на вещи между ящиками. Я взялась их вытаскивать, Пэр и Йоаким, отставили крышку стола к стене. Потом они втроем стали быстро переставлять ящики от стены и из-под стола к лежаку Бункера и через минут десять вместо узкого топчана, где мог поместиться один человек, получился форменный полигон. — Лови! — Бункер стащил с железного шкафа и бросил мне в руки какой-то из свертков (снова я повелась и поймала). Но в этот раз там оказался спальный мешок. Мы развернули четыре таких, раскидали их сверху ящиков, расстелили старые толстые одеяла, вытащенные из того шкафа, что был не с медикаментами. Все оставшееся мелкое барахло, что лежало под столом, рассовали на полки и в ниши, и странное дело, пока мы все это делали — нам легче удавалось понимать друг друга. Все так же на три языка, но уже и я в чем-то понимала попаданцев, когда они говорили с Бункером, и они меня, и Бункер их, когда они говорили по-английски. Оказывается, работа объединяла куда лучше водки. Проснулась я от того, что рядом вздохнул и развернулся на спину Пэр. Мы спали вповалку: Бункер — у стены, я — рядом с ним, с другой стороны от меня — Пэр, а Йоаким, несмотря на свою внушительную комплекцию, каким-то образом умудрялся уместиться на краю койки. Может, потому что спал он как бревно, не шевелясь? Наверное. Но меня не это беспокоило. Странный звук, я не могла понять откуда. Прислушалась, одновременно стряхивая с себя остатки сна и возвращаясь в реальность, в убежище Бункера, слабо освещенное уже только одним артефактом — остальные он спрятал. Посапывал Йоке, Пэр дышал тихо и медленно, я скорее чувствовала это, чем слышала, хозяин тайника вообще не подавал признаков жизни, отвернувшись лицом к стене. Холодок пробежал у меня по спине (черт его знает, что с ним — у него рука кровила), я потянулась и хотела прикоснуться к его лбу, но тут же его цепкие пальцы перехватили мою руку. Я с трудом сдержала вскрик. — Фу зараза! Не спишь? — Шепотом спросила я. — Поспишь тут. Когда тьебе лапы в лицо суют. — Так же шепотом ответил он. — Ты тоже это слышишь? — Я была уверена, что он, охотник, тоже уловил странный звук, исходящий вроде откуда-то сверху. Низкий потолок убежища терялся в темноте, и от этого оно казалось выше. — Тихо ты! — Шикнул он. — Замри. Я подчинилась. И поняла почему. Совсем рядом с люком, ведущим к нам в подземелье, снаружи послышались шаркающие шаги. «Мать моя Зона, там кто-то лазит, а люк не закрыт!» — от этой мысли я едва не затрепыхалась и не заорала, но Бункер предугадал это и жестко ткнул меня локтем в бок. — Я закрыть люк. — Выдохнул он, когда шаги снова удалились. — На замок? — Там нет его. «Ну, в рот мне аномалию!» — мысленно завопила я. — А вдруг там контролер? Или кровосос? Или еще какая более-менее соображающая тварь? Или просто очень голодная и нюхастая? Она же влезет к нам и перещелкает нас тут как чужой космонавтов! — Я выпалила это так быстро, что сталкер не успел меня заткнуть. — Она так и сделать, если твоя не заткнуться! — Он снова ткнул меня в бок. — Лежи молча и не думай. Спи. — Ага. Зашибись. Спи. Поспишь тут. — Повторила я его фразу, за что снова получила тычок локтем и прикусила язык. Осторожно перевела дыхание, стараясь не шуметь, но, казалось, сердце у меня гремит так, что и на улице слышно. Рядом снова вздохнул и ворохнулся Пэр. Я взглянула на него — в слабом свете одного артефакта из темноты вырисовывался его профиль: высокий чуть скошенный лоб, аккуратный нос с горбинкой, чуть приоткрытые тонкие губы и изрядно отросшая бородища. Попыталась присмотреться к Йоакиму, но тот отвернул лицо в другую сторону и натянул одеяло чуть ли не на голову (счастливый, спит себе спокойно, ничего не подозревая), снова вернулась к Пэру. Одну руку он закинул за голову, другая лежала на животе поверх старого одеяла, которым он был укрыт. Если бы не они, не одеяла и не то, что мы спали все в одной куче — до утра замерзли бы как собаки. Без огненных артефактов подземелье быстро остыло. Стараясь отвлечься на разглядывание спящего рядом шведа, я все же не могла отключить свой слух. Шебуршание наверху не прекращалось, к нему добавилось глухое ворчание, и шаркание еще одной пары ног. Или лап. «Кажется, наружу нам придется выбираться с боем. Благо автоматы додумались вниз спустить» — подумала я. В подтверждении моих мыслей наверху что-то приглушенно загремело и раздался булькающий тонкий визг. Мать моя Зона, гнили! Но какого снорочьего противогаза? Они же далеко от болот не уходят! Хреново, как хреново! Эти твари в любую щель пролазят. Тощие, как глисты, человекообразные твари, гниющие заживо, настырные, как росомаха и злобные. Они никогда не оставляют намеченную добычу, и убивают даже если не смогут сожрать. Будто услышав мои мысли, рядом вздрогнул Пэр, снова вздохнул, дернул головой и тяжело застонал на выдохе — я тут же сама дернулась и поспешила закрыть ему рот рукой. Вряд ли это помогло — для вязкой тишины подземелья слишком громкий звук. Бункер шевельнулся, видимо, пытаясь снова меня пихнуть, но не достал и не произнес ни слова. Длинноволосый швед снова завозился, разворачиваясь на бок, лицом ко мне, снова застонал и попытался свернуться в комок, прижимая к груди руки и наклоняя голову. — Шшш… — Мне пришлось сунуть руку под одеяло и обнять его за плечи, подвигаясь ближе. Ощутив это, он тоже подался ко мне и прижался теснее, ощутимо дрожа. Что это с ним? Пришлось обнять его крепче и запустить руку в спутанные волосы. Я как-то заметила, что Йоаким, когда пытался успокоить его, иногда почесывал ему так пальцами затылок и это, кажется, помогало. Минуту или две я гладила его по голове, перебирая длинные пряди. Они уже были не такими мягкими, как когда он только попал сюда и пахли дымом, но ощущение от прикосновения все равно было приятным. Похоже, моя уловка сработала. Пэр вздохнул, уткнувшись мне лицом в шею и затих. Перестал дрожать, но полностью не расслабился — я почувствовала, как он вцепился себе рукой в рубашку на плече. Шаркание ног сверху снова послышалось рядом со входом в наше убежище, что-то заскреблось в заслонку люка в бомбоубежище. — Вот и кончиться наш отдых. — Зло прошипел за спиной Бункер. — Надо контъять их, пока первыми не полезли! Он развернулся на спину, перед этим потянувшись куда-то вниз, в щель между стеной и ящиками, в руке у него был обрез двустволки.