Нечаянные гости

      — Пэр! — Грусть испаряется каплей воды на раскаленном металле, мы с Бункером одновременно срываемся с места и бросаемся за ними. Йоаким подбегает к упавшему другу, тянется, но тут же отлетает в сторону — тело длинноволосого шведа рывком выгибается дугой и даже в слабых сумерках и на расстоянии я вижу, как по нему пробегает электрическая дуга…       Что случилось? Аномалия? Рано мы обрадовались концу Зоны?       Когда мы подбегаем — Йоаким, несмотря на опасность снова получить разряд, уже поднимает друга себе на колени и держит, как когда мы сидели на остановке.       — Что с ним? — Вскрикиваем все почти в один голос. Швед надеется, что мы с Бункером знаем, мы надеемся, что вблизи он видел больше, но в итоге никто не понимает, что случилось.       — Йоке!.. Йоке! — Пэр вдруг тихо зовет Йоакима. Его колотит и дышит он загнанно, хватая воздух раскрытым ртом.        — Да, Пэр. Тут. Я тут. Что ты видел? Аномалия? — Йоаким сам не может связать двух слов, шарит руками по груди и телу друга, пытаясь найти раны, или какие-то другие повреждения, но ничего нет. Бункер опасливо оглядывается, я вглядываюсь в место, где бедолага наткнулся на нечто, но там нет ничего. Включаю детектор аномалий — мы близко, должен засечь, но он молчит.       — Дэто не аномалй, Сульема, — Севшим голосом произносит охотник. — Надо уйти.       Но его никто не слышит.       — Черт возьми, Пэр…давай, вставай же…мы уже ушли, мы сбежали! — Йоаким пытается подняться с другом вместе, но тот вдруг стонет в голос и ему приходится снова опустить несчастного на землю.       — Gå hem… Gå hem…* — Отрывисто выдыхает короткие слова, смотрит на Йоке лихорадочно горящими глазами, но, кажется, уже не видит, задыхается и вытягивается. — Spara gruppen! ** Spara-а-а… — Бледное лицо его искажает гримаса боли и по телу проходит длинная судорога, он хватается руками за куртку на плечах и спине Йоакима, тянется к нему ближе.       — Тillback-к-кхх…***       — Прочь! — С жутким вскриком Бункер вдруг вскакивает и отшвыривает меня за шкварник как кота подальше от Пэра. Хватает Йоакима, и тоже пытается оттащить, но тот не поддается, сам отталкивает охотника с такой силой, что тот отлетает на пару шагов.       — А-ааа! — Пэр снова стонет, вцепляется в плечи Йоакима и тянет на себя.       — Vad? Berätta vad! **** — Просит тот, но дыхание пораженного переходит в судорожные всхлипы, он не может сказать, только смотрит и глаза его умоляют. Кричат, орут, просят: «Вернись домой!», «Возьми меня с собой!» «Возьми! Я хочу вернуться, хочу жить!»…       — Брось его, Йоке! — С рыком, сталкер снова набрасывается на шведа, пытается разодрать их, как сиамских близнецов. — Брось, он мертв уже!       — Но!.. — Вырывается у Йоке.       — Это агония! Бросай, иначе сам погибнешь! — И тут только до меня доходит, в чем дело.       Едва заметные, бледные еще, но многочисленные светло-желтые искорки отделяются от тела Пэра и поднимаются высоко над ним, концентрируются и собираются в нечто, отдаленно напоминающее большую бабочку.       Полтергейст.       Особый род, способный воспламенять все вокруг себя — у них нет материального тела, но застрелить их можно — нарушается пространственная организация их энергетических полей и они взрываются с огромной силой.       Тогда в яме этот гаденыш спасся, спрятавшись в теле человека. Рассеялся в основной своей массе, но информацию о своей структуре передал как вирус временному носителю. Пэру. И теперь, когда тот вышел за пределы Зоны — эта тварь снова спасается бегством. Забирает себе энергию маленького шведа и уносит ноги.       — Йоаким! — Я тоже бросаюсь к попаданцу, и вместе с Бункером мы оттаскиваем его прочь от уже заметно истаявшего тела его друга— тот еще жив и дергается, стонет, когда вместе с быстро взлетающими искрами с ног до головы у него пробегают молнии.       — Пустите! — Рычит Йоаким, но мы тянем его за собой, дальше, прочь от… От того, что может нас всех испепелить в пару мгновений. И все равно не успеваем убежать далеко.       Раздается оглушительный раскат грома, в спины нам кузнечным молотом бьет ударная волна и мы кучей валимся на землю оглохшие и неспособные дышать. Мелькает мысль — «Лишь бы ему не хватило мощности нас поджечь!» — и новый удар грома снова разрывает воздух. Ветки молний проходятся по нам железной раскаленной щеткой, по ощущениям, сдирая кожу. С хлопком и характерным гулом тварь выхлестывает из себя язык пламени и нас обдает жаром. Кислород в окружающем воздухе выгорает, мы можем дышать, но нечем, легкие и голову заливает тьма. Она смыкается над нами тяжелой маслянистой нефтью, душит и залепляет глаза, просачивается в нас, чтобы мы лучше горели, но в то же время прячет от нас облик нашей смерти…       Ветер гонит по земле мокрый мусор и гудит в ветвях деревьев, обступивших полузаброшенное шоссе. Где-то скрипит надтреснутая ветка - резкий противный звук скребет по нервам, въедается в слух.       Слух. Я слышу. Значит, еще жива. Спину жжет, рука ноет. В ребра что-то твердое впилось и нещадно давит… Однозначно жива.       Продрать глаза получается почти сразу. Поднять голову — попытки с третьей, сесть… С черт знает какой. Оглядываюсь — память, несмотря на сложившийся стереотип, после отключки нифига не изменяет мне, и я помню все до последней секунды. Полтергейста нигде нет, только в кривой рощице на деревьях, которым не повезло встать на дороге этой твари, обуглена кора. Как он нас не испепелил? Поразительно…или… — мне страшно подумать, но мысль настойчиво лезет в голову, — или эта дрянь унесла с собой частичку сознания Пэра и именно она не дала нас убить?       Медленно поворачиваю голову назад, в ту сторону… Он лежит на спине в неестественной позе, в быстро густеющих сумерках его лица не видно, но ветер, расходившийся как перед выбросом, сорвал с него капюшон и трепет длинные волосы. Светлыми лентами они вьются по грязному асфальту, намокают и прилипают к нему — я отвожу взгляд.       Чуть поодаль меня лежит Йоаким — он тоже приходит в себя. Шевелится и стонет — на скуле у него кровит свезенный волдырь ожога. «Промыть хотя бы» — думаю вяло, глядя уже на Бункера. Он лежит совсем рядом со мной и я вижу его лицо отчетливо, как днем. Из носа сочится кровь, на лбу большая ссадина, куртка на плече, и, вероятно, на спине тоже, почернела от жара, да и сама спина, скорее всего, в ожогах… Придурок, не признает он прорезиненных комбезов…       Толкаю его в плечо и он мягко переворачивается на спину, не подавая признаков жизни.       — Эй, Бункер… — Зову, переползаю ближе, тормошу — ноль на массу. — Бункер! — Встряхиваю со всей доступной в тот момент силой — голова его безвольно болтается, он не реагирует. — Какого!.. — тянусь рукой ему за шиворот и вздрагиваю от вскрика.       — Пэр! — Йоаким рывком садится на земле и тут же хрипло стонет — в голову будто штырь железный вогнали. Контузило бедолагу…       — Pär… hör du mig? Se på mig! Vad ska jag säga till Chris och Tobba? Kom igen…få upp… ***** — Не хочу смотреть на это, но не могу не слышать. Голос Йоакима, привычно сильный и полный энергии, сейчас больше похож на жалобный скулеж. Швед сидит на коленях возле друга, уткнувшись ему головой в грудь — он наклонился прослушать сердцебиение, а когда понял, что его нет — не смог обратно подняться.       Что дальше? Зачем дальше? Вон пистолет, за голенищем ботинка. Маленький, спрятанный на случай ядерной зимы — кажется, пришло его время. Сдохнуть самой хочется от мысли, что не уберегла их. Обоих. Йоаким нормальным уже не вернется.       Тянусь к оружию и достаю — маленький, старенький «Вальтер», выручавший меня уже несколько раз, — поднимаю руку с ним (а правда, почему бы и нет?) и натыкаюсь на взгляд Бункера. Очнулся, зараза.       Зеленоватые глаза мутно смотрят на меня, съезжаются в кучку. Он медленно моргает, пытается сфокусировать взгляд и схватить меня за руку, но даже близко не задевает ее.       — Убьери дэто… — Хрипит и пытается подняться.       Лучше бы он и дальше валялся в отключке. С грехом пополам поднявшись, он пошел оттащить шведов с дороги, но сам залип в едко-липкую паутину горя. Наклонился к телу Пэра в попытке поднять и сам повалился на колени рядом с ними. Ссутулил плечи, свесил голову и тихо завыл, а когда я подошла, все-таки пересилив себя — только дернул плечом от моего прикосновения.       — Почему, Сулема? — Йоаким поднял голову и обжег меня взглядом, как тогда. Возле жадинки. — Мы ушли уже!       Я не нашла, что ответить. Язык присох к нёбу, тело одеревенело. Пришлось сначала позорно отвести взгляд, а потом и вовсе зажмурить глаза. Чтобы не смотреть ему в глаза, чтобы не видеть того, что стало с Пэром…       Маленький швед лежал в неестественной позе, подвернув одну руку под спину, а другую — откинув в сторону. Тело его ссохлось — он выглядел как узник концлагеря, глаза остались открытыми, а на лице застыло страдальческое выражение. По правой щеке темно-серой веткой тянулся электрический ожог — обожженная кожа треснула, обнажив красноватую подкожную ткань, но крови не было. Казалось, полтергейст высосал из него с энергией все соки.       — Он ушел, Йоаким. Он скоро отправится в Фолькванг, к прекрасной Фрейе. Он погиб не в сражении, поэтому в Вальгаллу его не заберут. Он скальд, а не воин. Фрейя любит таких. Там ему будет хорошо. Мы не должны оплакивать его. — Что-то монотонно бормоча, сталкер тянется рукой и закрывает остекленевшие глаза. — Нужно только позаботиться о его последнем пути.       — Пэр! — Я не выдерживаю. Плевать на этого психа, на нашу с ним вражду — один черт сильнее него я быть не смогу, — опускаюсь на корточки, и, вцепившись в капюшон на голове, реву в голос, не пытаясь даже сдержаться.       — Сульема… — Сталкер толкает меня в бок, но мне все равно.       Я считала его своим. Больше даже своим, чем Йоакима, потому что раз уже вытащила его с того света. Идиотизм, которого не отменить, больная фантазия — он ни за что бы со мной здесь не остался. Ушел бы, и правильно сделал, но мысль о том, что он там, живой, вспоминает иногда смачным шведским матом, почему-то была такой же теплой, как и его рука, когда он осторожно прикоснулся ко мне, объясняя, как говорить по-ихнему слово «спасибо». Такь…       Перед внутренним взглядом в красноватой пелене возникает его лицо. Другое: живое, разгоряченное от джина, довольное и немного усталое.       Не открывать больше глаза. Не смотреть. Пусть он таким и останется в моей памяти, а дотянуться пистолетом до головы можно и вслепую…       — Гэць-пук-тра-ля-ля, а мне не тяжело! Гэць-пук-тра-ля-ля, а мне не тяжело! — На миг мне кажется, что крыша моя успела уехать и начались галлюцинации, но когда вместе со мной на странное…пение оборачивается сначала Йоаким, а затем и Бункер — становится понятно, что это не мерещится.       Мерное бряцание, шлепающие шаги и эта…считалка, что ли, быстро приближаются из сумрачной мглы со стороны деревни, откуда мы хотели дождаться автобуса в обжитые места.       — Гэць-пук-тра-ля-ля, а мне не тяжело! — Голос приблизился еще — мальчишка молодой? Девчонка? Кого тут черти носят, кроме нас? Какой-то полоумный потерявшийся новичок? Призрак? Так для них вроде бы далеко уже…       — Что это? — Вяло интересуется Йоаким, выглядывая в тумане приближающегося человека.       — Не знаю, — Хоть мне до сих пор хочется застрелиться и слезы перехватывают горло, но я все же отвлекаюсь и тоже обращаюсь во внимание — неизвестно, что оно там, но что бы это не было — я не должна дать ему навредить еще и Йоакиму.       Бункер тоже оживает, поднимает голову и отрешенным взглядом монолитовца смотрит в ту же сторону, что и мы.       — Гэць-пук-тра-ля-ля, а мне не тяжело! — Голос и бряцание уже совсем близко. С такого расстояния человека уже было бы видно даже в тумане, но мы упорно не различаем ничего.       — Гэць-пук…       — Стоять! Стреляю на поражение! — Глупо кричать в такой ситуации, но я не слишком хорошо соображаю, чтобы придумать что-то другое.       — О! Ура, наконец-то. Нашлись! — В ответ на мой «грозный» окрик почти приветливо отзывается молодой голос и из мглы появляется фигура невысокого человека в свободовской броне. — А то в этой сраной мути видимость ровно такая же, как в заднице бюрера!       Все понятно… Очередной укуренный искатель приключений на задницу из клана придурков Зоны. К тому же, возможно, зараженный, если сбежал из карантина.       Серый в окружающем сумраке, анархист-малолетка приближается к нам, гремя уже как рыцарь тевтонского ордена.       — Не подходи! Ты заражен, у вас эпидемия на базе! — Снова кричу я, но он не останавливается. Подходит еще ближе и мы уже все явственно видим, что на шее у него громоздкая гирлянда из батареек и пустышек. Два самых первых артефакта, появившихся в Зоне, которые при этом никто так и не смог понять: зачем они нужны и какими свойствами обладают.       — Ох йоб твою… — Невольно роняет Бункер, потому что один такой арт весит не меньше семи килограмм. А у этого придурка в гирлянде их штук десять не меньше. — Ты кто такой? — Сталкер вяло поднимает автомат и целится. — Ешье шаг — я стрельть!       — Ну-у, если тебе хочется получить своим же прикладом по зубам  — стреляй, башка ты норвежская! — Тянет неожиданный гость. — Только патронами хорошенько запасись!       — Я — свенск! — Зло бросает сталкер, но тут же замолкает, прикусив язык.       Даже в сумерках, даже в сырой последождливой мгле, которую ветру не удается разогнать, мы видим, что сквозь пришедшего видно все, что находится за его спиной.       — Ну и хрен с тобой. — Он подходит еще ближе и я различаю черты лица. Немного кавказские, но плавные, женственные, из-под капюшона комбеза свисает длинная челка, глаза скрыты тенью, тонкие губы горестно поджаты — существо смотрит на лежащего Пэра.       — Не успела… — Бормочет оно. — Если бы не эти штуки — давно была бы здесь, а так… — Зло дергает на шее гирлянду из тяжелых артефактов и сокрушенно вздыхает.       — Дэто Грави. — бормочет Бункер, опустив голову и, кажется, обращаясь к Пэру. — Валькирия Тьерного Сталкера, пришла за тобой. Легенду о ней уже сложить сталкеры, но ты не слышал, наверное. Не бойся. Она хоть и призрак — тебя моротьить не будет.       — Ого! Ну хоть валькирия на этот раз, и на том спасибо! — Оборачивается на голос охотника сталкерша. — А то обычно «подстилка», «служанка»… Задолбали!        Слышала я о ней однажды: сталкерня болтала, что жила она раньше у долговцев и дружила со свободными при этом, творила, что хотела и все ей сходило с рук. И все вроде потому, что родилась она и жила в Зоне еще до второго взрыва, оттого и считалась чем-то вроде священной индийской коровы, а поднять на нее руку было равносильным самоубийству самой страшной смертью. Что снюхалась она потом со Стрелком и здорово вляпалась, а для того, чтобы сохранить жизнь хотя бы ему, вроде как, продала душу Черному сталкеру. Так и стала его слугой.       И теперь оказывается, что эта легенда существует в действительности.       Как вполне обычный человек, она принимается расхаживать туда-сюда возле нас, скребя руками черную шевелюру, бормочет:       — Что делать, а? Что же теперь делать? Был бы Димка тут, может помог, а так…черт знает куда забралась, и все напрасно! — Подходит к Йоакиму, безучастно наблюдающему за ее перемещениями, и спрашивает у него: — Что мне делать?       Тот поднимает голову, смотрит удивленно и непонимающе (что от него хотят? Кто это?), пожимает плечами.       — Верни его, если можешь. — Он говорит то, что сильнее всего его жжет.       — Что? — Она наклоняется ближе и смотрит на него глазами, беспросветно черными, как глубокий космос.       — Верни его, если можешь. — Тихо повторяет попаданец и показывает рукой на друга.       — Прхххх! — Она смеется, как натуральный свободовец: заразно и невыносимо по-живому, от чего становится жутко.       Хоть говорят они на разных языках — для нее это не имеет значения. Она воспринимает и передает мысли, а не слова, просто по привычке оба облекают их в привычные для себя звуки речи.       — Ну, ты, парень, даешь. Даже Димка такого не умеет, не то, что я! — Она подходит совсем близко и кладет руку ему на плечо — он покорно поднимает голову и смотри снизу вверх. — Я же не… — начинает она, но осекается, сцепившись взглядом с Йоке.       — Так больно тебе! Почему?       — Он мне как брат… — Он отвечает тихо, но мы слышим. Кажется, даже ветер упал на землю и перестал шуметь.       — И ему… — Она быстро отворачивается от Йоакима и переходит к Бункеру, касается его лица — тот даже не шевелится. Она заставляет его поднять голову и тоже заглядывает в глаза, но что можно различить в его пустых зеленоватых ледышках? Кажется, все, что было живым и называло себя Бункером утекло, оставив вместо себя глюченную биомашину, но она что-то видит. Лицо ее кривится в странной гримасе, она быстро одергивает руку и отступает от сталкера на шаг.       — Ну ты ётунов сын… В твою голову и контролерам страшно заглядывать, такой там срач. Убиться можно. — Тут она присаживается перед ним на корточки и тыкает его пальцами в грудь. — Твое горе тут. Потому ты о нем не думаешь. Но болеть оно от этого меньше не будет. Ты будешь кормить Ее своей болью, а Она будет жрать, расти и беситься, потому что это для Нее самое лакомое. И в тебе его ой как много. — Она говорит это, близко подавшись к нему и тоже заглядывая в глаза, на что сталкер только вяло поводит плечами и отвечает:       — Да пусть хоть подавитсья дэта сволотьй.       Тогда она оборачивается ко мне и тоже смотрит. Долго, внимательно — я прилипаю взглядом к ее глазам и чувствую, что не могу оторваться. Меня затягивает в эту тьму, и она что-то шепчет. Говорит-говорит, но я не понимаю. Приходят образы: ночь, Припять, гостиница «Полесье», сталкер с радиационными ожогами на лице у нее на руках и где-то в темноте рядом — химера, которая на них охотится. Страх и отчаяние. Желание жить и спасти.       — Я тебя понимаю. — Тихий голос девчонки-призрака выводит меня из этого состояния. Я моргаю, тру глаза, а когда убираю руки — вижу, как она опускается на колени рядом с Пэром. Снимает со своей шеи тяжелую гирлянду из артефактов и кладет себе на колени.       — Пэр… Так тебя звали. Ты не хотел умирать, цеплялся за свой мир, поэтому душа твоя не вольется в Ноосферу. Останется здесь и пополнит ряды нашего брата. — Она гладит его по голове, запускает пальцы в спутанные волосы. — Но ты здесь не нужен. Тут таких толпы ходят, сам видел. Огни. Ты нужен там. Поэтому я попробую. — Ее ладонь накрывает рану на щеке шведа, другой она крепко сжимает одну из пустышек на своих странных бусах.       — Мне просто повезло, что я осталась здесь в таком виде, — Она говорит с ним так, будто нас не существует, а он просто спит, — Могла бы не успеть, не добежать и развеяться на рассвете, как туман.       Рука ее через время перемещается с лица на шею Пэру и там останавливается. Я сижу не совсем близко — Бункер ближе, но все равно вижу, что там, где только что была рана, уже ничего нет.       — Йоке… — Тихо окликаю второго попаданца, но тот тоже смотрит во все глаза.       — Интересно, да? Мне тоже. На что я способна. — Она улыбается и смотрит на нас как-то заговорщицки. — Сама не знаю, что из этого выйдет. Мне тоже его жалко. Он очень красивый, видели бы вы его по-настоящему.       Мы молчим, затаив дыхание, а это…существо, Грави, что-то продолжает нам рассказывать об изнанке Зоны, об энергетических отпечатках людей и еще какой-то потусторонней гадости, но никто из нас не вслушивается в ее слова.        Все внимание наше направлено на маленького шведа, тело которого под ее рукой медленно наполняется жизнью. Постепенно скрываются выступающие кости черепа, пергаментно-тонкая, ссохшаяся кожа разглаживается и наполняется влагой, заострившиеся черты обретают привычную мягкую аккуратность. Кажется, он расслабляется. Закоченевшие в вынужденной позе ноги свободно вытягиваются, неестественно задранная голова клонится на бок… Я замечаю, что другой рукой девчонка сжимает уже одну из батареек на своей странной гирлянде и по мере того, как тело Пэра возвращается в исходное состояние, она скукоживается и высыхает. Рядом на полу лежат уже четыре таких высохших скрюченных комка. Еще немного — этот тоже отпадает, как сухая луковая чешуйка с тонкой прочной цепи, на которой они все закреплены.       — О-ох сучьи полтергейсты! Ненавижу их! — Бормочет девушка и кривится — Кажется, ей этот процесс удовольствия не доставляет.       Еще несколько минут она сидит неподвижно, держа руку у горла Пэра и мы вместе с нею застыли в напряженном ожидании. Густые сумерки заполняют лесок, наползают из него на дорогу, наваливаются на нас — в другой раз это было бы страшно, но не сейчас. Мы слишком поглощены происходящим. Сырой ветер снова стелется по земле и приносит запахи бензина и гари, отдаленный звук, похожий на рокот мотора, но мы даже на это не оборачиваемся.       — Осталось немного. — Шепчет Грави, встает на колени и перемещает руку с шеи на грудь шведа. Он неподвижен, бледное лицо в темноте выделяется светлым пятном. — Пан или пропал! — Выдыхает она и, крепко зажмурившись, неуловимым движением погружает руку ему в грудь.       Слышится странный звук, как треск рвущейся мокрой ткани, Йоаким судорожно вздыхает, а я кусаю губу, чтобы не вскрикнуть.       — Свьятые ликвьидаторы… — Вырывается у Бункера, но он тоже закусывает губу и замолкает, подается вперед, вглядываясь в происходящее.       В воздухе повисает странный тонкий писк и, вроде как, становится немного светлее. Я смотрю на вторую руку девушки и вижу, что она щелкает артефакты, как воздушные шарики. Прикосновение — пара секунд — и он отваливается засохшим комком непонятной материи. Затем еще один и еще один. На цепи остается четыре штуки. Две батарейки и две пустышки. Вот зачем они нужны. Они служат источниками энергии. Такие себе консервы для духов Зоны.       — Ну же, хороший мой… — Почти стонет девчонка, — Возвращайся к нам!       Я вижу, как рука ее у него в теле ритмично двигается, сжимая сердце, и понимаю, что ничего не выходит.       — А-аай! — Вскрикивает она, по руке ее тонкой белой ниткой пробегает молния. Одна, затем еще одна, и на цепи коллапсируют обе пустышки. Тяжелые диски непонятного металла, удерживаемые на расстоянии друг от друга мощным полем, с громким лязгом сталкиваются и разламываются напополам.       От громкого звука Йоке шарахается в сторону, Бункер вздрагивает, а я не сдерживаю вскрика. Грави уже стонет — четырехгранная ячеистая батарейка с хрустом рассыпается и осыпается ей на колени минеральной крошкой. Еще одна молния пробегает по ее руке и вгрызается в тело Пэра. И он дергается, с громким всхлипом втягивая в себя воздух…       — Ай! — От неожиданности дергаемся с места мы все, Грави быстро вынимает руку из его тела — она выходит с хлюпающим звуком и на ней остаются следы прозрачной кровянистой жидкости — я вижу это. В сумерках последняя батарейка у сталкерши на коленях светится ярко-голубым светом.       — Пэр!!! — Йоаким бросается к нему, тот корчится на земле, задыхается и кашляет, Грави придерживает его, чтобы не треснулся головой об асфальт, сама при этом сгибается пополам, накрыв собой последний артефакт.       Мы сбиваемся в кучу, Йоке трогает друга: руки, живот, плечи, пытается забрать его из рук призрачной сталкерши, но он дергается еще и она не пускает.       — Подожди… — Голос ее трудно узнать — он превратился в карканье. — Еще немного. Она тяжело садится и начинает гладить Пэра по лицу и голове. Тот бьется крупной дрожью, беспорядочно возится, ему все еще не хватает воздуха, но он дышит свободно. Глубоко и часто.       — Вот так…вот так… все это исправимо, оказывается… Теперь вернешься домой… — Грави гладит его по голове, распутывает волосы и руки у нее тоже светятся бледно-голубым светом, как и батарейка. В этом свете мы видим, что лицо у Пэра мокрое от слез. — Нужно будет время, чтобы ты окончательно пришел в себя, но все восстановится, слышишь? — Она уже обращается к нему, спрашивает.       Мы замираем снова. Он пробыл…мертвым…гораздо больше критичных пяти минут клинической смерти. Гибель нервных клеток из-за кислородного голодания должна была вызвать необратимые изменения в мозгу и его возвращение к жизни по всем законам физиологии не должно быть полноценным, но…       — Ja… Jag… hör dig… Det… gör så… ont…******  — В промежутках между вздохами произносит он.        — Слава Зоне… — Выдыхает вместе с девушкой Бункер. Он сидит рядом со мной, я чувствую его движение и вижу в сумерках абрис бородатого лица, но не различаю выражения.       Мой взгляд притягивает яркое пятно света вокруг рук все-таки-легенды Грави и лицо Пэра, озаряемое этим светом. Измученное, мокрое, но снова живое. Он стонет, дергается, будто пытается подняться, но Грави его останавливает.       — Лежи. Лежи, пламенная душа, рано тебе еще. Все равно тот колымажный автобус обломался и раньше, чем через полчаса не починят работяги его. Тебе нужен отдых. — Голос ее становится тише. Она лезет в карман у себя на разгрузке и что-то достает оттуда. — Возьми. — Протягивает Йоакиму какую-то маленькую светящуюся вещь. — Помоги мне.       — А? — Он удивленно принимает и смотрит на нее.       — Самое тяжелое я исправила… Ему теперь нужен отдых и…мне…тоже. Мне пора возвращаться. У тебя…натриевый нож. Надрежь им это и верни. Только не глубоко. —Она говорит быстро и сбивчиво, будто сильно торопится.        Йоке судорожно кивает, достает нож, подаренный Бункером, и раскрывает его.       — Как?       — Все равно… — Девушка уже убирает руки от головы Пэра и отодвигается подальше — он вытягивается на земле, а она крепко сжимает в руках батарейку, которая светится все слабее и слабее. — Быстрее!       Похоже, вне Зоны ее существования поддерживает только этот артефакт. И он садится.       Она торопит Йоакима — тот неосторожно надрезает порученный ему предмет — он твердый, как стекло и швед сомневается, что смог хотя бы оцарапать его, но все же протягивает девушке-призраку.       — Спасибо тебе. — Выдыхает она. — Отодвиньтесь дальше все…если не хотите снова вернуться в Зону! — Голос ее слабеет вместе со светом артефакта.        Мы быстро отодвигаемся, Бункер забирает Пэра.       — Теперь бросай его в меня. — Обращается она уже к Йоакиму. Тот удивляется, но она настойчиво кивает. — Бросай.       — Извини. — Тихо говорит тот и бросает. Странный артефакт прочерчивает во мраке светящуюся дугу, и, вместо того, чтобы удариться в грудь девчонки, проходит насквозь и падает чуть дальше. Она рывком бросается на него и тут же яркая голубая вспышка со страшным треском разрывает темноту, и поглощает ее.       Наступает оглушающая тишина и тьма.       Когда мы снова обретаем возможность видеть и слышать — ее рядом нет. Бункер отнимает от себя Пэра — тот все еще дрожит и слабо шевелится, бормочет что-то невнятное.       — Я тут, Пэр! — Отзывается Йоаким. — Все хорошо. Все кончилось.       Он перебирается к Бункеру, я вместе с ним. Молча, не говоря ни слова, мы сбиваемся в кучу, с двух сторон обнимаем сталкера и Сундстрема, при этом пытаемся коснуться последнего. Как чуда какого-то. Я наталкиваюсь на руку Йоакима — он тоже пытается прижать ее слева на груди своего друга, ощутить, что его сердце действительно бьется.       Грохот старого автобуса по разбитой дороге мы слышим издалека. Бункер хватает меня под руку, я успеваю только схватить автомат и тронуть напоследок обоих шведов, и он утаскивает меня с дороги в заросли облетелых кустов подальше от обочины.       Увидев сидящих посреди дороги бродяг, водитель колымаги остановился. Выбрался со стволом наперевес — люди здесь знают, какие отморозки иногда выбредают из Зоны, поэтому к подобным попутчикам относятся агрессивно, — подошел ближе, держа обоих под прицелом. В свете фар на дороге мои попаданцы выглядят совершенно беззащитными и маленькими.       — Якого дідька ви тут розсілися? Ану геть звідси! — Окрикивает он их по-украински. Йоаким тяжело поднимается на колени и говорит фразу, которой мы с Бункером его научили.       — Помогитье добраться до города. Я заплатить. — Сталкер, сидящий рядом со мной в зарослях, толкает меня в бок.       — Да слышу я, слышу. — Отзываюсь и слышу еще.       — Пожалуйста. Помогьите. Мой друг ранен. Я заплатить. — Он дергает рукой лямку рюкзака, намекая, что деньги там.       — Ай, бісові діти! Ви вже четверті за цей тиждень! — Бурчит водитель и опускает пушку. — Хутко до автобусу, я чекати не буду!       Йоаким не понимает слов, но красноречивый жест стволом непонятного оружия в сторону автобуса дает понять, что его приглашают ехать.       — Надеюсь, они доберутся… — Тихо бормочет сталкер и тяжело прислоняется ко мне.       — Я тоже надеюсь. — Обнимаю его за плечи, чувствуя, что его самого ощутимо потряхивает.       Нам самим пора уже возвращаться.