Инфлюэнца

Блондинку звали Мими, а брюнетку — Кики. И это фальшивые имена. Они сидели полукругом на полу. Скромные гостьи устроились между Кентаро и Такахиро. Парни вальяжно нависали над девушками, не оставляя и сантиметра свободного, и воздуха чистого на вздох. Кики мало говорила и только изредка сиплый смех её прокатывался, как подшипник в колесе, по комнате, охватывая тело холодком. Но молчаливую Кики с лихвой покрывала визгливая Мими. Она живо болтала с парнями и через слово взрывалась хохотом. Вызывающе хлопала ресницами в сторону Ойкавы. Перетирала меж крашеных ноготков ворот футболки Кентаро. Посасывала кончики выбеленных волос. Кагеяма сидел поодаль и не вмешивался. Всё его внимание сжалось до размера пули, которую он раз за разом пускал в рыжий затылок. Коротышка тянется к Ойкаве, нашептывает на ухо. Бам! Перезарядить. Коротышка тормошит захмелевшего Ойкаву, дергая за плечи и волосы. Бам, бам, бам! Коротышка пьет из одной банки с Ойкавой. Облизывает её своим мерзким мелким ртом. Бам! Хэдшот.       — Давайте немножко поиграем? У меня уже попа болит на месте сидеть, — хнычет Мими, мешая Кагеяме спокойно воображать лужу из мозгов рыжего на ковре. Ну какие ты там мозги придумал, тупица? Сладкое видение прерывают криками:       — Во что ты хочешь сыграть, Мими?       — Сейчас покажу, дорогуша. Девушка порылась в сумочке и вытащила маленькую заводную лягушку. Она покрутила колёсико, что с маникюром сделает не каждый, и игрушка поскакала по полу, сдавленно квакая.       — Блин, классная штука, — смеялся Кентаро, схватывая закрутившуюся лягушку и возвращая её Мими. Мими взяла игрушку и улыбнулась. Вытащила из кармана конфету. Спрятала сладкий шарик за щеку, а шуршашую обертку раскатала.       — Мы будем по кругу передавать фантик, пока лягушонок скачет. Но как только он перестанет квакать, пара, у которой остался фантик, целуется. Кагеяма встрепенулся. Его не улыбала такая игра. Но, если сесть рядом с Ойкавой, то... Нет, это гадко. Он же не маньяк, чтобы красть поцелуй насильно.       — Эй, Мими-тян, а как мы будет бумажку передавать? — спросил Ойкава.       — Очень просто. Девушка приложила фантик к губам. Бумажка ровно держалась на клейкой помаде. Она присела напротив Ойкавы, прижав его запястья к полу, и поцеловала. Ойкава лишь хмыкнул. Он долго вырывал фантик у девушки. Они так отвязно крутили головами, что даже разок щелкнулись лбами. Ойкава не выдержал и напором смял липкие губы Мими своими, зубами вытягивая фантик.       — Ах, негодяй, как грубо! — взвизгнула Мими, но не отпрянула. Она едва заметно поласкала предплечья Ойкавы и ямки на сгибе локтя.       – До чертиков ненавижу проигрывать. В пьяном угаре никто бы и не заметил. Но Кагеяма, на беду, будто бы протрезвел.       — Подвинься. Тобио подошел к Ойкаве и плюхнулся настолько рядом, что вот вот, и оседлал бы чужие бедра.       — Больно надо тут с вами сидеть. Мими убралась обратно, прихватив и фантик.       — Устраивайтесь поближе, сейчас начнём! Круг сузился. Справа Кагеяма прижимался к Ойкаве, слева его придавил плечом Иваидзуми. Тобио было уже обрадовался более менее выгодной расстановке, как случилось. Это.       — Нут-ка, подвинься, хмурояма! Мелкий и юркий, рыжий придурок пропихнул острые локти между Тобио и Ойкавой, а вскоре и бедра свои втиснул.       — Эй, ты ткнул меня своей тупой коленкой, тупица!       — Так нужно было уступить и подвинуть зад.       — С чего это я должен тебе что-то уступать, а? Кагеяма серьезно хотел было поднять малявку за воротник и вышвырнуть из круга, нет, из квартиры вообще, но лягушка забремчала по полу и началось волнение. Кагеяме пришлось отодвинуться, только чтобы не чувствовать бедро этого придурка, которое бесило даже сквозь плотную ткань треников. Кагеяма отпрянул и случайно увидел, какие несуразные ноги торчали у рыжего из-под шорт. Мускулистые, плотные икры, покрытые кудрявыми волосками сростались в сухие, костлявые коленки. Они сверкали, как лысые лбы, а вокруг коленной чашки, как ссоринки, рассыпало веснушки. Тоже рыжие. Оно случилось так, что Кагеяма и моргнуть не успел. Его схватили за руки и прижали кисти к бедрам. Коротышка тянулся к Кагеяме с закрытыми глазами и с фантиком на губах. Кагеяма впервые увидел его лицо вблизи. Оно казалось нагим и беззащитным. Он мог бы вдарить по розоватой, всей, блять, в крапинку от веснушек, щеке, если бы его руки не удерживали. Лягушка крякнула навзрыд и умолкла. Рыжий распахнул глаза и сдернул с губ фантик. Он облизнулся и подставил влажный, ухмыляющийся рот Кагеяме.       — Не стесняйся, Кагеяма-кун.       — Убери свою рожу от меня, тупица! — Кагеяма дернулся и вырвал руки из мелких пальцев. Сокомандники и девушки загукали.       — Вы мешаете игре! — Мими безжалостно стучала ноготками по лягушке.       — Да никто всерьез и не играет в твою игру, глупая. А это, — Кагеяма указал на рыжего, — я и пальцем трогать не стану.       — Раз так, я тоже не горю желанием целовать хмурое говно, которое обламывает весь кайф. Рыжий подскочил на ноги и ушёл, и комната как-то враз потускнела без косматой башки. Кагеяма приготовился сыпать оскорблениями, но вместо лишь поплевался под ноги. И сел было рядом с Ойкавой, но тот не позволил.       — Правила есть правила, Кагеяма-кун. Не вернешься, пока не выполнишь условие. Тц. К черту. Кагеяма пошел на кухню. Он набрал побольше воздуха, чтобы долго-предолго убеждать коротышку в необходимости лжи во благо и абсолютной неразумности поцелуев. Если они не с Ойкавой, конечно. Но... Рыжий забрался на подоконник, одну ногу подогнув под задницу, а другую пустил болтаться. Голые грубые пятки сверкали как медяки. Он курил, не оборачиваясь, в приоткрытую створку. На кухне было темно. Только отблески старого уличного фонаря дрожали на стенах. Под пленкой запыленного света, лохматая волосня коротышки казалась грязно-рудой, медной, а кожа – бронзовой и горячей.       – Кагеяма-кун, а ты любишь высокие этажи? По мне, чем выше, тем лучше. И Кагеяма рассыпался.       – Я хочу вернуться, поэтому ты скажешь Ойкаве, что мы поцеловались, и можешь хоть всю ночь у окна проторчать. Коротышка не откликался. Только босой ногой поматывал и дымил. Бесячий.       – Эй, оглох? Или голову надуло? Кагеяма двинулся вперед, чтобы сдернуть рыжего за грязную пятку с подоконника, но замер. А может ли он так себя вести? Рыжий докурил и, вопреки всему, потушил окурок о подоконник и бросил его в карман.       – Тебе не за чем возвращаться к ним, Кагеяма, понимаешь? Нас там никто не ждет.       – С чего ты взял? Глаза у коротышки были большеваты для мелкого и острого, как у хорька, лица. Большие и черные, как две бархатные сливы. Так и хочется ткнуть. Смотрят влажно и тепло, чуть ли не брызгают соком. Переспелые ягоды. Но все-таки цепко и быстренько бегают, потому что сущность крысиную не спрячешь.       – Они выжидали момента, чтобы избавиться от тебя и остаться с девками.       – Они что?! Кагеяма вспыхнул. Правда резанула по расслабленным мозгам: девочки в тонких, целлофановых курточках. Девочки, целующиеся с незнакомыми парнями. Девочки с грязью на острых шпильках. Конечно, блять.       – Но они не могут, там же Ойкава... Кагеяма не знал: бежать ему в комнату или бежать из квартиры. Но делать что-то надо было. То, что он оказался на кухне с наглым коротышкой, ничего хорошего не сулило.       – Ещё как могут. А об Ойкаве не беспокойся, с ним же верный товарищ Иваидзуми.       – Что, блять? Да что ты знаешь, чтобы так говорить! Кагеяма трахнул кулаком по столу. Пустые банки катились по полу и звенели, сталкиваясь боками, а протяжный стон, блядский поскул, протягивался сквозь смежную стену и вынимал из Кагеямы душу.       – Мне ли не знать об этом, Кагеяма-кун, – ухмыльнулся рыжий и спрыгнул с подоконника, теплой волной скользнул между Кагеямой и столом и подошел к плите. Поднял чайник. Наполнил водой. Поставил на плиту и щелкнул горелкой.       – С утра пить захочется, а у Ойкавы ничего, кроме пива не бывает. Рыжий пожал плечами и снова влез на подоконник. Кагеяма пялился на голубой газовый огонёк и сжимал кулаки. Полупустой чайник храпел, как паровой котел, и этих звуков, да кого обманывать, звуков секса было почти не слышно. Почти.       – Сядь, что ли. А-то ты жутковатый, когда вот так вот стоишь. Коротышка поерзал на подоконнике, дотянулся до бутылки шампанского и припал к горлышку.       – Кто ты? – спросил Кагеяма, неотрываясь от огня.       – Хината Шое, если ты вдруг захочешь назвать меня по имени.       – Да нет, тупица! Кто ты такой? Кто ты Ойкаве? Кагеяма развернулся. Он смотрел на Хинату, прилипшего к холодному стеклу и устало жмурившегося на огонёк, едва ухмыляющегося, раздергивающего в стороны патлы на загривке.       – Я? Я такой же, как и те девчонки. Я шлюха, Кагеяма-кун.       – Ты? Кагеяма подавился и всё-таки присел на табурет в углу.       – И ты?...       – Да. И я трахался с Ойкавой. И сегодня я не случайно заскочил. Он позвал меня.       – Зачем? Зачем? Зачем?... Слова трепыхались в легких, с губ срывался едва слышный шепот, но Кагеяма продолжал повторять, убеждая настоящую, самую дерьмовую реальность просто прогнуться под весом его отчаяния. Обида заскребла под ребрами, прокатилась дрожью по позвоночнику. Пальцы на ногах поджались, а сердце с хрустом треснуло. Кагеяма не мог смотреть на огонёк, перед глазами всё плыло, и он уронил голову в ладони.       – Зачем?       – Развлечь тебя, – шепотом по уху. Кагеяма отнял руки от лица. Коротышка сидел перед ним на кортах, руками вцепившись по бокам табурета. Кагеяма брыкнулся, но маленькие ладошки легли ему на колени. Кагеяма должен вскочить, отпихнуть, ударить коленом, но он не двинулся. Кагеяма должен закричать, но онемевший язык примерз к небу. Ойкава преподнес Кагеяме мальчика для утешения. Ойкава решил, что мальчик Кагеяму утешит. Ойкава подумал, что Кагеяме хочется мальчика. Но Кагеяме нужен был только Ойкава. Однако бледные ладошки теплые и ласкающие. Осторожные, большими пальцами обрисовывающие контур колен. Необязывающие. Кагеяма посмотрел на Хинату, устроившегося у его ног, сверху вниз. Худой, мелкий, несуразный. И это убогое созданье Ойкава допустил до себя, а его, Кагеяму, нет?       – Такой-то страшный, да еще шлюха? Тяжело, наверное, с таким лицом клиентов обслуживать?       – Я не модель, дурак, – фыркнул рыжий и вывернул запястья, скользнув пальцами под колени Кагеямы. Тобио от неожиданности сжал ноги, стискивая руки коротышки, не давая его пальцам шевелиться. Он смотрел на лицо Хинаты, на его приподнятые брови и приоткрытый рот, и упивался чужим смятением. Если не убить, то раздавить по-другому, морально. Победить. Поставить на место.       – Врешь. Ты так испугался, что даже не сможешь отсосать мне. Кагеяма расслабил и раздвинул ноги, затылком прижимаясь к стене. Но сделать это оказалось непросто. Каждая клеточка в теле Кагеямы противилась, вопила об опасности и предупреждала безрассудного хозяина о скорой погибели. Но Кагеяма пробил хоум-ран по своим ощущениям. Только взгляд коротышки, царапающий по промежности, нельзя не почувствовать. Коленки Тобио затряслись. Он самый глупый. Своими же выходками доводит дело до катастрофы. Хината отвел взгляд в сторону и снова накрыл колени Кагеямы руками.       – Эй, ты в курсе, кого пугаешь минетом? Серьезно?       – Эй, а ты в курсе, что не сможешь это сделать, как бы не старался? Ты такой ущербный, что даже озабоченный таблеточный торчок на тебя не возбудиться. Коротышка убрал руки. Кагеяму как подхлестнуло и дальше расплескивать гадости:       – Спорим, что не сможешь?       – На что? – отозвался Хината, не поднимая головы.       – Выиграю я, и ты больше никогда не подойдешь к Ойкаве.       – А если проиграешь?       – Так я не проиграю, тупица. Хината облизнул губу и проглотил слюну, не отрывая взгляда от лица Кагеямы. Глаза Хинаты сверкали. В них синие газовые огоньки, как черти, отплясывали и кружили вглубь, по спирали, проваливаясь в липкую бездну.       – Ты красивый, Кагеяма-кун. Кагеяма моргнул, лицо его помялось от раздражения.       – Че это? Зацепить меня хочешь? Рыжий рассмеялся, задрав подбородок. Плечи его расслабились и мелкие руки на коленях Кагеямы заметно потяжелели и стали еще горячее. Хотя куда уж горячее? Кагеяма не мог понять, чего такого этакого сказанул, и это бесило. Даже переносица зачесалась от обиды, но. Ты красивый Звенит, звенит в ушах, вибрациями разносясь по телу, собираясь внизу живота, набухая.       – Че ржешь? Признаешь поражение? Хината задушил смешок и уставился на Кагеяму, словно и не сходил с ума секунду назад, а вечность так сидел, полируя взглядом чужие скулы. Пальцы на коленях сжались.       – Нет. Чайник взорвавался свистом. Хината вспорхнул с места, и вот назойливого жара рядом как ни бывало. Кагеяма тут же почувствовал бродячий сквозняк и подобрал пальцы на ногах. Он уловил какую-то мелкую, сыпающую, как колючий дождь, слабость в теле и вздрогнул. Захотелось выпить. Хината возился с кипятком, неловко прихватывая футболкой накалившуюся ручку, и пританцовывал около плиты. Кагеяма наблюдал за его суетливыми ручонками, но скользнул взглядом ниже, там где задранный край футболки оголил тело. Бледная кожа тускло светилась сквозь разряженную темноту. Это был просто живот, плоский и сухой, подтянутый мышцами. У Кагеямы даже пресс лучше. Но он смотрел. И смотрел. Коротышка закончил с чайником, а замятая ткань опустилась до пояса шорт.       – Ну вот, теперь будет, чем промочить глотку с утра. Какой я заботливый, поражаюсь, да Кагеяма?       – Чего тебе нужно? – огрызнулся Кагеяма, пряча взгляд на потолке. Одна мысль о том, что Хината заметил его интерес, разжигала жар, сродни лихорадки, в костях, и поднимала тошноту. Как противно, сидеть здесь, воюя с позорными желаниями собственного тела, когда за стенкой Ойкава.       – Мне? Ничего. Хината плюхнулся на пол у ног Кагеямы.       – Вопрос в том, что хочешь ты?       – Чтобы ты убрался? – проскулил Кагеяма, вдруг ощутив себя жутко уставшим. Веки горели, будто он не спал неделю и стремился уснуть. – Хотя оставайся, я сам уйду. Кагеяма приподнялся, но его удержали за голени.       – Эй! Пусти.       – Я не проиграю! Хината закатал штанины Тобио до колен и сдернул с его правой ноги носок.       – Эй, ты придурок или да? Чего ты делаешь? – брыкался Кагеяма. Он не знал, что ожидать от рыжего, а это пугало больше, чем если бы коротышка сейчас терся щекой о полувставший член Кагеямы или натирал его бледной ладошкой. И чем больше Кагеяма ловил себя на этих мыслях, тем яростнее вырывался из хватки, желая и не желая, кленя Хинату и проклиная своё тело, себя.       – Хватит тыкать мне пяткой в нос, дурак! Тихо! Я не насиловать тебя собрался! Дай мне сделать тебе кое-что приятное, хорошо? Кагеяма поколебался и уступил, отдавая правую ногу на милость коротышке. На крайняк рядом стояла бутылка, чтобы треснуть по рыжей голове.       – Ты же не откусишь её? – спросил Кагеяма. Ему не понравилось, как Хината разглядывал его ступню, устраивая ее у себя на коленях. Хината лишь фыркнул. И больше не издал ни звука. Он потер ладошки друг о друга и потянул ногу Тобио, ставя на пятку. Теплые руки обхватили замерзшие пальцы ног и принялись мять их, проскальзывать между и спускаться на ступню. Это и правда было приятно. Ноги Кагеямы болели всегда. Прыжки давали нехилую нагрузку на колени. Прошлой ночью он никак не мог улечься, потому-что фигово сделал растяжку после прошлой игры, и ноги гудели, как трубы, по которым колотили молотком. А рыжий, падла, как знал, какие точки массировать. Это было очень приятно, если закрыть глаза, прислониться к стене и выдохнуть.       – Ха... Кагеяма услышал собственный вздох, почти стон, и встрепенулся, потому что Хината точно его тоже услышал. Но рыжий увлеченно перебирал руками, поднимался всё выше. Сдавил щиколотку пару раз и скользнул к напряженным икрам. У Тобио искорки из глаз посыпались. Теплые руки отдирали застаревшую, втершуюся боль от кости и возвращали мышцам эластичность и силу. Острая мука набегала волнами, перебивая дыхание, но оставляла такое облегчение, что Кагеяме хотелось бы вечно пробыть заложником этой пытки. Продолжай, только не останавливайся. Как же мне хорошо. Дай еще. Еще.       – Вот, видишь? Я хорош не только в сексе, а в общем... Кагеяма приоткрыл глаза. Этот Хината, придурок, мешал ему расслабиться и окончательно растечься по стулу. Но он же и делал это с ним. Делал его слабым.       – Заткнись. Ты просто не знаешь, где находится член. Кагеяма пихнул ногу Хинате в пах, прежде, чем подумать. И он не ожидал найти то, что нашел.       – Да ты же... Хината был возбуждён. Сидел на заднице на полу, колени его вывернулись и разъехались. Он вцепился в ногу Кагеямы, а в ступню упиралась твердая плоть. Кагеяма сглотнул так, что в ушах хлюпнуло, и надавил еще сильнее, выбивая из рыжего змеиное шипение.       – Какой ты убогий, не можешь с собственным телом совладать. Кагеяма подвигал ногой. Хината пытался его удерживать, и пятился, но Кагеяму это не останавливало. Он готов был упасть с табуретки, пусть так. Но тот узел, что сейчас скручивался внутри, давил и приказывал продолжать.       – Прекрати, – оборвал Хината и с придыханием толкнулся бедрами в ступню Тобио. Глаза его закосили, он укусил губу.       – С чего бы? Кагеяма снова двинул ногой. Он всё равно не смог бы оторваться, потому что будто поймал одну с Хинатой волну, и смуто осознавал, что в паху неуютно зудело. Черт, а к нему даже не прикоснулись. Хината оттолкнул ногу Кагеямы, встал на колени, уперся о табуретку и подтянувшись на руках, оказался лицом к лицу с Тобио. Хината прижался губами к губам. Кагеяма никогда не целовался, и не знал, стоит ли ему зажимать рот или нет. Теплый и влажный язык мазнул по приоткрытым губам. След был сладким от шампанского и горячим, а Хината горько пах, как большая сигарета. Он едва прикасался к Кагеяме, не целуя, но растравляя, жаля ядом. Кагеяма не смел шевельнуться. Когда Хината отстранился, он прикусил щеку, чтобы не попросить его вернуться и поцеловать нормально. Глубоко и жарко, проталкивая язык в рот. Кагеяма бы задохнулся чужим спертым дыханием, и заскулил бы в мелкий сладкий рот. Он хотел Хинату прямо сейчас. И презирал себя за это.       – Как тебе сигареты на вкус, Кагеяма? Правда противно?       – Ненавижу. Тобио схватил Хинату за волосы и притянул, заставляя носом утыкаться в пах. Дыхание опаляло сквозь ткань, обливало жидким пламенем. Кагеяма застонал, сдаваясь, умоляя. Хината обхватил ртом через ткань, рука Кагеямы на затылке на миг дрогнула, и он умело выкрутился. Задержал запястья Кагеямы и закинул к себе на плечи.       – Что же, Кагеяма-кун, я выиграл. Тобио кивнул. Отнекиваться теперь было нечего. Всё что ему нужно, это Хината, его гнусный, насмешливый рот занятый членом.       – И? Что остановился?       – Ну, ты же влюблен в Ойкаву? Это немного неправильно, если ты сделаешь это со мной, разве нет? Что? Кагеяма отнял руки от Хинаты и с треском поднялся с табурета. Он перелетел сквозь банки и порог кухни, кинулся в прихожую, ощупью включая свет. Вставил ноги в ботинки, как есть, одна в носке, другая босая и, зарядив дверь плечом, выскочил на лестничную клетку. Из распахнутой двери разносились окрики. Босой Хината выбежал на площадку и повис на перилах.       – Кагеяма! Кагеяма!       – Шо, брось его и иди суда. Было похоже на Ойкаву. Ну и хер моржовый с ними со всеми. Кагеяма вывалился в холодную склизкую пустотв и ошалел от ночи. Всполохи огня перемежались и выедали глаза, асфальт проминался под пятками. Он бежал вдоль дороги. Но от себя-то одними ногами не убежишь. Кислая морось оседала на лице, размазывала темноту, и легкие трепыхались в желудке, оторвавшись от сухого горла. Вспышка света, как вездесущий фатум, просеяла Кагеяму насквозь. Круглые фары. Полицейская тачка. Кагеяма разбежался, сталкивая лопатки за спиной. Вскоре он уже отдыхал на мокром и голом, словно кость древней зверюги, капоте.