Песня главы: Amalee — Aoki Tsuki Michite
Есть то, что я буду защищать— Моя невинность, они ей пренебрегают, Я слышу голос, он льётся, как мелодия, Что соперничает с тишиной, Теперь я чувствую, что свободна.
***
Сара стояла, боясь пошевелиться, пока сладострастные стоны оживляли гнетущую тишину, продолжая гулять по тёмному тоннелю и возвращая девочку в мир реальности, чудовищной в своей непостижимости. Вздохи и хрипы побудили малышку облизнуть до ужаса сухие и бледные губы. Каждый женский возглас, напоминая о случае из прошлого, смешивал неприятные эмоции в кучу, заставляя Сару впасть в оцепенение. Так же, как в прошлый раз: отвращение. Страх. Ненависть. Обида. Стыд. Беспомощность. И что-то ещё, что-то совершенно новое и доселе неизвестное. Отгоняя непрошеные воспоминания и назидание отца, Сара сглотнула и отодвинула свисающую ткань, позволяя осмотреть содержимое комнаты. Страшнее мук телесных могут быть только муки неизвестности. Именно по этой не очевидной для нее причине — ожидание её не устраивало, и Сара решила действовать. Пальцы слушались её намного хуже, чем прежде, но всё же в кратчайшие сроки справились с предоставленной им работой. И вновь, как присуще столь любопытной и смелой особе, девочка не упустила возможности заглянуть за завесу тайны, вовлекая себя в очередную авантюру, которая, скорее всего, не возымеет оглушительного успеха. Подобно уличному воришке, впервые прокравшемуся в жилище задаточного господина и его семьи, Сара, не издавая ни звука, осматривала причудливую обстановку, не избегая возможности изучить всё в мельчайших подробностях. Стены и пол, выложенные из толстых плит Пентелийского мрамора, придавали этой комнате поистине величественную роскошь, которую дозволено иметь разве что древним императорам, способным держать в страхе соседние народы и тем самым обогащать собственные земли за чужой счёт. Четыре колонны, выполненные в древнегреческом стиле, поддерживали исписанный свод, служа неким ориентиром, указывающим на плафон, оформленный в лучших традициях эпохи Возрождения. Композиция зачаровала Сару, и, повинуясь зову прекрасного, девочка скользила взглядом по картине. Роспись, украшающая потолок, пестрила обилием разнообразной флоры, прорастающей из прилегающих к стенам краев и стремящейся в середину к позолоченному солнечному диску. Чуть поодаль от солнца, по правую руку еле заметно сверкал неугасаемый Альдебаран, созданный из серебряной краски и измельчённого в порошок минерала. Изумрудные, алые, лиловые и золотые листья, переплетающиеся между собой, были столь досконально претворены в жизнь, что Сара могла поклясться о подлинности звуков ветра, танцующих в разноцветной кроне. Мнимое звучание картины безупречно подчёркивало мастерство плафонного мастера, не позволяя поставить под сомнение многолетний опыт и усердие, с которым он выполнял свою работу. Само время не осмеливалось посягнуть на это творение, опасаясь праведного гнева как владельца уникальной драгоценности, так и великих знатоков живописного дела. В самой середине комнаты находилась кровать, поражающая своими габаритами: шестьдесят футов в длину и не менее тридцати семи в ширину, покрыта простынями из шёлка. Ее основание, вырубленное из сердолика, немного просвечивало, придавая ощущение невесомости излишне громоздкой конструкции. Отсутствие иных предметов интерьера заставляло сконцентрировать всё детское внимание на огромном ложе, тем самым, как бы парадоксально это ни звучало, отдавало приказ стать невольным, но всё же заинтригованным наблюдателем сцены, что нашла своё пристанище меж пышных перин. Сара ахнула, когда заметила энергичное движение; быстрое, вычурно резкое и почти неуловимое. — Повелитель... — послышался уже знакомый голос. Малышка встрепенулась. — Мы ждали вас так долго, так покорно, так бессмысленно страстно. Умоляем, благословите нас хоть одним взглядом. Из-за простыней показалась обнажённая женская спина, она изогнулась по-кошачьи, легко, как ветвь младого древа. — Неужели мы вас больше не интересуем? Вы так сильно жаждете ту вещицу? Молчание. Красноречивее любых слов и сочетаний звуков. Похоже, собеседник, к которому был обращён вопрос, не собирался давать на него ответа. Следующее, что увидела девочка, были ещё два женских тела, так же, как и первое, не имеющие никакого облачения, способного прикрыть обольстительную наготу. Один, два, три. Нет... четыре. Между женщинами оказалось ещё одно тело, другое; мускулистое и сильное, не лишённое животного изящества и опасной красоты. Это был мужчина, наделённый самой привлекательной наружностью, которую доводилось видеть Саре за всю свою крохотную жизнь. Если бы в этом мире и существовало божество, оно выглядело бы именно так. Безупречный облик, как у античной статуи, в которую, несомненно, некими древними обрядами жрецов была внедрена крупица жизни, позволяя недостижимому совершенству предстать пред взором толпы, тем самым помогая уверовать атеистам в существование сил, человеку неподвластных. Его глаза, что были закрыты, наконец-то лениво и медленно открылись, и сомнений не было — именно так сверкают звёзды. Сара схватилась за грудь, сжимая всё ещё влажную ткань платья и боясь сделать вдох, в котором она так нуждалась. Девушки ласкали мужчину, полностью отдаваясь порыву страсти, которая, как они полагали, была их спасательной шлюпкой в мире иллюзий и несбыточных желаний. Они, поддавшись соблазну, были обречены на вечное подчинение. Будучи полностью лишены своих дум и воли, в них, к их собственному удивлению, оставалась крупица памяти о временах, когда они были свободны и вольны делать всё, что душе угодно. Но сейчас всё было иначе, их хозяин был заинтересован другой сверкающей побрякушкой, такой же, как и сотни других побрякушек, которые когда-то сияли новизной, но теперь утратили свою уникальность. Мужчина же оставался абсолютно непричастным. Он, развалившись на шёлковых простынях, судя по задумчивому виду, предавался размышлениям о вещах, для него немаловажных, и не спешил благословить вниманием молодых женщин, так старательно льнувших к своему господину. Не спадающее оцепенение стало помехой к желанию словесно выразить негодование от увиденного. Вместе с тягой к наблюдению за переплетающимися между собой телами, похожими на комок влюблённых змей, приходило осознание неправильности собственных действий. Сара уже хотела отвернуться и сбежать как можно дальше от этой комнаты, как всеми фибрами души ощутила — её заметили. Мужчина, опёршись на подушку и подперев рукой подбородок, изучал дрожащего ребёнка, пытаясь то ли узнать, что она думает, то ли просто понять, есть ли смысл её нахождения в этом месте. — Тебя не учили, что совать свой маленький кукольный носик не в своё дело — очень и очень плохо? Девочка отшатнулась, прочувствовав угрозу, исходящую как от его внешнего вида, так и от интонации, с которой он проговаривал каждое слово. — Ну ничего... у меня ещё будет время надрессировать непослушного питомца. Немой крик застрял в детском горле. Никогда Саре ещё не было так страшно. Возможно, этот страх начал копиться в детской душе задолго до встречи с этим ужасающим созданием. Мужское спокойствие и прекрасно завуалированная агрессия дали понять девочке, что её выборы зачастую ведут к катастрофическим последствиям, но каким — ей только предстояло узнать. И это свершилось. Живот нещадно заныл. Капельки пота покрыли лоб и стекали по лицу. Случилось что-то плохое. Внутри, где-то в глубине, ниже пупка на несколько сантиметров, тянуло, резало, выкручивало. Как будто чья-то когтистая лапа вспорола кожу, прорываясь глубже в плоть, разрывая мясо. По ногам что-то текло. Она не могла понять, что. — Больно… — Всхлип. — Больно. Это та грязная жидкость оливкового цвета, несомненно, ведь ее платье было таким мокрым, таким липким. Это не может быть не чем иным. Это просто невозможно. Сара в полной уверенности провела рукой по внутренней стороне бедра, ожидая увидеть зеленоватую влагу на своих пальцах. Её захлестнуло отчаяние. Детские руки окрасились красным. Алые отметины покрывали подушечки пальцев, напоминая девочке, как они с отцом рисовали пальцами, размазывая краску по альбомному листу. — Что это? Папа… папочка. Мне страшно, помоги. Малышка уже не смотрела в сторону комнаты, которую заслонила золотая порча. Она упала на землю, схватившись за живот. Боль стала ещё пронзительнее, ещё чётче. Слёзы хлынули вдогонку за разразившимся криком о помощи. Пока девочка содрогалась в рыданиях, её ноги скользили друг о друга, размазывая по платью кровавые пятна. Кровь не переставала течь, проделывая багровые линии и стекая по нежной коже на землю, пропитывая почву на сантиметры вглубь. — Ах… бедное дитя. Мне так жаль. — Ткань откинулась, когда светловолосый мужчина покинул комнату. Говоря о сожалении, его слова сочились злорадством, насмехаясь над страданиями ребёнка, дрожащего и свернувшегося калачиком. Его молочно-белая радужка походила на ледяные осколки, но даже в этих холодных глазах горел дьявольский огонь. Уголки мужских губ приподнялись, когда девочка подняла на него взгляд, наполненный болью и мольбой. — Каждый поступок имеет свою цену, сокровище, и когда-нибудь ты это поймёшь. — Мне очень больно… — Пара крупных слезинок скатилась по разгоряченным щекам. — Я знаю, дорогая, я знаю. Малышка потянулась к возвышающемуся над ней мужчине, стараясь то ли ухватиться за бордовый халат, который, по всей видимости, он накинул, покидая спальню, то ли в надежде, что он возьмёт ее на руки или хотя бы погладит по голове. Толики сочувствия было бы достаточно для утешения несчастной в её безмерном горе. Мужчина устало покачал головой и склонился над Сарой. Он проделал путь указательным пальцем от её мокрой щеки, собирая слёзы, и ведя руку дальше по плечу, предплечью, переходя на талию и спускаясь ещё ниже. Ткань платья поползла вверх, когда он достиг её коленок и провёл рукой по кровавым дорожкам. — Рано. Слишком рано. Но для нас это не так важно, верно? — Помогите, пожалуйста, отведите меня к папе. — Глаза опухли и практически перестали различать мужские очертания. — Помочь? — он задумался. — Да, пожалуй, тебе пора обратно, этот сон слегка затянулся. А нам многое предстоит сделать. То, что произошло в следующую секунду, будет вечно преследовать Сару в её самых худших и безжалостно холодящих кровь кошмарах. Мужчина, опустившись на колени, сложил руки на детской груди и, не торопясь, словно вкушая это мгновение, стал вдавливать рёбра внутрь. Сара забилась, лёжа на полу и используя последние силы, дабы остановить его ладони, что продавливали кости вглубь, не позволяя сердцу биться. Каждый удар давался всё труднее и труднее. Спустя жалкие крохи времени сопротивление было полностью подавлено. Когда руки Сары онемели и не могли сделать и малейшего, даже самого крохотного движения, давление усилилось до предела, полностью останавливая сердцебиение. Стоило Саре испустить, как ей казалось, последний вздох, мужчина прекратил свой напор, буквально выдёргивая обречённую с того света. Он прекрасно знал, когда надо остановиться, чтобы не потерять раньше времени занимательную игрушку. Время погибло. Она не знала, как долго длится изощрённая пытка, раз за разом повторяемая этим человеком. В конце концов, вдоволь наигравшись, он совершил последнее движение. Пламя жизни угасло, и наступил конец.***
Гончие преследуют зайца. В сердце существа белее снега растёт чёрное чувство. Ноющее и всепоглощающее — страх. Оно сжирает его изнутри, пытаясь и сгноить, и спасти. Заяц бежит, раненый и измотанный, бежит, преодолевая преграды, что вырастают у него на пути. Он старается, возможно, тщетно. Он знает, промедление — его смерть. И весь его мир, кажется, рушится, утекает в неизвестность подобно пескам, текущим сквозь пальцы. Опоздав, он не вернёт нечто важное, ценное и незаменимое для него, только для него. Бежать — его единственный шанс. Подобно ветрам лихой Нэнси, нашедшей приют для своих порывов внутри скромного домишки, Роберт ворвался в комнату, из которой раздался леденящий кровь детский вопль. Налетев на оставленную на полу вязаную куклу, мужчина практически влетел в кровать, чуть не разбив нос, но ухватившись за стоящее рядом кресло, на котором расположился медвежонок и вылепленная из папье-маше самодельная марионетка. Он всё же удержал равновесие и достиг трепыхающейся малютки. — Сара! Сара, милая! — Роберт тряс ребёнка, который продолжал кричать, но глаз не открывал. — Открой глаза! Папа рядом, ну же! Мужчина сам был готов впасть в истерику, наблюдая за мучениями своего единственного чада. По его спине проскользнул холод, заставляя вены на его руках надуться, а плечи приподняться, создавая вокруг мужчины ауру напряжения и безвыходности. Слова Роберта словно не достигали Сары. Он прижал её к груди, молясь всевозможным небесным сущностям о спасении единственного родного для него человека. — Нет, не надо, дяденька! — Сара пуще прежнего забилась в руках Роберта, цепляясь за его рубашку. Её маленькие ноготки ранили мужчину через тонкую ткань, указывая Роберту на подлинность кошмара, в котором он оказался. Остатки сил стремительно покидали мужчину. Навалившиеся проблемы и подорванные нервы были на одной стороне, страдания его души — на другой. Чувствуя себя ещё более зажатым меж двух огней, как тектонические плиты, сходящиеся в одной точке, он терял всякую надежду на светлое будущее, как для себя, так и для своей маленькой дочки. — Сара, я здесь! Милая, умоляю, открой глаза! — Его голос начал отдавать заметной хрипотцой, так несвойственной ему до этого момента. — Нет! — Сара с силой махнула крохотной ручкой, задевая мужскую щёку. На коже появилась едва заметная красная линия, из которой тоненькой струйкой сочилась рубиновая жидкость. Роберт ещё сильнее сжал Сару, качая её из стороны в сторону, пытаясь убаюкать и тем самым хоть как-то успокоить рыдающего ребёнка. Продолжая укачивать Сару, Роберт почувствовал солоноватый привкус. Слёзы текли по его щекам и никак не желали останавливаться. Он склонился сильнее, прижимаясь к крохотному лобику и шепча все известные ему молитвы. С каждым Сариным выкриком, с каждым ее рывком мужчина понимал тщетность своих стараний и стремлений. Он не может никого защитить, даже себя самого. Как было бы хорошо напиться. Да, напиться и забыться, никогда не вспоминая ни своих проблем, ни это маленькое недоразумение, дёргающееся в его ладонях. ... Недоразумение? Дальнейший ход мужских мыслей, танцующих бешеную пляску, как горстка демонов, воспевающих пришествие сил зла, был прерван. Наконец крики затихли, и девочка, хлюпая носом, открыла заплаканные глаза. — Папа... — пролепетала Сара. — Сара, слава богу, ты очнулась! — Мужчина ослабил объятья, услышав тоненький голосок. — Папа, мне страшно. — Сара схватилась за отцовскую руку и тихонько потерлась о неё носиком. — Все в порядке, тебе снился кошмар. Видишь? — Он взял вторую Сарину ручку, поцеловал и приложил к своей щеке. — Я с тобой, мы в твоей комнате, всё хорошо. Сара, пару раз хлопнув покрасневшими глазами, осмотрела тихую комнату, заполненную мраком, разбавляемым слабым лучиком света, который просачивался сквозь щёлку открытой двери, ведущей в коридор. Да, всё как и раньше: её любимые игрушки, утешающие её в минуты печали, мягкая постель, служащая надёжным убежищем от бед и горестей, царящих за пределами её жилища, и любимый отец, готовый прийти на помощь своей юной принцессе. Всё именно так, как и должно было быть. — Сара. — Да, Папа. — Девочка сильнее сжала мужскую руку. — Что... тебе приснилось? — дрожащим голосом спросил Роберт. Малышка покачала головкой со спутанной копной чёрных волос, непослушный локон упал на лицо, щекоча курносый носик. За окном завыл ветер. Ах, как же сейчас была бы прекрасна летняя прохлада. Светало, но о солнечных лучах по-прежнему не было вестей. Мир просыпался, давая дорогу новому дню. — Понятно. Не хочешь говорить — не говори. — Роберт поднял Сару на руки и отправился вон из комнаты. Последние ночные часы Сара и Роберт провели вместе. Они досыпали в обнимку, находя утешение друг в друге. И ничто не предвещало конца хрупкой идиллии, которою в скором времени растопчут, как полевой цветок, ненужный и колющий глаза тем, кто привык к красоте царских садов и алых розовых кустов.***
Сара осталась одна. Отец, у которого был выходной день, отправился по делам. Девочка помнила, как он обронил что-то о посещении банка. После бессонной ночи мужчина показался малютке бледным, как известь, которой обмазан фундамент их дома. Многое говорило о бессилии Роберта. Его рубаха была измятая до неприличия, первая и третья сверху пуговицы и вовсе отсутствовали. Взъерошенные волосы, не будучи уложенными, как подобает, торчали в разные стороны, придавая осунувшемуся лицу ещё больше неухоженности и усталости. Щетина стала отчётливее, увеличивая возраст своего хозяина. Сара приметила, что его дыхание стало каким-то рваным и тяжёлым. Иногда он кашлял. Его руки стали дрожать сильнее и были не в состоянии удержать чашку кофе, которую ему удалось наполнить с огромным трудом. В конце концов слабость одолела его пальцы, и сосуд с грохотом обрушился на стол, попутно облив коричневым содержимым накрахмаленную скатерть, чем вызвал бранное слово, сорвавшееся с мужских губ, и последовавший за ним глубокий вздох. Пару раз, проходя мимо их совместной фотографии, выставленной в прихожей первого этажа, он кусал нижнюю губу. Сара не знала, что терзало его в мгновения, когда он разглядывал на поблёкшем изображении лицо её матери. Казалось, он просто смотрит в её карие глаза и, оставаясь в полном молчании, посылает ей мысленные вопросы в надежде получить на них ответы. В такие моменты он казался недосягаем для окружающего мира, и девочка оставляла его наедине с последним упоминанием о женщине, которую он любил больше собственной жизни. Время летело незаметно. Покидать дом Сара не решалась, хотя солнце зазывало её отпереть дверь и начать резвиться на лужайке их дома, собирать белые ромашки и плести из них пышные венки. Где-то застрекотал кузнечик. Малышка сидела на высоком бархатном пуфике, сложив ручки на подоконнике и положив на них голову. Она наблюдала, как по улице прошлась семья из трёх человек. Отец, мать и дочка. Взрослые шли по обе стороны он смеющейся девочки, её золотые кудряшки сверкали в ярких лучах, а белые зубки походили на дорогие жемчуга. Она сияла от счастья, и радость, озарявшая ее лицо, делала эту маленькую незнакомку прекраснее любой принцессы из сказки. Как может красить людей их настроение, не так ли? Сара поймала себя на мысли, что её что-то гложет и грызёт изнутри. Это люди называют завистью? Она проводила взглядом радостных людей, вспоминая, как сама была когда-то на вершине счастья. Но это уже в прошлом. Её мамы больше нет, она ушла далеко-далеко — так сказал её папа. Её отец бледнее смерти, он ходит по тихим комнатам, как блуждающее привидение, не способное найти покоя даже спустя долгие годы. Когда начало смеркаться, Сара не могла усидеть на месте. Её отца всё не было. Часы начали отбивать 6pm. Малышка, снуя по прихожей, время от времени поглядывала то на стрелки часов, медленно продолжающих своё движение, то на дубовую дверь. — Папочка скоро вернётся, правда, Ланси? — она обратилась к медвежонку, что был её верным спутником. Плюшевый зверёк глазел на девочку, развалившись в детских ручках. Время всё шло, а отца так и не было видно. Большая стрелка уже перевалила за семь вечера, но входная дверь по-прежнему не торопилась открываться. Ожидание утомляло. Сара зевнула и, облокотившись на стенку, медленно съехала на пол. Её глаза закрылись, и она погрузилась сон.***
Сара подскочила, как ошпаренная, когда дверь дома с грохотом отворилась. Ручка ударилась о стенку, оставив на обоях трудно заметную вмятину. Девочка с широко раскрытыми глазами наблюдала, как её отец ввалился в дом, буквально падая. Его рубашка выглядела ещё плачевнее, чем днём, когда он покинул дочку. Откашлявшись и оттянув галстук подальше от горла, мужчина поднялся, шатаясь из стороны в сторону. Мотнув головой, он обратил внимание на девочку, которая уже успела забиться в угол от неожиданного визита. — А. Сара, — прокряхтел он невнятно. — Это же моя милая, кхм, маленькая Сара. Он сделал шаг вперёд, сильно наклонившись в сторону, но равновесия не утратил. — Папа, с тобой всё хорошо? — Малышке стало не по себе от его вида. Мужчина, всё так же шатаясь, доковылял до Сары и, наклонившись, погладил её по голове. — В порядке? Ха! — Он рассмеялся так, как смеются люди, над которыми неудачно пошутили. — О, да. Я в порядке настолько, насколько это возможно в моей ситуации. Да, точно, тебе этого не понять. Моя маленькая Сара, маленькая девочка и большие проблемы, что к ней прилагаются. Он поднялся и, не обращая внимания на малышку, у которой на глаза навернулись слёзы, проследовал на кухню. Раздался звон стекла, а точнее, стеклянных бутылок. Сара, смахнув слезинки, подошла к кухне и заглянула внутрь. Её отец сидел на холодной плитке, положив голову на сиденье стула, и что-то бормотал себе под нос, иногда подскакивая от произвольных смешков, вырывающихся из него против его воли. В паре сантиметров от него стояли несколько бутылок зелёного цвета с жёлтой крышечкой. Тусклый свет кухонной лампы проходит сквозь изумрудное стекло. Зелёные пятнышки слегка двигались, когда лампа раскачивалась от гуляющего сквозняка. — Не одобрили... они его не одобрили. — Он резко схватил самую близкую к нему бутылку и сделал большой глоток. — Я не смогу им сегодня заплатить. Это конец. Мужчина начал всхлипывать, подтянув колени к животу. Он схватился за голову, стиснув руками каштановые пряди. Последовал ещё один всхлип и долгий протяжный стон. Сара, справившись со своим страхом, подошла к Роберту, который начал скулить, как раненая собака, оставленная умирать своей стаей. — Папочка, всё будет хорошо. Малышка хотела ещё чем-то утешить отца, но не успела она этого сделать, как последовал сильный и болезненный толчок. Девочка кубарем покатилась к старой тумбочке и с силой ударилась о неё затылком. — Заткнись! — Давясь слезами, закричал Роберт. — Это ты! Ты во всём виновата! Если бы только тебя не было, я бы смог просто сбежать! Да, именно. Сбежать так далеко, как только это возможно. И они бы... не нашли меня! Боль продолжала стрелять в детскую головку, но сил заплакать у Сары не было. Она просто сидела, развалившись рядом с тумбой, и смотрела своими огромными зелёными глазами на мужчину, который был центром ее жизни. Плюшевая игрушка по-прежнему была в её руке как талисман, неразрывно связанный со своим владельцем. — К чёрту! — Роберт швырнул уже пустую бутылку в противоположную часть комнаты. И, не смотря в сторону Сары, в очередной раз уткнулся носом себе в ноги. Послышались новые стоны и причитания, какие именно — девочке разобрать не удалось. Сара, потерев затылок, поднялась. Она вновь склонилась над разбитым человеком. — Папа. Даже если ты злишься на меня, и я сделала что-то не так, обещаю, я исправлюсь. Только не плачь, папочка. — Сара потянулась к мужчине и погладила его густые волосы. В следующую секунду прогремел стук, который оборвался так же внезапно, как и начался. Дверь всё же не была закрыта на ключ, и ночные визитёры без проблем вторглись внутрь двухэтажного здания. Послышались тяжёлые шаги, и в кухню вошли трое мужчин, те самые, которых Сара видела накануне. — Вот так картина! Как интересно... — прошептал светловолосый. Роберт поднял безжизненный взгляд на незваных гостей. На его лице мелькнул ужас, мгновенно сменившийся абсолютным безразличием. — Пришли-таки, — прохрипел Роберт. — Да, Мистер Уилльямс. Вы подготовили необходимую сумму? — Разные глаза сверкнули неестественным потусторонним светом, заострив своё внимание на обессиленном мужчине. Последовала пауза. Роберт, чавкнув, поднял опухшие глаза на троицу, ожидающую ответа. — Нет... — он сказал это тихо, настолько, что это могло показаться не человеческой речью, а мистическим шёпотом, что устрашает незадачливых охотников за сверхъестественным. — Простите, Мистер Уилльямс, я вас не расслышал. Будьте так добры повторить. — Мужчина встал на одно колено и приложил ладонь к уху, пытаясь разобрать невнятный лепет. — Нет, — скрежеща зубами, повторил Роберт. Блондин озадаченно вздохнул. — Понятно. Нет, значит. Двое, что оставались в стороне до этого момента, двинулись в направлении к опьяневшему мужчине. И, судя по скрежету перчаток, когда руки сжались в кулаки, намерения их были явно не радужные. — Подождите. — Мужчина вскинул руку в кожаной перчатке. — Дайте подумать. И он задумался, или сделал вид, что задумался, ибо идея, посетившая его голову, пришла слишком молниеносно, чтобы оказаться плодом долгих и тщательных размышлений. Мужчина перевёл взгляд на стоящую рядом Сару. Будь Сара старше своих лет, то прекрасно бы поняла намерения этого человека, но юность и чистота всегда была пороком для этого мира, непростительным и губительным для своего обладателя. — Мистер Уилльямс, — начал он. — У меня есть к вам предложение. Роберт, будто ожив от мёртвого сна, встрепенулся и посмотрел на своего палача. — Что вы хотите этим сказать? — Знаете, сумма вашего долга довольно велика. И собрать ее в кратчайшие сроки вам всё равно не удастся. Но я знаю, как можно отделаться меньшей кровью, если вы позволите мне так выразиться. — Говорите. — У нас... — Блондин сделал паузу. — Имеется такой, как мы его называем, отдел, в котором нужны молоденькие девочки. — Я вас не понимаю. — Роберт ужаснулся, ведь, несмотря на отрицание, он всё прекрасно осознал. — Ну же, Мистер Уилльямс. — Мужчина подвинулся ближе. — Не прикидывайтесь дурачком. Мы живем в мире, где подобная деятельность довольно распространена, а кое-где и узаконена. — Вы хотите... чтобы я продал свою единственную дочь в рабство? — О! Так всё-таки вы не так глупы, как кажетесь. — На его лице расцвела мечтательная улыбка. — А если я откажусь? — Роберт кашлянул, но через долю секунды зажал рот рукой, похоже, его чуть не вырвало. — Если откажетесь, исход будет таким же, только в живых вы вряд ли останетесь, мой дражайший Мистер Уилльямс. — Я... не могу, это же мой ребёнок. Моя кровь, часть моей души! — Как скажете, я не намерен вас уговаривать. — Светловолосый мужчина поднялся на ноги, попутно поправляя завернувшийся выше дозволенного край рукава. Он кивнул своим подчинённым и отошёл в сторону. И, расположившись на скрипучем стуле, отчего его глаз невольно дёрнулся, стал наблюдать, как рослые мужчины окружили Роберта. Сара же, как слепой котёнок, одним ловким движением была отброшена. — Аккуратнее, джентльмены, мы не хотим испортить это прелестное личико раньше времени. — Он хохотнул, вздёрнув подбородок, и наблюдал, как малышка встала сначала на коленки, а затем на ноги. В её глазах блестели слёзы, крупные, как драгоценные камушки, они падали вниз, разбиваясь о бежевый кафель. Сара смяла кулачками платье, то, что подарил ей отец на день рождения. Она вспомнила, какое счастье испытала, разворачивая розовый свёрток, который ей вручили. Но именно смех и улыбка её отца всегда были самыми драгоценными дарами, что преподнесла ей жизнь. И видеть, как страдает самое ценное для неё существо, было невыносимо. Девочка подняла печальные глаза на блондина. Он же, в свою очередь, тоже смотрел на неё, но смотрел не с печалью, а с вызовом, явно вопрошая: А каков будет твой выбор? И выбор был очевиден. — Дяденька. — Сара оказалась у сидящего мужчины. Она взяла его за руку, сдерживая рвущийся наружу крик. — Я пойду с вами, только, пожалуйста, не делайте папе больно. Я обещаю, я буду хорошей девочкой. — Вы слышали, Мистер Уилльямс? — Нет, Сара! Роберт еле поднялся на ноги. Он хотел схватить Сару и бежать прочь, как получил сильный удар коленом в живот. Изо рта брызнула кровь, тёмная, как камень Карнеола. Он согнулся, упав на пол, и ударился о него челюстью. Отхаркивая кровавые остатки, застрявшие в его глотке, он обратился к светловолосому. — Я вас умоляю, если хотите — убейте меня, замучайте! Заберите всё, что есть в этом доме! Заберите дом! Но прошу... не забирайте моего ребёнка. — Роберт из последних сил встал на колени перед мужчиной, восседающим, словно на троне. — Пожалуйста, всё что угодно, только не это. — Его голос дрогнул, сорвался. — Нет, Мистер Уилльямс. Я довольно честный и щедрый человек. — Последнее слово он произнёс так, как будто оно задело его гордость. — И я считаю, в этом вопросе решение должно остаться за девочкой, это ей предстоит нести бремя ваших грехов. — Прости, папочка, наверно, я была для тебя недостаточно хорошей дочкой, но не бойся, тебе больше не придётся печалиться. — Сара... — Роберт поднял голову. — Пожалуйста, не покидай меня. Сара ни сказала ни слова, только покачала головой. — Ну, вот и решили. Джентльмены, придержите нашего дорого Мистера Уилльямса. Перед тем как отвезти нашу принцессу в ее новый дворец, я, пожалуй, опробую её на вкус. — Что вы собираетесь сделать?! — завопил Роберт. Но его быстро придавили к полу, не дав последовать за мужчиной, взявшим Сару на руки и отправившимся на второй этаж. Сара не сопротивлялась, прекрасно понимая, чем это может обернуться для ее отца. Дверь в детскую закрылась. Мужчина бережно и аккуратно положил малютку на кровать, настолько бережно, словно она была для него чем-то невыносимо хрупким и болезненно ценным. И откуда взялась эта внезапная нежность? Его взор по-прежнему был холоден и безжалостен. Противоречия наполняют этот лик, пока лунный свет падает на его кожу, которая светится, как ткань, сотканная из нитей серебра. Сара прижала к себе плюшевого мишку, пара крупных слезинок скатилась на мягкую коричневую шёрстку. Малышка забилась в угол, тихо вздрагивая и наблюдая бездонными глазами за действиями блондина. Мужчина провёл рукой по волосам, отчего они растрепались и стали похожи на львиную гриву. Бесшумно и плавно он присел на край кровати. «Большая кошка». — Дяденька, мне страшно. — Девочка зарылась глубже в пёстрое покрывало, пытаясь спрятать лицо. Маленькие руки только сильнее прижали плюшевую игрушку. — Не бойся, принцесса. Я буду аккуратен. — Он улыбнулся кончиком рта и погладил девочку по волосам. — Такие мягкие, как же долго я мечтал коснуться их. — В его голосе послышалась печаль. — Если бы всё было иначе. Но для нас с тобой это невозможно. Он стянул закрывающее девочку одеяло и положил ее на лопатки. — Если бы... Блондин потянулся к синим пуговкам детского платья, одна за другой они расстёгивались, оголяя тонкие ключицы. — Дяденька... Сдерживаться не было сил. Слёзы потекли рекой, комнату заполнил детский плач, более пронзительный и душещипательный, чем в минувшую ночь. Сара плакала, громко и долго. Она плакала и плакала до тех пор, пока не охрипла. Послышался звон стекла. Сару озарил ослепительно белый свет. Яркая вспышка исчезла, и она очутилась в кромешной тьме.***
Открыв глаза, Сара обнаружила себя лежащей на грязном полу, настолько пыльном, что его можно было использовать для изображения рисунков или чертежей. Голова гудела, словно по ней долгое время били тяжёлым предметом, но, устав от длительной работы, бросили эту затею. Сара села на изодранные коленки, а затем, прошипев, как змея, неторопливо поднялась на ноги. — О, Боже, где я? Она огляделась. — Подождите-ка... — Воспоминание стрельнуло в голову похлеще добротного Портвейна, только опьянения за этим, к сожалению, не последовало. — Король Гоблинов, сфера, сон, слёзы. Точно! Чёртов ублюдок, да как он мог такое со мной сотворить?! Сара выбежала вон из спальни, с бешеной скоростью преодолевая расстояние. Решимость разорвать величественного гада подталкивала её бежать вперёд, не обращая внимания на слабость во всём теле. На первом этаже боль и усталость дали о себе знать, пригвоздив девушку к близлежащей стенке. Она вцепилась в обои, которые под весом её тела с шорохом поползли вниз. Но сдаваться Сара не спешила, она буквально доползла до гостиной, в которой горело и потрескивало жаркое пламя. И вот, причина её злобы и обиды восседает на позолоченном бержере, всё так же с блаженным выражением лица потягивая дурманящую влагу. — Добро пожаловать обратно, о, мой возлюбленный враг. — Король гоблинов подбросил бокал, и он растворился в радужной пыли, которая сама чудесным образом испарилась прямо в воздухе. — ДЖАРЕТ! — Сара накинулась на Его величество, хватая того за воротник. — Ты ничему не учишься, не так ли, моё сокровище! — прорычал Джарет, отталкивая девушку. От чудовищного удара Сару отбросило на пару метров. Она с грохотом врезалась в шкаф, стоящий у стенки. Посыпались книги, и девушка оказалась погребённой под кучей старых пожелтевших страниц. Она откашлялась и схватилась за спину, скуля от боли. — Король Гоблинов, ты за это поплатишься, — прорычала она, выбираясь из груды многотомников. — Не сомневаюсь, милая, не сомневаюсь... Огонь в камине вспыхнул ярче, не имея ни малейшего шанса тягаться с жаром ненависти, излучаемой двумя соперниками, которые поставили на кон свою честь и свободу в их смертельной схватке.