Песня главы: Kanon Wakeshima — Still Doll
Здравствуй, Алиса. Об этих сладких губах Кто мечтает и ночью, и днём? Кто ими пленён? Кто ими воли лишён?
— Сара. — Девушка подошла ближе и положила руку на плечо своей собеседнице. — Как ты? Я беспокоилась за тебя. Сара какое-то время стояла, пристально рассматривая незнакомку и откапывая в своей памяти хоть какую-то информацию об этой девушке. Лязг ложек сильно мешал думать и всё больше и больше походил на нескончаемый стук стальных рельсов при приближении поезда. Заполненная людьми столовая мало подходила для продуктивной работы мозга, что, несомненно, стало большой проблемой и в без того сложной для Сары ситуации. — Бывало и лучше. — Голова всё ещё немного гудела после болезненного пробуждения и разговора с директором. — Мне бы хотелось узнать, кто ты. Разве мы знакомы? Лицо рыжеволосой девушки вытянулось, показывая её искреннее удивление, но затем она звонко засмеялась. — Сара, ну ты даёшь! Это же я — Настасья. — Настасья? — Да. Официально звать меня Анастасия, если так тебе угодно. — В очередной раз на веснушчатом лице засияла ослепительная улыбка. Настасья сделала изящный реверанс, приподняв большим и указательным пальцем подол желтовато-сероватого платья, и по-лисьи сверкнула озорным взглядом. Её реверанс показался Саре настолько изящным и величественным, что она на секунду задалась вопросом о том, не является ли эта девушка выходцем из дворянского рода, не говоря уже о присущей людям высшего сословия чрезмерно бледной, почти белоснежной, как снег, коже. Губы Сары едва дрогнули в улыбке в ответ на игривое действие собеседницы. — Хорошо, что тебя так рано отпустили, — выпрямившись, сказала Настасья. — А то я начала переживать, что еда остынет. Доктор Хеллуорд обычно ведёт длительные беседы со своими подопечными, хотя происходят они не так часто, как могли бы. Не говоря ни слова, Настасья схватила Сару за руку и повела к небольшому столику в углу столовой, успешно маневрируя между другими пациентами, несущими наполненные тарелки. Даже несмотря на заплетающиеся ноги, Саре всё-таки удавалось проскальзывать между снующими людьми, только чудом не задевая их локтями. Уже издалека она заприметила на столике два блюда, хоть и с разным содержимым, но источающих одинаково приятный запах, что приглашал их как можно скорее занять свои места и приступить к трапезе. — То есть я особенная? — поинтересовалась Сара, когда они приблизились к двум стульям с алюминиевыми ножками и смятой до мелких трещин обивкой. — О, да. Ты удостоилась наивысшей почести. Настасья пригласила Сару занять свое место, после чего сама с удобством расположилась с противоположной стороны стола, перетащив перед этим стул, дабы оказаться с Сарой лицом к лицу. — Как хорошо, что я ухватила куриное филе с овощами, ты же без этого жить не можешь — постоянно берёшь именно его на ужин. Мне же придётся довольствоваться картофельной запеканкой. — Настасья скривилась, указав пальцем на неровный квадратик с листиком петрушки на коричневатой корочке запечённого картофеля. Сара присела, радостно отметив, что ноги расслабились и перестали нещадно ныть и трястись. Но стоило ей обратить внимание на куриное блюдо, как она почувствовала сильный, пусть и мимолетный, позыв к рвоте. Эта реакция не осталась незаметной для Настасьи. Недолго думая, она запустила руку в единственный кармашек своего платья и с тихим шорохом вынула два сверкающих шарика. — На, вот. — Настасья протянула Саре две большие конфеты в блестящей обёртке розового цвета. — Специально для тебя приберегла. Они кисленькие, взбодрят, а то, похоже, тебя воротит. Ничего страшного, после успокоительного и не такое бывает. — Ого, — оторопела Сара. — Ничего себе. Здешний директор настолько щедрый, что раздает сладости пациентам направо и налево? — Ага, конечно, — хмыкнула Настасья. — Каждый день. — Это был сарказм, да? — Сара надула щеки, исподлобья таращась на соседку. — Естественно. — Тогда откуда они у тебя? — Стащила с сестринского поста в коридоре. — Стащила? — вскрикнула Сара, отчего несколько пациентов оглянулись на столик, за которым сидели девушки. — Не надо так верещать, подруга. — Настасья подалась вперёд и шикнула, приложив указательный палец к губам. — Даже так, — не унималась Сара. — Какого чёрта! А если бы тебя застукали? Как я погляжу: персонал со здешними пациентами не церемонится. — Она осмотрела свои руки, покрытые синяками. — Ну, не застукали же, — нахохлилась Настасья. — Зато как бушевал этот жирдяй Джо, когда обнаружил, что половина дорогих подаренных ему конфет исчезла прямо из коробки, которую он оставил на посту, отлучившись на пару минут в сортир. — Настасья захихикала, словно нерадивое дитё, сотворившее пакость назло родителям. — Теперь я не уверена, что ты сделала это из-за конфет. Может, ты просто хотела вывести его из себя? — Кто знает, кто знает... — заговорщицки прошептала Настасья и подмигнула Саре. Сара повертела конфету в руке, раздумывая, стоит ли съесть её сейчас, дабы окончательно успокоить желудок, или же приберечь её напоследок. — Ну, а ты? — Что я? — не поняла Сара. — Может, поделишься. — Настасья указала пальчиком с длинным ноготком на запечённую тушку птицы. Сара победоносно ухмыльнулась, оглядев добычу, которую столь любезно предоставила ей Настасья. Ей вдруг стало интересно поглядеть на то, как будет канючить её соседка, если не получит что-то в ответ за конфеты. Не то чтобы Сара желала обидно поддеть свою собеседницу, просто ей стало любопытно, как отреагирует на отказ столь весёлая и по-своему задиристая особа. Настасья не походила на того, кто не добивается желаемого. И пусть она подвергнет себя опасности, но получит свой маленький приз. В Саре заиграл азарт раскрыть эту девушку с иных сторон, а не довольствоваться тем, что лежит на поверхности. Судя по лёгкому отношению Настасьи к своей знакомой, они неплохо ладили до того момента, когда содержимое Сариной головки, сотканное из воспоминаний, приказало себя больше не дожидаться. — Не-а, не дам, — сказала Сара, пододвигая поближе к себе тарелку с курицей и овощами. Она втянула знакомый приятный аромат, отчего рот сразу же наполнился обильным количеством слюны. Но не успела она положить первую ложку блюда в рот, как Настасья снова обратилась к ней. — А ты и вправду жадная, Сара, — ехидно прощебетала Настасья, после чего просмеялась, прикрыв рот ладошкой. — О чём ты? — поинтересовалась Сара. — Я просто вспомнила о том, как ты не хотела делиться своими игрушками, особенно коричневым медвежонком, если не ошибаюсь. Сара сжала стальной хваткой ложку, чуть не погнув ту посередине. — Откуда тебе это известно? — Сара почувствовала неописуемую злобу. Она уставилась на Настасью так, словно та ударила её по лицу. Настасья с удивлением оглядела Сару: её лицо выражало беспокойство и непонимание. Она подпёрла рукой голову и, приподняв одну бровь, наблюдала, как Сара начала нервно кусать нижнюю губу. — Сара, ты чего? Ты же сама мне это рассказала. — Я? — Да. — Она убрала за ухо выбившийся рыжий завиток. — Только не говори, что после недавнего срыва и использованного на тебе успокоительного тебе память отшибло. Сара нахмурилась и откинулась на спинку стула, отвернувшись и озираясь по сторонам на соседние столики. Глаза Настасьи полезли на лоб, а рот непроизвольно открылся, вырисовывая безупречную "О". Обе девушки молчали пару секунд, после чего Настасья, зажмурившись и потерев виски, первая подала голос. — Ага, теперь понятно: значит, правда. — Она постучала ногтем по деревянной поверхности. — А я-то думала, ты шутила, спрашивая мое имя. — Ты правда считаешь, что я бы стала шутить о подобном? — пробубнила Сара. — Ну, я не могу знать о тебе всё. — Ага, но вот о моей жадности знаешь побольше, чем я сама. — Сара цокнула языком, оглядев Настасью неодобрительным взглядом. — Сара. — Настасья выдвинула руку вперед в приказном жесте, гласящем «Притормози!». — Пожалуйста, я понимаю: вчерашний вечер был трудным для тебя. Но это не повод срываться по пустякам. Сара нахмурилась и отвернулась. — Это для тебя пустяки. Настасья разочаровано вздохнула. — Как скажешь. — Рыжая умолкла, взяв в руки ложку. — Скажи мне. — Сара обратилась к соседке, поведя плечом и тем самым скинув нагло щекочущий предплечье локон. — А что вчера было? Настасья оторвала взгляд от творожной запеканки, перестав вытаскивать из неё катышки и раскладывать их по краям тарелки с двухполосчатой каёмкой. Сара выжидающе пилила взглядом Настасью, не забывая при этом разламывать на части кусочек куриного филе. — Я могу тебе это рассказать лишь со слов санитаров. — Даже если так. — Хорошо. — Настасья отложила столовый прибор. — Вчера тебя повели на сеанс проведения гипноза. — Гипноза? — прервала её Сара. — Почему эта больница тешится столь сомнительными методами лечения? — Таково было распоряжение заместителя директора. Довольно странный тип. Он не обещал стопроцентного эффекта, но был крайне уверен: это даст свои плоды, пускай и совсем крошечные. — Как по мне, полнейший бред. Каким образом ему разрешили проведение подобного мероприятия? — Здешнее начальство не сторонится альтернативных методов терапии по причине их полной уверенности в том, что всё пойдет, как надо. Как они сами говорят: «Важно само достижение цели, а не способы её достижения». До твоего случая у них ещё не было промахов, точнее, так говорят. Не могу ручаться за подлинность этих высказываний. — А ты сама как считаешь? — поинтересовалась Сара. Настасья пожала плечами. — Не могу ничего сказать. Да и вряд ли тут будут во всеуслышание орать о провальных методиках. — Ясно. — Сара закусила губу. — И что случилось на этом, как ты выразилась, сеансе? — Процесс гипноза шёл полным ходом: ты заснула и отвечала на заданные вопросы. Но когда всё подходило к концу и тебя разбудили, ты начала хвататься за шею, подбежала к зеркалу, висящему на стене, и стала царапать себе горло, крича, что они обвивают тебя, душат. — Кто душит? — Сара сглотнула, коснувшись огрубевшими подушечками пальцев шеи, вспоминая галлюцинации в кабинете директора. — Понятия не имею, — отсекла Настасья. — И когда ты упала на пол и начала метаться из стороны в сторону, всё ещё не переставая терзать собственную кожу, доктор всерьёз обеспокоился о том, что ты раздерёшь себе горло. Он вызвал санитаров, и тебя утихомирили. Вот, пожалуй, и всё, что я знаю. Сара громко выдохнула. — Понятно. — Получить от собеседницы больше, чем частичку истины, Сара не надеялась, а потому решила более не разглагольствовать. — Ага. — Настасья потянулась, громко хрустнув позвоночником. — Ладно, давай есть, уже всё остыло. Остаток ужина прошёл в молчании с изредка доносящимся назойливым чавканьем человека, пристроившегося за соседним столиком. Звон тарелок и ложек прекратился. Пациенты начали расходиться. Кто-то без лишней помощи отправлялся на встречу с постелью, кого-то выпроваживали санитары, наконец завершившие свою игру, набив карманы рубах шуршащей наличкой. Свет в столовой погас, когда вышел последний посетитель, и охранник в форме цвета индиго, зевая, повернул ключ в замочной скважине широких дверей, закрыв это помещение до следующего утра. — Сара, — зашептала Настасья, когда они прошли несколько метров и свернули за угол. — Я понимаю, ты забыла нашу задумку, но у нас мало времени. — Какую задумку, о чём ты? Настасья бросила беглый взгляд через плечо, удостоверившись, что за ними никто не следует. — Я не могу сейчас тебе всё напомнить, но знай: завтра к вечеру ты должна быть полна сил и готовности идти до конца, если это потребуется. Поверь мне, Сара, я сделаю всё возможное, чтобы вытащить нас отсюда. «Вытащить? Неужели она...» — Настасья, я... — только и успела произнести Сара, когда собеседница подтолкнула её вперёд к развилке. — Потом, всё потом, — сказала Настасья. Её лицо стало бледным, как мел, а дыхание заметно участилось. — Сейчас мы расходимся по палатам. Твой поворот направо — Отсек 3. — Она указала на табличку, висящую на стене, с потёртой римской цифрой. — Комната будет с левой стороны, номер А-13. Она ещё раз направила Сару лёгким толчком в нужную сторону. Судя по выражению лица Настасьи, та была крайне обеспокоена и напугана, и как бы Сара ни хотела расспросить о «задумке» и причине её неприглядного состояния, она решила отложить свои расспросы до следующего дня и не мучить ни себя, ни её. Сара помахала ладошкой, на что знакомая пожелала ей спокойной ночи, и медленной походкой отправилась в правый коридор. Пройдя несколько шагов и очутившись напротив трёхстворчатого окна, закрытого железной решёткой, держащейся за счёт проржавевших креплений, Сара взглянула на остатки света, исходящего от краешка белеющего солнца. И несмотря на печально скорбящее небо, прикрытое одеялом перьевых облаков, она почти не чувствовала гнёта ушедшего дня. Она безмятежно любовалась уходящими лучами и, повинуясь странному душевному порыву, протянула вперёд руку в попытке ухватить солнечную нить. На секунду ей показалось, что у неё получилось, и тоненькая светящаяся ниточка зацепилась за кончик безымянного пальца, словно маленькая ладошка, уверяющая, что не всё потеряно. Ещё недавно игравшая на розовых губах улыбка испарилась в тот самый миг, когда пылающий диск окончательно скрылся за линией горизонта, забирая последние крохи жизни, доступные жестокой реальности. «Это ли не конец?» — Сара задала себе вопрос. — «Моя семья мертва, убита. Я в сумасшедшем доме, ничего не помнящая и никому не нужная». Послышался тихий всхлип. «Даже если мы с Настасьей уйдём, то куда мне бежать? У меня всё равно нет места, куда я могу вернуться!» Она стиснула зубы, с яростью утирая протёртым рукавом набежавшие слёзы. «Одна. Я опять одна». Она двинулась дальше, сгорбившись и обхватив себя руками. Ей было плевать, насколько ничтожно она сейчас выглядит. Бледная, с заплаканными глазами и искусанными до мелких трещин губами. Одетая в подобие одежды, подходящей разве что для служения в качестве мешка для гниющего, покрытого плесенью картофеля с усохшими стебельками. Да. Это отнюдь не её платье цвета томлёной вишни с кружевной оборкой лифа и сверкающим пояском-цепочкой. Нет того блеска в зелёных глазах, нынче походящих на два болотца, заросших ряской. Пропал сладкий, чарующий румянец, столь притягательный для мужского взгляда. Даже её белоснежная кожа, которой она всегда гордилась, была изуродована синяками, служащими ей напоминанием о непостоянности спокойствия, с которым жило большинство обывателей. Ничего не осталось. Блеклое приведение самой себя. Проклиная судьбу, сыгравшую с ней злую шутку, Сара доковыляла до двери с надписью А-13. Странная ручка в виде половинки шарика с выемками для пальцев приятно легла в руку и без труда повернулась. «Да, точно. Такие ручки используют в психлечебницах, чтобы пациенты не покончили с собой, используя их в качестве балок для удавки». Сара зашла внутрь и с тихим хлопком закрыла дверь. — Ну здравствуй, мой новый дом, — произнесла она, прикрывая усталые глаза.***
Сара опустилась на старый матрас. Едва слышно скрипнули пружины, прогнувшись под весом обессиленного тела. Ночные потёмки уже начали завлекать в свои бархатные объятия, когда на почерневшем до угольного цвета небе засияла луна, холодящая кровь своим ржаво-красным оттенком. Ароматы осени: терпкие, насыщенные и горькие — витали в воздухе, лишь на мгновение позволяя услышать своё присутствие перед тем, как полностью раствориться и уступить место запаху хлорки, которой моют кафельный пол за закрытой дверью в коридоре. Сара начала дрожать от назойливого холода, безжалостно пронзающего ноги, что исходил от полированного камня. Она подтянула их к себе, так, чтобы те были плотно прижаты к её груди, и принялась тщательно растирать онемевшие пальцы, вспоминая, как тепло было в её доме, особенно в зимние вечера, когда отец разжигал давно не чистившийся камин, и Карен, держащая ещё совсем крохотного Тоби на руках, отчитывала своего супруга за чрезмерное количество скопившейся неприятно пахнущей копоти. Сара провела рукой по фиолетовой отметине с жёлтой каймой, вздыхая и закрывая зудящие от пережитых рыданий глаза. Она закусила щеку, дабы притупить более сильную боль, разгорающуюся в груди подобно раскалённому куску стали, насильно помещённому меж вздымающихся рёбер. Она продолжила вспоминать тот зимний вечер. Медленно. Собирая по кусочкам изломанную на большое количество частей мозаику. Роберт ничего не ответил на претензии Карен — он лишь глядел на неё и своего малютку-сына, одаривая их самой доброй улыбкой, на которую был способен. Его взгляд лишь на долю секунды задержался на преисполненных тёмно-зелёного глазах — нефритовых, как самая глухая лесная чаща. Горящее полено трещало. Крохотная искорка выскочила из камина. Роберт поспешил затушить уголек до того, как взбушует пламя. Но огонь разросся вовсе не на ворсе персидского ковра. Он был там. Внутри. То была лихорадочная ревность, поглощающая всякую радостную мысль. В этот момент Сара подумала лишь об одном. «А ведь когда-то давно он смотрел на меня точно так же. Как же давно я не ловила твои любящие взгляды на себе, папа». Она вдохнула — глаза снова защипало. Она вдохнула ещё глубже. Сара зажмурилась, и в уголке глаза образовались три морщинки, в которых затерялась последняя слеза, рождённая этим днем. «Я же твоя дочь! Почему ты не замечаешь меня, чем я провинилась?» С появлением этой женщины и её ребёнка в их семье Сара каждую минуту своей жизни чувствовала себя ненужным приложением, неудачным экспериментом. «Посмотри на меня. Ну же, посмотри на меня!» Почему она должна страдать из-за кого-то? Больно. Сара сглотнула. Обида вгрызалась в её сердце, как червяк, проделывающий ход к сочной мякоти. Испытания ненавистью всегда давались ей с особым трудом и, по обыкновению поддаваясь своим бурным эмоциям, Сара шепнула губительную фразу, от которой её вряд ли можно было бы отговорить: «Вот бы их никогда не было!» Чёрный завиток у виска колыхался от неизвестно откуда появившегося горячего дуновения, щекоча выступ скулы. — Как пожелаешь, — раздалось рядом с её ухом змеиное шипение. В коридоре с грохотом что-то упало. Сара чуть не подскочила от звука и эха, разнёсшегося по многочисленным узким коридорам лечебницы. Уборщик грязно выругался и, кряхтя, в очередной раз окунул швабру в ведро с водой. Спустя долгие минуты она попыталась вспомнить минувшие месяцы в больнице и то, как погибли её родственники. Но всё было как в тумане: серая дымка клубилась внутри утомлённого разума, не позволяя маленькому проблеску памяти вырваться из непроглядной тьмы. Ей померещился смех. Тихий, призрачный, ликующий и зловещий. Он звучал на задворках сознания, насмехаясь и оспаривая чистоту её мыслей. Сара почувствовала солёную капельку пота, достигшую уголка рта и просочившуюся меж подрагивающего изгиба её губ. Она открыла глаза и упёрлась взором в дверное окошко. Свет в коридоре погас. Стих последний шорох, и лечебница погрузилась в сон, одаривая своих подопечных болезненными грёзами. Сара вздрогнула. Кто-то скрёбся за стеной в другой камере, и ей осталось лишь гадать, делал ли это умалишенный своими кривыми бугристыми ногтями, или же то была покинувшая своё укрытие крыса, отправившаяся на поиск съестных отбросов. Раздался громкий выдох, похожий на стон, а следом скулёж, переходящий в истеричное хихиканье. Сара не двинулась с места, не повернула голову в сторону, откуда раздавались нечленораздельные звуки. Лишь её зелёные глаза всматривались в белеющую стену, немного светящуюся в лунном свете. Она сглотнула, и её пробрала лёгкая дрожь, пока Сара ждала, когда же исчезнет подтверждение чьего-то невидимого присутствия. У изножья лежала скомканная простыня, и Сара потянулась дрожащей рукой, чтобы ухватиться за край мягкой бархатистой ткани и натянуть её на себя. Она закуталась с головой и закрыла уши руками. Сколько раз за этот день ей хотелось плакать? Сара начала поскуливать в унисон со своим соседом, объединяя их стоны в душераздирающую симфонию, посвященную забытым и покинутым. Последняя её надежда на укрытие от царящего здесь хаоса — сон. Она закрыла глаза и утонула в блаженном беспамятстве. И даже жгучее покалывание, внезапно обвившее её шею, не было способно выдернуть Сару из пучины ночных видений. Рядом с кроватью послышались шаги и негромкий шорох, незаметно вплетающиеся в тишину. — Это желание уже было исполнено, — произнёс посетитель, наклоняясь и нежно целуя в висок спящую Сару, что уцепилась рукой за ткань, упираясь в неё носом и тихо посапывая.