Вдребезги

Лань Чжань в чёрном — это то, к чему привыкнуть не получается. Они задержались на охоте, и белоснежные одежды с вышитыми облаками запачкались — духи знатно потрепали им нервы, было не до аккуратности. Вэй Ин сразу нашёл компромисс, из соображений практичности при нём всегда был запасной комплект ханьфу. Предложил вполне логичное решение и сам попался в ловушку. — Ты странно смотришь, Вэй Ин. Имеет право. В конце концов, это Лань Чжань выглядит как сущее искушение, и винить его за то, что он никак не отведёт взгляд, глупо. Дыхание перехватывает. Где строгий, ледяной Ханьгуан-цзюнь, ослепительный, сияющий, с гуцинем за идеально ровной спиной? Где второй нефрит клана Лань, на которого привыкли полагаться младшие адепты и заклинатели постарше? Вэй Ин его больше не видит. — Ты красивый. При всей своей трепливости понимает, что всех языков мира недостаточно, чтобы описать масштаб катастрофы, чтобы дать понять, насколько всё запущенно, насколько ему не-хо-ро-шо от такого Лань Чжаня. Мысль обрывается на полпути: он замечает, как поджатые губы растягиваются в улыбке — тёплой, потрясающей просто. Вэй Ину хочется его поцеловать, и, слава всему святому, он может ни в чём себе не отказывать. Подходит к Лань Чжаню, наслаждается тем, как на лице тает окончательно холодность под натиском огня, которого в нём всегда было с лихвой. Пример для подражания, правильный и совершенный Ханьгуан-цзюнь хрипло выдыхает, когда он одной рукой касается плеча, а другой тянет за крепко завязанный пояс. Не возражает. Наблюдает, прищурившись. Вэй Ин знает: его спокойствие трещит по швам, ещё немножко — и сгорит дотла. Раз ему позволяют, безрассудно упускать момент. Он целует его шею, продолжая раздевать. Лань Чжань, его замечательный Лань Чжань подставляется под прикосновения, склоняет голову, открывая доступ, провоцируя сильнее, сводя с ума. Каждый чёртов день, но сегодня — особенно. — Вэй Ин. Он по-прежнему немногословен, и пусть они добились сдвигов, ему как никому удаётся в паре фраз выразить весь спектр эмоций. И сейчас его имя прозвучало до того несдержанно, что у Вэй Ина замыкает внутри. Он ожидаемо начинает много болтать: — Тоже не терпится, да, Лань Чжань? Не представляешь, ты и представить не можешь, до чего великолепен. Обожаю, когда ты со мной такой, когда забываешь о правилах, о том, что должно, и остаются чувства, ощущения, желания... Те, что живут в твоей светлой голове, те, которым ты потакаешь только наедине со мной... Невозможный... И сейчас, когда ты не в белом с ног до головы, не в окружении посторонних... мне куда сложнее. Потому что ты — настоящий, и мне дурно от мысли о том, что никто больше не видит тебя таким. Лишь я... Лань Чжань зарывается пальцами в его волосы и мягко отстраняет от себя. Дышит рывками. Он на грани. — Вэй Ин. Довольно. Он смотрит на него и душит не то стон, не то всхлип. У него начисто отказывает мозг от властного тона. Каждый раз. — Прости меня, прости, но ты… слишком. Ты такой слишком. Лань Чжань усмехается. Ведёт себя так, будто не понимает, о чём он. И вдруг отстраняется. Сам скидывает одежду. Вэй Ин задыхается. — В этом заключался твой план? — Обеспечить себе сердечный приступ? Ни в коем случае. Обнажённый Лань Чжань — не то, чему стоит удивляться, и всё же... Он рассматривает его восхищённо, с почти детским восторгом первооткрывателя. Он ведь совершенен. От и до. И даже шрамы не делают его менее безупречным. Напротив. — Вэй Ин. Контрольный в сердце. Нежно, сладко до дрожи в коленях. — Хочу тебя, Лань Чжань. Хочу постоянно, и это не исправить. Люблю тебя, люблю, когда мы вдвоём, и никто нам не мешает. Люблю... я люблю... Волна жара накатывает, едва не лишает опоры, когда Лань Чжань целует его жадно, обещая: ночь будет долгой.