Последняя надежда человечества

Часы в небольшой комнатке наблюдения за изолятором показывали без десяти минут восемь вечера. Сидевший за пультом сержант Хопкинс потер глаза и отхлебнул порядком остывший кофе. Сегодня ему не дали выспаться как следует. В два часа ночи, вдоволь погоняв заключенного номер тридцать пять вдоль лагерного забора, он отвел его обратно в палату, немного покемарил в дежурке, а затем в десять утра вновь заступил на пост. Теперь уже возле пульта управления. Сержант ненавидел именно эту часть своей работы. Что может быть скучнее, чем таращиться восемь часов подряд на мониторы, наблюдая за тремя «недомужиками», как про себя называл их Хопкинс? Вдобавок сегодня, «благодаря» Андерсону, умудрившемуся где-то подцепить желудочный вирус, сержанту Хопкинсу предстояло провести напротив мониторов целых шестнадцать часов, а это означало двойную порцию скуки и усталости. Да и на что там смотреть-то? Раньше, когда в изоляторе содержались трое заключенных, было хотя бы слабое подобие разнообразия. Однако сейчас их осталось всего лишь двое: одного через неделю после операции кесарева сечения облачили в черный комбинезон (видимо, блондинчик все-таки успел чем-то насолить лагерному начальству!) и перевели в карцер. Теперь в изоляторе стало совсем уныло. Черноволосый очкарик, доставленный в лагерь относительно недавно, вот-вот должен был родить, а рыжий, с которым они с майором Бриксом и сержантом Андерсоном в прошлом так славно развлекались, похоже, впал в депрессию и совершенно смирился со своей участью. Хопкинс, подавив зевок, принялся наблюдать за двумя обитателями изолятора. Минут через пять он достал журнал и записал: 19:52 – Заключенный номер тридцать пять лежит под капельницей. 19:53 – Заключенный номер пятьдесят один собирается в душ. Этот пятьдесят первый с некоторых пор не давал сержанту покоя. Хопкинс всегда с презрением относился к гомосексуалистам. Когда три года назад ему предложили поработать в системе лагерей «Последняя надежда», он, ни минуты не сомневаясь и даже не посоветовавшись с родителями, подписал контракт. Отличная зарплата вкупе с возможностью всласть поизмываться над «грязными педиками» – от такого мог отказаться только полный идиот! Да и отец со старшим братом будут им гордиться! В то время как некоторые его сослуживцы-чистоплюи избегали сексуального насилия над заключенными, Хопкинс с превеликим удовольствием участвовал в самых жестоких истязаниях. Он даже завел отдельный блокнот, в который записывал номера тех, кому не посчастливилось встретиться со «специальной бригадой майора Брикса». Узники не вызывали у него ни сострадания, ни жалости. Их крики и мольбы о пощаде возбуждали его еще сильнее. Они все были грязными педиками и заслуживали своей участи. О том, что многие из них до похищения вели гетеросексуальный образ жизни, Хопкинс вообще не думал. Так продолжалось до появления в изоляторе пятьдесят первого. Этот молодой волшебник на последних месяцах беременности вызывал у Хопкинса противоестественное жгучее желание. Ему хотелось погладить огромный живот, а затем опуститься перед пятьдесят первым на колени и сосать ему, пока тот не начнет кричать, подаваясь вперед бедрами. Хопкинс сгорел бы со стыда, узнай кто-нибудь о его потаенных мечтах, ведь в действительности это он заставлял заключенных заглатывать его член так глубоко, что на глазах у них выступали слезы, а лица краснели от удушья. Чертов пятьдесят первый! Это из-за его невероятных зеленых глаз Хопкинс перестал нормально спать по ночам. Он боялся, что опять окажется во власти снов, в которых занимался с заключенным страстным сексом, впервые получая наслаждение не от жестокости, а от немыслимой нежности. Порой, сопровождая пятьдесят первого на прогулку, Хопкинс жалел, что по уставу секс с беременными строжайше запрещен. Иначе он завалил бы узника где-нибудь в укромном уголке, постаравшись избавиться от владевшего им морока единственным известным ему способом. А впрочем, к чему было торопить события и рисковать карьерой? До родов оставались считаные дни. Потом пятьдесят первого ждала короткая реабилитация, чтобы максимум через месяц он вновь мог приступить к выполнению «биологического долга». Вот тогда-то Хопкинс и планировал попросить Брикса предоставить ему заключенного в безраздельное пользование всего на несколько дней. В качестве бонуса за отличную службу. Хопкинс предвкушающе улыбнулся, смачно зевнул, захлопнул журнал, еще с минуту бездумно пялился на экраны, а затем положил голову на руки и задремал. *** – Ты что, совсем офигел? – От грубого тычка в плечо Хопкинс едва не свалился со стула. Спросонья не соображая, где находится, он в ужасе вскочил на ноги, опасаясь, что столкнется нос к носу с майором Бриксом. К счастью, это был всего лишь его сослуживец – сержант Коул. – Если Брикс узнает, что ты дрых на рабочем месте, одним выговором ты не отделаешься, – злорадно произнес Коул. Хопкинс взглянул на часы и обомлел: они показывали половину одиннадцатого! – Ну и чего ты хочешь за молчание? – подавленно вздохнул он: Коул был известен своей непомерной жадностью. – Триста фунтов ежемесячно в течение полугода и возможность понаблюдать за тем, как вы с Бриксом обрабатываете заключенных, – в маленьких, близко посаженных глазах Коула зажегся нездоровый огонь. – Заметано! – усмехнулся Хопкинс, радуясь, что так дешево отделался. – И чем заняты твои пузанчики? – Коул без спросу плюхнулся на соседний стул и уставился в монитор, разделенный на несколько секторов. – Так-так… Рыжий – ха, смотри-ка! – примотан к койке! Видать, не любит, когда в него втыкают иголки, предпочитает что-нибудь более толстое и горячее, – он сделал недвусмысленный жест. – А второй... – он привстал и уставился в экран, – а где второй-то? Что-то я его не вижу! – С ума сошел? – встрепенулся Хопкинс. – Куда он мог деться из закрытой палаты? – он щелкнул парой кнопок, задействовав камеру, которая находилась в душевой. – Блядь! Вот же он! Сидит на полу в одежде и не шевелится! В состоянии, близком к истерике, Хопкинс включил переговорное устройство и заорал в него во все горло: – Срочно подкрепление в изолятор, бокс номер три! *** Гермионе редко когда случалось выходить из себя так сильно. На протяжении последних лет все у нее складывалось просто замечательно. Скромной магглорожденной волшебнице, чья семейная жизнь пошла под откос, а карьера застопорилась из-за косности магов с более чистой кровью, внезапно удалось заарканить двух самых влиятельных в магической и маггловской Британии мужчин. С помощью одного из них она и создала свой дерзкий и грандиозный проект, к тому же приносивший баснословные барыши. Практически сроднившись с личностью Хелен, она в какой-то момент совершенно перестала ощущать себя наивной и доверчивой Гермионой. Той глупой девчонки, готовой жертвовать собой, помогая всем и каждому, больше не существовало. В ту секунду, когда пуля пробила череп безымянной официантки-магглы, Гермиона умерла, а ее место заняла Хелен. Красивая. Расчетливая. Жестокая. В отличие от своей простушки-предшественницы, Хелен не позволяла кому бы то ни было использовать собственные талант и интеллект. Не позволяла унижать себя лишь потому, что ее угораздило родиться в «неправильной» семье. Она предпочитала сама управлять и манипулировать другими и добилась в этом непревзойденного мастерства, прежде всего всецело прибрав к своим холеным ручкам Грегстона. Ее нисколько не огорчали необратимые изменения, которые она временами замечала в собственном характере. Звериная жестокость, необузданная сексуальность, граничившая с развратностью, отсутствие жалости к тем, кого она фактически превратила в рабов – все это стало частью ее нового «я». Это было невероятно удобно. С тех пор, как Гермиона Грейнджер полностью растворилась в личности Хелен Смит, ее уже не волновали такие «мелочи», как любовь, дружба, порядочность. Хелен жила только местью, сиюминутным наслаждением и ненасытной жаждой наживы. И до сегодняшнего дня у нее все складывалось просто замечательно. Грегстон смотрел на нее влюбленными глазами и раболепно молил принять его предложение руки и сердца. Сейф в банке пополнялся с космической скоростью. Бывшие враги и бывшие друзья были унижены и растоптаны: Рон ждал от нее ребенка, Драко она собиралась заняться через месяц, после урока послушания в карцере, а Гарри, невзирая на его упрямство и отказ от сотрудничества, все равно сослужил хорошую службу. Гермиона спрашивала себя, поднялась бы у нее рука на человека, дружбой с которым она гордилась на протяжении стольких лет? Сумела бы она бесстрастно наблюдать, как Гарри оставят умирать от потери крови? «Да, – отвечала она сама себе. – Он использовал меня, а потом забыл. Не замолвил словечко перед своим муженьком, чтобы тот взял меня в Отдел тайн, или перед Кингсли, когда мне отказали в приеме в Визенгамот. Он не пошевелил и пальцем ради школьной подруги, так почему я должна жалеть его?» Так или иначе, получив ее письмо с угрозами в адрес Поттера, Снейп в течение недели отправил порталом требуемое количество Зелья мужской беременности. Гермиона ликовала. Не останавливаясь на достигнутом, она планировала создать лагерь только для волшебников, способных рожать каждый год по ребенку и приносить ей колоссальный доход. И вот сейчас из-за какого-то сержантишки, уснувшего на дежурстве, все ее далекоидущие планы могли рухнуть, как карточный домик! Гарри нашли в душевой практически бездыханного, а если он и ребенок умрут во время родов, у нее не останется средств давления на Снейпа. *** Гарри очнулся от тишины. Живот разрывала жгучая боль, но его привело в чувство не это, а звенящая тишина, стоявшая в операционной. Он попробовал чуть приподняться. Ему было необходимо осмотреться и понять, что случилось с его ребенком, но он не смог и пошевелиться из-за протянутой поперек груди широкой ленты, намертво пригвоздившей его к койке. Дверь позади него открылась, и в поле зрения показался целитель Блейн. – Который час? – хрипло спросил Гарри. – Половина первого ночи, – отозвался Блейн. – Час назад у вас родилась дочь. К сожалению, пока ее состояние очень нестабильное, я бы даже сказал – критическое. Почему вы не позвали на помощь, когда вам стало плохо? – Я... не помню, – Гарри облизал сухие губы. Пить хотелось прямо-таки невыносимо. – Не стоит изворачиваться, пятьдесят первый, – Блейн поднес ему стакан с водой, чуть приподнял голову и помог напиться. – Вас обнаружили в душевой, в одежде. Вряд ли вы просто собирались помыться и потеряли сознание. Инспектор Уинслоу убежден, что вы сделали это намеренно с целью убить и себя, и ребенка. Он полагает – и я вынужден с ним согласиться – что, почувствовав приближение родов, вы специально укрылись в душевой. Вы отлично знали, что любое промедление может закончиться весьма плачевно, и все равно решились пренебречь помощью. – Вас удивляет мое поведение, Блейн? – Гарри попытался усмехнуться и заскрипел зубами от полоснувшей живот боли. – Вам кажется странным, что я предпочел скорее умереть вместе с моей дочерью, чем отдавать ее чужим людям, а затем раздвигать ноги перед следующим клиентом? Тут вы сильно заблуждаетесь, уважаемый Блейн. Невзирая на то, что во время зачисления в ваше сомнительное заведение мне побрили яйца, шлюхой я от этого не стал. Так же, как и все остальные заключенные. Вы прекрасно осведомлены, что все, кто находится в этом лагере, удерживаются здесь против их воли, а церемония оплодотворения – не что иное, как изнасилование. И вы – целитель! – участвуете во всех этих преступлениях, – он с ненавистью посмотрел в глаза Блейна, и тот в какой-то момент не выдержал и отвел взгляд. – Вы помните, кто я такой? Вы думаете, что человек, в семнадцать лет добровольно шагнувший под Аваду, станет чьей-то подстилкой из страха, что его изнасилуют или покалечат? Так вот, Блейн, передайте своим хозяевам, что я – не течная сука! Я не лягу под ваших клиентов. Можете бить меня током, отрезать мне пальцы, а лучше всего – прямо сейчас распорите шов, пока он еще не затянулся, и дайте мне истечь кровью. Я знаю, что нужен вам живым, чтобы давить на Северуса, но не желаю быть пешкой в вашей игре. И не стану ею. Если вы не убьете меня сейчас, я найду способ сделать это самостоятельно. Или своим неподчинением доведу Брикса и его костоломов до того, что они сами прикончат меня. Даже не сомневайтесь – я непременно это сделаю. Не в курсе, на каком факультете учились вы, но про наше гриффиндорское упрямство в Хогвартсе слагали легенды. Блейн отшатнулся от Гарри. Его мелко трясло, а ноздри раздувались от гнева и страха перед силой духа беспомощного, полностью находящегося в его власти заключенного. – Вы порете чушь! – наконец пролепетал он. – Вы не представляете, каким мучениям вас подвергнут, если вы откажетесь сотрудничать. Вас будут морить голодом, бить и насиловать, пока вы не согласитесь абсолютно на все. – Можете не сомневаться, Блейн, я отлично это представляю, – презрительно процедил Гарри, – и готов к любому развитию событий. Вы отняли у меня семью, свободу, имя и лишили дочери, но пожелать иметь ребенка от кого-либо, кроме Северуса Снейпа, вы меня не заставите, даже если будете резать на куски. Идите и передайте мои слова Уинслоу, а затем, если у вас осталась еще хоть капля совести, вернитесь и убейте меня! Блейн открыл рот, чтобы ответить, но в это мгновение яркая лампа-прожектор над головой Поттера мигнула и погасла, а в следующую секунду до них донесся леденящий душу рык чудовищного зверя.