Я буду нести позор на сердце, Никакая молитва не облегчит боль. И нет никакого выхода, Лишь бесчисленные ошибки. Никто не будет любить тебя, Никто не будет любить тебя так же, как я. Никто не будет любить тебя, Любить тебя, как я… «Love You Like I Do» by HIM
Эдвард стремился поскорее покончить с автографами и бесконечными селфи с фанатами. Обычно после каждого концерта они с парнями уделяли этому достаточно много времени, что принесло им репутацию одной из самых доброжелательных и общительных рок-банд. Однако сегодня Каллену захотелось сбежать за кулисы, едва только он подошёл к ограждению, на которое напирала толпа. Возможно, ему лишь казалось, но сейчас взгляды фанаток стали как будто пристальнее, а улыбки шире и многозначительнее. — Я тоже могла бы стать твоей Белль! — выкрикнул кто-то из них. Эдвард посмотрел в ту сторону, но, конечно, не смог понять, кто именно. Нет, чёрт возьми, ни хрена ему не показалось. — Тебя слишком долго где-то носило, дорогая! Не смог дождаться, прости! — Выдав это в ответ, Эдвард улыбнулся своей самой лучезарной улыбкой. Ближайшие к нему девушки рассмеялись, но внутреннее напряжение так и не отпустило. Вся эта романтичная затея с публичным признанием в любви больше не казалась Эдварду настолько уж хорошей. Сейчас он чувствовал себя так, будто стоял перед всеми этими людьми абсолютно голым. Голым и беззащитным. Даже если бы Каллен снял на сцене штаны и продемонстрировал зрителям задницу, и то не чувствовал бы себя так паршиво. Очевидно, оголить жопу было проще, чем душу. Он словно вытащил и выставил на всеобщее обозрение что-то глубоко личное, интимное, отдал свои трепетные, нежные чувства на растерзание глумливой толпе. Ошибка, долбаная ошибка! — Счастья вам с вашей Белль. Вы его заслужили как никто! Только песни мрачные писать не бросайте, ладно? Эдвард всмотрелся в лицо сказавшей это фанатки, ища в её словах намёк на сарказм или фальшь, но ничего такого там не было. Девушка — совсем юная, не больше шестнадцати — выглядела искренней и улыбалась милой, чуть смущённой улыбкой, протягивая ему компакт-диск для автографа. — Спасибо, детка! — от души поблагодарил Каллен, возвращая подписанный CD. А может, и не ошибка? Эдвард так хотел сделать для Белль что-то особенное, красивое и романтичное. Что-то такое, чего не делал никогда. Мало было просто написать ей песню: он писал их и Тане, целый хрелион песен! Но ничего другого на ум не шло, а песня уже жила в его голове, распускалась там, как бутон розы, — красивая и трогательная. Листая в самолёте книгу, которую читала Белла, он увидел на первой странице посвящение автора, его маленькую речь о том, что, если бы не любимая супруга, ничего не вышло бы. Так у Эдварда и родилась эта идея с сюрпризом. Каллен вспомнил лицо Беллы в тот момент, когда он говорил ей, что любит её, вспомнил счастливую улыбку и взгляд — как всегда доверчивый и влюблённый. Нет, никакой ошибки! Всё правильно. От этой мысли Эдварду стало немного легче переносить повышенный интерес толпы, но желание сбежать только возросло. Хотелось поскорее вернуться к Белль. Обнять её и, глядя ей в глаза, сказать что-нибудь ироничное по поводу своей романтичной выходки, посмеяться над собой и тем, что, вероятно, стареет и становится совсем ручным и мягкотелым. Она, конечно же, посмеётся вместе с ним, а потом он ещё раз скажет, что любит её. И вот тогда они перейдут ко второй части сюрприза: в бардачке его машины лежало несколько туристических буклетов, и Белле предстояло выбрать, куда она хочет поехать. — Всё, парни, закругляемся! — раньше обычного отдал команду Эдвард, чувствуя, как тело покалывает от нетерпения. Сет среагировал первым. Он отошёл от ограждения и проворно забрался на сцену, проигнорировав ступеньки. — Эд, подожди. Давай ещё хотя бы минут пять, — остановил его Джеймс, окидывая взглядом гудевших, как пчелиный рой, фанаток. — Пять минут, не больше, — нехотя согласился Эдвард и крикнул остальным: — Отбой! Ещё пять минут! Каллен обернулся к Сету, ждущему на сцене, махнул рукой и пожал плечами, давая понять, чтобы тот уходил, если хочет. В следующий раз Эдвард увидел Сета, спустя несколько минут, когда быстрым шагом направлялся в гримёрку, на ходу перекидываясь шутками с парнями, едва за ним поспевавшими. Главным образом шутил Эммет, подсмеиваясь над тем, с какой скоростью Каллен несётся к своей ненаглядной Белль. Сет залетел в боковую дверь, примыкавшую к коридору, и ринулся вперёд, едва не врезавшись в Эдварда. В свете люминесцентных ламп его перекошенное от ужаса лицо казалось мертвенно бледным с неестественно темными кругами вокруг глаз. Сета била крупная дрожь, губы шевелились беззвучно, словно он вдруг онемел или оказался в звуконепроницаемом вакууме, в каком-то своём жутком мире, наполненном невидимыми для остальных кошмарами. Они сводили его с ума. Он почти спятил. «Спятил что ли?» — именно так Эдвард и подумал в первое мгновение. Ровно за секунду до того, как страх за Сета настиг его. И только потом он увидел руки Сета. Тот держал их перед собой на отлёте, развернув ладонями кверху и растопырив пальцы. С них капала кровь. Алая лужа на светлом кафеле. Горячий влажный воздух со вкусом солёной ржавчины. И полотенца. Напитанные кровавой водой полотенца, чавкающие под руками. Память нарисовала всё это с такой скоростью и чёткостью, что Эдвард вновь почувствовал тот густой металлический запах. Безотчётно провёл ладонями по бёдрам, словно в попытке стереть с них кровь Тани. Всё это породило в голове Эдварда безумную мысль, будто Сет тоже перерезал себе вены, но испугался и передумал умирать, поэтому бросился за помощью. — Сет? — голос Каллена прозвучал жалко, с мольбой. Одна из ламп под потолком замигала, издавая громкий треск. — Что ты наделал? — Нет-нет! Это не я! Нет! — он энергично замотал головой и всхлипнул. — Я не знаю, кто это сделал. Я просто покурить… а там она… Белла… там! — Сет поднял окровавленные, дрожащие руки выше, словно они должны были объяснить то, что он не мог выразить словами. Эдвард ещё не связал кровь с Беллой, не успел осознать, что с ней случилось нечто ужасное — просто интуитивно ринулся вперёд, оттолкнув в сторону застывшего посреди коридора Сета. Он выбежал в боковую дверь. Белла лежала совсем рядом, под фонарём, подогнув под себя ногу. Одна её рука была над головой, другая вытянута в сторону входа, будто Белла молчаливо взывала к Эдварду. Жёлтый круг света от фонаря вокруг неё создавал иллюзию театральной постановки, когда свет софитов освещает актёра на тёмной сцене. Вот только постановкой это не было. Кровь на футболке Беллы и на асфальте рядом с ней не была бутафорской. Её разбитые губы и содранная ладонь, на которую Эдвард едва не наступил, споткнувшись на ровном месте и разом перестав соображать, не были гримом. Мысли, чувства — всё то, что он не смог бы сейчас осознать и принять, не успело достичь цели, заполнить его и потопить. Вспыхнули красные тревожные огни, взвыла аварийная сирена, и один за другим закрылись отсеки, отгораживая Эдварда от всего того, что делало его человеком, от того, кем он был. Остались только рефлексы и механические действия. Он чётко видел то, что происходит вокруг, ясно слышал, что говорят другие, и даже отстранённо понимал смысл этих слов. Но вся информация оставалась где-то за бортом, не в силах пробиться через герметично закрытые отсеки. Сам же Каллен оказался нигде. Застрял между внутренним и внешним миром, завис в вымершей пустоте. Сидя на асфальте рядом с Беллой, Эдвард прощупал пульс на её шее. Пульс нашёлся сразу — чёткий и ритмичный, но никакого облегчения это не принесло. Сет, Джаспер, Эммет и Майк окружили их кольцом. Остальные толпились чуть поодаль, тихо переговариваясь друг с другом. — Нужно вызвать скорую. Кто-нибудь, дайте мне телефон, — произнёс голос Каллен, неестественно спокойно и ровно. — Я уже позвонил! Позвонил! — наклонившись, выкрикнул Сет. Так громко, будто их разделяло огромное расстояние. — Ты уверен? — с сомнением спросил Джаспер. — Дайка твой телефон. — Я не знаю, где он, его нет! — лихорадочно пошарив по карманам джинсов, снова оглушительно выкрикнул Сет. — Вот он, здесь, около двери валяется. — Эдвард не видел, кто это сказал, но по голосу узнал Эрика. — Да, последний исходящий в службу спасения. На уровне условных рефлексов Каллен попытался обнять Беллу, сгрести её в охапку и прижать к себе: даже будучи оторванным от разума, тело само знало, в чём он нуждался больше всего — в Белле. Однако Эммет остановил его, крепко сжав плечи: — Нет, не трогай её. Вроде бы говорят, что так нельзя: можно сделать хуже. Эдвард кивнул, соглашаясь с ним, но потребность никуда не делась. Его руки зашарили по Белле, цепляясь за одежду, за волосы, за плечи… Ладонь накрыла рану на животе. Каллен почувствовал, как оттуда сочится тёплая, липкая влага. «Кровь!» — первая осознанная мысль ударила по титановой двери отсека, оставляя на ней глубокую вмятину и сотрясая Эдварда изнутри. Он сделал громкий, судорожный вдох и со стоном выдохнул. — Надо зажать рану! — Майк быстро снял с себя толстовку и, оттолкнув ладонь Эдварда, прижал её к ране. — А теперь положи руки сверху. Положи и надави. Держи и не опускай. На мгновение их взгляды встретились. Впервые за долгое время Эдвард увидел в глазах Майка простые человеческие эмоции без примеси надменности, презрения или злого раздражения. В них был страх и ещё что-то, похожее на сочувствие и сопереживание, только более сильное и глубокое. Благодарно кивнув, Каллен прижал ладони к толстовке и не отпускал их до самого приезда парамедиков. Сосредоточился на этом простом и понятном действии, не отводя глаз от рук, зажимавших рану Беллы, даже на секунду. Он чувствовал движение вокруг себя, слышал голоса друзей, а чуть позже и завывание сирен, но всё это стало размытым фоном. Сейчас его пустой мир, лишённый мыслей и чувств, сузился до нескольких десятков сантиметров. — Она умрёт, да? Господи, она умрёт! — испуганные слезливые причитания Сета, которым, казалось, не будет конца. — Слушай сюда, ты, истеричка! Твоё заунывное нытьё даже из меня всю душу вынимает! — вибрирующий гневом голос Эммета. — Если не заткнёшься, я тебе так врежу, что ты потом зубы не соберёшь! — Всё-всё, убирайте руки, дальше мы сами, ладно? — чей-то вкрадчивый незнакомый голос. — Это хорошее решение, вы молодцы, правда, но теперь позвольте нам заняться нашей работой. Эдвард чувствовал, что обращаются к нему, но не мог понять, чего от него хотят. Он не мог даже пошевелиться или отвести взгляд в сторону. Так и не дождавшись ответной реакции от Каллена, парамедик силой убрал его руки, откинул в сторону пропитавшуюся кровью толстовку и забрал у него Беллу. Кажется, переложил её на носилки, но за это Эдвард не поручился бы. Он просто вдруг оказался один в круге жёлтого света, находившего отражение в багровой луже, где всего минуту назад была Белла. Его хрупкий маленький мирок схлопнулся, словно мыльный пузырь. Каллен посмотрел на дрожащие, окровавленные ладони и крепко сжал их в кулаки. Ещё один мощный удар сотряс броню, за которой пряталось сознание Эдварда. Только сейчас он почувствовал, как трудно дышать, услышал хрипы, вырывающиеся из груди вместе с каждым выдохом. Каллен безотчётно вскинул руку ко рту, провёл ею вниз по горлу и уже двумя руками дёрнул на груди рубашку, не думая о том, какие страшные кровавые разводы оставляет на своей коже и светло-сиреневой ткани рубашки. Накануне он специально купил её, подбирая в тон к подаренной Беллой шапке: хотел выглядеть сегодня по-особенному, торжественно. Каким же глупым и ненужным всё это теперь стало. — Вставай, Эд, пойдём. — Джаспер обнял его за плечи и потянул вверх. — Ты можешь идти? — Эдвард кивнул, не будучи уверенным в том, что действительно может. — Ты поедешь с Беллой, в машине скорой? — Да, — ответ прозвучал так тихо, что Каллен и сам едва расслышал. Джаспер вёл его к машине скорой, обняв за плечи, хотя Эдвард в этом не нуждался. Чья-то близость вызывала в нём отторжение, но он не знал, как сказать об этом Джасу: нужные слова где-то потерялись. Он мог бы просто оттолкнуть друга, скинуть с себя его руку, но физических сил хватало только на то, чтобы переставлять ноги. — Нет, никто больше в больницу не едет, — обращаясь к парням, чьи голоса сливались в монотонный гул на заднем плане, сказал Джаспер. — Я буду держать вас в курсе, обещаю. — Мне кажется, Сету тоже не помешало бы в больницу, — обеспокоенный голос Эммета раздался на удивление близко, будто над самым ухом Каллена. — Как-то он хреново выглядит. Может, у него шок или ещё чего. — Хорошо, тогда и ты с нами. Присмотришь за Сетом. Один из парамедиков, преградив Эдварду дорогу, спросил, кем он приходится пострадавшей, однако Каллен удостоил его лишь взглядом. Трудно сказать, что произвело на того большее впечатление: этот мрачный взгляд или его бледное лицо, на котором так ужасающе выделялись кровавые мазки у самого рта и подведённые чёрным карандашом лихорадочно блестевшие глаза, но он, пробормотав что-то нечленораздельное и коротко передёрнув плечами, помог Эдварду залезть в машину. Здесь Каллен снова сосредоточился на Белле, но сейчас, когда при ярком свете он отчётливо видел каждую её ранку, каждую царапину, каждый кровоподтёк, это больше не спасало — подталкивало к краю, рушило все баррикады. Вакуумный отсек, в котором он оказался надёжно спрятан, трещал по швам: осознание случившегося готово было вот-вот ворваться туда. — Она стабильна. До больницы всего ничего. Всё будет хорошо, — убеждённо заверил Каллена всё тот же парамедик, совсем ещё мальчишка. — Вы сами-то как? В порядке? Эдвард вовсе не был убеждён, что всё будет хорошо, да и юность медика не внушала доверия. Пока он не испытывал настоящего страха, паники и боли — все эти чувства ещё вели борьбу с его внутренней защитой, ломились в двери. Но в порядке Эдвард всё равно не был. Если до этой минуты он дышал с трудом, то теперь дышать вдруг стало совсем невозможно. И никакого ингалятора у него с собой не было. Частые, поверхностные вдохи, переполненные кислородом лёгкие, горевшие огнём, и почти никакой возможности выдохнуть. Его тело рефлекторно подбросило вверх, перед глазами поплыли тёмные круги, смазывая и искажая картинку, постепенно гася свет. — Что с вами? — Он больше не видел паренька, но слышал его сорвавшийся на визг голос, пробивавшийся сквозь хрипы самого Эдварда. — Вы что-то принимали, мистер Каллен? Что вы приняли?! «Яд любви», — где-то внутри него прозвучал его собственный «демонический» голос, каким он иногда пел отдельные строчки песен. Прозвучал со злой издёвкой. — Что там у тебя, Рой? — это был второй парамедик, сидевший за рулём. — Он задыхается! Может, из-за наркоты… что-то с сердцем? Или это шок? Или… чёрт, да пойди разбери! — Какая на хрен разница! Вколи ему эпинефрин, придурок! Мы почти приехали. Эдвард едва ли почувствовал, как в руку входит игла, но краем сознания смутно уловил бормотания паренька: — Вы не думайте, я не придурок. Просто это мой третий день, а тут вы… такая ответственность… растерялся я, понимаете? Но Эдвард не понимал. Ему не было дела ни до перепуганного мальчишки, ни до эпинефрина, после которого дышать стало как будто легче. В окружавшей его темноте он отчётливо увидел себя, себя из прошлой жизни — вусмерть пьяного, обдолбанного, взлохмаченного, с налитыми кровью глазами. «Гори в аду, Каллен», — криво улыбнулся тот Эдвард, открывая уже порядком покорёженные двери отсека, куда тут же мощным, сметающим всё на своём пути потоком хлынули все чувства, от которых он пытался отгородиться, чтобы не чокнуться там же, сидя под грёбаным фонарём рядом с Беллой, израненной и переломанной словно кукла. «Наверное, так и сходят с ума», — успел подумать Эдвард, прежде чем утонуть в кипящей лаве боли, ужаса и вины.♫ ♪ ♫
Каллен метался по больничному коридору, будто раненое животное, которое не знает, как унять свою боль. Из машины скорой он выбрался на своих двоих, от медицинской помощи отказался, заверив, что чувствует себя прекрасно. Вышло неубедительно, но настаивать никто не решился: мировая слава и дурная репутация сделали своё дело. Эдвард до последнего не отпускал запястье Беллы, снова и снова проживал мучительную боль, глядя на неё, но боялся выпустить из поля зрения, боялся, что тогда потеряет её, потеряет уже навсегда. Однако Беллу забрали в операционную, и справляться с отчаянием стало в сотню раз труднее. И снова, как несколько лет назад, это упрямое и непонятно кому адресованное «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…», как единственная тоненькая ниточка, на которой он повис над тёмной бездной, уже раскинувшей свои ледяные объятия. А внутри всё горело и полыхало, выжигало дочиста. Эдварду казалось, что, если остановится хоть на мгновение, его тело физически вспыхнет пламенем — он станет ещё и причиной пожара в больнице. Ха, ха, ха!.. Все эти хаотичные, отдающие безумием мысли, как ни странно, но тоже помогали переждать, перетерпеть. Помогали дожить до… чего? Краха или спасения? Краха или спасения? Краха или спасения?.. Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!.. В отдалении маячили два копа. Поначалу они пытались лезть с расспросами, но Джаспер сказал им, что никто из них ничего не видел, и вообще, им лучше подождать с показаниями до лучших времён. Так просто уходить восвояси копы не собирались, но держались теперь на почтительном расстоянии. Эдвард действительно не видел и не знал, кто сотворил с Беллой такое зверство, но определённые мысли не могли не закрасться в голову, которая и без того кружилась и разламывалась на части. Это были страшные, беспощадные мысли. Но Каллен никогда себя не щадил, а потому покорно признавал их право на существование. В любой толпе всегда найдутся отбитые на всю голову, злобные существа, которым достаточно малейшего повода, чтобы слететь с катушек и порвать на части любого, кто попадётся под руку. Кто-то не нуждается даже в поводе. И тут очень кстати вспоминались прилетевшие в него пивные банки. Фанаты Его Инфернального Величества были как раз такой толпой, таящей в себе потенциальную опасность. Взрывчаткой, только и ждущей, чтобы кто-то поджёг фитиль. И он, Эдвард, сделал это собственными руками. Даже принарядился по этому поводу… долбаный романтичный ублюдок! Всё-таки ебучий сюрприз был ошибкой. Огромной, ужасной, жестокой и непоправимой ошибкой, вину за которую ему не искупить никогда. Все эти разрушительные мысли, словно сорвавшиеся с цепи псы, кружили вокруг Каллена, скалились, клацали зубами, кусали за пятки, заставляя его двигаться всё быстрее и быстрее. Эдвард снова начал задыхаться. Послушав с минуту, как он тяжело дышит, со свистом и хрипами, Джаспер принёс выпрошенный у медсестёр ингалятор. Даже чтобы воспользоваться им, Эдвард не прекратил вышагивать по коридору от стены к стене. Всё тот же старина Джас отвёл его в туалет и помог смыть с лица кровь. Однако Каллен и тут оплошал: поднял взгляд на зеркало прежде, чем умылся. Собственное отражение врезало ему под дых. Он застонал и согнулся пополам, облокотившись на раковину. Его вывернуло наизнанку. — Ничего, ничего, так бывает, так бывает… это ничего… — тихо приговаривал Джаспер, гладя его по спине, словно маленького ребёнка. Эдвард пережил и эти мучительные, постыдные мгновения. И вот теперь снова метался по коридору, время от времени затравленно поглядывая на Эммета и Джаспера, сидевших на диване. Легче не становилось, ни на йоту. Боль не отступала, напротив, с каждой минутой, что он находился в неизвестности, становилось только хуже. Боль не отступала, а сил двигаться больше не осталось. В ногах появилась слабость и дрожь. В конце концов Каллену пришлось остановиться и прислониться спиной к стене. Он закрыл глаза и выровнял всё ещё хриплое дыхание. А когда снова их открыл, то будто взглянул на друзей по-новому. Чего-то не хватало… или кого-то? — Где Сет? — осипшим голосом спросил Эдвард. Сет был ещё одним веским поводом для тревоги. Достаточно было вспомнить, как трясло его там, в коридоре, когда он выскочил им навстречу. — Спит в палате. Его решили оставить под наблюдением до утра. У мальчишки был шок, и упало давление. Ну, типа как у барышень викторианской эпохи… нюхательная соль и все дела, — Эммет насмешливо фыркнул, но тут же вернул своему лицу серьёзное выражение, осознав, насколько это сейчас неуместно. — Ну, в общем, ему что-то вкололи и сказали, что он проспит до утра, вот, — уже не так бодро закончил Эммет. Эдвард кивнул. Теперь, когда вытаптывать пол он был не в силах, требовалось придумать что-то другое… Сигареты! Но в карманах брюк нашлись только зажигалка и раздобытый Джасом ингалятор. — У кого-нибудь есть сигареты? — У меня в машине остались, — развёл руками Джаспер. — На, держи мои. Эммет кинул Эдварду пачку, но тот не смог поймать. Пришлось наклоняться за ней, отчего в глазах на мгновение потемнело. Если бы зад до сих пор не упирался в стену, скорее всего, Каллен завалился бы на бок, словно пьяный. — Простите, здесь курить запрещено, — выглянула из-за угла медсестра. Не иначе как подслушивала. — Можете выйти на улицу, там есть зона для курения. Только не через приёмное отделение. Возле лифта на первом этаже свернёте направо и увидите указатели. — Пойти с тобой? — выпрямил спину Джаспер, готовый сорваться по первому зову. — Нет, не надо. Глядишь, не заблужусь. Эдвард вышел на улицу и опустился на ближайшую скамейку. Нырнул в ночь, позволив ей поглотить себя, осесть на коже лёгкой прохладой. Но вслед за этим почувствовал внутреннее сопротивление, ненависть. Он возненавидел… ночь. Сегодня она не имела права быть такой. Такой лунной и звёздной, такой по-летнему тёплой и тихой — только не сегодня. Каллена затрясло с новой силой. Он зубами вытащил из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой, но прикурить не смог: рука дрожала и плясала. Эдвард обхватил руку другой рукой, но это не помогло. Судя по характерной вони, он опалил себе волосы на лице, хотя боли не почувствовал, а чёртова сигарета так и осталась не зажжённой. Эдвард закинул ногу на ногу, упёрся рукой с зажигалкой в колено, щёлкнул ею и наклонившись пониже, наконец прикурил. Захлебнулся горьким дымом на первой же затяжке. Закашлялся. В какой-то момент кашель вдруг перешёл в тихий скулёж. Эдвард обхватил себя свободной рукой и стал монотонно раскачиваться взад-вперёд, снова и снова затягиваясь сигаретой и поскуливая, как побитая собака в подворотне. Здесь, в одиночестве и темноте, вся внутренняя боль вышла из-под контроля и раскатала его на раз. Эдвард так хотел любви, и вот, получил её. Но сука-жизнь тут же напомнила ему, что у любви, как и у всего в этом мире, есть своя, обратная, сторона. Даже у грёбаного Эдема есть тёмная сторона. И чем счастливее ты на его светлой стороне, тем больнее будет на тёмной. Прямо сейчас Каллен загибался на тёмной стороне, но всё равно ни за что не отказался бы от Беллы и своей любви к ней, будь у него возможность отмотать время назад. Может быть, рядом с ней он впервые за долгое время по-настоящему захотел жить. Невероятно, но факт: ещё полгода назад Эдвард даже не знал о существовании Беллы, а теперь без неё всё переставало иметь всякий смысл. Каллен отлично знал самую главную цену любви — боль от потери любимого человека. Он не раз платил эту непомерно высокую цену, отдавая всё подчистую. В очередной раз ему не рассчитаться: отдавать больше нечего… разве что свою жизнь, опустевшую и никому не нужную. Эдвард понимал, насколько эта мысль труслива и малодушна, но прямо здесь и сейчас, сидя на лавочке в этой обманчиво прекрасной ночи, только в ней он видел спасение. Единственный выход, когда упираешься лбом в бетонную стену тупика. Если сегодня Беллы не станет — «Нет, только не это! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…», — это будет целиком и полностью его вина. Уже одно только осознание своей вины не позволит ему существовать и дальше. Только не в этот раз. Только не с Беллой. Яркая вспышка, ослепившая Эдварда, прервала тягучий поток его мрачных мыслей. Следом ещё одна и ещё — так близко, что он различал сухие щелчки ружей… Нет, чёрт, конечно, не ружей — фотоаппаратов!.. Тогда почему он почувствовал себя приставленным к расстрельной стене? — Вот же блядство, — пробормотал Эдвард, с трудом, словно глубокий старик, поднимаясь на ноги. А затем громко, со злым отчаянием, прикрывая ладонью глаза от целой очереди прицельных залпов: — Да пошли вы нахуй! Вы все! Пошли нахуй! Его первым желанием было спрятаться, оказаться под защитой стен и дверей, заползти в нору, если угодно. Выброс адреналина придал сил. Перескочив нижнюю ступеньку, Эдвард забежал в здание больницы. Едва только за ним захлопнулась дверь — с оглушительным грохотом, содрогнувшим ночную тишину, — как желание спрятаться сменилось ещё более сильным желанием схватить этого стервятника, кружившего над его ещё живым телом, ощипать и выпотрошить. И пусть это повлекло бы за собой серьёзные неприятности. Пусть! Зато, возможно, стало бы легче. Однако момент был безвозвратно упущен. А пульс бешено стучал в каждой вене, в каждом сосуде и капилляре, посылая по телу электрические импульсы, напрягая мышцы и заставляя кровь кипеть. Вся его нестерпимая боль теперь обернулась столь же нестерпимой яростью, которая бесновалась в нём и требовала немедленно выхода. Но адекватного выхода не было. Не станет же он крушить всё вокруг и бить морду первому встречному. Ведь не станет же? Эдвард проигнорировал лифт и побежал по лестнице, чтобы физической усталостью погасить это пламя в своей крови. Уже на третьем лестничном пролёте тело начало предавать Эдварда: ноги подгибались, колени болели и молили о пощаде, а строптивые бронхи, решив, что он окончательно свихнулся, послали его на хер и сузились до размера иголочного ушка. Судорожно вцепившись в перила, чтобы не скатиться вниз, Каллен почти рухнул на ближайшую ступеньку, больно подвернув ногу. Вдохнул лекарство из ингалятора, выждал несколько минут и снова упрямо поднялся. Физически он чувствовал себя раздавленным, а шкала ярости упала всего лишь до уровня гнева. Замерла на ней, не собираясь ползти вниз по направлению к злости и дальше — к раздражению. Оказавшись на нужном этаже, на негнущихся ногах Эдвард прошёл мимо дивана, на котором дремали Джаспер с Эмметом, и двинулся к стойке медсестры. Там сидела уже знакомая ему рыжеволосая девица, пославшая его курить на улицу. Объективно, всё это могло оказаться делом рук любого другого сотрудника больницы, но никого другого последние несколько часов Эдвард не наблюдал. Да и чутьё подсказывало, что он прав в своих подозрениях. Девица вскинула на Каллена глаза, но тут же отвела их в сторону. Её лицо, как это часто бывает с рыжеволосыми от природы людьми, залил предательский румянец. — Ну и какого хуя ты это сделала?! — Эдвард хлопнул ладонями по стойке с такой силой, что те мгновенно вспыхнули обжигающей болью. Девица отпрянула от стола и вскочила на ноги. — Бедствуешь настолько, что торгуешь людьми?! Кто дал тебе право продавать меня как… — У него перехватило дыхание, но он жадно хлебнул воздуха и продолжил: — Как какое-то барахло на «eBay»?! Кто дал тебе право выставлять меня напоказ, как диковинного зверька?! Я человек, твою мать! Может, и хуёвый, но человек! А ты… — Эдвард обречённо махнул рукой, разом почувствовав себя опустошённым. Медсестра и не думала оправдываться или отпираться. Смотрела на него прямо и открыто, вскинув подбородок с намёком на достоинство и превосходство. Ещё бы, ведь она было продавцом, совершившим выгодную сделку, а он, Эдвард, — всего лишь товаром. Её взгляд больше не метался, и только щёки с россыпью веснушек продолжали гореть пунцовым. — Эдвард, ты чего? — испуганно спросил разбуженный его криком Джаспер, обнимая Каллена за плечи. — Простите, ради бога, простите! Он не хотел вас обидеть. Сами понимаете, как ему сейчас тяжело… как нам всем тяжело, — тоном, полным сожаления, добавил Джас, обращаясь к рыжеволосой. — Конечно, не хотел, — подтвердил Эдвард. — «Обидеть» — совсем не то, что я хотел бы с тобой сделать, мерзкая ты сучка. Так и не удостоив его ни единым словом, девица презрительно скривилась и, вернувшись на прежнее место, демонстративно уткнулась в глянцевый журнал, раскрытый на столе. — Всё, Эд, пойдём уже, пойдём. Джаспер усадил Каллена на диван. Впрочем, тот и не сопротивлялся. Сейчас он как никогда за эту ночь был близок к тому, чтобы сломаться. Сломаться окончательно и бесповоротно. — Чё тут, на хрен, творится? — сонно проворчал Эммет, которого обычно было не добудиться. Он потянулся и старенький диван под ним жутко заскрипел. — Стало что-то известно про Беллу? — Пока нет, — предостерегающим взглядом стрельнул в него Джаспер. — Эд, что ты там устроил? — Эта медсестра продала меня какому-то таблоиду. А может, и не одному, — голос Эдварда стал тихим и бесцветным. Он закрыл глаза: даже слабый свет вызывал в них резь и слёзы. — Хера се! — присвистнул Эммет. — Вот же сучка! — одновременно с ним возмущённо протянул Джаспер. — Я ей так и сказал. Но, похоже, это определение ей не в новинку. Эдвард наклонился вперёд и спрятал лицо в ладонях. Снова вернулся к мучительному, выматывающему ожиданию, когда время измеряется бесконечными величинами. Через тысячу световых лет Джас ткнул его в бок локтём. Эдвард поднял голову и увидел, как к ним направляется невысокий худощавый мужчина лет семидесяти в зелёной хирургической форме. Каллен вскочил с дивана. Эммет с Джаспером пусть и не столь стремительно, но поднялись вслед за ним. Всё внутри Эдвард обмерло, застыло. И только сердце ударялось о рёбра всё быстрее и быстрее, всё больнее и больнее. Наверное, именно так чувствует себя подсудимый за минуту до того, как судья огласит вердикт. Виновен или нет? Казнить или помиловать? — Мистер Каллен? — голос доктора оказался на удивление молодым и бодрым. Эдвард кивнул и подался вперёд, обратившись в слух, но даже это не помогло ему уловить и понять всё то, что наговорил ему этот улыбчивый старичок с сеткой морщин вокруг голубых внимательных глаз, словно сошедший с рекламного плаката дорогостоящей клиники. Возможно, желая успокоить Эдварда, тот начал с того, что жизнь Беллы вне опасности и уже совсем скоро он сможет её увидеть. В этом заключалась его ошибка. Всё, сказанное им после, с трудом пробивалось сквозь охватившее Эдварда чувство облегчения и какой-то внутренней радостной истерии. И только озвученные доктором травмы и повреждения без труда достигали сознания Каллена, корёжа его и причиняя боль, — будто острые иглы вгоняли под ногти. Перелом лучевой кости, сотрясение мозга, сломанные рёбра, повредившие лёгкое, удалённая селезёнка и значительная кровопотеря. Эдвард много чего знал о боли, не единожды испытав на себе всё её величие и многообразие. Немало он знал и о радости, знал её вкус и головокружительную, пьянящую лёгкость. Но сейчас, впервые в жизни, оба эти чувства слились в нём воедино, раскачивая его на сумасшедших эмоциональных качелях. Вверх-вниз, вверх-вниз… — Знаю, звучит пугающе, но на самом деле, нет ничего по-настоящему страшного. По крайней мере, ничего такого, с чем бы не справился молодой, здоровый организм, — подвёл итог доктор, чьё имя окончательно затерялось в голове Эдварда. — А теперь пойдёмте, я провожу вас к ней в палату, — с улыбкой закончил он. На последней фразе доктора Каллен едва удержался, чтобы не обнять его и не признаться ему в вечной любви.♫ ♪ ♫
Эдвард не спал почти сутки, да и накануне из-за посиделок с Джаспером на сон удалось выкроить часа три, не больше. Однако уснуть ему не удалось, хотя он честно старался. Согнулся в три погибели на жёсткой кушетке в палате Беллы и закрыл глаза. Но тут у него случился эмоциональный отходняк — состояние, похуже самого страшного похмелья. Эдвард пытался отвлечься от внутренней дрожи, тошноты и общего состояния убитости, прислушиваясь к дыханию Беллы, убеждая себя, что она жива, а значит, всё будет хорошо. Но сейчас оно, хриплое и тяжёлое, напоминало астматическое дыхание самого Каллена, что никак не шло на пользу его душевному равновесию. Сдавшись, он снова сел и, теша своего внутреннего мазохиста, стал всматриваться в Беллу, замечая и запоминая каждую ссадину, каждый синяк. К девяти утра Эдвард уже знал наизусть все оттенки и переходы от багрового к синему на её скуле, все трещинки на разбитых в кровь губах. Даже закрыв глаза, он видел лицо Беллы, видел, как солнечные лучи падают из окна на её бледную кожу. Видимо, какое-то время балансируя на границе болезненного сна и яви, Каллен всё-таки соскользнул в забытье, потому что слабый голос Беллы, вдруг позвавший его по имени, стал для него полной неожиданностью. Он вскочил с кушетки, не сразу сообразив, где находится, однако устрашающая реальность быстро напомнила о себе. — Белль. — Эдвард осторожно взял её за запястье, боясь причинить боль своими прикосновениями. Боялся, но не мог не прикоснуться. — Больно, — прошептала она. Её затуманенный взгляд блуждал, словно ей было трудно сосредоточится на Каллене. — Где больно? Этот вопрос дался Эдварду нелегко, будто наждачкой прошёлся по горлу. В голове зашумело от хлынувшей туда крови. Кажется, только сейчас он по-настоящему осознал: все эти раны, переломы и кровоподтёки не просто пугающие отметины на теле Беллы — это невыносимая боль. Ей больно. — Не знаю… наверное, везде, — голос Беллы был хриплым и искажённым. — Потерпи минуту, я позову медсестру. Она даст тебе морфин, и станет легче. — Нет, не уходи… только не уходи… — взгляд Беллы прояснился, но был теперь испуганным и умоляющим. — Не уйду. Есть же кнопка вызова. Потянувшись к красной кнопке, Эдвард навис над Беллой, а нажав на неё, наклонился ещё ниже. В голове роилось множество мыслей, столько всего нужно было сказать, но слова не состыковывались друг с другом, образуя вязкую кашу, застрявшую где-то в горле. — Я… этой ночью я почти сошёл с ума. По-настоящему. В палату вошла медсестра — к счастью, не та рыжая дрянь, — и Эдварду пришлось прерваться. Она задала Белле несколько вопросов, связанных с её самочувствием, и ввела через катетер дозу морфина. — Я снова засну? — наблюдая за ней, с тревогой спросила Белла. — Скорее всего, — улыбнулась она. — Сон как раз то, что вам сейчас нужно. Чуть позже зайдёт врач, а пока отдыхайте. Медсестра вышла, напоследок улыбнувшись и Эдварду. — Ты видела, кто это сделал? — спросил он, садясь рядом с Беллой. — Скоро сюда придут копы и будут тебя расспрашивать. — Да. Три пьяных девки. С концерта. — Блядь, — сквозь зубы выругался Эдвард. — Я так и знал. Я знал это… конечно знал… — Он с шумом втянул в себя воздух и покачал головой. — Прости меня, Белль. Если бы я мог предположить, если бы только подумал… — И что это значит? Винишь себя? — Я не виню себя. Я действительно виноват. — У тебя миллионы фанатов. Ты не в ответе за каждого психа. — Я в ответе за тебя. Мне следовало подумать о том, что вся эта романтическая лабуда может выйти тебе боком. Но я так хотел… так хотел, чтобы у нас всё было по-другому… как у нормальных людей. Чтобы по-настоящему, как-то по-особенному и… чёрт!.. может, даже возвышенно… — Каллен зло усмехнулся. — Но у меня снова ни хрена не вышло… снова всё обернулось каким-то охуенным дерьмом. — Нет… нет, не говори так. Это совсем не лабуда. Это по-настоящему. В глазах Беллы заблестели слёзы, красноречиво напомнив Каллену, какой же он всё-таки мудак. Как так вышло, что он умеет рассказывать о своих чувствах через песни, но не умеет рассказывать о них словами через рот? Что с ним, мать твою, не так?! — Нет, Белль, нет… чёрт, я совсем не то хотел сказать, совсем не то… — он заговорил сбивчиво, торопливо, снова склонившись над Беллой и перебирая пальцами её волосы, всё ещё слипшиеся местами из-за крови. — Наверное, я и правда рехнулся, раз наговорил сейчас всю эту хуйню. Только не плачь, пожалуйста, не плачь… Иначе я сам… а это будет охренеть как не круто. Эдвард изобразил что-то вроде улыбки, и Белла улыбнулась в ответ — из ранки на губе выступило несколько капелек крови. — А ещё я постарел за эту ночь лет на пятьдесят, — продолжил он. — Но я люблю тебя, и это по-настоящему. Это всё, что имеет значение… Поэтому теперь тебе придётся жить со мной — чокнутым, сентиментальным стариком. Что может быть печальнее, чем престарелый рокер? Но, боюсь, девочка, у тебя нет выбора. Губы Эдварда растянулись в улыбке, уже вполне себе сносной. После всего случившегося это было так странно — снова улыбаться. Почти кощунство. — Я всё равно выбрала бы престарелого рокера… тебя. — Я знаю, Белль, знаю… — Эдвард наклонился и коснулся губами её лба, всё так же осторожно, словно она могла рассыпаться от его малейшего неловкого движения. — А теперь отдыхай. Медсестра сказала, что тебе нужно поспать. — Нет, я… — Белла замолчала, но потом всё же решилась и договорила: — Мне страшно засыпать. — А если я останусь здесь, с тобой, будет не так страшно? — Нет, наверное, не так. — Значит, я останусь здесь. Буду мучить свой зад на этом орудии пыток, которое они здесь почему-то называют «очень удобной кушеткой». Хотя, предлагая мне расположиться на ней, медсестра так улыбалась, что я сразу заподозрил тут какой-то подвох. — Сменив шутливый тон на серьёзный, Каллен добавил, даже не подозревая, как сильно ошибается: — Не бойся, с тобой больше не случится ничего плохого. Именно страх во многом и послужил главной причиной дальнейших событий. Он стал тенью Беллы, её невидимым спутником. Лишь Эдварду было под силу прогнать его. Вот только Эдвард не мог быть рядом постоянно.