au, где Муравьев-Апостол срывается с виселицы, и император отдаёт приказ не вешать сорвавшихся повторно. Только вот, кое-как скинув с головы мешок, обнаруживает рядом Рылеева и Каховского с разбитыми лицами, а поднимая голову вверх, видит болтающиеся тела Бестужева-Рюмина и Пестеля. Боль застилает глаза.
Сейчас Сергей и Анна шестой год воспитывают маленькую пятилетнюю дочь Вареньку.***
— Папа! Смотри, что мы нашли! — весело хохочущая девчушка с гордым видом вручает Сергею маленький, нелепо, но мило собранный детской ручкой букетик, состоящий из нескольких цветков. Муравьев-Апостол непонимающе хмурит бровь, но улыбку из себя все же выдавливает. Это странное «мы» его дочь произносит столько, сколько умеет говорить, и лишь редко говорит о себе в единственном числе. На вопросы по типу «мы — это кто?», ребенок не отвечает, а лишь весело смеётся и улыбается, из чего Сергей и его жена делают вывод, что Варенька просто так шутит. Со временем это начинает сильно напрягать. Девочка все время с кем-то разговаривает, а если замечает, что за ней наблюдают в такие моменты, то мгновенно прекращает мнимую (?) беседу. Сережа находит дочери лучших учителей русского, математики и других самых необходимых предметов. Однако, в первый же день учитель чистописания впадает в недоумение. — Я прошу прощения, Сергей Иванович, но с какой целью меня наняли? — мужчина средних лет отдаёт Муравьеву листок бумаги, на котором красивым аккуратным почерком выведено: «mon ami» и несколько строчек на французском, — Я продиктовал юной госпоже пару самых простых фраз на русском, дабы закрепить умение постройки предложений, но она записала их сразу на французском, и ведь, что удивительно — грамотно и красиво! Сергей молча сглатывает ком, вспомнив, от кого слышал подобные фразы. И знаменитое «mon ami» также принадлежало лицу, которое он отчаянно надеялся забыть, стереть из памяти. — Варенька, — нежно позвал он ребёнка, мысленно проговаривая слова, которые скажет. Варя прибегает к нему довольная после очередной прогулки, вновь с букетом, собранным их тех же цветов, — Tu connais le français? — Un peu.—невинно хлопая глазами ответила девочка, помедлив пару секунд, смотря в пустоту. — Откуда ты знаешь французский? — присев на корточки, чтобы быть на одном уровне с дочерью, спросил Сергей. — Меня мой друг научил. И твой научил. Общий друг! — довольно изрекла Варя. — Какой друг? — Миша, конечно, какой же ещё друг?! — словно говоря ему, мол: «ты дурак что-ли, разве есть ещё друзья кроме Миши?» сказала девочка, садясь на колени к отцу, — Правда он просил не говорить тебе про него, иначе ты расстроишься, что он только со мной дружит! — почти шепотом, будто бы кто-то услышит её, произнесла Варвара. — Какой Миша? — нервно сглотнул Муравьев-Апостол. — Высокий такой, очень милый! У него светлые кудрявые волосики прям как у меня, только короче, и над губами тоже волосики. — Сергей побледнел, посинел, а после позеленел. Миша Бестужев-Рюмин оставался огромной рваной раной на его сердце, о которой никто не должен был узнать. Нет, он не верил в призраков, но знал о существовании ангелов. Его дочери достался лучший. — И цветочки тебе тоже он нашёл? — Ага! — девочка счастливо улыбается, гордясь их с «другом» общей находке, — И даже рассказал, что они значат! Вот эти вот, — она показала рукой на зефирантес, — говорят: «я должен искупить свои грехи», — с трудом выговаривает Варя словно мантру. Он отпускает дочь, отправляя обедать, а сам остаётся сидеть в полном ступоре. Оказывается, его Миша все это время был рядом с ним, с его дочерью, а Сергей это так и не заметил.***
К вечеру Муравьев-Апостол срывается, закрывшись в комнате, и напивается до чёртиков. Ну или до ангелов. — Серёж… Сережа. — Бестужев-Рюмин порывается взять Сергея, да встряхнуть его хорошенько за плечи за его вид, но вспоминает о своей невесомости и осекается. — Миша…— все ещё отрешенно шепчет Муравьев-Апостол. Скупая слеза все же выбегает из глаза, — ты…— обрывает себя на полуслове, не находя подходящего выражения. — Я не живой и не мертвый, — абсолютно спокойно произносит блондин, пожимая плечами, — Но я не призрак. — Ты ангел, Миша, — широко распахнув глаза, любуясь светом, излучаемым Мишей, шепчет Сергей, — Ты был настолько безгрешен, что стал ангелом. — Ты был настолько чист, что выжил, — в той же манере отвечает ему Михаил, — в итоге, Бог нас обоих помиловал. — Я не верю, что меня спас Бог. Скорее, в России нас даже не могут нормально повесить. — усмехнулся брюнет. — Серёж, — более серьёзно с грустными глазами начинает Бестужев-Рюмин, — мы оба знаем, почему я здесь. Я должен искупить свои грехи. — Варя сказала мне это, воображаемый красивый друг Миша, — грустно усмехнулся Серёжа, потирая голову руками, — Ты ни в чем не виноват. Тем более, передо мной. — Это я втягивал тебя во все замесы, если бы не я… — Если бы не ты, то что? Всё, что я сделал — я сделал по своей воле. Во все замесы мы лезли вместе, нас вместе и в петлю засунули. Ты умер один раз. А меня убили, потом воскресили, но я умер вместе с тобой, когда увидел тебя в петле. Мёртвого. — Сергей крепко зажмурился, пытаясь избавиться от болезненных воспоминаний. — Серёж, — Миша сглатывает ком в горле, — тебе нужно отпустить меня. Я буду ангелом-хранителем твоей дочери всю ее жизнь, но таскаться рядом с ней в человечьем обличье очень сложно. Она вырастет и должна запомнить меня как своего воображаемого друга. Земные не верят в ангелов. Пусть это останется просто ее лучиком солнца, воспоминанием из детства. — Муравьев-Апостол понимающе кивает головой, будто бы говоря: «да-да, разумеется». Миша буквально растворяется в воздухе, улыбаясь на прощание, тихо, одними губами шепча: «я люблю тебя». На следующий день, Варенька, заплаканная, с ужасом в глазах рассказывает, что её любимый друг Миша стал невидимый, и теперь она может только разговаривать с ним. В руках у нее несколько стебельков с цветочками душистого горошка. — Миша сказал отдать это тебе, — грустно шепчет девочка, сидя на коленях отца, — Они означают благодарность.