* * *
Обращаться за помощью к Йеннифэр, когда Лютик снова поднял эту тему, Геральт отказался наотрез. Несмотря на то, что в зверином обличии у него было не так уж много способов выразить свое мнение по тому или иному вопросу, изъяснялся он достаточно понятно. Стоило ему услышать имя чародейки, как волк повернулся к Лютику задом, отлично дав понять, что он думает о его предложении. Лютик подозревал, что дело в их последнем расставании, которое, кстати говоря, произошло больше двух лет назад, когда Геральт и Йеннифэр случайно повстречались в Вызиме на одном торжественном мероприятии у местного богатого купца. Геральта тот пригласил, чтобы «обеспечить безопасность гостям, потому что, мол, в доме повадилась пакостничать некая шурухша. Молоко из-за нее скисает, продукты мясные портються, но самое главное — тварь, етить-едрить ее так-через-эдак, на святое покусилась! Бочонки с вином и пивом вылакала подчистую за два дня, специально для празднества в честь свадьбы дочерней заготовленные!» У купца того было достаточно денег, чтобы пригласить на свадьбу своей единственной и горячо любимой дочери Груньи (к слову сказать, страшной, как грех прелюбодеяния) не только охотника за нечистью, его спутника — именитого прославленного барда, но и чародейку, берущую за свои услуги втридорога. Йеннифэр на свадьбе присутствовала с теми же целями, что и Геральт, ну и просто чтобы пустить пыль в глаза гостям, дескать, у купца Батруха денег куры не клюют, саму госпожу-чародейку на празднество позвал. Для Лютика это «торжественное мероприятие» закончилось прекрасным вечером в обнимку с кувшином забродившего вина, так как он быстро заметил исчезновение ведьмака и его возлюбленной чародейки. Однако когда тот вернулся под утро в таверну, где они остановились, то выглядел так, будто не провел эту ночь в объятиях самой желанной женщины на свете, а по меньшей мере охотился в канализации за крысолаками. Геральт об этом даже говорить не захотел, и, судя по его хмурой физиономии, расставание было скандальным. Лютик тогда подумал: интересно, как надолго в этот раз? Зато, как ни странно (а, по мнению Лютика, еще и подозрительно), они повстречали в этом поселении саму Трисс Меригольд. Не то чтобы деревушка была глухой, нет. Вполне себе зажиточный и богатый населенный пункт, но на крупный город, какие предпочитают чародейки, тянул мало. Трисс они встретили чисто случайно, буквально наткнувшись на нее на улице, и, хотя Геральт и этой встрече был не рад, совать голову в песок и делать вид, что это не он, было уже поздно. Хотя бы потому, что Лютика Трисс уже заметила, а, как известно, там, где Лютик, там и ведьмак. Точнее, наоборот. Лютик обрадовался этой встрече куда больше, чем если бы они наткнулись на Йеннифэр, и куда меньше, чем следовало бы, вспомнив, что Геральт умудрился переспать и с Трисс тоже. Но выбирать не приходилось. Среди них троих сведущими в проклятиях, магии и иже с ним были только двое, а один и вовсе не мог говорить. Втроем они зашли в ближайшую таверну, и Трисс изучающе уставилась на Геральта. — Поверить не могу, — наконец высказалась она после того, как Лютик закончил свой короткий и малоинформативный рассказ о том, как обнаружил Геральта «бессловесной тварью». — Да, я тоже, — весело отозвался Лютик. — Но ему так даже больше идет, правда, Трисс? Чародейка удивленно уставилась на него. — Не могу не согласиться, но... Ты подозрительно радостен для того, на чьего друга наслали страшное и практически необратимое проклятье. Волк и бард синхронно вскинули на нее встревоженные взгляды. — Ты о чем? — удивленно спросил Лютик. — Ты же легко расколдуешь Геральта, разве нет? В твоей академии наверняка учили, как обращать прекрасных принцев в лягушек и наоборот. — Ты не понимаешь, — покачала головой Трисс. — Это не изменение формы, это именно что проклятье. Такие проклятья не снять обратным заклинанием, потому что это завязано не только на магии. — Что ты имеешь в виду? — насторожился Лютик. — Тот, кто проклял Геральта, должен был заплатить высокую цену за это. Одним богам известно, что он отдал за свою месть. Должно быть, он сильно ненавидит нашего ведьмака. А это значит, что снять с Геральта проклятье можно, только заплатив равнозначную цену. Скорее всего, это ритуальное колдовство. — Ритуальное? Геральт, а ведь знахарка из деревни говорила то же самое! Волк, внимательно слушавший чародейку, перевел на Лютика ничего не выражающий взгляд. — Какая знахарка? — спросила Трисс. Лютик пересказал ей разговор с бабкой. Выслушав его, Трисс задумчиво помолчала, после чего решительно кивнула: — В этом есть некий сакральный смысл. Ты прав, Лютик, дело действительно не в крапиве и не в последовательности действий. Дело в жертвенности. Это вполне может сработать, но только при условии, что проклятье преследовало определенные цели. Ведь проклятья бывают разные. Насланные из мести, в порыве гнева. Так что, если учитывать, что для тебя молчать столь долго, — действительно большая жертва, может и получиться. Лютик фыркнул. — Но я не уверена, что ты способен на это, — добавила Трисс. — Это еще почему? — возмутился бард. — Ты не сможешь молчать так долго, да еще и пожертвовать руками — своим рабочим инструментом, ради неблагодарного ведьмака, — хохотнула чародейка. — Геральт, между нами, не особо ценит жертвенность. Вряд ли он вообще способен оценить такие старания. Так что ты зря потратишь время. Барду почудилось, что в голосе чародейки зазвучала горечь, но Трисс умело скрывала эмоции. — Неправда, — возразил Лютик горячо. — Геральт, может, и не ценит чужую жертвенность, но себя приносит в жертву каждый чертов день, не ожидая ничего взамен. Он может сколько угодно твердить, что такова его суть и он предназначен для того, чтобы убивать монстров, что он мутант бесчувственный, но у него есть эмоции. И каждый день он делает сознательный выбор, рискуя жизнью ради людей, которых не знает и которые его ненавидят. Может, именно это и заставляет Геральта невысоко ценить жертвенность. Лютик встал и взял свою лютню с соседнего стула, собираясь уйти. Он внезапно для самого себя слишком разозлился, чтобы продолжать разговор, особенно с бывшей любовницей ведьмака, по которому с ума сходил уже не первый год. Ему вовсе не хотелось сболтнуть лишнего при Геральте в порыве чувств. — Тем не менее, — повысила голос Трисс Меригольд. — Ты не сможешь сам снять проклятье. — Думаешь, у тебя получится? — хмыкнул Лютик. — Мне кажется, ты на это не способна, Трисс. Ты ведь та еще эгоистка. И больше не слушая ее, направился к двери. Волк пошел следом, практически касаясь мохнатым боком его бедра.-3-
8 февраля 2020 г. в 22:06
Чародея в поселении они, конечно, не нашли, зато Лютик познакомился с одной знахаркой, которую местный староста рекомендовал как врачевательницу и травницу, «что и от сглазов дурныя пособить смогет». Знахарка оказалась обычной старухой, торгующей травками и подозрительными, дурно пахнущими снадобьями. Нашли они ее на местном базарчике.
— Когда я была совсем маленькой, моя бабушка рассказывала мне про людей, которые стали жертвами наговора, — поглядев на Геральта, сказала старуха. — Сама я только сглазы отводить умею да венец безбрачия снимать, ну и в травках кой-чего мыслю, но слыхивала про животные наговоры. Сложно это, милсдарь бард, сложно.
— И все же? — настаивал Лютик, взволнованно глядя на бабку. — Расскажите все, что знаете, прошу вас! Отплачу веселой песней.
— Ну, так и быть, — прошамкала травница. — Бабка моя, покойся она с миром, тьфу-тьфу, говаривала, что, дескать, чтобы наговор нехороший сильный снять, коли обратили кого насилу в тварь бессловесную, надобно из лыка свить покрывало...
Волк очень выразительно закатил глаза и, явно не удержавшись, коротко рявкнул. Мол, враки это все, бред собачий. Лютик не особенно удивился тому, что услышал. Среди простого люда эта версия о снятии проклятья с человека, насильно превращенного в зверя, была распространена больше, чем другие.
— Чавой-то он? — подозрительно и слегка боязливо покосившись на белого зверя, спросила бабка.
— Говорит, продолжайте, бабушка, — попросил Лютик. — Да не обращайте на него внимания, вы рассказывайте, рассказывайте!
— А его точно обратили-то? Как по мне, мыслю, обычная тварина лесная...
Геральт оскалился на травницу. Это кто еще тут тварина лесная?
Лютик успокаивающе положил ладонь ему на голову между ушей:
— Утихни, Геральт! Дай послушать! Это же очень интересно, у меня уже есть идея для сюжета новой баллады. Вы продолжайте, бабушка, продолжайте!
— Ну ладно. Так вот, связать надобно, значица, покрывало из крапивы. Крапиву обязательно надобно ночью собирать. И все то время, пока вяжешь, ни слова не молвить, иначе не сработает!
— Что, совсем-совсем ни словечка? — недоверчиво спросил Лютик. — Почему? Как это повлияет на эффект от покрывала? И почему именно из крапивы?
Волк стряхнул его ладонь с головы и пошел прочь, демонстрируя всем своим видом вполне очевидный ответ: да потому, что бред все это. Кому, как не ведьмаку, знать.
Но Лютик смотрел на бабку, ожидая объяснений.
— Да вроде как ритуал это такой.
— Покрывало на заколдованного тоже надо ночью при полной луне накидывать? — уточнил Лютик дотошно.
— А чш-ш-шорт его знает, милый. Стара я уже, память подводит. Знаю только, что надо молчать все то время, пока вяжешь. Обязательно из крапивьего лыка, рученьки обжигая об траву проклятую, вредную...
— Жертвенность! — возопил Лютик победно. — Теперь я понял, в чем дело! Дело не в крапиве и не в ритуале, а в жертвенности! На что ты готов пойти ради того, чтобы снять проклятье с любимого...
Лютик патетично воздел руки к небу, даже глаза прикрыл, в мыслях уже складывая строки новой баллады.
— Стал быть, та тварь из лесу — любимый твой? — Бабка окинула его презрительным взглядом, дескать, «побойся богов, извращенец!» — Ты из этих, что ль? Из мужеложцев? Так и знала, что вся ваша братия певчая погрязла в изврате! Все яки охочи свой стручок в чужой зад срамный, для того не предназначенный, присунуть!
— Что? — Резко распахнув глаза, бард посмотрел на знахарку и нервно оглянулся на волка. — Нет, нет! Что вы! Это я так... В общем, спасибо вам большое, бабушка! Я пошел!
И Лютик торопливо припустил следом за волком, пока тот не скрылся из виду.
— Эй, а песня?! — крикнула вслед старуха, но Лютик ее уже не слышал. Он весь был во власти прекрасной и абсурдной идеи — принести себя в жертву, чтобы расколдовать треклятого ведьмака.