***
Глаза Дианы Барри, стоявшей в крепких объятьях Коула, вызывали лишь истинную жалость: зрачки значительно сузились, заставляя девушку часто моргать, а иначе тянущая боль и вовсе не проходила. Веки, как и остальная область около аккуратно посаженных карих глаз, подпухли и раскраснелись, из-за чего маленькие кулачки так и тянулись почесать кожу и утереть накатывающийся поток слёз. Привычного банта на густых локонах не было, позволяя Маккензи гладить юную леди по волосам, изредка останавливаясь на макушке. А Диана Барри вдруг улыбается. «Улыбайся так, будто тебе не больно» — она помнит лишь первые слова сказанного тётей Джозефиной, но думает, что принцип понят. Диана Барри вдруг улыбается и шепчет «всё в порядке» — «Улыбайся так, будто всё в порядке» Стоящий поодаль Джерри тихо фыркнул, вспоминая их совсем недавний поцелуй. Казалось, прошло всего пару дней с момента первой романтической встречи, но на деле скоро была годовщина — полгода. А после — два месяца спустя Барри растаптывает его надежду на совместное будущее, оставляя парня в стороне с недавно привязавшейся Джейн Эндрюс, чего не ожидал даже он сам. То и дело она порхала к нему навстречу с корзиной чудных сливовых булочек. Разумеется, ему было известно о том, что изготовителем десерта являлась совершенно ни неумелая девчушка, а никто иной как Марилла Катберт, наивно верящая в сказку о собственном кондитерском изделии, попадающем прямиком к Цисси в университет, из которого девушка возвращалась уже через несколько дней. Джейн была правда красива, да и спорить с этим никто бы не стал, но несмотря на прелестные глазки и шикарные кудри было в ней что-то отталкивающее, называемое врождённой неприязнью. Тем не менее по своей природе француз, научившийся манерам, дабы покорить сердце прелестной Барри, не смел говорить младшей Эндрюс что-то противоположное её желанию общаться с ним. По правде говоря ему совершенно не располагала идея продолжать улыбаться девчонке и отвечать на её сладчайшие объятья, после которых хочется не мечтательно улыбнуться, а поскорее вернуться к книгам и сену в ангаре. Бернард разглядывает руку художника, так по-странному подходяще лежащую прямо на талии девушки. Наверное, Энн бы недоуменно поджимала губы, если сердечная подруга, разумеется, ещё не рассказала рыжеволосой о романе с другом, чья симпатия раньше располагала к Ширли, невидящей этого. Парень вдруг обращает внимание на поникшую Джиллис, сидящую в грязи — он не видел людей настолько страдательными. Даже в день смерти старшей сестры, стремившейся бежать во Францию с каким-то богачом, чудом одарившем её множеством роскошных платьев и серьг, хранящихся под половицей около её матраца, — об этом знал только Джерри. В ту ночь девушка, поссорившись с роднёй из-за Рональда (именно так звали высокопоставленного красавца), выбежала из дома и летя к возлюбленному была убита шайкой бандитов. И если младший брат — Джерри, — оправлялся ещё долго, то родители лишь разочаровано покачивали головами, а изредка мать выходила на улицу, подолгу глядя на ночное небо с молитвой, слетающей с аккуратных губ, совершенно незаполненных спелым цветом. Блондинка в грязи напоминает несчастную сестру. Ноги почему-то сами несут к трагичной леди, чьё лицо кажется совершенно ненастоящим — глаза застекленели, губы потрескались, молочная кожа под глазами окрасилась в чуть фиолетовый оттенок. Девочка даже не пытается поднять серых глаз, ранее бывших заметно голубыми. Конечно она видит Джерри — его сложно не заметить: высокий парень, пахнущий свеклой и сеном. Платье, совершенно изорванное, прилипает к телу. Бернард скинул всё на пот, да ведь ещё бы — торчать у самого огня, палящего по деревянным отделкам крыши. — Руби? — прокортавив первую букву взывает молодой человек, вспоминая имя лишь по причине рассказов Дианых, приравнивающихся к подругам и поцелуям. Да, Джерри был бы верным обманщиком, не признав, что тонких девичьих губ и волос, касающихся его лица при особой близости действительно не хватает. Ответа не следует. Вместо этого маленькая красавица кое-как встает на ноги, и, бросив на парня грустный взгляд уходит прочь. Мать и отец, что совершенно не удивляет Джиллис, даже не замечают пропажи дочери. Возможно пару лет назад её бы это возмутило, но пора было признать: плевать только тем, кто находится ближе всего. Принцесса Руби потерпела крушение собственного достоинства.***
Девушка сидит на нагретых половицах, прижав колени к груди. В доме настоящая суматоха, где невеста Баша летает на кухне от одного шкафа к другому, намереваясь приготовить пирог. Энн вздрагивает, вспоминая, что чертова выпечка творит слишком много зла в последнее время. Но… Почему же её совершенно не волнует содеянное Гилбертом? Будто это был позывной знак действовать, а она всё тянет и тянет, честно признавая собственную неуверенность. За размышлениями её застала мисс, прибывшая с возлюбленной Лакруа по имени Мэри, недоуменно вставая прямо перед девочкой. — Что же вы здесь делаете, маленькая мисс? — весело щебечет женщина, а Ширли вдруг замечает в полных руках тяжёлую корзину с постиранным бельём. — Не уж-то повздорили с женихом? Глаза Энн расширяются, на что взрослая леди начинает хохотать, освобождая одну руку, дабы протянуть её рыжеволосой мечтательнице. — Вы излучаете тепло и светскую доброту, коей награждены немногие. — продолжает темнокожая, чью руку охотно хватает голубоглазая, всё ещё не отойдя от предыдущей фразы. — Не против ли вы прогуляться со мной до верёвок. Здешние мужчины совсем обленились! У них накопилось немало грязной одежды, да и ещё и этот ваш жених весь в саже, просто уму непостяжимо! — Простите? — шокировано останавливается Ширли, глядя прямо в лицо уверенной дамы. — Если вы говорите про Гилберта Блайта, то глубоко ошибаетесь! Он мне не жених. Я — невеста приключений, не более! Лицо новоприбывшей сделалось крайне озадаченным, после чего она удивлённо качнула головой, и, обхватив второй (уже свободной) рукой корзину с бельём двинулась дальше, навстречу верёвкам с прищепками, а рыжеволосая поплелась за ней, ожидая, что та всё же проронит словечко. — Весьма удивлена, ведь когда я спросила у Себастиана, что же за девушку принёс его белокожий друг, он смело ответил «свою будущую жену и мать маленьких Гилбертят», на что парень прыснул, отправляясь к вам с тряпочкой. Честно говоря меня шокировало и другое: Баш протянул ему однажды, насколько я поняла, использованную тряпку, а этот богатей схватил новую! — Энн изумлённо пошатнулась, глупо упираясь взглядом на траву, ныне сочную и приятную на вид. «Мужчины — самые неразумные существа» — пришло в голову юной леди с рыжими волосами, после чего она сразу же твёрдо решила записывать любые мысли, приходящие в голову, в какую-нибудь тетрадь, правда за неё ей придётся отдать немало денег. Пока женщина развешивала бельё, отговаривая Энн от порывов помочь, девушка рассказывала сказку, придуманную на ходу. «Принцесса Корделия мягко осела на морские волны, подзывая к себе славную подругу — такую же великолепную принцессу Фисцилию. Её волосы, вечно приводящиеся в пример сходства цвета вороньего крыла, растрепал летний ветер. Пред красавицами предстала гвардия, во главе которой ехало три принца. Фисцилия всегда предпочитала твёрдо отстаивать свою холодность к незнакомцам, в то время как Корделия сдержанно улыбнулась, ловя взгляд одного из будущих королей на своих губах, налитых цветом словно летняя вишня. — Могу ли я узнать имя столь прекрасной дамы? — голос у юноши был крайне приятный, ласкающий слух, совсем как треск поленьев в костре. Принцесса оглядела его, замечая выразительные зелёные глаза и вьющиеся волосы. Он и впрямь был красивым человеком, коих доводилось Корделии встречать совершенно немного.» Далее Энн поведала остальную часть истории под восхищённые взгляды новой знакомой, изредка улыбающейся на мечтательные описания принцесс Энн, будто девушка представляла себя той самой Корделией. — Не бывает столь плотной, даже чуть более реалистичной сказки, юная мисс. — женщина порядочно расправила громоздкие плечи, гордо подняла могущественное лицо, лишённое всякой симпатии к небу и уверенно кивнула головой, волосы которой крепко облегала косынка дешёвой ткани, как полотенце с протёртой дырой, полюбившееся Мариллой на долгие годы, и всё же, спустя пару недель, грязно-белая ткань была помещена в каморку, наполненную десятками таких же, не отрешённых приемной матерью от любви. — Но по правде сказать такого таланта видеть мне не доводилось. У нас — в Гетто — была портниха. Та ещё выдумщица, правда сказы не оправдали всяких наших надежд, хотя по правде сказать: никто не имел, не имеет и не будет иметь в нашей скромной улочке вкуса ко всякому чтению. Лишь Мэри и впрямь неплохая ценительница искусства. Право, не знаю откуда такие порывы к творчеству, ведь наше дело — это стирка, шитьё, да и другая грязная работа. Дай руку, дитя моё. Вот, вижу бог не наделил тебя грубого мастерства. Кем же ты приходилась народу до удочерения, Энн? — Всё, что приходилось мне делать, так это ухаживать за всякими детьми хозяек. Я жила всего в трёх домах, и моя душа скиталась от вдоль поездных станций не раз, уж поверьте! Последняя женщина, что была в моей весьма скудной до Эйвонли жизни, оказалась сущей тиранкой, хотя знаете, не буду отрицать, что вопрошала у неё продолжить свою недооценённую работу. Всё лучше, чем приют, где меня наделили лишь неприятельницами и слёзными днями, проведёнными дотошно однообразно. Было бы грехом не упомянуть, но и похвалиться успехами в чтении, приобретёнными за всё то мучительное время. А также умением постоять за себя без физических напряжений. Мне стоило лишь закрыть глаза и воображать чудный мир, наполненный яркими красками природы и добрых людей, чьи натуры не познали тягостной боли в груди! — Энн приятно наслаждалась серьёзной беседой, продолжая выстраивать предложения сложно и высокопочтенно, угождая кухарке, чей язык отличался особым врождённым аристократизмом. — Я обязана поблагодарить вас за столь приятный разговор. — Да не за что, милочка. — простенько улыбнулась Барбара, по-мужски откидывая тряпочку, некогда находящуюся в мозолистой руке, на плечо. — А сейчас время покормить вас булочками с яблоками. Могу дать не менее трёх пенни — ни разу ты не ела такой вкусной стряпни! — Уверена, это будет просто восхитительно! — воскликнула Ширли, весело хватая в порыве восхищения женщину за свободную руку, но в голове тут же пролетело «Энн, веди себя подобающе леди, через несколько недель тебе уже шестнадцать» и улыбка спала с лица, она мягко убрала руку, потупляя взгляд в пол. — Простите за это. Я совсем забыла о словах Мариллы. Мне не стоило так бестактно касаться вашей ладони, это было грубо с моей стороны. Энн вспоминает множество фраз, вбитых в её светлую голову, но одна выделяется сильно: «Слабость — это не плохо, просто надо уметь скрывать её» — Рейчел Линд иногда всё же говорила умные вещи, или, хотя бы, полезные. — Совсем оглупела, сказочница? — обеспокоенно сдвигая густые брови к переносице, улыбнулась темнокожая мисс. — Энн, ты через чур эмоциональна! Можешь брать меня за руку, когда тебе только вздумается. Я не аристократка, а уж тем более не брезгливая мадам, чтобы твоя душа так тревожилась по таким незначительным мелочам. Меня даже радует твоя добродушность, и порой необдуманность действий. А сейчас нам и впрямь надо бежать к дому, иначе мистер Блайт и мистер Лакруа будут крайне не довольны нами, моя маленькая красавица! Ширли готова была кричать на весь остров, названный в честь Принца Эдуарда от восторга. Взрослая женщина, чья доброта безгранична, да ещё и без тени брезгливости, самовлюблённой эгоистичности — совершенно точно родственная душа. Слово «красавица» её весьма смутило. Мало кто ей так заявлял, да ещё и чисто, не думая позлорадствовать. Марилла и вправду не лишала Энн платьев, приходившихся ей по вкусу, да и слово «хорошенькая» мелькало в их повседневных разговорах за завтраком не раз. Чарли Слоун, Муди Сперджен и даже один из ухажёров Тилли пару раз звали девушку на прогулку, и если первый был настроен серьёзно, доходя чуть ли не до брака, то последующие больше склонялись к дружеским отношениям. — Уже не терпится попробовать ваши блюда из Гетто. — кивнула Ширли, принимая грубую руку в свою.***
— Это просто невероятно вкусно! — от пирога осталось всего два кусочка, предназначенных для Дианы, так мило болтающей с Коулом где-то в лесу, о чём мать разумеется не знала. — Мэри, вы бы могли научить меня готовить что-нибудь столь прекрасное? Женщина, стоящая в объятьях Себастиана широко улыбнулась, довольно кивнув головой. Ширли понравилась ей сразу, и это разумеется было взаимно. Разговор за столом продолжался не один час. Очевидно, взрослой части было что обсудить, пока голубые глаза постоянно пересекались с зелёными, сразу же отводя взгляд. Выглядело это крайне непонятно, но Лакруа хитро пихнул Гилберта под бок, получая недовольную мину парня в ответ. Девочка сидела прямо напротив кудрявого, почти не участвуя в разговоре, что сильно удивило давних обитателей. — Всё в порядке, Энн? — миролюбиво спросила Мэри, смотря на поникшую девочку. — Простите, мне бы хотелось чуть-чуть подышать воздухом. — монотонно выдала рыжеволосая, фактически отвечая на вопрос рядом сидящей женщины, понимающе поджавшей губы. Энн вышла во двор, усаживаясь на ступени, и вдохнула воздух, обращаясь взглядом к расцветающему закату. Она довольно часто проводила время смотря на небо, ни с чем не сравнимое, как и чудный остров Принца Эдуарда. Ширли прекрасно помнила первый заход солнца в день её приезда: оранжевый, нежно голубой и розовый смешались между собой, оставляя место и сиреневому. Облака выделялись по краям, словно рамка старого портрета брата Мариллы и Мэттью, ослепительно бело-жёлтым цветом, даря охровые лучи, выглядящие в волосах девочки слишком красиво. Настолько, что ей даже показалось, будто они и впрямь красивы. От собственных мыслей её отвлекла открывающаяся дверь и женщина, севшая рядом, поправив подол юбки. — Не возражаешь? — подняла густые брови новоприбывшая, складывая руки в замок. И, получив слабый кивок, перевела взгляд вдаль. — Я потеряла дом. — разочарованно повела плечами Энн, заправляя прядь распущенных волос за ухо. — Знали бы вы как я устала повторять эту фразу, будто это и впрямь в порядке вещей. А ещё мне страшно, ведь с каждым днём от меня ожидают всё больше и больше, начиная от домашних обязанностей, заканчивая браком. Я вынуждена сама принимать любые решения и продумывать последствия заранее, словно детство закончилось навсегда и теперь всю жизнь до конца своих дней я должна быть примерной леди, дамой в обществе. Осталось несколько недель до дня моего рождения и Энн Ширли-Катберт исполнится шестнадцать лет. Это просто…тягостно. Мэри улыбнулась, поворачивая голову в сторону трагичной леди. Рыжеволосая вдруг осознала насколько красива рядом сидящая со своими чудесными кудрявыми волосами и длинными ресницами, обрамляющими выразительные глаза мудрой женщины. В отличии от Барбары женщина излучала природную женственность, а голос её и взаправду был мелодичнее пожалуй даже Дианы. — Время невозвратимо убегает от нас, пока мы этого не видим, Энн. Дело вовсе не в том сколько тебе лет или где ты родился, а в том, как именно ты проживёшь свою жизнь. Я темнокожая взрослая женщина из Гетто, непризнанная людским народом, но знали бы вы, юная леди, насколько я счастлива. У меня есть будущий муж и прекрасная подруга, готовая постоять за нас обеих в любой момент. Я могу бегать в поле, рассматривая чудесные цветы, касаться крон деревьев. Однажды, один человек сказал мне «Дом — это вовсе не место». Энн сразу же поняла, что и эта фраза окажется в её будущей тетради, но лишь тогда, когда она поймёт что это значит. — Я ранила его чувства вновь, а он — мои. — Первая любовь всегда самая сложная, милая. — Ширли сразу же открывает рот, но женщина перебивает, успокаивающе поглаживая большим пальцем по тыльной стороне молочной кожи девочки. — Не отрицай, просто выслушай меня. Когда я была в твоём возрасте в домик напротив меня заселились новые прибывшие. Чудесная семья, ещё и с тремя детьми. И все как на подбор — красавцы. Но больше меня поразило кое-что иное: никто из них не был темнокожим. Они оказались французами, уж не знаю, что же им понадобилось в таком захолустье, но моя мать отправила меня познакомиться с ними и принести им её тыквенный пирог, а когда я появилась в дверях дома меня сразу же тепло поприветствовали, приглашая на чай. Было мне от силы четырнадцать. Дети показали себя самыми воспитанными из тех, что доводилось тогда видеть, а среди них лёг мой глаз на паренька — Джека, всего на год старше меня. Спустя несколько месяцев они отправились обратно во Францию, но наши ежедневные прогулки с Джеком и мой первый — самый сладкий поцелуй навсегда остался в моей памяти. Ты не обязана делать как скажу тебе я, но услышь меня: если это может сделать тебя счастливой — первая любовь — то почему бы не поддаться ей? Тонкая женская рука провела по рыжим волосам. Мэри поднялась с места, утянув за собой размеренный скрип лестничных досок, и, нежно произнеся «Просто подумай» открыла входную дверь, за которой послышалась речь Себастиана: — На перестройку Зелёных Крыш уйдёт не менее двух недель, значит Диана Барри и Энн проведут у нас ровно столько же. — сердце девочки дрогнуло: она будет жить с подругой! — Милая моя, куда ты пропадала? Главная гостья торжества прибыла всего полдня назад, но чтобы не заметить чистейшую любовь Лакруа к темнокожей красавице — надо быть, очевидно, либо откровенным дураком, либо слепым. Энн поднялась на ноги, не желая больше оставаться около дома. В конце концов — помочь Диане собрать вещи для временного переезда неплохая идея, тем более во время разговора Баш упомянул, что именно сердечная подруга одолжит рыжеволосой платья, после чего Марилла отправится в Шарлоттаун с Ширли и сделает заказ на новые платья, правда совершенно не по вкусу старшей Катберт, впервые уступавшей голубоглазой в такой роскоши, как наряд. На больших глазах тончайшая пелена, сморгнуть которую проще простого, но веки почему-то отказываются сжиматься, будто всего за какую-то долю секунды они скроются с виду — нет уж. Веснушки будто под лупой, но это всего-лишь слеза докатилась до середины нежной щёчки, отказываясь бежать дальше. Тоненькие ножки, преобразившиеся за последний год в более женственные, бесповоротно подкашиваются — Энн Ширли-Катберт не слабачка, но и выдержать слишком многое для неё недосягаемое богатство. Перед ней, всего в шестидесяти шагах, Диана Барри впилась в губы Коула Маккензи. И, наверное, это был первый раз, когда рыжеволосой совершенно не хотелось написать рассказ из-за поцелуя. Они даже не замечали её. Энн всегда помнила вечное «трио»: Барри, Ширли, Маккензи — но кажется всё это время её персона была лишней. Девушка всхлипнула. — Энн? — растерянно воскликнула Барри, уставившись прямиком на подругу, пока и без того большие глаза Коула приобрели более округлую форму. — Я тебе всё объясню! Энн Ширли-Катберт всегда была известна длинными речами, от которых дыхание останавливалось и сердце начинало биться быстрее, но в этот раз она лишь улыбнулась, вкладывая слово «предатели» в приподнимающиеся уголки губ. — Я не хочу. Девушка резко развернулась, чувствуя «Если это может сделать тебя счастливой — первая любовь — то почему бы не поддаться ей?» — нет-нет-нет, полнейший вздор. Она не побежит к Гилберту Блайту.Он не её первая любовь.
Она не его фанатка.
Энн знает, что несмотря на всю свою светскую гордость, о которой Джози Пай недавно выразилась совсем скудно «Гордость — непозволительное богатство для бедных» и, как ни странно, блондинка не имела ввиду Ширли. Потому что теперь у семьи денег в пару раз больше, нежели два года назад. Она уже на пороге. Рассматривает вид в окне, говорящий, что практически все разошлись, а в комнате как назло лишь кудрявый парень, почему-то с нежностью укладывающий несколько слоек с яблоками в корзиночку. — Привет, — неловко выдаёт веснушчатая, а потом добавляет, — ты как? — и теперь чувствует себя куда лучше, хотя разговор, на который она настраивается вовсе не лёгкий. Гилберт смотрит-смотрит-смотрит, а она словно маленький ребёнок, уронивший весь набор столовых приборов, стоит и глядит в пол. Это явно не походит на гордость. Но Энн гордая девочка, — девушкой назвать её язык у Гилберта не поворачивается. — Даже смелая принцесса. Невинное маленькое солнце, пропитанное словариками и книжками; запуганное палками и поднятыми над светленькой головкой руками; влюблённое красками природы и десятками букв в строчках Джейн Эйр. Гилберт забывает-забывает-забывает о сказанном бойкой девчонкой на грани между утром и днём — спасительная черта: сказала — утром, ушла — днём, прощена — ночью. Гилберт пытается не думать о том, что осталось несколько недель до её взросления, с которым чётко сплетён традиционный «обряд» поиска мужа: кто богаче, кто любимее, кто сильнее, кто влиятельнее, кто красивее — и он знает, что даже Энн Ширли-матьего-Катберт сломается под давлением. Гилберт смотрит на слёзы размером с доброту Джози Пай — практически не проглядные, и не может понять почему они вообще есть.Может она резала лук?
Идиот.
— Привет. — отвечает тихо, боясь, что стоящая напротив убежит — конечно не убежит, но предостерегаться не такая уж и плохая идея. — Ты…резала лук?Совершенный идиот.
Энн хмурит брови, но уголки губ всё же вздрагивают, медленно поднимаясь вверх, и даже если Гилберт Блайт идиот, то его последняя фраза была пожалуй самой удачной за всю жизнь. Ширли неуверенно выдаёт «Нет» и проходит мимо — прямо наверх — в его комнату.***
Диана никогда не имела привычки скрывать что-либо от Энн, ссылаясь на то, что Ширли-Катберт её очевидная крепость, но в итоге всё было в точности да наоборот: когда Билли обижал рыжеволосую, именно Барри рвалась на помощь — она не была маленькой золотой птичкой, скорее могучим драконом-рыцарем. Диана знает, что этот поцелуй не стоил и одной минуты исходя из их дружбы. Но именно эти шестьдесят секунд решили их взаимоотношения — подрезали серебристую ниточку, протянутую от одного сердца к другому. Энн и Диана — Диана и Энн: у всех эти имена априори стоят исключительно вместе, а по списку фамилии Барри и Ширли-Катберт под одной цифрой (правильная ошибка) мисс Стейси, при написании всех обучающихся в колоночку пергамента. У темноволосой дыхание сбито, а губы припухли, но она всё равно первая леди — и так правильно ступает к собственному дому, поправив вновь присутствующий на затылке небесный бант. — Она простит. — бросает Коул, разочарованно поджав губы. Он надеялся на поддержку голубых глаз и смотрел только в них, не замечая тех уголков губ, говорящих «предатели». Маккензи не глуп, просто любовь стоит многого, и русые волосы оттягивает собственная рука, поправляя недавно обновленную причёску. — Обязана простить. Коул, кажется, вовсе не Коул. У нового Коула в голове отдельный мирок «Диана Барри», кишащий бантами, банкетными приёмами, королевскими академиями и математикой с фортепиано. У старого Коула в голове отдельный мирок «Энн Ширли-Катберт», забитый рассказами, пергаментом с чернильными кляксами, пламенными приключениями и неформальными балами. У Коула их трио с рассказами, фортепиано и рисунками — собственной крепостью, в дополнение к которой иногда приходит пустая Руби Джиллис, не привлекающая его внимание. Коул Маккензи точно не знал в какой именно момент глаза Дианы стали его притягивать, а тонкие губы, растянутые в какую-то через чур однотонную улыбку так и просили поцелуя. Ему вообще были свойственны кажется парни, но тётя Джозефина явно дала понять, что любить кого угодно — не преступление. И если первой любовью стала маленькая Энн с медными волосами, то последней предстала юная дама Диана. Где-то по середине застыл Гилберт Блайт, а русоволосый корил себя за любовь к парню, которого так старательно придвигал к Ширли, потому что как бы остроумна она не была — понимание собственных и чужих чувств любовной сферы не её конёк, но это совершенно не портило мнение, разве что теперешние отношения с кудрявым, сделавшим феноменальную ошибку. Она его простит. — Да, — фальшиво-бодро отвечает Диана, сжимая руку парня чуть сильнее, — Несомненно простит. — хоть и не уверенно. — Она не может не простить.***
Гилберт заходит в комнату, встречаясь взглядом с заплаканными глазками. Они всегда были красивее, чем у Руби Джиллис. — Посиди со мной, пожалуйста. — Энн не фанатка Блайта, просто ей хочется, чтобы он был рядом. — Я хочу кое-что знать. Он усаживается рядом, в ботинках, закидывая ноги на кровать, как и она. На друг друга они не смотрят, упираются взглядами в окно напротив кровати, облокачиваясь спинами на изголовье кровати — деревянное. — Валяй. — Почему ты так поступил со мной? — в её голосе нет ни капли осуждения, будто она согласна с его действиями. Но даже если так и есть, то не согласен он. Блайт думает как ответить, ведь говорить что-то сопливое не хочется он слова совсем. — Наверное…я был просто зол, что ты совершенно не замечаешь меня. — Гилберт усмехнулся, когда Энн вдруг положила голову ему на плечо, уютно пристраиваясь чуть ближе. — То есть, мне действительно не с кем было играть в слова, понимаешь? Они тихо рассмеялись, смотря на полную луну в ночном небе. Ширли слишком правильно находилась рядом. Блайт слишком правильно потёрся подбородком об её рыжие волосы, пахнущие теперь яблоками. — Хочешь поиграть в слова? — без тени сарказма спросила голубоглазая, смотря на его красивые руки. Почему она не замечала как красиво выделяются вены, словно озёрца? — Черника. — Ч-е-р-н-и-к-а, — быстро протянула девушка, чуть дёрнув лежащей на его плече головой. — Как символично, мистер Блайт. Яблоки. — Я-б-л-о-к-и. — растянул парень, вдруг обращая внимание на её башмаки — такие маленькие, как и она. — Будем называть яблоки и фрукты? Я бы лучше поиграл в другую игру. Девочка заинтересованно шмыгает носом, обращая взгляд теперь на его ладони — намного больше её собственных. «Какую?» произносит Энн и в нетерпении считает звёзды в окне. — Кто быстрее заснёт. — она знает, что это всего-лишь повод заманить её поспать после тяжёлых событий, о последних из которых она расскажет ему завтра. Они впервые говорят долго. — Гилберт? — неправильная идея. — Я могу остаться здесь? На ночь. — Да, разумеется. — он собирается подняться, когда маленькая ручка хватает его локоть в пол оборота — маленькая. — Нет, остаться здесь с тобой, на ночь. — упрямо выдаёт рыжеволосая, радуясь, что Марилла не узнает о её выходке, как и другие взрослые дамы и уважаемые господа, разве что Себастиан. — Пожалуйста. Гилберт чуть опускается, сталкиваясь головой с пышной подушкой, и притягивает к себе Энн. Чуть ближе. — Спокойной ночи, Морковка.И всё же… Для него она всё ещё маленькая девочка.