Танец под солнцем - это твоё. Играть на гитаре в ночи - очевидно, моё.
***
Долгожданные выходные наступили, приводя Энн в немалый восторг. В Шарлоттауне она не появлялась довольно давно, оставляя предпочтение обучению, хотя повидаться с тётей Жозефиной хотелось не меньше, чем изучить что-то неведанное ранее. Девушка уже мечтала о платьях, стоящих на витринах миниатюрных ателье и подобных лавках с обязательными вещами к обучению. После получения наследства она особо не задумывалась о деньгах, положив внушительную сумму в свой сундучок под отодвигающейся половицей у кровати. К слову, в связи с огнём, не добравшимся до комнаты Энн, всё осталось в полном порядке, за исключением полностью сгоревшей одежды, лежавшей внизу у раковины, где Марилла застирывала все пятна после путешественных прогулок приёмной дочери. — Ты готова? — в комнату зашёл Гилберт, аккуратно сворачивая пару подтяжек. — Почти, вот только напомни мне одну вещь, — девушка опустилась на кровать, смотря на парня снизу вверх. — Во сколько именно мы должны быть у поезда? Энн замерла. Гилберт Блайт, являющийся прямой преградой к первому месту в классе и статусу лучшей ученицы теперь находился с юной Ширли в одном слове: «мы». Тот самый парень, некогда опозоривший её дважды, и оба раза хоть забылись всеми, но вовсе не самой виновницей торжества, названной Морковью — садовым овощем, а позже застигнутой врасплох, когда все одноклассники держали в руках записки, злобно смешась глядя на юную леди с рыжей копной волос, что Диана Барри прозвала локонами огня под почти счастливую улыбку сердечной подруги, глядящей в самую душу небесными глазами. Мы: невзлюбить его до покраснения самых кончиков ушей, когда он усмехается в такт её действиям. Мы: взбираться на деревья по всему Эйвонли, когда его тревожный взгляд видно за несколько сотен метров. Мы: увидеть Билли Эндрюса, заявившегося в школу с фингалом, причину которого знает только кудрявый умник, сидящей с книгой курса биологии в руках, на одной из которых костяшки раскраснелись, искренне давая знать о боли. — Мы доберёмся за полчаса, не переживай так сильно, Энн. — и всё же, за последние пару дней парень стал относиться к Катберт холоднее, лишь изредка улыбаясь в ответ на её попытки поговорить с ним. Виновницей сего поведения разумеется оказалась рыжеволосая, наивно верящая, что не обидела его словами «Я найду себе принца, а ты — какую-нибудь достойную даму из Шарлоттауна. В любом случае твой брак меня волновать не будет!». Разумеется, понимание неправильности глупых рассуждений, к тому же полностью и целиком неверных, приводили девочку в глубочайшее отчаяние, именно поэтому поездка в город была отложена на неделю, которая ушла на часть починки Зелёных Крыш. Энн принимала несколько попыток извиниться, на которые однотипное «ничего страшного, все в порядке» — вовсе не удовлетворяло маленькую леди. Ей удалось признать одно:Гилберт Блайт взаправду её друг.
Она некоторое время молча сидела, смотря куда-то перед собой, пока парень продолжал спокойно скручивать подтяжки, ведь на первый раз всё получалось слишком кривым и приходилось перекручивать, поэтому он безмятежно ожидал её слов, но так и не получив ответа покинул комнату, а девушка продолжала подумывать как исправить ситуацию, решив непременно купить что-нибудь для Гилберта в Шарлоттауне. В конце концов: у них будет три дня, и Диана, контакт с которой они почти восстановили, обязательно всё поймёт, правда взгляд её так и будет излучать нечто намекающее. — Милая, ты готова? — в комнату вошла Барри, смотрящая на Энн извиняющим взглядом уже половину недели. — Мне просто не терпится выбрать тебе платья! Отец предупредил меня, что пришлёт кучера около двенадцати, а сейчас одиннадцать двадцать семь, соответственно у них есть ещё немного времени на разговор. Энн нахмурилась, напрягая серую массу, чтобы понять о чём именно пойдёт разговор и как далеко на этот раз они зайдут. С тех самых пор глупой ссоры, инициатором которой явилось сразу три человека, отказывающихся принимать на себя вину, Диана стала вести себя более скованно по отношению к любому человеку, включая Руби Джиллис, сейчас находящуюся у себя дома, где мать не переставая размышляла о предстоящих событиях в виде вечера танцев острова Принца Эдуарда, на который съезжались все жители включая ту часть, никогда не появляющуюся на публике без особой надобности. Ширли-Катберт возможно и сама не была готова окончательно простить проступок сердечной подруги, но всё же относилась к темноволосой с каплей понимания, с каждым часом растущей в размерах: рыжеволосая действительно начинала понимать с чего это Диана не решалась рассказать о романе с их общим лучшим другом. Разговор продолжила всё та же Барри, поправившая локон — сегодня ни одного банта на голове не присутствовало: — Это может быть чревато чему-то неприятному, но думаю я готова поделиться с тобой всем, хорошо? — она получила лишь кивок подруги, удобно разлёгшейся на кровати. — Джерри не был моей первой любовью, ведь он и вправду не нравился мне. Да, его внешность весьма привлекательна, и французский акцент действительно очень приятен на слух, но между нами были лишь поцелуи. Мы даже не общались особо, и в этом в основном моя вина. Он просто совершенно не образован и словарный запас у него невероятно мал, и я крайне сожалею о своём поступке, это было некрасиво с моей стороны. А далее появляется Коул, подросший и ставший настоящим красавцем! Да ещё и образован, и денежный капитал благодаря тётушке у него велик. Разумеется он начал мне нравиться, да и инициатором поцелуя была тоже я, и опять же: сожалею за каждый свой проступок, но Энн, разве есть моя вина в собственных чувствах? — Разумеется нет, Диана, — поражённая до глубины души Энн посмотрела на подругу проницательным взглядом, взяв ту за руку. — Я должна извиниться перед тобой, правда. Моё эгоистическое поведение привело к таким ужасающим последствиям, а ты всего-лишь запуталась в собственных чувствах. — Так, остановись, милая! — улыбнувшись воскликнула Барри, поднимаясь с кровати. — Зная твою чувствительность мне стоило объяснить всё несколько иначе. Смотри: вина полностью лежит на мне, и я обязана извиниться перед тобой за все те дни молчания, когда утаивала от тебя абсолютно все подробности личной жизни. Ты вот, Энн, рассказываешь мне всё. Рыжеволосая замерла, уставляясь прямиком в стену, и тут же подорвалась с места, начиная расхаживать вперёд-назад. — Кажется, у меня есть небольшая тайна от тебя, но я больше не хочу держать при себе. — Диана удивлённо вскинула брови. Эмоциональное состояние Ширли-Катберт менялось по нескольку раз на полминуты, чуть пугая сердечную подругу резкостью действий. — Я и Гилберт Блайт… — Признали свои чувства? — радостно перебила девушка, всё ещё удивлённо глядя на теперь уже ошалелую голубоглазку. — Что? Нет! Между нами нет ничего такого. Я — невеста приключений, верно ведь? — Барри сконфуженно осела на спальное место вновь, разочарованно вздохнув на последок с коротким тихим «ладно». — Я и Гилберт провели ночь вместе. Заметив тут же широко раскрывшийся рот в компании с такими же округлыми глазами она поджала губы, закатив глаза и вновь заговорила: — Ты не так поняла. Мы просто говорили, а после, — она облизала губы, пытаясь сформулировать мысли, — после пора было ложиться спать, а я вдруг почувствовала, словно если он сейчас уйдёт, то мне станет ужасно одиноко, поэтому из меня вдруг вырвалось это «останься со мной, пожалуйста» и он просто лёг рядом и мы заснули. Я не знаю как описать то, что тогда случилось. Никаких поцелуев, признаний, и того, про что ты подумала. А после мы сидели под деревом и говорили про что-то, я даже рассказала ему историю, и знаешь что? Он слушал, а потом так эмоционально рассуждал о мною рассказанном. Он действительно мой друг, понимаешь? Диана вдруг прильнула обеими ладошками к своим губам, чуть склоняя голову набок и улыбаясь, не обращая внимание на глаза, которые так и щипало. Она сидела на кровати на коленочках, несильно подпрыгнув несколько раз. — Энн, Гилберт Блайт — твоё приключение! — восторженно воскликнула Барри, и маленькие ямочки появились на щеках, дополняя красивую улыбку, которую так и расхваливал Муди Сперджен. — Послушай, я действительно так не думаю. Она думает, что пожимание плечами и собственное не осознание действительно сработают, но к сожалению Диана не глупышка. У неё во взгляде что-то, чего Энн никогда не понимала. Так было каждый раз, когда Барри считала важным сказать определённую вещь, имеющую огромную ценность. — Энн, вы убегаете друг от друга так, словно вас всего двое на планете, и именно из-за этого несмотря ни на какие глупости вы сталкиваетесь раз за разом, приближаясь всё ближе. — мечтательно шепчет подруга, а с щеки всё-таки соскальзывает слеза. — У тебя будет несколько дней в Шарлоттауне, которые ты не будешь видеть его. Представь это, прошу. — Всё будет в порядке, я не видела его восемь месяцев ещё когда-то, если ты забыла. — так, словно это действительно неважно, словно слова Дианы не имели никакого смысла. — Он не моя судьба, мы лишь друзья, и то: он скоро уедет учиться куда-нибудь, где медицина ценится побольше нашего, а я поеду в Квинс и больше не увижу его, ведь вот это жизнь, которая взаправду есть. Сколько бы раз мы с ним не ссорились, милая, ничего не изменить. Нам, кажется, пора спускаться и ехать. Коул будет присутствовать? Диана лишь качает говолой отрицательно, понурившись спускаясь вниз, где уже стоит Себастиан с девичьим багажом, на что рыжеволосая извиняюще улыбается и пожимает плечами, вдруг встречаясь со смешливым взглядом Гилберта. Он улыбается часто, усмехается пожалуй даже чаще, а она словно глупая девочка рвётся понять хоть чуть-чуть кто он такой. Всю неделю она рассказывает ему истории, встречаясь с энтузиазмом парня к обсуждению рассказанного ею каждый раз, и тихо наслаждается, впитывая каждое замечание. Она, конечно, этого не осознаёт, и словно тихая лодочка плывёт по течению. А теперь они едут в Шарлоттаун, и Диана взаправду права, но Ширли-Катберт лишь картинно улыбается Барбаре и Мэри, покидая полюбившийся дом. Мэттью приходил всего два раза, ведь работы на строительство много, а Марилла лишь принесла наследственное богатство, и, проверив всё ли в порядке покинула дом, напоследок оставив корзину сливовых булочек на столе. У Энн ощущение, что рядом есть родня. Не та, что зовётся Катбертами, ведь они — это простая очевидность. Она их дочь. Ощущение, словно кто-то действительно кровный постоянно находится рядом, и возможно позже Ширли побежит по церквям, рассылая письма самым близким друзьям тётушки, чьё лицо она так и не успела узреть. А сейчас Гилберт подаёт руку сначала ей, после — Диане, помогая залезть в карету. И Барри замечает, что Блайт держит ручку рыжеволосой подруги совсем немного, но дольше, чем её, и скрывает улыбку за шляпкой, якобы поправляя. Они едут, несмотря друг на друга, а каждый раз случайно сталкиваясь коленями, сидя напротив, отодвигаются подальше. Её голубые глаза словно реки вливаются в нежное небо, его же будто сухая трава, сквозь которой проливаются мелкие речушки, отдаваясь серым в радужке глаз. У неё губы пухлые, обычно расплывающиеся в улыбке, теперь трепещут в недосказанности. Его же лишь раз за разом прикусываются белыми зубами, нервно сжимаясь несколько раз на минуту. Её прямые огни даже не заплетены, будто она не боится поджечь всё вокруг. Его угольные кудри непослушно трясутся в след за самой каретой. Диана любит замечать, ей правда нравятся все эти мелочи, значащие кажется слишком многое. И если лучшая подруга лишь размышляет о трагичных романах — Барри их получает, заглатывая ту же наживку, словно прекрасная рыбка. Она помнит, как до приезда лучшей подруги видела в Гилберте не просто друга, но он и не дал ей шанса, предпочитая своё внимание книгам и учёбе, общаясь лишь с мальчишками. А после маленькая леди встречает Энн и видит в ней то, чего не хватало именно Блайту: яркое воображение, просторы которого расходятся до глубин самих морей, радуя подводный мир разнообразием кораллов, о которых рыжеволосая болтает битый час; умение не сбегать от проблем, смотря им прямо в глаза с гордо поднятым подбородком и, возможно, не обращение внимания на человеческие различия, как цвет кожи например. А после мечтательница с небом вместо глаз врывается и в его пространство, незаметно для себя пропитывая его этими самыми качествами, и уже спустя неделю он говорит с Коулом о искусстве, после привозит с собой темнокожего мужчину, отстаивая его права и, когда Рейчел Линд вдруг заявляет, что таким как Себастиан на острове не место. Диана уверенна, что мысленно парень шлёт к чёрту пожилую сплетницу и гордо улыбается, чувствуя тяжёлую руку мистера Барри у себя на плече: одобрение со стороны старшего поколения. Гилберт не знает, но Энн его меняет, сама о том не подозревая. Да ещё и так, что оставляет его личные интересы и качества на месте. Она делает его лучше. А саркастичный мальчик, впервые встретив Ширли-Катберт делает её той, кем она и является: сперва побеждает её в раунде по словарным баталиям, заставляя подучить слова, а после специально проигрывает в следующий раз, пока девочка порхает от счастья. И это заставляет его улыбнуться, а Диана замечает и это, озадаченно кивнув самой себе, будто убеждаясь в собственной теории. Энн меняет Гилберта, а Блайт меняет Ширли. Без угля не разжечь костра, без костра не достать уголь — это буквально замкнутый круг, ведь если рыжеволосая — это костёр, то черноволосый однозначно уголь. Диана понимает это лишь тогда, когда поцелуй Коула остаётся на её губах, а она приближается вновь, перед этим успев подарить ему краткую улыбку. Маленькая аристократка мечтает быть любимой, а пока ищет — совершенно не видит красивого творца прямо около себя, рисующего её по нескольку раз на неделю. И хоть Барри не уверена в собственных действиях, но она говорит Маккензи тихо, когда они смеются после его рассказа про лошадь, лизнувшую парня в лицо: «Ты мне нравишься». В ответ у него глаза светятся, а на лице не сходящая улыбка пляшет. Она боится продолжения, ведь он запросто сказать может что-то то, что безусловно её сломает, но Коул лишь берёт её за руку и сначала приглушенно, а позже чуть ли не крича «Ты мне, однозначно, тоже». И они обнимаются, продолжая идти по аллее. — Мы почти приехали. — объявляет кучер, ударив поводьями по лошадям, отчего Энн содрогается, будто чувствуя неприятное жжение в рёбрах, по которым и попал мужчина бедным животным. — Я была бы так счастлива, если она были бы на свободе. — тихо делится девочка, участливо смотря на Диану, отвечающую ей кивком. — Гилберт, а зачем именно тебе ехать к доктору Уорду? — интересуется темноволосая, переметнув взгляд на парня. Спящего парня. — Он так мил во сне, ты только посмотри! Энн не успевает взглянуть на парня, потому что тот открывает глаза и видит две пары взглядов, сразу же настораживающих его. — Почему вы смотрите на меня так, словно хотите меня съесть? — он, очевидно, всё ещё хотел спать, но не смог в связи с кучером, через чур резк остановившемся прямо у станции. — Я бы сейчас изведала булочек с корицей, — задумчиво склонила набок голову Диана, отвечая парню. — но ты не особо мне напоминаешь их, разве что в переносном смысле. На самом деле, Энн говорила мне какой ты милый, когда спишь. Рыжеволосая выпучила глаза, стыдливо опуская голову. Конечно же, такого от темноволосой она не ожидала, тем не менее её почему-то вовсе не разозлил поступок подруги, хотя поругаться на неё всё же хотелось. — Ну, ей не привыкать. — непринуждённо усмехнулся Гилберт, заставляя девушку вновь покраснеть и мысленно выдать целую тираду в сторону кудрявого. Если бы Ширли-Катберт впервые увидела бы Барри и Блайта, в её мыслях проскочило бы «настоящие брат и сестра», уж настолько они казались родными друг к другу, хотя за тёплыми беседами рыжеволосая встречала их всего пару раз, и то дело было при ней, когда парень защитил Диану от очередного комментария Билли Эндрюса, которому на Энн нападать стало невыгодно. Всё же получить в нос от кудрявого второй раз не хотелось от слова совсем. — Вы — грубые, язвительные, бессердечные и крайне похожие личности! — возмущённо воскликнула она, поднимаясь с места. На поезд опоздать вовсе не хотелось. На высказывание девушки «брат и сестра» лишь прыснули, тут же успокаиваясь, когда у кареты вдруг появился Коул Маккензи, сердито оглядывающий свою леди, удивлённо воспрянувшую от веселья. Он встретился взглядом и с Энн, делающей вид, будто не замечает его, на что парень поджал губы и снова уставился на младшую Барри. — Почему ты не предупредила меня, что уезжаешь? Я пришёл к Мэри, а она мне ответила, что вы с этой девушкой, — он холодно кивнул в сторону понурившейся Ширли-Катберт, что не одобрил Блайт, поправляя его: «это не просто девушка, это — Энн». — Я не обязана давать отчет о своих действиях, а ты не должен вести себя так, словно я твоя супруга, не имеющая право выбора. — Диана улыбнулась, заметив, как Гилберт, уже спустившийся из кареты к Энн ободряюще приобнял её, а она не отодвинулась, но возмущенно фыркнула и отвела взгляд куда-то в сторону, скрывая случайно покрасневшие щёки. — Тем более, лучше бы тебе быть не таким серьёзным. Я часто бываю в Шарлоттауне, и когда мне приходилось навещать тётю Жозефину, ты вёл себя весело и легко. Зачем за меня так сильно переживать, чтобы мчаться в след за транспортом! — Да потому что я люблю тебя, ясно? — девушка Диана Барри становится маленькой девочкой, ведь у них с Коулом разница в росте под двадцать сантиметров, и когда она спотыкаясь спускается из кареты, он хватает её за руку, спасая от падения, и теперь возвышается над ней. — Правда? У неё глаза горят, и Гилберт с Энн видят это, переглядываясь тёплыми взглядами. Ширли-Катберт наконец понимает что именно имела ввиду Диана, говоря про русоволосого художника. — Конечно правда, Диана! Посмотри на себя: как тебя можно не любить? — Энн осторожно тянет за руках Гилберта, поднимая голову чуть вверх, чтобы посмотреть ему в глаза и предложить уйти. Он согласно кивает, смотря немного вниз: всё же Ширли заметно ниже, чем он. И перед тем как уйти они слышат слова Дианы, одновременно начиная улыбаться: — Я тебя тоже люблю, Коул. Диана — это элегантность в каждом действии, даже когда пред ней что-то, обязывающее вести себя как можно легче; это заправленная прядь за ухо, и вовсе не для того, чтобы окружающие видели большую часть фарфоровой кожи лица, а лишь по той причине, что они лезут в глаза; это статная осанка и гордо поднятая голова, смело показывающая бант — всегда голубой. И хоть Барри никогда не признает, но он именно голубой лишь потому, что её карие глаза никогда не нравились ей самой: она хотела серые, синие или голубые — хоть что-то, связывающее её не с сухой землёй и горячим шоколадом, а с бушующим океаном и голубоватыми облаками в солнечном небе; это попытка стать лучше. Не той леди, ставящей себя выше других с надменным лицом, а такой как Энн — она казалась ей буквально идеальна, хотя иногда её несдержанность играла с ней плохую шутку. Диана всегда хотела писать яркие письма с множеством развёрнутых описаний случаев, но когда тётя Жозефина отправляла ей письма, она отвечала в одном и том же порядке, изредка меняя какие-либо слова. Сначала пожилая дама спрашивала как у неё дела, а та выводила слова наклонным почерком «всё прекрасно,Игра началась.