Среди множества линий

К прикосновениям Цзинь Лин привыкает мучительно. Он до того напряжённый, дёрганый и капризный — как вообще можно его терпеть? Честное слово, Цзинъи придушил бы его задолго до того, как осмелился поцеловать, если бы не Сычжуй, всё время держащийся рядом. Сычжуй удивительный — он и клубок ядовитых змей примирит между собой, и Цзинъи до последнего не уверен, почему так пересыхает в горле, почему так сильно бьётся сердце, когда он смотрит, как мягко, успокаивая, изящная ладонь его брата по ордену гладит Цзинь Лина по плечам. Такие прикосновения этому негоднику чужды, и он всегда замирает под ними, морщится, будто в любое мгновение готовый дать дёру — и всё равно терпит. Корчит недовольные мины, но остаётся рядом, разве что бубнит недовольно что-то себе под нос. Раньше так и вовсе взрывался бранью, стоило только дотронуться до него, поэтому улыбка у Лань Сычжуя, не встретившего отпора, радостная. Когда он улыбается так, любоваться на него можно вечность. Цзинъи и любуется — кто ж ему запретит? Он делает вид, будто не замечает, как его друг будто бы невзначай задерживает руку у Цзинь Лина на плече. И как Цзинь Лин заливается от этого румянцем — тоже будто не видит в упор. Цзинъи не слишком-то понимает, что чувствует и чего желает. Почему ему так волнительно? Разве так может быть — чтобы хотелось сразу обоих? Чтобы хотелось вместе? Подумать только — в распутстве своих чаяний он превзошёл даже непревзойдённого Старейшину Илин! Возможно, ему следовало бы избегать компании друзей и не давать этим побуждениям новой искры, но Цзинъи тянет к обоим с силой, сопротивляться которой не хочется совершенно. Ему всё интересно узнать — стерпит ли Цзинь Лин, если он коснётся его столь же ласково, как делает это Сычжуй? Захочет ли Сычжуй касаться его так же? Цзинъи чувствует — что-то происходит между ними. Оно натянуто, как тетива, готовая не то оборваться, не то выпустить стрелу в цель, оно связывает их троих крепче любых пут. Если выстрелит — ранит всех сразу. И если в битве Цзинъи не боится прикрывать товарищей, если сам чувствует себя в безопасности за их спинами, здесь ему всё непонятно и страшно. Даже волю мечтам давать боязно — а ну как мечты эти зайдут совсем не туда? На привале он чаще вызывается сторожить лагерь, потому что точёный профиль Цзинь Лина может рассматривать, замирая от желания взять в ладони его лицо, до бесконечности долго. Он слышал, отец Цзинь Лина был красавчиком, каких мало, а красота его матери, сдержанная и мягкая, расцветала одновременно с улыбкой. От того ему досадно, что Цзинь Лин не улыбается вовсе. Даже во сне между его бровями пролегает хмурая морщинка, совсем как у его кошмарного дяди, и сон у него беспокойный. Костёр, разведённый неподалёку, рыжим и золотым бликом облизывает его бледную щёку. Цзинъи думает: золото ему к лицу, — и думает, что ночь выдалась промозглой, а одежды его товарищей совсем легки, и аккуратно складывает огненную печать, чтобы пламя горело жарче. Уже потом, когда они остаются наедине, Сычжуй, почему-то не глядя ему в глаза, спрашивает: — Он ведь нравится тебе, правда? Уточнять, о ком речь, нет необходимости, Цзинь Лин покинул их всего пару минут назад, и Лань Цзинъи только что смотрел на то, как Сычжуй помогает ему заколоть волосы в причёску, подобающую главе ордена, глазами приговорённого к смерти, и его друг точно видел это — и всё же он смешливо кривит рот, потому что иначе паника в его голосе будет совсем очевидна: — Юная госпожа-то? — фыркает он ехидно. — За кого меня держишь? Сычжуй лишь склоняет голову к плечу. — Ты ему нравишься, — просто говорит он. — И мне тоже. Признание даётся ему так легко, будто он не говорит вещи совершенно немыслимые. Будто это в порядке вещей — говорить подобное! — Тебе нужно меньше бегать по лесам с Вэй Ином и этим твоим лютым мертвецом. Видно, совсем с ума сошёл! Чего несёшь? — выдаёт Цзинъи, не знающий, что ещё он может сказать и не скончаться от всех этих чувств на месте. Звучит грубо — он, вообще-то, и сам обожает, когда Лань Сычжуй зовёт его на ночную охоту с Вэнь Нином и когда Вэй Усянь берётся вести у них уроки, и сам был бы не прочь спросить совета у старших, если бы имел кого-то из близких, к кому обратиться было бы не стыдно — но его друг не обижается. Только берёт его за руку и улыбается так тепло, что никакого огня не надо — и без того в ту же секунду бросает в жар. — Может, и сошёл, — соглашается Сычжуй, кончиками пальцев осторожно поглаживая его ладонь с внутренней стороны — откуда волнительная дрожь течёт по всему телу до слабости в коленях да звенящей пустоты в голове. — Да только что с того? Вы оба такие упрямцы — ни за что не признаетесь первыми. Они об этом больше не говорят, а Цзинь Лин не видится с ними ещё целый месяц. На его плечах целый орден, идущий ко дну, ответственность давит непомерной тяжестью, и Цзинъи волнуется о нём тем больше, чем больше отпускает колкостей на этот счёт. В конце концов, они с Лань Сычжуем, не поднимая снова ту тревожную тему, решают навестить друга в башне Золотого Карпа. Там они и целуются в первый раз. Цзинъи шутит, мол, с этими синяками под глазами юная госпожа уже не так хороша собой, а Цзинь Лин даже не вспыхивает в ответ. Он усталый, осунувшийся, и глаза у него покраснели от чтения великого множества важных документов и писем. — Мы могли бы помочь, — предлагает Лань Сычжуй. Цзинъи усмехается — разве согласится этот упрямец принять помощь адептов другого клана, если не обращается за ней даже к своим старейшинам? Но Цзинь Лин, помедлив, кивает, и сердце у Лань Цзинъи переворачивается в груди. Он задаётся вопросом, что смущает до глубины души: если это не проявление огромного доверия к ним — что тогда? У них уходит добрых два дня, чтобы втроём хоть немного разгрести накопившиеся заботы ордена Ланлин Цзинь. У Цзинъи голова пухнет от такого количества прошений, официальных запросов, выписок со складов и денежных счетов. В родном ордене его не так часто подпускают к бумажной работе ввиду некоторой рассеянности, но сейчас он старается даже больше, чем старался бы дома. Сычжуй даже хвалит его — и это приятно до ужаса. Почти так же приятно, как смущение на лице Цзинь Лина, когда тот с видимым трудом выдавливает слова благодарности, а потом машет рукой — всё прочее ждёт, а сейчас им троим очень нужно как следует отдохнуть. Кровать у Цзинь Лина в покоях всего одна, на ней бы и двое поместились с трудом, но никто не заговаривает о том, чтобы расселиться по другим комнатам. Цзинъи оказывается ровно посередине — между Цзинь Линем и Лань Сычжуем. Последний осторожно прижимается лбом к его виску и, помедлив, опускает руку поперёк живота. Здесь мало места, но это совсем не похоже на попытки друзей потесниться в малом пространстве. И Цзинь Лин глядит на них, приоткрыв рот. — Вы… — выдыхает он. Потом замолкает, не в силах продолжить. У него даже шея и мочки ушей залиты румянцем, и Цзинъи решается — будто ныряет в омут с головой: — Мы, — нагло усмехается он. — А ты никак особого приглашения ждёшь? Цзинь Лин целоваться не умеет совсем. Только кусается, напряжённый, весь жёсткий и неподатливый — и цепляется ему за плечи, и обнимать себя не даёт. От таких поцелуев у Лань Цзинъи страшно саднят губы, и он отрывается, и задыхается тут же — Сычжуй, подавшись к нему, целует совсем невесомо и обводит его губы влажным языком. Мягко наваливается сверху, сжимает его талию, но углубить поцелуй не смеет. Пару секунд адепты ордена Лань смотрят друг другу в глаза, а потом, не сговариваясь, кивают общему решению, невысказанному вслух. Цзинъи снимает свою лобную ленту и, хмурясь, дрожащими пальцами повязывает её на правой руке Цзинь Лина, который выглядит так, словно не знает, ругаться ему, плакать или смеяться — или сделать всё это одновременно, или зарубить их обоих мечом, или залюбить до беспамятства. Лань Сычжуй бережно обматывает свою ленту на левом запястье Цзинь Лина, пока Цзинъи вяжет свободный край на его руке. Цзинъи протягивает руку молча — переплетает пальцы с тёплыми пальцами Лань Сычжуя, пока тот улыбается, сильно взволнованный и, кажется, даже дышащий через раз. Цзинь Лин, наконец, обретает дар речи. — Вы там в Гусу Лань все такие ополоумевшие? — уточняет он — будто бы желчно, но голос у него тихий и севший, и по глазам видно, чего ему стоит этот насмешливый тон. Цзинъи толкает его на кровать. Очень хочется отдохнуть, думать не хочется ни о чём, ещё меньше хочется спорить — и всё-таки, чтобы убедиться напоследок, он аккуратно касается ладонью плеча Цзинь Лина. И тот не отстраняется — только прикусывает нижнюю губу, и без того раскрасневшуюся от поцелуев, — и на сердце у Лань Цзинъи становится совсем легко. — Вовсе нет, — весело отвечает он. — Но, видно, правду говорят, что подобное тянется к подобному.