Среди множества линий

Черновод — покойник, ил у него под ногтями, за рёбрами — вода из пруда, что подёрнута гнилостной ряской. Ему не нужно возвращать краденое, не нужны трижды клятые Небеса. В нём, кажется, ничего не осталось, что могло бы желать и нуждаться — одна мертвечина. Тёплый ветер стынет у Цинсюаня в волосах, и свет в лучистых глазах меркнет. Было солнце — погасло, выплакалось, коснулось на горизонте чёрной воды и камнем на шее ушло на дно. Его не жаль ни капли, но счастье его, украденное, мёртвое сердце не согревает. Намотать бы на кулак его волосы, заставить бы посмотреть на себя, чтобы не прятал взгляд — любуйся же, лучший друг, смейся же! О чём думаешь ты, беззаботный, живущий за чужой счёт? Скорбишь ли по брату, тоскуешь ли по любви своей? Не свой Мин И смотрит в глаза, а белки глаз подёрнуты мутной плёнкой. Ши Цинсюань плачет, жалкий: ему жаль, жаль, ему жаль так сильно, что крик дерёт горло, но вырывается только всхлипом — он видел смерть брата, видел его ошибки, а теперь, задыхаясь, только и может, что глотать слёзы. Он ведь на самом деле жалкий — всего лишь смертный, вознёсшийся обманом. Лжец. Самый плохой друг на свете. Хэ Сюань тянется было — и не решается прикоснуться. Утянуть бы его на дно за собой, отдать бы на корм рыбам, сгноить бы в болотах, да всё не поднимается рука. Есть участь похуже смерти — он знает это и тянет, тянет, до последнего продолжает тянуть, не делая шаг. Ночь за ночью тело Ши Уду гниёт до костей. Хэ Сюань не позволяет его хоронить — много чести. Он не желает уже ничего, но ему непривычно не видеть, как Повелитель Ветра улыбается ему — каждый чёртов день, каждый чёртов раз. Ныне блёклая тень улыбки расцветает на его лице лишь в те редкие минуты, когда он подползает к мёртвому брату, берёт его голову на колени и, пальцами расчёсывая спутанные волосы, шепчет что-то — слова утешения ли, обвинения ли, мольбы о помощи? Хэ Сюань не слушает. Ши Уду не помогает. Однажды Цинсюань всё-таки улыбается ему, но в этот миг горечи в глазах его больше, чем в целом море. — Лучше бы ты убил меня, — просит едва слышно. — Ты будешь жить вечно, — говорит Хэ Сюань в ответ. Теперь он знает: Ши Цинсюань, когда-то обласканный всеми ветрами, согретый солнцем, не получит спокойной смерти от его руки. Долги не уплачены — и что же с того? Карманы Хэ Сюаня прохудились давно, всё из них вновь утечёт, будто вода. Черновод не помнит лица своей семьи, не помнит родного дома. Память давно утонула в море — он помнит только, как медленно гнил изнутри, пока легкомысленный бог согревал его ледяные пальцы в своих ладонях. Когда он засыпает, Хэ Сюань несёт его в большой город, где оставляет в тени. Скрывает от солнца, починенный веер, помедлив, прячет ему в рукав. Пускай есть участь похуже смерти. Быть может, в один из далёких дней его украденное счастье вновь ему улыбнётся.