Иностранцы

Пытаясь оценить свои шансы, Кихён с самого начала пришел к выводу, что спорить с Ричардом Филлипсом ему не стоило, тем более, если господин Тонг, самый богатый китаец Нью-Йорка, вспомнил о том, что на его кухне когда-то работал парень по имени Ю Кихён. Поскольку ситуация была абсолютно плачевной, Кихён решил приложить все силы, чтобы сберечь Хёнвона – дать ему шанс выжить и скрыться. Это было бы прекрасно – если бы для Хёнвона открылась дорога из этого грязного и обнищавшего города. Со временем, оказавшись в незнакомой обстановке без поддержки, Хёнвон все равно начнет учить язык и как-то налаживать нормальные связи, и все у него будет замечательно. Расчет поначалу был простым. Кихён думал о том, что если останется с Хёнвоном, то в случае поимки подставит еще и его. Если они разделятся, опасность уже будет не такой острой, но все-таки не исчезнет. Скрываясь, Кихён вынудит Ричарда искать более усердно и задействовать любые способы, а также сосредоточиться на Хёнвоне, поскольку в его руках теперь было фото с их лицами. И если в ближайшее время Ричард не обнаружит никого из них двоих, то начнет охоту всеми доступными средствами, а они, скорее всего, у него немаленькие. Правда, почему он сам занимается наймом людей с улицы, а не поручает это кому-то другому – интересный вопрос. Но об этом Кихён решает пока не думать. Учитывая, что прятаться им, если честно, негде, то вероятность того, что Хёнвон попадется раньше Кихёна весьма и весьма недурна – если принять во внимание, что он еще не умеет нормально говорить по-английски, да и весь его вид сам по себе уже как красный флажок. Высокий и худой, с красивым азиатским лицом – тут и в розыск подавать не нужно, его сразу везде замечают и запоминают, даже если он просто мимо проходит. А еще у них нет денег свалить из города, и это тоже плохо. То есть, можно, конечно, выехать куда-то в пригород, но там людей еще меньше, и искать там тоже очень просто. Уцелеть вдвоем или по одиночке не удастся никак. Одним придется пожертвовать. Конечно, не Хёнвоном – об этом не может быть и речи. Нужно просто дать Ричарду Филлипсу то, что он хочет. И ладно бы, если бы речь шла о банальном сексе и развлечениях, но Ричард дал понять, что не оставит в покое человека, представляющего хоть небольшую угрозу для его нелегального бизнеса. После некоторых размышлений Кихён подумал, что обратиться в полицию – не такой уж и безнадежный вариант. Тогда есть крошечный шанс, что Ричарда начнут искать, и отвлекут его от поисков, и Хёнвон выйдет из игры. Поскольку скрыть тот факт, что инициатором неприятностей со стороны полиции стал Кихён, не получится… в общем, все ясно. Если полиция не укроет его, то Кихёну крышка. Если полиция не примет всерьез его слова, ему крышка. Если он не обратится в полицию, и его поймают, ему тоже крышка. Но пока есть хоть маленькая вероятность, что Ричард отвлечется на другие дела или вообще попадет за решетку, нужно ею воспользоваться. Бороться Кихён перестанет только тогда, когда мистер Филлипс поймает и свяжет его, а до тех пор нужно попытаться сделать хоть что-то, чтобы защитить Хёнвона. Хёнвон вообще не при делах, он в то утро пошел работать с биржи – его наняли разбирать не то какой-то склад, не то амбар. Что-то нежилое. Он еще дров принес домой. Он совсем ни в чем не виноват, он не подписывался помогать бутлегерам, не связывался с преступниками и вообще вел себя как законопослушный гражданин. Так что поделом Кихёну – меньше нужно нарушать закон. Но… А каков шанс был напороться на гомосексуалиста, заинтересованного в китайцах? Да он был крошечным! И именно это случилось. Какое же идиотство. А еще Кихён не готов умирать – это он тоже понимает очень четко, когда детектив Гордон спрашивает, есть ли у него место, куда он может вернуться и будет ли он в безопасности. – Если тебе некуда идти, ты ведь говорил, что провел ночь на улице, то я могу предложить тебе остаться здесь. У нас маленький участок, и нет никаких помещений для свидетелей, но комната для допроса сейчас пустует. Ты можешь побыть там, а к вечеру я найду тебе какую-нибудь комнату. Этот детектив очень хороший, но не знает, что работает с продажной сволочью. И это тоже интересно – теперь вероятность пятьдесят на пятьдесят, потому что либо Гордон успеет начать работать и отвлекать Филлипса, либо Уоллис ухватит Кихёна за шкирку до этого. – Да, я был бы рад остаться здесь, – отвечает Кихён. Ну… это тоже глупо, конечно, но все-таки лучше не отходить от детектива Гордона далеко. В целом в этом участке неплохие люди – женщина, работающая за третьим письменным столом, явившаяся еще когда Кихён спал, пыталась накормить его булочками и напоить чаем. Охранник Эйвери даже специально зашел и проверил, все ли с ним в порядке, перед тем как покинуть пост и пойти домой. Так что к своему удивлению Кихён встретил в полиции хороших людей, которым все равно, что он совсем на них не похож. – Мисс Ливи, отведите его в комнату для допроса. Дверь можете не запирать, он не подозреваемый, – распоряжается детектив Гордон. – Подумать только, ты всего на три года моложе меня. Я думал, ты еще ребенок. Кихён не знает, что ответить и просто кланяется перед тем, как выйти, наконец, из этого офиса. Мисс Ливи, та самая женщина, работающая за третьим столом в офисе, идет впереди, стуча каблуками. У нее очень красивая одежда, и от нее приятно пахнет – кажется, какими-то масляными духами. Кихён не думал, что бывают еще и такие полицейские. – Мистер Ю… – А? Кихён приподнимает брови, не веря своим ушам. К нему впервые так обращаются. Никакой он не мистер, он просто Ю Кихён. – Но мне же нужно как-то к вам обращаться, – пожимает плечами мисс Ливи. – Вам нужно в туалет? Вы с самого утра сидите в кабинете. Может, вы хотели бы умыться? Для оперативного отдела у нас имеется душевая, сейчас там тоже никого нет. Не бойтесь, в начале дня никто туда не заходит. Кихён, наконец, впервые за последнее время, опускает взгляд и оглядывает себя. Он и не думал, что все настолько плохо, но от него, наверное, несет как от настоящего бездомного. А впрочем, кто он еще сейчас, если не бездомный? – Так можно? – удивляется Кихён, сомневаясь, что его впустят в душевую, в которой до этого мылись только американцы. – Конечно, почему нет. Детектив Гордон отправляется на вызов, говорят, в одном баре был пьяный дебош – он не имеет права пропускать подобные звонки, пока действует Закон. Позже он займется вашими показаниями, а до тех пор у вас есть время, причем достаточно. Приведите себя в порядок, так будет лучше. Когда делу будет дан ход, вам придется беседовать с разными людьми, лучше, если они будут видеть вас чистым. Кто как не женщина подумает об этом? Кихён тихонько бубнит, что будет очень рад привести себя в порядок и идет следом за мисс Ливи, сворачивающей в узкий и темный коридор. Она останавливается у стеклянной двери с простеньким рисунком, по которому можно понять, что это как раз душевая. – Там внутри и туалет есть. Я входить не буду, сами разберетесь. Если полотенец нет на крючках у зеркал, значит, они в шкафу – он там единственный, и кроме полотенец в нем больше ничего нет, так что не запутаетесь. Горячая вода у нас с лимитом, поэтому не советую плескаться очень долго, иначе она остынет, и вы заледенеете – сейчас очень холодно. Как закончите, выйдите в коридор, из которого мы только что пришли, и позовите меня. Еще лучше, если вы помните, как дойти до кабинета – я буду там. – Как… как мне к вам обращаться? – неуверенно спрашивает Кихён. Он вообще никогда не говорил с американками – ну, если только с домохозяйками или продавщицами, но вот такие ухоженные, завитые и накрашенные дамы с ним точно не общались. Так что он слегка робеет. – Мисс Ливи, конечно, – улыбается она. – Ну, идите. * Жаловаться грех, конечно, но домик, в котором Чангюн оставляет Хёнвона на день – это просто какой-то дом для духов или американских гномов, фигурки которых раньше продавались под Рождество. – Если я принесу еду, ты ее съешь, и не будешь думать о том, что Кихён-хён сейчас без денег и непонятно где, голодает или скрывается на чердаке многоэтажного дома, – серьезно говорит Чангюн. Хёнвон все еще трет макушку, которой ударился о верхнюю планку косяка, и бросает на него косой взгляд. – А еще я надеюсь, что ты не сбежишь, – добавляет Чангюн через некоторое время. – А такие дома вообще законны в Нью-Йорке? – удивляется Хёнвон. – Мне кажется… – Пока такие дома находятся на территории других домов, они абсолютно легальны. – Что делать, если сюда кто-то зайдет? Ну, например, твой отчим или какой-то из твоих… домочадцев? – Не зайдет сюда никто. По ночам здесь бывает старший брат со своей… женщиной. Днем его нет, и тебе нечего бояться. Конечно, если кто-то начнет ломиться в дверь или ковырять в ней ключом, то советую тебе спрятаться под полом, – говорит Чангюн, наклоняясь и касаясь указательным пальцем металлического кольца в одной из половиц. – В подвал точно никто не спускается, там ничего нет кроме земли. Этот дом был первым местом жительства моего приемного отца, когда он приплыл в Америку в начале этого века. Потом он набрал побольше веса, и выкупил всю эту землю. Очень неплохо получилось, да? Он любуется этим домом издалека, но внутрь не заходит – ему здесь, понятное дело, не нравится. – Ладно… все равно выбора нет. – Именно. Ну, в общем, я вернусь с едой, а ты пока можешь поспать еще. Чангюн уходит и закрывает дверь на ключ. Хёнвон расстегивает пальто и только сейчас замечает, что да, в доме необычно тепло – в нем действительно кто-то провел ночь. Печь еще не остыла, да и постель прибрана наспех, хотя кровать – единственная мебель в помещении. И на этой постели двое провели вместе ночь в объятиях друг друга. Очень поэтично. Хёнвон усмехается и укладывается поверх одеяла, думая, что их с Кихёном последняя ночь прошла в куда более сдержанных условиях – они спали полусидя, завернувшись в старые одеяла и выглядели как узелки со старой одеждой. И Кихён уходил в кромешной тьме, наверняка на ощупь, пока Хёнвон спал. Как много времени ему понадобится, чтобы засыпать нормально? Впредь Хёнвон, даже если найдет Кихёна и привяжет его к себе витой веревкой, все равно не сможет спокойно закрывать глаза – ему всегда будет казаться, что этот человек его бросит. Он больше не может заснуть и просто сидит на кровати, глядя в окно. Кихён никогда не поступил бы так, если бы Хёнвон для него что-то значил. Тогда он не шутил, когда сказал, что они друзьями никогда и не были. Тогда с чего он столько терпел? Бросил бы уже давно Хёнвона и начал жить сам по себе – он много раз мог сделать это, но всегда отказывался и оставался. Хитрая лисица, которая живет, как вздумается, а если попадет в капкан – отгрызет себе лапу без сомнений, чтобы спасти все остальное тело. Только… Что в этой ситуации для Кихёна сравнимо с лапой, а что – с остальным телом? Думать об этом интересно, ведь если трезво оценить все шансы на выживание и помнить о том, что Кихён оставил ему все вещи и деньги, то можно прийти к выводу, что всем остальным телом в этом случае является Хёнвон – именно его Кихён решил спасти. А себя, как лапу – в расход. Только отгрызенная лапа – это не рана на боку, которая зарубцуется со временем. Она уже никогда не отрастет, и лисица все равно будет хромать всю оставшуюся жизнь – ей уже не удастся так быстро бегать и ловко скрываться от охотников. Там, в Корее, у Кихёна живет мать и есть еще родственники, о которых он должен заботиться. Уже почти полгода он не может отправлять им деньги, а теперь, может быть, сгинет и сам. Он ставит крест на всем ради того, чтобы спасти Хёнвона? Не слишком ли это? Хёнвон думает, что сейчас есть две крайности – либо Кихёну на него действительно наплевать, либо наоборот. Однако в любом из этих случаев Кихён неправ, потому что решил все, не спросив Хёнвона, нужно ли ему такое спасение. И вообще, нужна ли ему такая жизнь. * После душа Кихён чувствует себя значительно лучше, хотя все еще отказывается от чая и булочек, которые, кажется, не переводятся на столе у мисс Ливи. Она внимательно смотрит на него и даже снимает очки, которые ей нужны, чтобы работать с бумагами. На ее лице появляется одобрительная улыбка, и она удовлетворенно кивает: – Я знала, что так вы будете выглядеть гораздо лучше. По дороге в допросную мисс Ливи объясняет ему, что сейчас в полиции не хватает рабочих рук, поскольку мелких преступлений случается столько, что расписание забито на годы вперед, а между тем мир не дремлет, и каждый день список важных дел растет. К тому же, полицейские и сами под ударом – они пока одни из немногих, чей доход не пострадал от финансовых крахов. Их семьи не совсем в безопасности, так что у каждого забот хватает. Однако дела бутлегеров рассматриваются в первую очередь, тем более, если преступники оперируют большими партиями. Поскольку Кихён назвал приблизительное число ящиков и указал их размеры, детектив Гордон решил заняться его показаниями как можно раньше – судя по всему, этот Ричард получает немалый доход, сбывая алкоголь, и его нужно срочно прищучить. – Дверь не заперта. Если захотите есть или еще чего-нибудь, всегда можете выйти. Кихён благодарит ее, после чего остается в блаженном одиночестве. Он и сейчас очень хочет есть – его живот, по крайней мере, просит хоть какой-нибудь еды, но вот что касается пищевода, там все иначе. Даже умирая от голода, Кихён не сможет заставить себя проглотить хоть кусочек, поскольку находится в странном состоянии – он голоден, но в то же время его еще и тошнит. Это все нервы и переживания – он не знает, позаботился ли Чангюн о Хёнвоне, где этот дурак сейчас находится, не решил ли он сделать чего-нибудь глупого. Хотя весь запас глупостей исчерпан уже самим Кихёном, и кажется, даже наперед. Единственное, чего Кихён сейчас не ощущает – удовлетворения, свойственного для правильных поступков. Он вновь и вновь прокручивает в голове мысли, приведшие его к решению оставить Хёнвона и попытаться решить все самостоятельно, и не видит никаких изъянов в этой логике, но между тем, у него нет чувства завершенности и полноты. Словно он что-то упустил или потерял. В допросной висят большие часы с красивыми стрелками, и Кихён видит, что сейчас уже половина первого. От нечего делать, он начинает следить за стрелками – все равно все уже сделано, ничего не вернешь назад и сожалеть поздно. Минутная стрелка успевает сделать только два шага, когда дверь в допросную открывается, и на пороге появляется детектив Уоллис. Может быть, из-за проклятого ощущения незавершенности Кихён все-таки не может смириться с мыслью, что для него все действительно кончено. Он не удивлен, но… – Ты умылся? – останавливаясь в дверях и закладывая руки в карманы, улыбается Уоллис. Детективом его Кихён больше не называет даже мысленно, но зато рассматривает его одежду. Толстые подтяжки придавливают рубашку к плечам, и в тех местах, где резиновые полосы примыкают к телу, образуются мелкие складки – рубашка выглядит смято и неопрятно. Кихён морщит нос и ждет, что будет дальше. – Ты как агнец, которого приготовили на заклание, – вытаскивая из кармана правую руку с большим белым платком, говорит Уоллис. Его улыбка становится шире, и Кихён с грохотом вскакивает с места – стул падает как-то набок, ударяясь спинкой о деревянную тумбочку позади него. Уоллис обходит стол с другой стороны, и Кихён думает перепрыгнуть через стул, чтобы выбежать из допросной – из окна точно не вылезти, там мелкая решетка. У Уоллиса длинные ноги, и он двигается сноровисто, несмотря на то, что ему лет пятьдесят, не меньше, но у Кихёна есть молодость и горячее желание выжить, так что он все-таки махом перепрыгивает через опрокинутый до этого стул и выбегает из комнаты. Правда, в пустом и темном коридоре он успевает сделать всего несколько шагов, когда тяжелые и крепкие руки обхватывают его поперек туловища и прижимают к чужой груди. – Меня бояться не нужно, уж я-то больно тебе не сделаю, – говорит Уоллис, прежде чем прижать к лицу Кихёна чертов платок. Ткань ничем не пахнет, и поначалу Кихён даже думает, что платок нужен просто, чтобы заглушить возможные крики, но уже через пару секунд безнадежной борьбы становится ясно, что этот кусок материала понадобился Уоллису не просто так. Дыхания не хватает, и движения становятся медленнее, и Кихён понимает, что совсем скоро не сможет вообще ничего – даже держать глаза открытыми. – Бояться нужно не меня, – повторяет свою мысль Уоллис – а того, кому ты решил перейти дорогу. Все не так, как показывают в этих фильмах про бандитов – отключается он не мгновенно, а постепенно, и сознание гаснет в последнюю очередь. Поэтому когда Уоллис тащит его к запасному выходу, Кихён все еще способен воспринимать мир вокруг себя. Правда, когда его укладывают на заднее сидение какой-то машины, он уже не так четко понимает происходящее, и звук захлопнувшейся двери – последнее, что он успевает услышать. * Хёнвон не помнит, что он ел и как провел время – для него весь день сливается в одну полосу невнятных размышлений, чередующихся с приступами гнева. Хорошо, что в доме нет ничего, что можно расколошматить, не то он обязательно попортил бы чужое имущество. Он даже не замечает, когда становится темно. Дом к этому времени полностью остывает, но он даже не думает, что можно затопить печь, хотя до этого Чангюн предупреждал его, чтобы не вздумал трогать дрова – дым из трубы привлечет внимание, и в дом обязательно кто-нибудь наведается. Хёнвон просто надевает пальто и начинает ходить из угла в угол, не находя в себе сил сидеть на месте и просто ждать. – Хёнвон-хён, – открывая дверь, взволнованно обращается к нему Чангюн – я узнал, где он. Он у Филлипса. У него хватило мозгов пойти в полицию, и один прикормленный детектив продал его. Ну, вот, кажется, и все. Хёнвон останавливается и смотрит на Чангюна, лицо которого в слабом оконном свете выглядит острым и усталым. Хотя он действительно устал – он ведь еще и работал. – Это правда? – Да. Он сам сказал. Я не перевел эту фразу, она не нужна для переговоров, и господину Тонгу о ней знать незачем, но он довольно четко дал понять, что в ближайшее время ему не понадобятся мальчики или девочки для развлечений. Это можно объяснить только так – Кихён-хён сейчас у него. – Тогда… я должен выйти отсюда. Я должен идти, Чангюн-а. Ты очень много сделал для меня, и все, что мне сейчас нужно – просто знать, где он живет. Больше мне ничего не потребуется, и я уйду отсюда. – Ну… скажем, тебе повезло. Филлипс обычно останавливается в дорогой гостинице, он и на этот раз забронировал номер, но сейчас, привезя большую партию, он не может постоянно находиться где-то далеко от груза. Поэтому он живет в небольшом доме за городом. Отсюда примерно полчаса езды машиной. Тот дом предоставлен господином Тонгом – рядом с ним построен небольшой склад, где теперь временно хранится контрабанда. Я думаю, Кихён сейчас там, а не в номере, потому что вряд ли Филлипс захочет светить свои темные дела перед персоналом и прочими постояльцами. Он наверняка забрал его за город. Хёнвон кивает и думает только о времени – о том, что пока Чангюн добирался до него, прошло черт знает, сколько минут, и пока он сам доберется до этого дома со складом, пройдет еще больше. И за это время Филлипс успеет несколько раз изнасиловать и убить Кихёна. – Он давно уехал в этот дом? – спрашивает Хёнвон, застегивая пальто. – Нет, он, возможно, еще не там. У него небольшие дела с полицией – наверное, поощряет их за сотрудничество или что-то в этом духе… я не знаю. Может быть, сейчас он уже поехал к себе, да, но по крайней мере, когда я видел его, он еще не собирался возвращаться. – Так… значит… у меня всего двадцать с небольшим долларов, но если взять такси… я просто не знаю, сколько будет стоить поездка за город, тем более, если на полчаса. – Стой, – останавливает его Чангюн. – Стой, подумай еще. – О чем? – удивляется Хёнвон. – О чем думать? Ехать или нет? – Нет… о том, что будешь делать. Ну, приедешь ты… у этого Филлипса есть люди с оружием, он же не просто так бутлегером стал, у него есть… – Ну и наплевать. – Ты умрешь! И что за смысл тогда будет в ваших смертях? Я вообще вас не понимаю, что вы за люди? У вас есть хоть что-то в ваших головах или она у вас одна на двоих? Хёнвон улыбается, не чувствуя ни злости, ни досады на Чангюна. Теперь видно, что Чангюн, все-таки, еще ребенок, пусть и очень умный. – В смертях как раз и будет смысл – умрем друг за друга. Но если я останусь, в моей жизни смысла уже точно не будет. Чангюн смотрит ему в лицо и несмело спрашивает: – А разве… разве ты не должен позаботиться о семье? – От меня сейчас для семьи не очень много пользы. Да, им будет очень тяжело без меня, но… я больше никогда не смогу считать себя хорошим человеком, даже если спасу целую деревню от голода. Если брошу его, я больше не смогу жить. – Это все просто идеалы, – отвечает Чангюн, все еще не отводя взгляда. – В настоящей жизни все не так. К Хёнвону вдруг приходит мысль, что Чангюн тоже считает его ребенком – мол, эти твои романтические бредни такие детские и наивно-сладкие, что просто невозможно. – Мы сами решаем, умирать ли нам с идеалами или жить без них, – говорит он. – Я сожгу этот склад. Я много думал об этом сегодня – о том, что было бы хорошо посмотреть, как горят деньги. Много денег. Будет красиво, это я гарантирую. Правда, ты не увидишь этого. – Ну, тогда… я хочу посмотреть, – уже увереннее говорит Чангюн. – Нет. – Почему? Думаешь, только ты хочешь считать себя хорошим человеком? – Ну, если ты ставишь вопрос таким образом… нет. Разумеется, я так не думаю. Но ты должен помнить, что не имеешь к нему никакого отношения. Ты очень много сделал для нас, и никто не вправе просить у тебя больше. Я не хочу, чтобы ты рисковал. – Дом со складом находится за старым кладбищем – это недорогая земля, поэтому господин Тонг ее и выкупил. Я оставлю тебя у кладбища и объясню, как добраться до дома. Это не слишком много? Хёнвон молчит, все еще не зная, разумно ли соглашаться. – У тебя хоть спички есть? – отрезвляет его Чангюн. – Или у тебя есть план? Я просто… ты не знаешь, как там внутри за забором все устроено, у тебя, по-моему, все-таки нет спичек, и ты при этом хочешь справиться со всем сам. К тому же, одними спичками не обойдешься, тебе понадобится еще что-то. Если ты сможешь просто спалить склад, это будет очень хорошо – на самом деле, ты можешь поджечь его, не рискуя задеть дом. И это очень умно, потому что выманит людей Филлипса и отвлечет их. Но даже я не знаю, сколько их у него, вот в чем проблема. И даже если ты на время отвлечешь их, то что делать потом? – Ты сказал, что дом маленький. Если попаду внутрь, как-нибудь найду Кихёна. – Если ты действительно хочешь умереть вместе с ним и сделать это красиво, то ладно… я не стану умирать с тобой, но могу помочь тебе пошуметь напоследок. Ты ведь этого хочешь? – Да. – Твой девиз по жизни «Я убью за тебя». Девиз Кихён-хёна, по всей видимости – «Я умру за тебя». И вместе вы самые сумасшедшие ребята из всех, каких я видел. – До вчерашнего дня мы были нормальными, – отвечает Хёнвон, думая, что чемодан все-таки придется бросить здесь. Позже Чангюну придется как-то избавиться от этого добра.