Иностранцы

У Ричарда красивое лицо. По крайней мере, с близкого расстояния. И единственное, что на этом лице некрасивое – глаза. Не форма, а сами глаза – их взгляд и выражение. Это просто отвратительное. – Малыш, вот ты и здесь. Какой ты упрямый, какой упрямый… Ричард склоняется над лежащим на постели Кихёном и рассматривает его так же внимательно, как и сам только очнувшийся Кихён смотрит на него. Тело все еще не слушается, но Кихён и не старается что-то сделать – у него связаны руки, и хорошо еще, что не за спиной. Конец? Определенно. – Ты видел негров? Чернокожих? Видел их обнаженными? Нет. – Знаешь, их тела – совершенство. Они словно созданы для тяжелой работы – они такие развитые, все у них в абсолюте. Все, что должно быть сильным в человеческом теле – все это есть у них. Их мышцы выглядят по-другому, не так, как у нас, белых. Их связки, ладони, щиколотки. Черные – поистине чудеса господни. Их женщины такие же. Их груди, ягодицы, кожа – все это просто воплощение здоровья. Они даже по-своему красивы, я бы сказал. Это удивительно – у них те же очертания тела, что у нас, но все равно смотрятся они по-другому, и работают их мускулы иначе. Ну, и в чем дело? К чему эти разговоры? Кихён наблюдает за тем, как Ричард осторожно кладет ладонь на его грудь. Пальто с него сняли, когда он был без сознания, и сейчас он в рубашке – прикосновение ощущается ярко, будто коснулись голой кожи. – Но даже если ты их не видел, то я не сомневаюсь, что с голыми китайцами тебе сталкиваться точно приходилось. Так ведь, малыш? Ты и себя должен был видеть. Правда, тебе, скорее всего, не особо есть с чем сравнить, но сейчас это уже не имеет значения. Я хочу сказать, что китайцы и все им подобные – это изящество. Такие маленькие и тонкие. Посмотри хотя бы на себя и на меня – на разницу между нами. Ричард передвигает руку так, чтобы его предплечье легло рядом с предплечьем Кихёна – учитывая, что у того связаны руки, сделать это непросто, но он все-таки ухитряется как-то это провернуть. – Твои запястья такие тонкие. Как женские. По сравнению с моими – просто произведение искусства. И эта косточка у основания пясти с тыльной стороны – выглядит как крошечная кнопочка. А ведь ты мальчик, малыш. Разумеется, ты крупнее любой другой девочки китаянки, а уж если говорить о них… они – стеклянные куклы. Кажется, тронь ее, и она рассыплется. Однако если ты ее ударишь, ничего не произойдет – я пробовал, поверь. Китаянки почти не плачут, если они работают с клиентом. Нужно очень постараться, чтобы они начали жаловаться. Это удивительно – при внешней хрупкости они удивительно стойкие внутри. А каков ты? Большая ладонь возвращается на его грудь, и Кихён с трудом заставляет себя держать глаза открытыми, потому что ему хочется зажмуриться от отвращения. Что с ним произойдет, когда эти губы начнут над ним хозяйничать? – В твоем состоянии ты не сможешь меня ублажить. Этот идиот Уоллис зачем-то воспользовался хлороформом, и теперь просто глупо требовать от тебя чего-то. Но когда мы уедем, у тебя будет много времени научиться. «Уедем?». Куда это? – Мы, белые – мы идеальный баланс между вами, китайцами и черными. Если вы изящны, а они здоровы, то мы взяли себе поровну и того и этого. Кихёну хочется рассмеяться. Он и прежде думал о том, что среди представителей каждой национальности и уж тем более расы имеются как красивые, так и не очень люди. Это китайцы-то воплощение изящества? Он просто не видел обычных китайцев или корейцев, работающих на рисовых полях от зари до зари – те уж точно не похожи на произведения искусства. Тяжелый труд выматывает всех, и любой красавец превратится в уродца, если пахать на нем по двадцать часов в день. Ну, любой кроме Хёнвона, может быть. И что это вообще за попытки разбить людей по группам? Мерзко. – Мне нравятся мальчики, и в китайских борделях их можно найти, но они не будут такими, как ты. Мне так жаль калечить или уродовать тебя, ты представить не можешь. Все могло быть куда лучше, малыш. Ты очень расстроил меня тогда в переулке своими отказами – мы могли разойтись очень хорошо, если бы ты согласился еще тогда. Ричард перемещает руку к его лицу, но не дотрагивается, и замирает, продолжая смотреть ему в глаза. Кихёну очень хочется плюнуть или сделать еще что-нибудь такое, но он не знает, есть ли у него во рту для этого слюна, и хватит ли ему сил. – Тогда мы могли бы просто провести время и разойтись, и я бы не стал обманывать тебя с деньгами. Но ты оказался слишком упрямым, и вот до чего все дошло. Ты потревожил этого Гордона, а он – большая проблема. Но знаешь, малыш, скоро он успокоится. Потому что он будет искать среди американских бутлегеров, а я – канадский предприниматель, торгующий на территории этой страны. Так вот куда он собрался уезжать. – Мне не нужны специальные станции для перегона виски, рецепты или подпольные производственные объекты – я свободен в своей стране. Продавать виски в Канаде легко, но здесь это выгодно. Потому что любой алкоголь здесь идет очень дорого. Поэтому я здесь. И ты мог бы быть здесь, но теперь – нет, этого не будет. Гордон запомнил твое лицо – а увидев его хоть раз, уже не забудешь и не спутаешь с другим. Я не могу оставить тебя. Поначалу я думал, что придется убить тебя, но с этим я пока повременю… мне просто жаль убивать собственными руками то, что я нашел с таким трудом. Ты должен ответить за то, что доставил мне столько проблем, и всего одной ночью здесь не откупиться. Так что мне придется показать тебе свою страну. И от того, насколько правильно ты будешь себя вести, зависит то, сколько ты проживешь. Пока что ты принимал самые неправильные решения из всех возможных, но надеюсь, ты умнее, чем кажется сейчас. Он все-таки опускает ладонь на щеку Кихёна, отчего у того внутри поднимается волна отвращения, причем такого сильного, что на какое-то мгновение он всерьез начинает опасаться, что его стошнит. Благо, нечем. – Девочки китаянки легко ломаются. Их души могут выдержать многое, но тела слишком слабые, и надолго их не хватает. Мне всегда хотелось мальчика. С тобой будет интереснее. * Поскольку совсем скоро в дом может прийти старший брат Чангюна, Хёнвон должен уйти и забрать чемодан. Они возвращаются к гаражу, и Чангюн со вздохом оглядывает машины внутри – их, оказывается, две. – Брат приедет и оставит машину за забором, поближе к тому заброшенному дому. Он специально прорубил там еще одну калитку, чтобы им с его любимой было легче ходить. Вот его машину я и возьму. Это будет разумнее всего, потому что ее не придется выводить из гаража, и к тому же, у меня есть запасные ключи, потому что формально машину покупали для нас двоих, чтобы мы пользовались ею по очереди. Однако я до сих пор еще ни разу не заявил на нее своих прав, и сегодня будет недурно воспользоваться ими. Идеальное время. Хёнвон слушает его, мельком отмечая, что когда сгорит бизнес потенциального партнера господина Тонга, брат Чангюна наверняка догадается, кто приложил ко всему руку. Или не догадается? Вещи, которые слишком очевидны, могут и не броситься в глаза. Вещи, которые слишком невероятны, тоже не привлекают внимания. Да и потом, Чангюну, видимо, тоже есть чем шантажировать своего брата. Так что… – Что меня сейчас волнует – это то, что ты не умеешь пользоваться огнестрелом, хотя у нас в доме кое-что имеется. У нас даже есть охотничье ружье, которым никто не пользуется. Я тебя отправляю… ну, знаешь, как овцу среди волков. Есть такая книга… в ней такие слова… ты не поймешь все равно, но ладно. Короче, я знаю, что ты, скорее всего, не вернешься и погибнешь мученической смертью, и все равно помогаю тебе. И почему-то именно сейчас я не чувствую ни стыда, ни страха. Интересно, почему? – Откуда мне знать, – ровно отвечает Хёнвон, внимание которого привлекает ящик с бутылками, стоящий прямо на настиле, на котором они провели последнюю ночь. Сейчас, когда Чангюн все-таки включил верхний свет, предметы видны лучше, и то, что оставалось незаметным при фонарике, теперь как на ладони. – Это только сегодня появилось. Подарок от мистера Филлипса за проделанную работу. Ненавижу, когда меня вот так пытаются отблагодарить, но от подарков не принято отказываться. – Это виски? – подходя ближе к ящику, спрашивает Хёнвон. – Настоящий виски, да? – Ну, вроде, да, – пожимает плечами Чангюн. – А что? – Настоящий виски хорошо горит, – задумчиво отвечает Хёнвон, все еще полируя взглядом выглядывающие блестящие горлышки. – А этот с наклейками, значит, не просто какое-то пойло, а что-то дорогое. И крепкое. – Понятное дело. – Будет здорово, да? Хёнвон, наконец, переводит взгляд на Чангюна и улыбается как маньяк. – Не смотри так на меня, – понимая, что у того появилась какая-то нехорошая идея, говорит Чангюн. – Что именно там должно быть здорово? – Ты когда-нибудь играл в «повстанцев и японцев», когда еще жил в Корее? – Нет. – А, ну ты же из интеллигентных, если твой отец профессор. А я играл… – И что? – Если взять бутылку из-под рисовой водки… только крепкой такой… лучше, если водки там будет на одну четверть или чуть меньше. Внутрь можно засунуть тряпку, скрученную жгутом, и свободный конец поджечь. А потом бросаешь и бежишь. Горит не как порох, но тоже хорошо. Чангюн останавливается и смотрит на него как на психа. – Ты играл в детстве такими вещами? Судя по голосу, он не верит услышанному или просто боится поверить. – Это было нормально. И играл не я один. Самодельные бомбы – это же самая большая мальчишеская радость, ты разве не знал? – Но ты же мог… – Сжечь посевы или какой-нибудь дом, да. Но этого не произошло. – Ты себя мог покалечить! Ты вообще мог сам сгореть. Хёнвон смотрит на него почти со снисхождением. – Даже моя мама причитала меньше, когда узнала, чем я балуюсь. И она ничего мне не запретила, кроме как таскать алкоголь из дома. Так что с тех пор, как меня поймали, я играл исключительно чужими бутылками. – Боже мой… – Ты сейчас похож на американца. – Я и есть американец, я живу здесь десять лет. Но… ладно, сейчас не об этом. Ты собираешься поджечь склад с виски, используя… виски? Ого, какая ирония. Хёнвону и самому смешно от этой мысли. – Если я еще не утратил сноровку, то складу конец, это точно. Думаю, у меня получится, хотя я лет восемь этого не делал. Чангюн вытаскивает из ящика бутылку, а потом, немного подумав, достает еще одну. – Тряпье здесь тоже есть, – говорит он, оглядываясь в поисках нужных вещей. – А я думал дать тебе бейсбольную биту моего племянника. Он когда-то очень увлекался бейсболом, но потом понял, что играть всерьез не получится, потому что никто его не примет в команду. Так что он бросил все это, и бита с перчатками должна быть где-то в доме. Я могу принести ее. Просто… я подумал, раз стрелять ты не умеешь, и ножом вряд ли воспользуешься, то бита – это лучшее. Чтобы пользоваться ею, не нужно специально учиться и готовиться. – От биты я тоже не откажусь, – кивает Хёнвон. – Спасибо, Чангюн-а. Не каждый старый друг сделает столько, сколько ты сделал для нас. * Филлипс лежит на боку, опираясь на локоть, и смотрит вниз, на грудь Кихёна, открывшуюся между расстегнутых пуговиц рубашки. Такое ощущение, что он не может решить, с чего начать, и как лучше всего провернуть задуманное. – Мне нравится твоя кожа, малыш. Гладкая и теплая, но не такая белая, как моя. Тебя приятно трогать. Это важно. А еще ты молчишь – до сих пор слова не сказал. Я могу тебя разговорить, так что не беспокоюсь, просто мне интересно, как долго ты выдержишь. Он все-таки наклоняется и прижимается губами к ямочке между ключицами, и Кихён стискивает зубы, чтобы не закричать. Горячее дыхание опаляет кожу, и он отворачивается, сжимая челюсти. Филлипс двигается дальше, отодвигая воротник рубашки и целуя открывающееся плечо. Спустить рубашку полностью невозможно из-за связанных рук, и она застревает, чуть спустившись с плеча. Филлипс нежен с ним, но Кихён знает, что это ненадолго. И лучше бы он сразу был таким же грубым, как тогда в переулке – не пришлось бы мучиться от ожидания. Каждый следующий поцелуй может превратиться в укус. * «Нам повезло и не повезло одновременно. Дом находится за кладбищем, так? Дорога разъезженная и широкая, со стороны дома хорошо просматривается. На машине я туда не подъеду, и по прямой ты не доберешься – я уверен, у ворот дежурят люди, и может, даже при оружии. Они же не дураки. Склад находится позади дома. Значит, добраться до него тоже будет непросто. Тебе придется обойти кладбище кругом. Это займет дополнительное время, но зато ты выйдешь к складу. Теперь вот о чем. Дом обнесен забором, и довольно высоким. Склад ничем не защищен, не знаю, почему. Поэтому ты можешь поджечь его довольно легко, не рискуя при этом задеть дом – там нормальное расстояние. Это хорошо еще и по той причине, что Филлипсу наверняка пришлось разделить людей – кто-то охраняет склад, а кто-то дом. Думаю, для дома осталось людей поменьше, но на многое все равно я бы не рассчитывал». Хёнвон обходит кладбище, не чувствуя усталости, хотя территория просто огромная. Идти приходится через ухабы и неровности, и это отнимает дополнительное время, а каждая минута сейчас на счету. Нужно избавиться от дурных мыслей и думать только о том, что именно предстоит сделать, но Хёнвон не может перестать воображать самые ужасные сцены с участием Кихёна и мистера Филлипса, которого он, кстати, никогда вблизи не видел. Несколько раз он начинает сомневаться, что идет в правильном направлении, потому что у кладбища нет ограждения, и кажется, что можно куда-то отойти или сбиться. Поэтому к моменту, когда он все-таки видит довольно высокое строение, чернеющее даже в относительной темноте, его накрывает такая волна решимости, что он почти забывает обо всех своих страхах. Строение выглядит внушительно – издалека сойдет за двухэтажный дом. Он даже не сомневается, что это и есть склад – в нижней линии отсутствуют окна, и есть только полуоткрытые двери, возле которых стоят люди. Он не может точно определить, чем они там занимаются, но, судя по красноватым огонькам, их там трое, и они курят. Или их больше, и при этом кто-то некурящий в компании. Не позволяя себе начать колебаться, Хёнвон подкрадывается к задней стене склада и запрокидывает голову, прислушиваясь. Если эти люди у входа не совсем идиоты, они периодически должны обходить здание. Они уже совершили большую ошибку, не оставив никого сзади. Так что времени в обрез, и нужно прицелиться в окно, находящееся на уровне второго этажа – его, видимо, оставили для естественного освещения. С земли и ночной темноте не видно, застеклено ли оно, но Хёнвон думает, что стекло там все-таки должно быть. К тому же, оно слишком маленькое – видимо, чтобы никто не влез. Нужно отойти подальше, прицелиться и бросить бутылку. И попасть с одного раза. Обязательно попасть с одного раза. Звук бьющегося стекла потревожит людей, и если бутылка не попадет внутрь, а упадет снаружи, то они придут сюда, а если она окажется где нужно, то они ринутся в сам склад – спасать ящики. Промахнуться – значит, умереть. Хёнвон выглядывает из-за стены, потом подходит к другому углу и смотрит оттуда – никого нет. Удивительная беспечность для людей, охраняющих дорогую контрабанду. Отбежав подальше и прикидывая, с какого расстояния будет легче попасть, и как сильно следует размахнуться, Хёнвон вытаскивает из кармана спички и проверяет, не уронил ли биту, которую теперь приходится прижимать локтем к телу. – Я сказал тебе тогда – если он хочет забрать тебя, ему придется меня убить, – шепчет он, прежде чем взяться за стеклянный бок и размахнуться. * Кихён пытается сосредоточиться не на том, что делает с ним Ричард, а на своих ощущениях – на своем теле, которое постепенно отходит от воздействия хлороформа. Он пытается шевелить руками, пока Ричард самозабвенно целует его в губы, придерживая за подбородок. На шее, плечах и груди, кажется, до сих пор горят места, где этот человек к нему прикасался. Дыхание Ричарда постепенно тяжелеет, в руках, прежде уверенных, появляется дрожь, и Кихён почти с интересом понимает, что действительно вызывает у него какие-то странные желания. До этого ему все-таки слабо верилось, что мужчина может соблазниться его телом. Нет, он слышал о мальчиках, спавших друг с другом – у него были такие одноклассники в Корее. До него доходили слухи о разных вещах в китайском квартале – в том числе о мужчинах, находивших там других мужчин для удовлетворения. Он и сам иногда видел сны определенного содержания, в которых, почему-то участвовал Хёнвон. Но все это было нереальным, потому что не касалось его напрямую – слухи быстро выветривались из его головы, а сны растворялись уже через пять минут после пробуждения. Интересно, как именно это будет? Кихён с недовольством отмечает, что его руки, хоть и двигаются, но слушаются очень слабо. Он слышал, что мужчины используют для этого анальное отверстие, либо делают это ртом, но ни один из этих вариантов никогда не казался ему нормальным. Будучи воспитанным в консервативной семье, он до сих пор не думал, что в сексе можно использовать части, которые в действительности для него не предназначены. Поэтому, даже очень сильно любя Хёнвона и понимая, что иногда его чувства переходят дружеские или даже братские границы, Кихён никогда не позволяет себе зайти далеко в своих мыслях. Потому что это… наверное, не совсем естественно. По крайней мере, задница предназначена точно не для этого. Ричард углубляет поцелуй, перекладываясь сверху, и Кихён хмурится, потому что чужое тело придавливает его руки. Вообще, Ричарду и самому должно быть неудобно, но он отчего-то не спешит приподниматься. – С этой рубашкой тебе придется распрощаться, – говорит он, прежде чем рвануть ткань с плеч, распарывая при этом шов, соединяющий передние полочки и воротник. Теперь это уже больно – натянутый материал впивается в кожу, и Кихён недовольно стонет. – Мне нравится думать, что уезжать отсюда ты будешь в моих вещах. Будет интересно посмотреть, как на тебе будет выглядеть мое пальто. Наверное, по полу будет стелиться. Нет, этот человек точно нездоров. Кихён ждет, что он еще скажет или сделает – все равно ничего другого сейчас не остается. В голове периодически образуется жидкий туман, от которого все ощущения слегка притупляются, и Кихён не сразу понимает, что Ричард теперь целует его руки – каждый палец по очереди, приподняв связанные запястья. Он так увлечен этим занятием, что не сразу успевает отреагировать, когда с улицы начинает доноситься шум. Ричард не отрывается от его рук, даже когда шум переходит во вполне реальные крики людей, и Кихён приподнимает голову, настороженно прислушиваясь. Однако когда звуки становятся отчетливее, и к ним добавляются какие-то громкие не то щелчки, не то хлопки, Ричард все-таки приходит в себя – поднимает все еще слегка затуманенный взгляд и смотрит на Кихёна так, как будто тот может что-то объяснить. * Хёнвон не знает точно, куда он попал, но зато не сомневается, что бутылка загорелась уже внутри. От этого все его существо начинает радостно петь, и он понимает, что почти половину уже сделал. Это подозрительно легко, но он настолько рад своему первому успеху, что уже не думает об этом и не тратит силы на сомнения. «От склада до дома можно добраться за пару минут – расстояние приличное, но не слишком далеко. Тебе нужно слегка вернуться к кладбищу и побежать уже через него – так свет от пожарища не захватит тебя или, по крайней мере, тебя не будет так сильно видно. Когда будешь на нормальном расстоянии, направляйся к дому – наверное, пожар выманит людей, и у тебя будет возможность обойти. Забор идет по кругу, за дом. Ты сможешь перепрыгнуть или перелезть, не потеряв биту? Если не присядешь на один из кольев, будет замечательно. Сделай это как можно ближе к дому, потом разбей ближайшее окно и лезь внутрь. В доме всего две большие комнаты – гостиная и спальня. Конечно, Кихён будет в спальне – она дальше от парадного входа и ближе к задней стене дома. Я не знаю, как там внутри расставлены люди и будет ли там кто-то. Если они не совсем уж тупые, то оставят кого-то, поскольку пожар – это явная попытка выманить людей. Они, по меньшей мере, должны подумать, что их хотят ограбить. Так что бита тебе пригодится. Дальше ты уже сам должен решить, что делать». Может быть, его настолько вдохновляет успешный поджог, но Хёнвон даже сам не может понять, как перебрался через забор – за что он цеплялся и куда ставил ноги. Он спрыгивает на землю, отмечая, что бита при нем, и до ближайшего окна всего пара шагов. Это тоже хорошо. Он не считал людей, но, судя по звукам голосов, почти все люди выбежали к складу – хотя бы посмотреть, что произошло. Значит, есть пара минут, пока они будут оправляться. Эту пару минут нужно использовать с умом. Внутри горит свет, и Хёнвон, позабыв обо всем, бежит в ту комнату, откуда он разливается по коридору. * – Мистер Филлипс, склад горит! – кричит прибежавший к дверям спальни парень. Ричард вскакивает с него и принимается застегивать свою рубашку, безотрывно глядя в окно, и Кихён только сейчас замечает, что этот человек вообще что-то делал со своей одеждой. – Я уже иду, – отвечает Филлипс. Он лежал на Кихёне голой грудью и соприкасался с его телом. От этой мысли по спине проходит дрожь, и Кихён сжимается, пытаясь перевернуться набок, чтобы отвернуться и не видеть Ричарда. Получается очень плохо, но он хотя бы может пошевелиться. – Тебе лучше не двигаться и не пытаться сбежать, малыш, – цедит Ричард, прежде чем направиться к выходу из комнаты. Кихён уже лежит спиной к нему и не обращает внимания на эти слова – куда он вообще рыпнется в таком состоянии? Ему даже дышать не всегда просто, не то, что шевелиться по-крупному. Иначе он уж точно не лежал бы под ним таким покорным тюфячком. От отвращения к самому себе становится настолько плохо, что Кихён зажмуривается. Ричард вернется и закончит начатое. Или… – Какого хрена?! Крик раздается так неожиданно, что Кихён вздрагивает всем телом и сразу же пытается перекатиться обратно, чтобы посмотреть, что заставило Ричарда так взвыть. Или он окончательно сошел с ума, или Хёнвон действительно в этой комнате, да еще и с какой-то непонятной дубиной. Кихён закрывает глаза и открывает их опять, переполняясь желанием, чтобы Хёнвона в действительности здесь не было, и все это ему только привиделось. Но Хёнвон здесь. И с этим ничего не поделать. * Ну, тут-то везение и заканчивается – на пороге Хёнвон сталкивается с мужчиной, которого он видел только издалека. Впрочем, рассмотреть его времени нет и сейчас, и Хёнвон бросается вперед, пропуская мысль, что лет с десяти не кидался ни на кого с палками, да и то, тогда это были просто игры. В ближнем бою он проиграет, тут и думать не о чем, но выбора все равно нет. – Кихён-а, ты здесь? Ты жив? – хрипло зовет он, все-таки успевая один раз ударить и столкнуться с блоком из перекрещенных рук. Филлипс орет что-то непонятное, и из всех слов Хёнвон понимает только ругательные, которые слышит чаще всех остальных. Он пытается ударить еще раз, но эта мразь ловит биту за широкий конец и дергает к себе, так что довольно-таки худого и легкого Хёнвона незамедлительно ведет следом. – Нет! – кричит оживший на кровати Кихён. – Нет, не надо! Хёнвон понимает, что совсем скоро из его головы выбьют весь мозг, и сосредоточивается на отслеживании биты, потому что Филлипс перебрасывает ее в руке одним движением, чтобы взяться за рукоять. Интересно, он вложится в удар? Если он вложится весом, и Хёнвон увернется, то Филлипса должно немного занести. – Хренов фокусник, – шипит Хёнвон, успевая в последний момент все-таки спасти свою голову от удара. Впрочем, расслабляться рано – Филлипс отбрасывает биту, видимо, считая, что с таким противником она ему будет только мешать. Судя по всему, у них явно разные весовые категории, и он без труда справится с Хёнвоном голыми руками. Это, вообще-то, вполне оправданно, потому что уже через мгновение Хёнвон оказывается на полу, прижатый усевшимся на него почти верхом Филлипсом и задыхающийся от рук, сомкнувшихся на его горле. В этот момент в его голове, по сути, должны проноситься какие-то предсмертные мысли, но Хёнвон почему-то думает о том, что эта сука очень тяжелая, и еще в любой момент могут прибежать те, другие, которые до этого были заняты только складом. А еще он слышит вопли Кихёна, и ему страшно хочется посмотреть, чем этот засранец там занимается на кровати. «Я рад, что умру, слыша твой голос». – Нет, нет, Хёнвон-а! * Кихён сползает с кровати – точнее падает с нее – и ползет к Филлипсу, и каждое движение кажется ему последним, каждая секунда кричит о том, что он уже опоздал, и Хёнвон умер. Утратив чувство времени, Кихён не знает, прошла минута или десять с тех пор, как Филлипс начал душить Хёнвона. Что он может сделать? Филлипс совсем не ожидает, что он вмешается – он ведь лежал бревном, когда его уже по сути начали насиловать, он даже не трепыхнулся, когда в комнату заглянул посторонний. Так что когда Кихён вцепляется в его бедро зубами, он расслабляет хватку скорее от неожиданности, чем от реальной боли. В такой позиции, сидя верхом на ком-то, он не может нормально двинуть ногой, так что приходится отпустить одну руку и ударить Кихёна по голове, но это почему-то не помогает. Когда одна рука исчезает с его горла, Хёнвон понимает только одно – он может вдохнуть. Отцепить от себя одну руку значительно проще, чем пытаться справиться с двумя сразу, так что он бьет по запястью Ричарда, еще не вполне осознавая, что для таких перемен нужна серьезная причина. Он успевает сделать два полных вдоха и все-таки сбить руку со своего горла, когда до него доходит, что Кихён находится совсем близко – он буквально лежит под ногами у Филлипса. И что он там делает? Кихён почти слепнет от ударов, но продолжает держаться зубами. Он, наверное, единственный в этой комнате, у кого полностью ясное сознание, и он знает только одно: он не отпустит Филлипса, пока ему не выбьют все зубы или не раскроят череп. Потому что Хёнвон не должен умереть здесь. Не для этого Кихён подставил себя. Ричард бьет его по голове еще один раз, после чего почему-то наступает затишье. Знать несколько языков неплохо, но в такой ситуации Кихён не может разобрать, на каком именно языке в данный момент говорят – он просто понимает смысл слов, но не может различить речь. А поскольку голоса у Хёнвона и Филлипса искаженные и охрипшие, понять, кто именно говорит становится совсем невозможно. Хёнвон надрывно кашляет, теряя драгоценные секунды, когда до него доносится звук чужого голоса. – Неужели я так ни разу тебя и не трахну? Неужели тебе так хочется умереть? Он совсем не понимает, что именно говорит Филлипс, но зато ему ясно, что тот обращается к Кихёну. – Не разговаривай с ним, скотина, – выплевывает он, прежде чем потянуться к бите, валяющейся совсем рядом. Филлипс переводит на него взгляд, и Хёнвон заносит биту для удара. Он никогда не играл в бейсбол, он даже не понимает этих правил. Но бита ему определенно нравится. Ему никогда не удалось бы нанести удар такой силы кулаком, но Хёнвон решает не останавливаться и ударить еще раз. И вообще, столько раз, сколько сможет. Филлипса этим не убить, и после второго удара он опять пытается перехватить биту, но теперь это уже сложнее – Кихён продолжает сжимать зубы, и кажется, его хватка стала еще крепче. Он уклоняется от третьего удара и, наконец, понимает, что все очень просто – нужно встать на ноги, и Кихён сам отвалится от него, потому что не сможет держать зубами свой собственный вес. Это, конечно, срабатывает, но… Хёнвон бьет его еще раз, пока он не разогнулся полностью – теперь уже прицельно по шее. Ричард падает на пол, ударяясь спиной о доску в изножье кровати и чувствуя под собой тело Кихёна, которого умудряется придавить собой. От удара по шее эффект такой, что и представить сложно – кажется, что он слышит хруст собственных позвонков. Этот худой парень, лицо которого кажется знакомым, вытягивает Кихёна из-под него, а потом склоняется над ним и говорит что-то на непонятном языке. – Считай, что полежать с ним в постели – это было твое последнее желание, – говорит Хёнвон. – Ты убьешь его? Он и так уже, кажется… – пытается вмешаться Кихён. – Он выдаст нас своим ублюдкам, – возражает Хёнвон. Кихён, лежащий на полу, закрывает глаза и, слегка приподнимая руку, указывает на кровать. – Там где-то его подтяжки. Воспользуйся ими, они не из резины. * «Вам не скрыться и не убежать далеко – вас начнут искать. Особенно Кихёна, потому что они знают, что он в доме. Вам негде спрятаться – рядом с домом даже подлеска нет, а на кладбище все открыто. Так что лучше останьтесь в доме. Стена между коридором и гостиной – двойная. Господин Тонг специально сделал ее такой, чтобы прятать там всякие вещи. Прямо у дверного косяка при входе в гостиную есть слабая доска – она отодвигается. Внутри узковато, но вдвоем как-нибудь уместитесь там. Придется ждать стоя, потому что места присесть вам не хватит. Но зато вы будете в безопасности – вряд ли они знают об этом тайнике. Как только я увижу зарево, я поеду и вызову полицию. Поскольку дом за городом, полиция прибудет не раньше, чем через полчаса или даже час – они работают не очень быстро. Продержитесь этот час. Это все, что вам нужно сделать». Доска действительно отодвигается, причем довольно легко. От входной двери слышны шаги людей. Но Кихён не может стоять на ногах, и час ему точно не выдержать.