Дело чести

      Диавалю казалось, что жизнь вошла в свою колею. Тихая и спокойная, в которой всё по времени: вечерние посиделки с горничными, сон без кошмаров… Руки привыкли к работе и перестали нарывать, хотя вставать так рано по утрам всё ещё было тяжело. Но всё это было неважно по сравнению с тем, что господин Фробишшер держался очень вежливо и спокойно, не пытался переступить черту формальных условностей, которую когда-то нарисовало благородное общество. Приготовившийся к худшей участи Ди совершенно этого не ожидал и был безмерно благодарен господину за это. С каждым днём всё больше казалось, что Вальдемара он крайне не интересует; что купил он Диаваля только для того, чтобы заставить его петь. Как птицу в клетке.       Всё перевернулось в тот момент, когда по дому прокатилась новость о предстоящем приёме. Диаваль был бы рад просидеть всё время на кухне, но его господин Фробишшер, со своим обыкновенным равнодушным спокойствием, поставил в зал, подносить благородным гостям вино. Почему он так решил, Ди понять не смог, но с этого дня домоправительница мисс Льюис взялась за него своей жёсткой рукой. Она учила его правильно удерживать поднос, балансировать так, чтобы ни один бокал не упал, проверяла осанку. Идеально держать спину Диаваль умел и без неё, не зря всё детство на уроках танцев стопку книг на голове носил. А вот тяжёлый и без бокалов мельхиоровый поднос хватать одной рукой было ужасно неудобно, а нужно было ещё следить за тем, чтобы ни с кем не столкнуться и при этом не поднимать глаз.       За несколько дней до приёма дом уже стоял на ушах. Нет, не было никаких помпезных приготовлений, дом просто начищали до блеска, приводили в порядок сад, несколько раз приезжали музыканты виолончелисты. Они играли вальсы и этюды, сливая их в поток красивой переливистой музыки. Вряд ли её оценят люди, приехавшие обсудить последние сплетни, поглазеть на наряды друг друга и выпить вина. Ди, не скрывая зависти, прислушивался к звукам их игры и остервенело натирал стеклянное блюдо для пирожных, когда на пороге кухни появилась Ани. У всей домашней прислуги настали тяжёлые времена — девушка была слегка растрёпана и со сбитым в сторону воротником.       — Диаваль, Белла попросила тебя выйти к лестнице, ей нужно что-то тебе сказать.       — Сейчас?       — Сейчас. Давай быстрее, она уезжает в Ровенберг.       Ди отставил посуду с полотенцем и быстро пошёл к парадной. Проходя по залу для приёмов, он кинул взгляд на репетирующих виолончелистов из-за волос и сжал кулак. С тех пор как он без дозволения прокрался в музыкальный салон, прошло две недели, за всё это время у него не было ни минуты, чтобы снова туда попасть и хотя бы прикоснуться к инструменту. Белла ждала его у лестницы.       — Ди, доброе утро. Сегодня к нам приедет цирюльник, господин Фробишшер приказал привести тебя в порядок.       — Я надеюсь, меня не будут насильно стричь, — Белла замерла у дверей и обернулась на него.       — А ты не хочешь?       — Я всегда носил длинные волосы и не хочу, чтобы мне их снова обкромсали.       — Будете решать с мистером Бриджерсом, если сможешь его переспорить. Но сейчас у тебя на голове непонятно что, все волосы разной длины. В любом случае, тебе не помешает стрижка. Я уезжаю, постарайся быть на первом этаже, Дерек должен скоро приехать, не заставляй себя искать по всему дому.       — Конечно. Приятной дороги, — Белла фыркнула и, поправив шляпку с несколькими кремовыми шёлковыми пионами, вытащила из кармана пальто перчатки.       — Да уж надеюсь. Ненавижу министерство.       Диаваль вежливо поклонился ей и пошёл обратно на кухню. Работы сегодня было немного, Шерли изобретала новый рецепт мяса, пытаясь ни разу не повториться за месяц. Чтобы не спугнуть её кулинарную музу, на кухне стояла тишина и покой, суета повариху очень сильно отвлекала. Тихонько зайдя в столовую, стараясь не хлопнуть дверью, он вернулся к перебиранию лука, от которого его внимание оттянуло блюдо. Нужно успеть это сделать до того, как домоправительница снова начнёт с ним заниматься, чтобы не нагружать поварят.              Мистер Бриджерс оказался человеком маленьким и худым, одного роста с Диавалем, что его ужасно обрадовало. Большинство людей смотрели на него свысока, не потому, что зазнавались, а из-за его маленького роста. Для пианиста он и не был важен. Поздоровавшись с Ди, мистер Бриджерс быстро повёл его к единственной ванной на первом этаже. Белла была права: за то, чтобы ему оставили хотя бы так называемую пажескую длину, до подбородка, пришлось побороться. Парикмахер усердно уговаривал, демонстрировал модные стрижки, одну краше другой, из журнала, но Диаваль только отрицательно качал головой, пока тот не сдался. Нет, он вернёт себе свои волосы. Даже в Диноше, где влияние южной моды было крайне мало, его воспринимали как диковинку. Когда Ди был подростком, дамы называли его ангелом из-за светлых крупных кудрей, и отказываться от этого гордого звания он был не готов.       Наконец, вытерпев стрижку, которая растянулась на целый час из-за аккуратной дотошности мистера Бриджерса, Диаваль смог посмотреть на себя в зеркало и, улыбнувшись отражению, слегка тряхнул головой. Не те ощущения, но всё равно очень недурственно получилось. Судя по выражению лица цирюльника, он, несмотря ни на что, тоже остался доволен результатом. Проводив мужчину, пообещавшего обязательно потом приехать посмотреть, что же там так бережёт Диаваль, он пошёл на кухню.       Из-за стрижки пришлось пропустить обед, а ещё нужно успеть столько дел переделать к вечеру. И занятия с мисс Льюис… Шерли, конечно, нисколько на него не ругалась за задержку, наоборот, осмотрела его со всех сторон и вынесла свой вердикт.       — Тебе очень идёт такая причёска. Я рада, что тебя не обкорнали, как господина Фробишшера когда-то.       — Я буду ещё отпускать. Всё равно на кухне работаю, какая разница благородным господам, как я выгляжу.       — Ну и правильно. А мы тут всей прислугой будем любоваться, — Ди присел за стол и фыркнул в ответ. Это только первые пару дней интересно смотреть, а потом обвыкнется и приестся.       — Не стоит, у меня от пристального взгляда руки дрожат.       Шерли засмеялась и, поставив перед Диавалем тарелку, на которой дымилось жаркое, ушла к себе, дальше варить суп на ужин. Мясо уже слегка остыло, но это совершенно не портило блюдо. Ди заправил за уши падающие на лицо пряди и уже приступил к еде, как из коридора послышались голоса.       — Проследи, чтобы стражник стоял перед кухней, и закрой все двери на втором этаже. У меня будут гости, присутствия которых в своём кабинете я бы не хотел. Тем более без моего разрешения, — в дверях показался господин Фробишшер с Жизель. Он сначала даже не заметил обедающего Диаваля, но когда увидел, замер, рассматривая его. Что за странный взгляд? — Мистер Бриджерс приезжал? — Ди кивнул в ответ.       — Да, недавно уехал, — господин Фробишшер снова внимательно окинул взглядом Диаваля и усмехнулся на один бок.       — Нежелание обрезать волосы до приличной длины — это такой протест против меня? — Диаваль едва заставил себя растянуть губы в натужной вежливой улыбке. Но сдержать за зубами ответную колкость не смог, как ни старался.       — А нежелание бриться по утрам протест против чего?       Жизель слегка отстранилась от господина Фробишшера, понимая, что оказалась между молотом и наковальней. Глаза в глаза, меряя терпение и силу друг друга. Диаваль не боялся Вальдемара, потому что он не внушал страха, только уважение к своему спокойствию. Ди не старался сказать грубость нарочно, но он не пропустит такие нетактичные замечания мимо себя, он заставит относиться к себе, как к человеку, достойному иметь свои собственные желания и вкусы. Несколько долгих секунд под его тяжёлым внимательным взглядом показались долгими, но господин Фробишшер наконец отвёл глаза и протянул домоправительнице несколько бумаг.       — Когда Белла приедет из Ровенберга, попроси её зайти ко мне, нужно обсудить завтрашний вечер.       Он обошёл столовую, заглядывая на полочки с фарфором, переставил одну тарелку, прошёл очень близко к Диавалю, даже задел его рукой. А потом вдруг остановился и перегнулся через его плечо, рассматривая что-то на столе. Пугает, играется или просто проверяет приборы? Что за странное поведение? Ди постарался не отпрянуть, хотя очень хотелось, и только когда за господином Фробишшером закрылась дверь, он выдохнул и вытер ладони о брюки. Голубые до рези глаза с тонким синим ободком пугали, потому что были похожи на колодцы невероятной глубины. Он словно вводил в ступор одним своим внимательным взглядом из-под бровей, что уж говорить о том, как он смотрел, когда он начинал злиться. А может, и не злиться.       — Ди, постарайся при дамах не ругаться. Наедине можете друг друга хоть бранью обложить, но при дамах сдерживай себя, — Жизель назидательно покачала бумагами, которые держала в руке, и поправила очки на носу. — Завтра будь добр принять ванну перед приёмом, твою одежду уже приготовили и принесут в комнату. И убери волосы от лица на время приёма.       — Конечно, мадам.       — После обеда зайди ко мне, приехала швея с твоей одеждой, померишь, и она сразу поправит, где неправильно сидит.       Ди кивнул ей и, когда она вышла, несильно стукнул по столу кулаком. Ужасная ситуация. Ужасно неудобно получилось. И зачем было ему отвечать? Мать всегда говорила ему, что он сначала сболтнёт лишнего, а потом только думает, и никогда ещё Диаваль не был с ней так согласен, как сейчас. Шерли с кухни улыбнулась ему и как бы назидательно покачала головой. Хорошо, сейчас он побыстрее доест и пойдёт дальше помогать ей готовить соус. А жалеть о сказанном уже поздно, наверняка господин Фробишшер хорошо это запомнил.              Диаваль снова чувствовал себя не в своей тарелке, совсем как в своей прошлой жизни. В узких брюках, ужасно тесной чёрной с золотом жилетке, батистовой рубашке с жёсткими манжетами и с туго завязанным шейным платком. Как будто его связали по рукам и ногам, затянули в мешок, в котором можно поместиться, только сложив руки по швам. Он знал, что выглядит недурно в такой одежде, в Диноше за это девушки между собой называли его балетмейстером, но как же в ней было неудобно. Жизель бегала по кухне туда-сюда, проверяя, всё ли готово к приёму. Есть на нём никто не собирался, но приготовить вина и фрукты с бисквитами было обязательно. Особенно тщательно домоправительница проверяла вина. Похоже, господин Фробишшер на этом приёме надеется заполучить себе пару новых торговых партнёров. Беллы видно не было, она вместе с Вальдемаром встречала гостей в парадной. Это очень сильно помогало преодолеть страх, от которого где-то внутри, под рёбрами, что-то неприятно свербило и как будто отдавало в ноги. Встретиться с господином Фробишшером Ди сейчас не хотел. Наверняка будут новые внимательные взгляды, словно он неизведанный образец растения, и колкие замечания. Похоже, к тому, что он весьма несдержан и не особенно пытается держать язык за зубами, когда хочет сделать острое замечание, все слуги привыкли, кроме Ди. Возможно, именно поэтому его и называют ублюдком, мало ли с кем из благородных господ у него мог быть спор.       Но его мечтам сбыться было не суждено, потому что буквально за несколько минут до официального начала приёма на кухне появился господин Фробишшер. Он едва взглянул на стоящих у стены слуг и Ди, одетых совершенно одинаково, и подошёл к Шерли.       — Всё готово?       — Конечно, мы расставили по сортам. Как раз четыре подноса.       — Хорошо. Можете то, что будет стоять на столе, выносить в зал.       Господин Фробишшер обвёл внимательным взглядом подготовленные подносы на столе, чаши с фруктами, а потом перевёл взгляд на прислужников. Указав им на манжеты, чтобы поправили, Вальдемар обернулся к Ди. Он тут же так некстати вспомнил их вчерашний обмен любезностями. Секунда, ещё секунда. Господин Фробишшер подошёл к нему почти вплотную и, ещё раз осмотрев с ног до головы, начал поправлять складки платка.       — Я надеюсь, что сегодня ты будешь более учтив, чем обычно. Тебя можно понять, но не заставляй меня краснеть перед гостями. Если будут пытаться поговорить, лучше молчи, я твой острый язык знаю.       Он шагнул назад, рассматривая Диаваля, как художник разглядывает картину, а потом выправил волосы из-за ушей, давая им аккуратно лечь на воротник и коснуться щёк. Удовлетворённо улыбнувшись, Вальдемар вышел из кухни, и тут же наступила пугающая тишина. Ди казалось, что все сейчас смотрят на него и только на него. Очень странный поступок, очень неоднозначный. Другим прислужникам он так ничего не поправлял. Тем более, сам недавно был недоволен тем, что Диаваля не остригли до приличной в обществе длины. Ситуацию спасла Белла, которая буквально влетела в столовую и резко обернулась на стоящих ступором прислужников.       — Быстренько все в зал. Вы там же, где обычно. Диаваль, иди в приёмную залу и становись к окнам. И не разбейте мне ничего!       Ди глубоко вздохнул, заученным движением взял со стола поднос и быстро пошёл за остальными. В залах уже было много людей, из-за их разговоров стоял непрерывный гул. Он встал туда, куда ему указала Белла, и постарался расслабиться. Но никак не получалось это сделать, его нервировало то, что за голосами гостей было плохо слышно музыку. Толпа… Она глупа, слепа и глуха, она не слышит прелести виолончели. Они бы даже не заметили, если бы музыканты начали играть вместо минуэтов деревенские польки. А музыка бы смогла вселить ему уверенность в себе.       Вечер тянулся неимоверно медленно и скучно. Гости видели в нём только мебель, подходили, брали бокалы с подноса и уходили. Светские беседы о торговле, политике, литературе и последние сплетни. Диаваль знал наизусть всю эту обязательную программу, Южане только думали, что сильно отличаются от Северян, а на деле все благородные общества одинаковые.       — Лот номер двадцать, ты ли это? — от этих слов, раздавшихся буквально у самого уха, Ди вздрогнул. Кто-то обошёл его со спины, и он наконец увидел говорящего. Молодой человек с щегольскими бакенбардами, слегка кудрявый и черноволосый, настоящий южанин, он почему-то вогнал его в холодный пот, словно они уже виделись не при самых приятных обстоятельствах. — Кто бы мог подумать. Теперь я понимаю, почему Вальдемар так рвался тебя купить. Мне кажется, если бы таких птичек, как ты, отмывали перед торгами, они были бы куда жарче.       Он кончиком указательного пальца провёл по щеке, слегка убирая с лица прядь волос. Диаваль попытался отвернуться, хоть как-то отстраниться, чтобы это было не грубо. Главное — молчать, чтобы не выдать себя с головой.       — Меня зовут Квинси, Квинси Мердок, — Ди судорожно сглотнул, что вызвало у этого мерзавца смешок. Вот где он его видел, он стоял рядом со своим отцом на торгах. — И я мог бы стать твоим господином, если бы не вмешался этот, — он понизил голос, наклоняясь к лицу Ди, — ублюдок. Ты, как оказалось, замечательная птичка, с таким изящным клювиком, — Квинси слегка щипнул его за кончик носа и самодовольно улыбнулся. — Я жалею, что не заставил отца участвовать в торгах дольше.       Диаваль в панике заметался взглядом по залу и наткнулся на господина Фробишшера. Он стоял у незажжённого камина и о чём-то любезно беседовал с тем самым мистером Мердоком, который его и осматривал. Ну же, обрати внимание, помоги хоть чем-нибудь, ты же хозяин приёма, дома. Раз уже спас один раз, сделай это до конца. Стараясь не обращать внимания на Квинси, который продолжал что-то говорить ему почти на ухо, он впился взглядом в спину господина Фробишшера, искренне надеясь, что он хоть как-то сможет спасти от навязчивого подонка. Но надежда умерла в муках, когда Вальдемар обернулся, едва взглянул на него и снова вернулся к своей беседе. Почему-то Ди показалось, что его предали. Или это такой откуп от Мердоков, чтобы они могли хоть на приёмах унижать его? Он видел, как на него оборачиваются некоторые гости, видел, как усмехаются господа и хихикают дамы. Зачем вообще его поставили в зал, да ещё и именно в этот, где больше всего людей? Из мечущихся в голове мыслей его бесцеремонно выдернул Квинси, пребольно схватив за свободную руку.       — Я слышал, что тебя зовут Ди, вроде как. Жалкое имя для северянина, вы же любите покрасивше да помягче. И сами вы такие же мягкотелые, как и ваши имена. Ты бы даже не сопротивлялся, когда я тебя оседлал, — Диаваль мгновенно вспыхнул от злости. Сердце подскочило к горлу, и он едва заставил себя сжать зубы и молчать, как просил его господин Фробишшер. А на самом деле его хотелось ударить за такую неслыханную наглость, опустить со всего маху этот поднос ему на голову.       Мистер Мердок резко наклонился к Ди, зашипев сквозь зубы, а потом издал ужасно пошлый звук губами, от которого руки начали трястись. Вот, значит, каково быть слугой. Он слышал однажды, как один из прислужников их дома жаловался поварихе, что к нему пристаёт один из гостей, но тогда это казалось чем-то странным. Неужели нельзя отойти? Но сейчас он понимал, что не отойти. Даже если и отойдёт, Квинси пойдёт за ним следом. И все гости в зале уже начнут следить за этой отвратительной сценой. Стыд и непонимание, где спастись, пригвождают к полу. Ди никогда не был в таком положении, поэтому даже не знал, что делать и как реагировать. Но мистер Мердок решил его добить.       — Но ты такой худой, вряд ли выдержал бы то, что я хотел сделать. Но это не беда. Не желаешь винограда, золотце? — он в издевательском жесте вынул изо рта виноградину и поднёс её к лицу Диаваля. Он резко вскинул на Квинси презрительный взгляд и скривил лицо в бессильной злобе.       — Я и вами уже сыт по горло.       С наслаждением замечая, как морщит нос от этих слов Квинси, не привыкший к таким неучтивым слугам, Диаваль резко выдернул руку из его пальцев, чувствуя неприятное покалывание. Выскользнув в коридор и низко опустив голову, он пошёл к кухне. Спрятаться хотя бы на минутку, чтобы переждать бушующий внутри шторм. Злость, омерзение, осознание всего происходящего, от них хотелось кричать, зло, громко, чтобы сорвать к чертям голос, который он так берёг. Дурак, надеялся, что ещё представится шанс спеть на сцене, но жизнь быстро ставит на место. Даже собственный господин видит в нём не человека, а пустое место, которое ничего не стоит. Диаваль и не заметил, как задел какого-то джентльмена плечом, не услышал, как его кто-то окликнул по имени.       Закрыв за собой дверь кухни, Ди постарался поставить поднос аккуратнее, чтобы не разбить тонкие бокалы, и только после этого с силой ударил рукой по столешнице. Они были каменные, поэтому рука тут же отозвалась мучительной болью, стрельнувшей в самое плечо. Ощущение липкого пристального взгляда и шелестящий шёпот в ухе, казалось, этот мерзавец всё ещё стоит рядом с ним, сжимая его руку и не давая отстраниться ни на сантиметр. Если он вернётся в зал, то всё повторится. Ди уже понял, господин Мердок хотел купить его для сына, для этого напомаженного петуха, для его грязных развлечений. Опершись на стол, он старался задавить мельтешащие в голове панические мысли, от которых мгновенно стало тошно. Сердце билось где-то в голове, за гулом крови было плохо слышно отзвуки музыки. Поэтому, когда кто-то кашлянул за спиной, привлекая внимание, он едва не стёк на пол, потому что ноги предательски подкосились.       — Почему ты ушёл? — почему-то именно сейчас господин Фробишшер впервые стоял к нему так близко. И рядом с ним Диаваль почувствовал себя очень маленьким и ничтожным.       — Один из ваших гостей вел себя не слишком пристойно в отношении меня.       — И как же это? — Вальдемар не сделал ни шага назад, а, наоборот, слегка наклонился, как будто пытаясь получше разглядеть Ди.       — Он угрожал мне и оскорблял, пока вы с его отцом разговаривали.       — Это не повод покидать зал.       — Нет, повод. Никому не нравится, когда его донимает кто-то, кому даже нельзя дать отпор.       — Хочешь со мной поспорить? Ты не забыл, что ты в этом доме слуга?       — Это не значит, что он имеет право унижать меня и на ухо шептать о том, что бы он со мной в постели сделал, если бы его папаша меня купил! — Диаваль сжал кулаки, пытаясь задавить нахлынувшую злость. Он не даст себя в обиду. Он давал себе приказывать, но измываться над собой не даст.       — Мне казалось, что уж за время, проведённое в обозе, стоило и не к такому привыкнуть. Ты не первый и не последний, к кому Квинси пристаёт.       — И вы даёте ему издеваться над собственными слугами? Зачем вам это?!       — Вернись в зал сейчас же, — Господин Фробишшер смотрел на него совершенно холодным спокойным взглядом, как на пустое место. От этого обида только стала ещё горше. — Выглядишь жалко, пытаешься строить из себя птицу высокого полёта, а сам как воробей, плещущийся в грязной луже. Хватит перья пушить, благороднее не становишься.       Диаваль сам не понял, что с ним произошло, от этих слов всё внутри оборвалось. Острый укол в самое сердце, в достоинство, единственное, что он смог пронести через плен без потерь. Даже гордость он давно спрятал в карман до лучших времён. Это стало последней каплей в чаше терпения, которое и так переполнил тот отвратительный щеголеватый мерзавец. Со злости Ди схватил с подноса бокал и с силой выплеснул вино Вальдемару в лицо. Он едва успел закрыть глаза и наморщил нос, жмурясь. Вряд ли он этого ожидал.       — Ты думаешь, что если ты меня купил, то ты и тебе подобные подонки, Южане, имеете право вытирать об меня ноги, как будто я не человек и не имею права на жалкие остатки собственного достоинства? Что мне нужно терпеть унижение меня, моей семьи и фамилии, моей родины просто потому, что я с севера? Ах да, конечно, откуда тебе знать, каково это, тебя ведь в глаза боятся ублюдком называть, а меня вывалять в грязи можно и прилюдно, на всеобщее посмешище!       Захлебнувшись наконец словами, Ди вылетел из кухни через чёрный вход, оставив господина Фробишшера стоять на том же месте и смотреть куда-то в пол. Плевать, что ему теперь не избежать наказания, но терпеть это было выше его сил. На улице сырые холодные сумерки тут же забрались под тонкую рубашку, но вернуться на кухню Ди не мог. Вальдемар наверняка стоит там. Подойдя к мраморной балюстраде, ограждающей смотровую площадку и спуск к реке, он закрыл лицо руками. От бессилия и острой боли по щекам потекли слёзы. Остановить их оказалось невозможно, Диаваль слишком долго не давал себе волю, слишком долго молчал, терпел и старался сдержаться. Слёзы не принесли никакого облегчения, от них горло скрутило в тугой узел, а руки начали трястись. Стараясь не всхлипывать слишком громко, он сел на парапет и обнял себя за плечи. За ярко светящимися окнами было видно силуэты людей. Как хорошо, что парапет достаточно далеко, чтобы свет не падал на него и не давал этим людям насладиться его слабостью. Услышав странный стук по брусчатке смотровой, он вскинул заплаканное лицо и увидел Беллу. Она остановилась в паре шагов от него и нервно переминала ручку трости.       — Диаваль, возвращайся в дом, заболеешь.       — Если он… Он приказал выпороть меня, то луч… ше скажи сразу, чтобы я пошёл и утопился, — узел в горле не давал говорить нормально, только болезненно захлёбываясь и делая паузы.       — Ди… Там… — она выдохнула с ощутимой нервной дрожью, и Диаваль напрягся. — Там случился скандал, пока тебя не было. Господин Фробишшер выставил Квинси Мердока из дома. Господин Джерард Мердок уехал вместе с сыном. Я слышала ваш разговор с Вальдемаром, — Белла подошла к Ди и взяла его за руку, заглянула в лицо и слегка улыбнулась. — У вас с ним одно на двоих больное место, чувство собственного достоинства. Оно такое большое, что есть, куда уколоть. Так что поверь, вы друг перед другом в долгу не остались. Тебе придётся вернуться, Ди, я всё понимаю, но Мердоков нет, и приставать к тебе больше некому. Давай, пойдём на кухню, умоешься, выпьешь воды, посидишь немного и пойдёшь в зал. И представим на ближайшие два часа, что ничего не было.       — Он выгнал Мердоков?       — Да, Ди. Он и так их приглашать не хотел, у них плохие отношения, а ты дал ему хороший повод выставить их за дверь. Это до следующего приёма будут обсуждать. Так что пошли, не заставляй меня ждать тебя в тонком платье на холоде.       Диаваль кое-как вытер глаза рукой и пошёл, держа Беллу за руку. Отвратительный лицемерный приём, он никогда не любил такие вечера. Но этот по своей мерзости обошёл и оставил далеко позади себя даже тот, когда Ди, ещё будучи в Диноше, года три назад, ударил стопкой нот особенно зарвавшегося господина по голове. Зайдя в тёплую кухню под встревоженным взглядом Шерли, он налил себе воды из кувшина и залпом выпил два стакана. Живительная влага помогла проглотить застрявший в горле комок. Наскоро умывшись и вытершись, он снова взял поднос и пошёл в зал за Беллой.       Казалось, что как только он войдёт в зал, на него тут же обернутся все до единого, потому что ту безобразную сцену невозможно было не заметить. Но ещё страшнее было от понимания, что его уже все сплетники и сплетницы записали в любовники господина Фробишшера. Иначе с чего бы так отчаянно защищать слуг. Поверить в то, что он за каждого, кто работает в доме, так вступается, было тяжело. Диаваль прекрасно знал, как рождаются слухи, поэтому, как только он оказался в зале, за спиной тут же послышались шепотки. Стараясь не прислушиваться, он придал лицу как можно более равнодушное выражение. И едва его не потерял, когда столкнулся со взглядом господина Фробишшера. Уже с другим шейным платком и в другом пиджаке, он несколько секунд пристально рассматривал его, а потом отвернулся и завёл беседу с пожилым джентльменом. Стоит ли думать, что гроза миновала?              Когда за последним экипажем закрылись ворота, Жизель ещё раз обошла зал и, похвалив Диаваля и ещё троих слуг, отпустила всех в свои комнаты. Остались только посудомойка и двое незнакомых служанок, которым предстояло навести порядок везде, где ходили гости, а натаскали они с улицы прилично грязи на своих шикарных туфлях. Парни, с которыми Ди даже не успел познакомиться, быстро пошли из дома к построенным у конюшен флигелям, а он сам едва ли не бегом кинулся к себе. Наказания Ди не боялся, он и так натерпелся побоев, вряд ли Вальдемар бьёт сильнее пьяных стражников в обозе. Но кто знает, что он может придумать, что вообще может прийти ему в голову. Диаваль не знал, что о нём думать. То он учтивый и вежливый, то грубый и источает яд. Не стоило ввязываться в противостояние с ним.       Оказавшись в комнате, он закрыл дверь и начал быстро стягивать с себя платок. Везёт, что он всего лишь слуга и ему не нужно так уж туго затягивать узел. Отшвырнув на комод ужасно надоевшую за вечер удавку, он зашёл в ванную и сел на край ванны, стараясь перестать нервничать. Самое ужасное, приём, уже закончилось, хуже уже не будет. Быстро покончив со всеми делами и переодевшись в спальное, он уже хотел погасить свет, но жизнь решила иначе. Стук в дверь не был неожиданным, по вечерам к нему часто приходили горничные, чтобы поболтать о книгах. Господин Фробишшер не запрещал слугам разных полов ходить друг к другу в комнаты. Но гораздо хуже то, что это мог прийти он сам, и не впустить нельзя. Ди пригладил распушившиеся после ванной волосы и открыл дверь. Но за ней стояла Беладонна, уже убранная ко сну и, похоже, не сильно довольная прошедшим вечером.       — Я могу войти?       — Да, конечно, — Диаваль отступил в сторону, давая Белле зайти, и выставил кресло в центр комнатки. — Присаживайтесь.       — Ну… Только если ты мне поможешь, — Ди смущённо опустил глаза. Обычное кресло оказалось высоким для неё. — Не стесняйся, я не хрупкая, — он аккуратно подхватил Беллу под руки и усадил в кресло. Она оказалась не тяжелее шестилетнего ребёнка. Умостившись в креслице и повесив трость на подлокотник, она сложила руки на коленях. — Я хотела бы с тобой поговорить кое о чём, чтобы у тебя и Вальдемара больше не было таких ссор. Скажу, я думала, что ты его ударишь, он был ужасно груб.       — Нет, я бы не ударил.       — В общем… Я думаю, ты знаешь, как его называют в городе, — дождавшись утвердительного кивка, Белла кашлянула и наклонилась. — То, что я тебе расскажу, не должно выйти за пределы комнаты. Никто из слуг не знает, только я и дворецкий, остальные пришли много позже произошедшего. И я бы хотела, чтобы так и оставалось. Кто такой ублюдок, по-твоему?       — Или незаконный ребёнок, или последний мерзавец, — Белла хмыкнула и сделала приглашающий жест рукой. Диаваль сглотнул. Почему-то всё встало в одну картину, и отсутствие родителей и весь этот неприятный липкий фарс на приёме, и реакция Вальдемара на его слова. — Он незаконнорожденный?       — И даже ещё хуже. Его мать была рабыней у Фробишшеров. Так что поверь, то, что его все называют ублюдком, его не задевает уже очень давно, но то, что ты поставил его и остальных Южан на одну ступень… Это для него действительно страшное оскорбление. Думаю, что именно поэтому он и отпустил тебя, хотя ему и было больно, он не хотел, чтобы ты его считал таким же, как Квинси. С Мердоками у него очень сложные отношения. Они вынуждены сотрудничать, но общаться друг с другом не могут категорически, такой парадокс.       — Зачем работать с теми, кто тебе неприятен?       — Мердоки торгуют алкоголем по всей стране, а учитывая ценность и популярность вин Фробишшеров, он, при всей своей нелюбви к ублюдкам, не может отказаться от этого дохода. Вальдемар мог бы отказаться, но ему нужно платить деньги рабочим с полей и винных погребов зимой, а Мердоки приносят хорошие деньги круглый год. Вот такая западня. Скорее всего, этот скандал только добавит в эти торговые отношения холода, но не больше.       — Но если он незаконнорожденный, то почему ему досталось всё это? — Диаваль ухватился за эту возможность понять и узнать господина Фробишшера. Вряд ли кто-то из слуг сможет рассказать больше, чем Белла.       — Его мать господин Вильфрид, дед Вальдемара, купил за бесценок. Тогда рабы стоили сущие копейки, и он по доброте душевной скупал их десятками. Почти все, кто сейчас работают на Фробишшеров, потомки тех самых первых жертв войны. Отец Вальдемара, господин Аарон, был морским офицером, он не должен был воевать на суше, но его почти сразу закинули на передовую. Через год он вернулся с лёгкой контузией и неправильно сросшейся ногой. И тут уже столкнулся с Ирмой. Они встречались тайком, потому что господин Вильфрид желал сыну в жёны благородную образованную девицу, а Ирма была простой белошвейкой у себя на родине. Когда их отношения раскрылись, был скандал, господин Вильфрид отправил Аарона в порт, для подписания договоров и торговой поездки, а Ирму заслал в свой столичный дом, чтобы развести их. Но было уже поздно, она была беременна. Это пытались скрывать до последнего, но в какой-то момент домоправительница всё увидела и написала господину письмо. Уж не знаю, что тогда было, меня в дом привели, когда Вальдемару было уже шесть лет, но сначала господин Вильфрид не желал признавать, что это его внук.       — И почему признал?       — Вальдемар — копия своего отца, только волосы светлые и глаза голубые. И он немного изящнее, господин Аарон был как топором из дерева вырублен. Господин Вильфрид увидел его впервые через два месяца после его рождения, когда приехал в городской дом, хотел проверить, действительно ли это его внук. И признал, потому что ничего не попишешь. Ну и разрешил сыну обвенчаться с Ирмой. Венчал их знакомый священник так, чтобы никто не знал и не видел. Фробишшеры всегда жили немного скрытно, поэтому неожиданно раскрывшейся женитьбе и даже сыну никто не удивился. Но Вальдемар родился вне брака. Это клеймо на всю жизнь, все старались это скрыть, чтобы сберечь его. Но не сберегли, как ты уже знаешь.       — И из-за этой мелочи его так называют почти в лицо? Что за дурость?!       — Если бы я знала. Я и тогда ничего не понимала в этом высоком обществе. Вальдемар для них живое воплощение всего, что им не нравится. Он наполовину северянин, но при этом дворянин, он богатый землевладелец и торговый предприниматель, но при этом меценат и в парламенте состоит в оппозиции. Он хоть и ублюдок, но он красив, воспитан, образован, щедр, и многие благородные леди хотят выйти за него замуж вопреки убеждениям родителей. Его есть, за что ненавидеть.       — Почему ты мне всё это рассказала? Я не понимаю…       — Ты рано или поздно услышал бы какие-то обрывки этой истории, искажённые и перевранные. А я этого не хочу. Мне кажется, что теперь вы с ним наконец сможете пойти на компромиссы, потому что когда сталкиваются два породистых барана на узкой тропе, всё поместье начинает гудеть.       — Да какой я породистый баран…       — Не ври мне. Я видела, как быстро и правильно ты выбрал прибор, — Диаваль прикусил губу. Вот зачем была полная сервировка в тот день. — В прошлый раз было ещё сложнее, Мари была непрошибаема и с очень высоким самомнением, мы едва смогли её убедить.       — Мари со скрипкой…       — Да. И, похоже, тебе господин Фробишшер приготовил ещё более триумфальную жизнь, — встала с кресла Белла сама, поправила платье и, уже подойдя к двери, обернулась к Диавалю и приложила палец к губам, заговорщически прищурившись. — Этот рассказ остаётся между нами, а ты уж дальше сам решай, что будешь делать.