Дело чести

      Утром понедельника, когда Диаваль в тысячный раз решил сыграть гамму До мажор, Белла принесла ему странную новость. Господин Фробишшер просил его зайти к швее, забрать какую-то новую одежду и после обеда в ней выйти в холл. До самого обеда он маялся, пытаясь угадать, что ещё ему приготовили. Почему-то казалось, что его не ждёт совершенно ничего хорошего. Кое-как поковыряв мясо в тарелке, Диаваль цедил чай, когда в столовую вбежала Жанин. Одетая в тёплое чайное платье, причёсанная и в зимнем капоре, она совсем изменилась и светилась от радости. С поварихой они подружились сразу же, как только они представились друг другу. Новость о том, что у недавно купленных детей нашлась мать, мгновенно облетела поместье. Все спешили с ней познакомиться и расспросить, как так произошло, что их разделили. Люка после ванной и переодевания приставили помощником к Шерли, на место Диаваля. Пока что он больше мешал, чем помогал, и Ди только улыбался, глядя на него, потому что когда-то сам был такой же.       — Диаваль, тебя звала к себе Лилия.       — Я знаю, допью чай и пойду. А ты куда?       — А мы с миссис Мордекай и ребятами идём гулять по парку. Боже, это так волнительно… — она обернулась к стеклянной витрине с серебряным сервизом для кофе и принялась поправлять капор. — Наконец-то я могу просто пройтись по улице, в обуви и тёплой накидке… До сих пор не могу привыкнуть к тому, что на мне хорошие туфли, снова.       — Я к тому, что у меня теперь есть бритва, привыкал неделю.       Жанин рассмеялась в ответ и, улыбнувшись выглянувшей из кухни Шерли, быстро выбежала из столовой, накидывая на плечи шаль. Он вспоминал, как встретил её впервые, она говорила тихо и смотрела в пол. Казалось, что это самый измождённый человек во всём обозе. Даже сейчас на её лице ещё были видны следы болезненной худобы, которую старательно убирала своими блюдами Шерли. Но она оказалась человеком-вихрем, успевала как будто быть в нескольких местах одновременно, смеялась, шутила. Она очень старалась не показывать никому, что всё ещё боится и тени перенесённых ужасов преследуют по ночам. Ди вздохнул и, отставив чашку, тихонько вышел из столовой. Что бы ни задумал на этот раз господин Фробишшер, не стоит заставлять его ждать, раз дал слово.       Забрав у швеи аккуратный свёрток, он заперся в комнате и развернул одежду. И едва подавил желание избавиться от неё поскорее. На кровати лежали брюки и тёплый пиджак для верховой езды. Наверняка в холле уже приготовлены сапоги. Чёрт! Диаваль зажал рот рукой, чувствуя, как к горлу поднимается только что выпитый чай. Не зря он опасался, очень не зря. Верховая езда была одним из обязательных атрибутов аристократии, так же, как фехтование. И это несмотря на изобретение капсульного патрона и куркового затвора, которые превратили пистолеты и ружья из одноразовых игрушек в настоящее оружие. Но если фехтованием Ди заниматься очень любил и относился к нему, как к своеобразному искусству, то лошади были его самым постыдным, самым болезненным страхом. Он так боялся признаться в том, что боится этих существ до дрожи, нервного заикания и даже в закрытом экипаже не может чувствовать себя спокойно. А тут, похоже, ему предстоит сесть в седло… Может, отказаться? Упросить, пригрозить, что угодно, только не это. Вальдемар, похоже, решил сделать из него истинного аристократа, даже не подозревая, что Диаваль и так из самых высоких слоёв общества. Из странного неприятного оцепенения его вырвал стук в дверь.       — Ди, ты скоро? Господин Фробишшер прислал за тобой мистера Бальвина, он проводит тебя к конюшням.       — Я… Я, я сейчас, секундочку.       Кое-как подавив себя, он начал одеваться. Светло-бежевые, ужасно узкие брюки, короткий свободный пиджак. Слегка подрагивающими руками Ди поправил перед зеркалом шейный платок и вышел в холл. Там его ждал незнакомый мужчина огромного роста. На поясе у него висели хлыстик, какие-то странные ремни и металлические инструменты. В руках он держал высокие сапоги. Увидев Диаваля, он приветственно махнул рукой и протянул ему обувь.       — Поторопись, на улице снег собирается.       — Зачем тогда на лошадях выезжать? — Ди быстро надел сапоги и вышел на крыльцо. С самого утра стоял неприятный промозглый холод. От реки поднимался туман, и пароходы, которые шли от Ровенберга к Тольну, часто сигналили друг другу.       — У нас крытый конкур, главное по парку пройти и ноги не замочить. Тебя как звать? — Диаваль поднял на мужчину лицо. Он оказался почти на полторы головы выше него, а в одну его куртку поместилось бы два таких же, как Ди. Уже начавшие седеть светло-русые волосы выдавали в нём коренного северянина, а выбритые на карнольский манер бакенбарды только подтверждали это.       — Диаваль Энсен. Вы из Слуа?       — Да. Мы земляки?       — Нет, я из Диноша. У меня сосед был из Слуа, у него были такие же бакенбарды.       — Хах, кто бы мог подумать, что такая незначительная мелочь может с головою выдать. Меня зовут Оливер Бальвин.       Мужчина хохотнул и, положив руку Диавалю на плечо, быстро повёл его по главной аллее. Широкая мощёная дорога, с двух сторон окружённая раскидистыми платанами и газовыми фонарями, казалась просто бесконечной, и если смотреть от крыльца, то ворот даже не было видно. Она немного спускалась вниз с холма, и там от неё отходило огромное множество дорожек. Заросший гортензией, астрами, светлыми клёнами и платанами парк Ди видел не раз из окон дома и экипажа, но сейчас впервые подошёл к нему так близко. То там, то здесь стояли поилки для птиц, маленькие фонтанчики и лавочки. Парк, несмотря на плохую погоду, не выглядел мрачным, облетевшие деревья и кусты казались почти белыми, светящимися, завядшие от ударивших заморозков цветы создавали ощущение лёгкой дикости, а в фонтанчиках громко ругались воробьи и сойки. Мистер Бальвин свернул вправо, туда, где Ди видел небольшую топкую протоку, впадающую в реку, перешёл её по каменному мосту и слегка шагнул в сторону, словно с гордостью демонстрируя что-то Диавалю. А показать было что. Огромные белоснежные конюшни с красной черепицей, под стать самому дому, ипподром с настоящими каменными крытыми трибунами, несколько отходящих от центрального здания со стеклянным куполом галерей, откуда было слышно конское ржание и храп. Чуть в стороне — открытый конкур и ещё одно зданьице, круглое, похожее на беседку, в котором Ди узнал псарню.       — Похоже, что лошадей господин Фробишшер любит даже больше, чем себя.       — Это точно! — слегка хлопнув Диаваля по плечу, мистер Бальвин быстро повёл его к конюшне. — Это всё построили ещё при его деде, он только достроил ипподром. Каждый день, как бы долго он ни работал, приходит по вечерам, чтобы сделать пару кругов верхом.       За своим громогласным рассказом он даже не заметил, что Диаваль идёт всё неохотнее и его уже приходится тянуть. Но когда Ди увидел двух поджарых скаковых, которых вывели из бокового выхода и повели им наперерез, он и вовсе встал. Несколько долгих секунд он ждал, когда же их отведут на достаточное расстояние, не обращая внимания на вопросительный взгляд мистера Бальвина.       — Диаваль. Ээй, — он вздрогнул, когда мужчина помахал рукой перед его лицом и слегка нахмурился. — Всё в порядке?       — Да. Просто… Со мной такое бывает. Воспоминания.       — Не так страшна война, как воспоминания о ней. Уж я знаю.       Ди поджал губы, заметив, как на мгновение окаменело лицо мистера Бальвина, и покорно дал себя повести. Его завели через парадный вход. Здесь, в широкой галерее вокруг конкура со стеклянной крышей, всё было обставлено обитой кожей мебелью, охотничьими трофеями, экзотическими статуэтками и напольными вазами. Стена, отделяющая галерею от конкура, была полностью стеклянной, как сплошное большое окно с несколькими такими же стеклянными дверьми. Там уже стоял господин Фроббишшер, держа под узду арабиума. Ди сделал отчаянную попытку вернуть себе спокойное выражение лица, прежде чем его за руку вытащили из галереи.       — Добрый день. Я принял решение, что тебе нужно заняться ещё как минимум тремя вещами, которые у нас считаются прерогативой аристократии. Выездка, танцы и каллиграфия, думаю, хорошо подойдут. И у тебя наконец появится возможность разбавить однообразные гаммы, — Вальдемар улыбнулся Диавалю и легко вскочил в седло. — Эти занятия будут, в первую очередь, для тебя, чтобы ты мог на любое хамство что-то противопоставить. Показать им, что север — не разновидность необразованности и грубости человека.       Ди натужно кивнул, чувствуя, как деревенеет, и едва не потерял всё самообладание, когда на манеж из закрытой галереи вывели под узды ещё одного коня. Он слегка жевал узду и нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Да, нет ничего страшнее воспоминаний, потому что они тут же напомнили Ди о том, почему он боится этих монстров, он даже не смог сопротивляться, когда его подвели к коню.       — Её зовут Ручеёк, думаю, что для первого раза она достаточно дружелюбна и послушна, — мистер Бальвин погладил лошадь по морде и протянул Диавалю поводья. — Можно познакомиться с ней.       Но Диаваль даже не оторвал взгляд от посыпанного песком манежа. Он не мог, просто не мог заставить себя протянуть руку и взять поводья. Казалось, что прикоснись он к чему-то, связанному с лошадями, он тут же окажется на месте того мужчины. Кровь, огромная лужа. Крики женщин, плач маленьких детей, свистки полицейских и стеклянные глаза, смотрящие в никуда. Он словно оказался на площади снова, снова стоит спиной к этой картине и не может перестать дрожать. Не выдержав, Ди буквально выломился из–под руки мистера Бальвина, отшатнулся от Ручеёк и закрыл лицо руками. Сдержать нервный всхлип он не смог. И ведь все: и мистер Бальвин, который, похоже, и есть управляющий конюшней, и двое конюхов, и, конечно же, господин Фробишшер — смотрят только на него. Несколько мучительных секунд он пытался взять себя в руки, но когда на плечо легла чья-то ладонь, он едва не подпрыгнул.       — Диаваль, ты… боишься лошадей? — прямо перед ним стоял Вальдемар. Почему-то показалось, что все над ним просто посмеются, но и у него, и у конюхов были совершенно серьёзные лица без тени улыбки.       — Да.       — Лошадь при тебе кого-то покалечила? — Кровь, крики, громкое ржание…       — Нет. Она убила человека! — Диаваль поджал губы и отвернулся от манежа, чтобы не видеть животных.       — Человек маленький и хрупкий рядом с ними, но ты должен понять одно. Они имеют свой характер. Кто-то похож на тебя, кто-то на меня. А кто-то похож на Квинси Мёрдока.       — Она сбросила мужчину с себя и проломила ему грудь! Ты хоть раз видел внутренности, торчащие кости?! — Ди обнял себя, пытаясь унять нервную дрожь. — Ты понимаешь, каково было мне это увидеть в девять лет? — от накрывшей его паники он забыл совершенно все правила приличия, всё забыл, лишь бы уйти отсюда.       — Не понимаю, не буду лгать. Оливер, приведи Атласа. Тебе придётся это сделать, перебороть страх.       Сейчас, когда перед глазами уже не мелькала страшная картина, намертво въевшаяся в память, кивнуть оказалось очень легко. Диаваль, всё так же стоя спиной к манежу, глубоко дышал, стараясь не сгореть от стыда в такой невероятно глупой ситуации. Наконец Вальдемар слегка потянул его за руку, вынуждая обернуться, и Ди почувствовал, как сердце пропустило удар. Вместо тонкокостной хрупкой Ручеёк на манеж вывели огромного чёрного монстра.       — Это Атлас, он катает наших детей, тягает грузы и участвует в выставках. На нём нет седла, видишь, я не заставляю тебя сегодня на него садиться. Просто подойди сам поближе и погладь. И всё. Он большой, но очень спокойный, не бойся.       Атлас. Великан, держащий небо, из языческих мифов. Вот уж где подобрал имя. Чёрный большой конь смирно стоял там, где его поставили. Шкура лоснилась и блестела, уздечку из чёрной кожи на нём было почти не видно, глаза выдавал только влажный блеск. Во всём этом непроглядно чёрном великолепии выделялись белые подстриженные щётки, белая подплетённая в косу грива и белый обстриженный хвост. Атлас чуть мотнул головой, отгоняя сонную муху, и на морду упала белая чёлка. Отступит ли господин Фробишшер? Нет, не отступит. Диаваль вспомнил, как он едва ли не силой вынудил его пойти на соглашение, и, сжав зубы, сделал несколько шагов к коню. Потом ещё и ещё. Остановившись на воображаемой черте недосягаемости, он чуть наклонился, пытаясь заглянуть Атласу в глаза, чтобы понять, что вообще происходит в этой голове. Конь, похоже, весьма заинтересовался новым человеком, поднял к нему морду, но с места не двинулся. Диаваль нервно обернулся. Конюхи сидели на ступеньках от галереи к манежу. Рядом стоял Вальдемар и терпеливо ждал. Его конь оказался привязан к коновязи и спокойно покачивал головой, как будто спит. Не смеются, пусть и дальше не смеются. Ди вздохнул и протянул руку к Атласу. Нет, слишком далеко, не дотянется, придётся сделать ещё шаг. Прикрыв глаза, чтобы память не воскресила тот кошмар снова, он сделал крохотный шаг и, отвернувшись, протянул руку. Чёрт, ещё шаг придётся сделать? Но тут его пальцы обдало горячим дыханием, и Диаваль оцепенел от страха. Секунда, ещё секунда, ноги в нелепой позе свело от напряжения, когда Атлас ткнулся носом в его ладонь. Диаваль едва смог подавить себя и не отскочить. Всё в порядке, всё нормально. Всё так же отвернувшись, он сделал ещё шажок, и ещё, пока не нащупал шею коня. Аккуратно погладил гладкую шерсть кончиками дрожащих пальцев и решился посмотреть на Атласа. Тот глядел ему прямо в глаза, спокойно и как будто с каким-то пониманием. Хотя, может, Диаваль увидел в почти чёрных, похожих на две сливы глазах то, что хотел. Пересилив себя он смог поднять руку и положить её на морду между глаз. Погладив его, едва касаясь, он обернулся на Вальдемара.       — Не всё так страшно, главное в лошади — найти свою, тот характер, который ты будешь понимать и знать. Не думаю, что имею право и дальше тебя здесь держать. Ты и так уже бледней листа бумаги.       Диаваль быстро отошёл от Атласа, стараясь не оборачиваться, когда он вдруг громко чихнул ему в спину. От странной слабости колени некрасиво задрожали, и Вальдемар подхватил его за руки, чтобы помочь устоять.       — Послезавтра будет ещё одно занятие. Сейчас просто будешь привыкать к лошади, — на лице господина Фробишшера не было ни капли усмешки или иронии, он смотрел на Ди совершенно серьёзно. Как хорошо, он уже давно устал от насмешек над своим страхом. Он хотел сделать шаг назад, как Вальдемар повернул его кисть ладонью вверх, что-то рассматривая. Потом обратно. — Что это за шрам, ты помнишь, откуда?       Ди поджал губы, прекрасно поняв, о чём речь. Этот шрам издалека можно было принять за украшение, но это было уродливое, опоясывающее запястье нечто, похожее на плетение цепи. Секунда, ещё секунда. Понимая, что неловкое молчание излишне затянулось и все стоящие невдалеке конюхи смотрят на них, Диаваль сглотнул.       — Это шрам от… браслета.       — Как от украшения может остаться шрам?       — Если его накалить в огне, то может.       Ди резко выдернул руки из пальцев Вальдемара и медленно пошёл к мирно переступающему с ноги на ногу Атласу, чтобы ещё раз для себя убедиться, что всё в порядке. Тот слегка всхрапнул, заставив его вздрогнуть, и мотнул головой, откидывая чёлку. И в самом деле, что страшного в Атласе кроме его огромных копыт? За спиной господин Фробишшер раздавал указания. Похоже, достаточно грубый ответ он решил пропустить мимо себя.       — Знаешь, боязни лошадей я встречал не раз, но ведь и лошадям есть, чего бояться. Сейчас они таскают грузы, повозки, трамваи… Но вот появился паровоз, и поездки на перекладных пришли в упадок. Совсем скоро появится что-то ещё, лошадей вытесняют, и скоро они станут только дорогим развлечением, — Ди обернулся на Оливера и грустно улыбнулся.       — Это от нетерпения. Лошадь может устать или не подчиниться, а разве паровоз может это сделать?       Бальвин пожал плечами и, погладив Атласа по шее, повёл его в конюшню.       Диаваль медленно брёл по парку к дому. Почему-то казалось, что на улице стало ужасно холодно. Он обнял себя за плечи и прибавил шагу. Поскорее скрыться в комнате, посидеть в тишине, успокоиться. Слишком много навалилось в один момент, а если его возьмётся догнать господин Фробишшер, то расспросов не избежать. Он был слишком прямым, слишком резким, он спрашивал о том, о чём рассказывать не хотелось, нисколько не заботясь о чьих-то чувствах, вытягивал все эмоции до нитки. Потом, уже сидя в своей комнате, Диаваль понимал, что он сам хочет хоть кому-нибудь рассказать свою историю, чтобы его хоть кто-то выслушал, именно этого добивается господин Фробишшер. Но призрак пережитого ужаса стоял за спиной и не давал просто раскрыться не то что перед Вальдемаром, даже перед Ани или Шерли.       Оказавшись наконец у себя в комнате, он тяжело опустился на кровать, поднял руки и грустно усмехнулся. Помнит ли он, откуда этот шрам? Конечно, помнит. Память, словно издеваясь, сохранила каждую секунду того дня, каждое ощущение, которое так хотелось забыть. Он не знал, откуда у него большинство остальных шрамов, мог только догадываться, их было слишком много, но этот он помнил очень хорошо. Багровые от ожогов руки, уже пузырящиеся белыми мокрыми волдырями, запах тлеющих от огня рукавов рубашки и золотой, раскалённый докрасна браслет, вплавившийся в руку. Он помнил, как, сцепив зубы до нервной дрожи, отрывал его от себя вместе с кожей и прятал в карман. Диаваль нахмурился, закрыв на ключ дверь, быстро разделся донага и встал к зеркалу. Что сказал бы господин Фробишшер, увидев его так? Похотливые ротозеи на площади наверняка успели насладиться сладостными грёзами, но нет, в реальности от Ди осталось только его лицо. Его не тронули, потому что сразу поняли, что именно за это его можно дорого продать. Плечи, грудь — всё было покрыто косыми белыми рубцами от хлыста. На коленях следы множества падений на камни, белёсые росчерки их острых углов. Сбитые когда-то в сплошные открытые раны ступни с несколькими неправильно сросшимися пальцами. На бедре несколько глубоких ожогов. Повернувшись к зеркалу спиной, Ди поджал губы. По спине били нещадно, ужасные раны затягивались долго, а поверх них сыпались всё новые и новые. Вся спина была покрыта рубцами, узловатыми, белыми, широкими, они сливались в единое уродливое пятно. И сзади на щиколотке вырезанное слово «ублюдок», его было не видно совсем, но Ди знал, что оно там было. За то, что ударил лбом в нос слишком близко склонившегося к нему офицера. В повозке работорговца не было хлыстов и плетей. Максимум, что разрешалось охране — ударить рукой. А в лагере военнопленных никто себе ни в чём не отказывал.       Пожалуй, только один шрам был его собственным, настоящим. Плотный и белёсый на нижней губе. Ему было всего семь, когда на рыночной площади проезжавший мимо возница ударил его хлыстом по лицу. За что он это сделал, Диаваль не знал. Он впервые воочию познакомился с настоящей несправедливостью и болью. Он помнил, как отец грозился найти мужчину и убить, прижимая самого Ди к своему пальто. Как было нестерпимо больно и обидно. И за этот шрам ему было обидно до сих пор. Остальные не вызывали никаких чувств, никаких эмоций. Он готов был бежать на помощь, утешать, сочувствовать, страдания других людей он принимал слишком близко к сердцу. Но сейчас, смотря на изувеченное собственное тело, Ди не чувствовал ничего. Он не помнил, откуда они, только помнил, как их срочно залечивал лекарь мистера Фредриксона. Всё слилось в сплошную серую кашу. За это памяти можно было сказать спасибо. Видимо, даже она испугалась всего творившегося кошмара и предпочла выкинуть это поскорее. Тяжело вздохнув, он кое-как натянул на себя домашнюю одежду и забился в кресло у окна, пытаясь утопить эти ужасные воспоминания в очередной книге.              Встречи с Атласом стали регулярными за неделю, Диаваль каждый раз сцеплял зубы посильнее и шёл в конюшню, стараясь не придумывать сценарии один хуже другого. Обещанные танцы и каллиграфия пока не начались, видимо, господин Фробишшер решил его пощадить. Но в пятницу до Диаваля дошли слухи о том, что ему предстоит поездка с Вальдемаром на презентацию нового летательного аппарата Пэриса Франклина. Никто, конечно, не признавался, что это было подслушано в замочную скважину, но Ани утверждала, что это были слова именно господина Фобишшера, а он слов на ветер не бросал. И в субботу к обеду его поймала в коридоре Беладонна.       — Ди, пожалуйста, оденься в парадное, ты с господином Фробишшером едешь на презентацию.       — Почему я? — Белла хмыкнула и чуть наклонила голову.       — У тебя начинается медленное, но верное вхождение в круг оппозиционной аристократии. Вальдемар хочет тебя с кем-то познакомить, а это мероприятие будет вполне удачным предлогом. Твоя задача — улыбаться и кивать, пока. Не переживай, это будут совсем не те люди, которых ты видел на приёме здесь. Презентация начнётся в три, у тебя полчаса на сборы.       — Конечно, — Ди кивнул ей и, улыбнувшись, пошёл к себе.       Уже спустя двадцать минут он стоял в холле полностью одетый, но в домашних туфлях. Он рассматривал себя в одном из больших зеркал. В одежде шрамы не были видны, и можно было представить, что ничего не было. Из бездумного разглядывания узора на ткани подкладки пиджака его выдернула Беладонна. Она с шуточным укором покачала головой и поманила его к себе.       — Приятно смотреть, как вы приезжаете в это поместье и потом с каждым днём расправляете плечи, не опасаясь удара. Наклонись, — Диаваль наклонился к ней и она, развязав шейный платок, начала закручивать концы. — Ты сегодня не прислуга, ты гость, и, думаю, немного аристократического лоска не помешает.       — Даже не буду возражать, — Ди улыбнулся и, дождавшись, когда Белла уберёт руки, выпрямился. И вправду, с такой одеждой можно было завязать узел посложнее, но он побоялся, что это опять привлечёт ненужное внимание Вальдемара.       — Тебе очень идёт этот пиджак.       — Лилия очень долго подгоняла.       — Оно того стоило.       — Я передам ей.       — Диаваль, ты уже здесь? — по лестнице почти бегом сбежал господин Фробишшер. — Одеваемся и выезжаем, мы должны успеть.       Снова следить за дорогой, на этот раз не грязной и мокрой, а покрытой тоненьким слоем снега, было интересно. Снег медленно и аккуратно падал на землю, первый настоящий снег. Дилижанс не въехал в город, а поехал вокруг него. Ди с интересом разглядывал улочки с одинаковыми светло-бежевыми домиками, и когда они как будто начали становиться коричневее, стало понятно, куда они едут. Промышленный район. Огромные кирпичные здания с трубами и высокими заборами, широкими проходными, большими окнами. И тут же, рядом, через улицу — чумазые таунхаусы с поздними дубками в палисадниках. Дороги тут оказались невероятно широкими, чтобы разминулись не меньше четырёх экипажей. Жизнь кипела, людей было очень много. Вальдемар вынул из кармана часы и кинул взгляд в окно. Дилижанс остановился и медленно повернул в ворота одного из заводов. Здесь уже стояло очень много разнообразных экипажей, и тут же в широкие двери конторы входили нарядно-одетые люди. Ди сжал кулаки и сглотнул, пытаясь скрыть волнение.       — Если кто-то спросит — ты мой секретарь, я ввожу тебя в курс дела, — Вальдемар поправил шейный платок и, подхватив трость, вышел. Диаваль вздохнул и выскользнул за ним.       В конторке, которую переделали наскоро в подобие зала для приёмов, было тепло и немного тесно. Люди толпились у дальней двери и очень живо что-то обсуждали. Тут уже стояли слуги с вином, креслица для дам, два скрипача настраивали инструменты в углу. Диаваль, не совсем понимая, что делать, старался просто не отставать от Вальдемара. Он уже прекрасно понял, что здесь порядки сильно изменились, раз Квинси, да и не только он, позволяют себе называть человека ублюдком вслух. Кто знает, как нужно себя вести, чтобы показаться вежливым и никого не задеть. Дождавшись, когда люди пройдут в дальнюю дверь, господин Фробишшер кивнул ему и прошёл в здание бывшего цеха. Диаваль встал рядом с ним, рассматривая гигантское нечто, накрытое сверху белой тканью. Пустое огромное здание было почти заполнено этой махиной. На небольшой помост, прикрытый тканью, поднялся худой, гладко выбритый, рыжий и рябой мужчина. Он щурил карие глаза и широко улыбался от счастья.       — Дамы и господа, я рад видеть вас всех рядом со мной. Сегодня знаменательный день, ровно десять лет назад в воздух впервые поднялся параплан на мускульной тяге, и я решил, что новую ступень в удивительном мире воздухоплавания стоит открыть именно сегодня. Я хочу представить прототип невероятного летательного аппарата, который разрушит старые представления о времени и путешествиях. То, что раньше занимало больше недели, теперь может сократиться до одних суток, — рядом с Пэрисом на помост встал высокий бледный мужчина с чёрными волосами и каким-то уставшим лицом. — Мы с Мишелем Корво, моим самым лучшим напарником и другом, человеком, не меньше меня больным небом, хотим представить вам первый в мире управляемый аэростат.       Белая ткань спала, и по толпе пронёсся вздох изумления. Огромное продолговатое нечто сверкало в тусклом дневном свете металлом, сзади было видно рулевые механизмы, совсем как на пароходах. И внизу этой махины был прикреплён небольшой вагончик с винтовыми механизмами по бокам. Это нечто блестело свежей краской, величественное, как огромная птица. На боку кабинки красовалось имя аэростата «Дирижабль».       — Наш управляемый аэростат, в отличие от воздушных шаров, двигается не по воле ветра, нет, он, как пароход, может менять направление по своей собственной воле. Я хочу поблагодарить господина Фробишшера за вклад в развитие паровой турбины, которая стала основой для двигателя моего дирижабля, — люди ободрительно зааплодировали.       — Мистер Франклин, а почему именно дирижабль?       — Потому что Пэ`ис не смог п`идумать название, и этим занимался я, — Мишель заулыбался уставшей улыбкой и похлопал покрасневшего Пэриса Франклина по плечу. — Уп`авляемый аэ`остат на моём языке звучит как ди`ижабль.       — Уже на следующей неделе мы приглашаем пять смелых испытателей для того, чтобы вместе с нами и специально обученной командой аэронавтов совершить путешествие на дирижабле из Ровенберга в Маштре и обратно.       Диаваль видел, как люди с искренним восторгом хлопают и одобрительно кивают. Он сам чувствовал какой-то необъяснимый трепет перед этой махиной. То, что говорил мистер Франклин, казалось невероятным, но ещё совсем недавно люди считали паровоз и пароход чем-то едва ли не магическим. Но чем это может обернуться, попади эта птица нового века в руки к тем, кто развязал войну?       — А он не боится, что военные поставят на его дирижабль пулемёты и отправят в тыл? — Вальдемар вздрогнул от этого вопроса и, заглянув в глаза Диавалю, покачал головой.       — Потому он и пригласил именно нас. Мы можем защитить любое его изобретение, да и не только его. Выкупив патент за несколько бумаг, мы обеспечиваем его деньгами на следующие проекты и становимся владельцами этого изобретения. И никто не имеет права использовать его в коммерческих целях без нашего официального согласия. Паровую турбину Пэрис сам мне предложил зная, насколько я рьяный пацифист, он опасался, что её используют для усовершенствования пулемётов. А эту штуку наверняка захочет мисс Лангтри.       — Она же оперная певица.       — Была когда-то, а сейчас она богатый меценат, на свои деньги реставрировала малый зал театра драмы и комедии, который пострадал в пожаре. Так что, поверь, этот дирижабль если и появится на вооружении, то точно совсем не скоро. А к этому моменту у нас есть возможность затормозить это безумие. Мы и без того сильно продвинулись в этом плане. Мы ставим палки в колёса во всех операциях, особенно в осадах… Динош взяли только потому, что кто-то впустил войска, по нашим планам он мог продержаться ещё не меньше года.       — Война идёт слишком давно, — люди двинулись ко входу обратно в бюро, где, видимо, и будет проходить остаток вечера. Диаваль старался идти как можно ближе к господину Фробишшеру, потому что, несмотря ни на что, чувствовал себя очень скованно среди чужих людей.       — Да, но критическая масса недовольных растёт с каждой секундой. Когда-то людям было всё равно, сейчас недовольных политикой правящей партии всё больше и больше. Эти люди способны на многое, на последних выборах в парламент шесть лет назад они убивали тех, кого считали своими главными противниками, — то, как это прозвучало, Ди ужасно не понравилось. Голос Вальдемара странно сорвался, как будто что-то произошло тогда. — И только благодаря этому смогли собрать в парламенте половину кресел. Вот только вторую половину заняли мы, а в небольших городах и местных собраниях наши соратники занимают все места. Люди выходят на антивоенные митинги, бастуют работники военных предприятий. Я не знаю, каким ты видел Юг, но здесь войной недовольны не меньше вашего.       — Я надеюсь, что это действительно так. Мы на пороге нового века, нельзя волочь туда войну, — господин Фробишшер снял с подноса бокал с белым, слегка золотистым вином и протянул Ди.       — Держи голову светлой, но и не нужно зажиматься и шарахаться. Здесь тебе не грозит опасность. Походи пока, примелькайся и будь вежлив, я в тебя верю.       Он быстро пошёл куда-то обратно в здание цеха, а Диаваль, потеребив ножку бокала, медленно пошёл вдоль бюро. За окнами сыпал снег, настоящий, не мокрый, он красиво укрывал серое здание соседней конторы, видное в окнах, превращая его в рисунок. Мимо него несколько раз прошёл мистер Эндикот, он горячо поздоровался с Ди, словно они уже много лет знакомы. Когда он был здесь в последний раз, ему было всего пять, он был маленьким нескладным мальчиком с длинными, почти белыми волосами и щербинкой между зубами, поэтому думать, что его может кто-то узнать, не стоит. Да и он сам не видел знакомых лиц, никого, кого бы он мог помнить из прошлой жизни. Он боялся, боялся предателей и понимал, что никому, кроме дяди, не сможет признаться, не сможет себя заставить назвать настоящую фамилию. Сделав глоток вина, чтобы задушить неприятные мысли, которые терзали его день и ночь, Ди собрался ещё раз обойти бюро, как увидел идущего прямо к нему господина Фробишшера, ведущего под руку какую-то пожилую сухую леди.       — Господин Фробишшер, — Диаваль почтительно кивнул, чем вызвал удивление у Вальдемара на лице. Сам же попросил быть вежливым.       — Диаваль, позволь тебе представить, Анна Лангтри, — женщина кивнула, качнув высокой, украшенной гребнем причёской, и протянула руку. Ди аккуратно прикоснулся губами к перчатке и улыбнулся ей.       — Белла сегодня осталась не у дел? — Вальдемар непринуждённо пожал плечами, на что мисс Лангтри рассмеялась. — Совсем не ценишь сестричку, замотал в парламент, ещё и на приём не взял.       — Думаю, она сейчас прекрасно отдыхает дома в удобном кресле с чашечкой чая, — сестра? Беладонна — сестра господина Фробишшера? Но они совсем не похожи, да у них даже фамилии разные. — А Диаваля нужно вводить в курс дела.       — Я в полнейшем восторге от дирижабля, я уже договорилась с Корво и Франклином о покупке чертежей и марки. Эти ребята добьются огромного успеха, я уверена в этом, почему бы и не поддержать. Вдобавок я давно мечтала о том, чтобы свободно полетать в небе с комфортом, — Вальдемар хотел что-то ответить, как к нему подлетел один из молодых мужчин, шумно споривших о чём-то и, что-то заговорщически прошептав на ухо, поволок с собой за руку. Он только успел кивнуть Анне и скрылся в толпе. И Ди понял, что остался один. Свобода или нет? — Ох уж эта молодёжь, вечно куда-то убегают. Ну, молодой человек, на каком инструменте вы играете?       — Похоже, у господина Фробишшера это традиция? — Ди улыбнулся и отхлебнул вина. Оно оказалось слегка кислым, очень мягким. Действительно, одно из самых лучших. Мисс Лангтри отложила веер на столик и взяла с подноса бокал с красным вином. Оно было такое же рубиновое, как и её украшения, сверкающие на чёрном кружеве. Траурное чёрное платье и лёгкая вуаль.       — Да, он очень любит отыскивать талантливых молодых людей и помогать им. Знаешь… До того, как его родители умерли, он сам прекрасно играл и даже пел. Но потом как отрезало.       — Быть может, воспоминания…       — Диаваль, скажите, вы имеете отношение к музыке? — дождавшись утвердительного кивка, она слегка наклонилась к нему. — Вы не знаете, где можно раздобыть ноты композиторов севера? Я знаю, что там как минимум пять прекрасных композиторов, и меня мучает желание услышать их труды.       — Ноты, я думаю, можно заказать через Скиажи, они сейчас ведут активную торговлю, помогают в эвакуации.       — Ох, это было бы замечательно, в городе как раз есть посольство, завтра наведаюсь! Просто… Тяжело отказываться от искусства. Я ведь сама была дивой, сколько арий спела за свою жизнь… Но здоровье подкосилось, а расстаться с этим не могу.       — Я слышал о вас, жаль, что не довелось услышать ваше пение, — да, Диаваль знал, вся страна и даже за рубежом знали оперную диву Лангтри. И все, конечно, знали, что после смерти мужа и сыновей на войне она слегла с болезнью лёгких и продолжить карьеру не смогла.       — Знаете, если я доживу до конца войны, я непременно спою ещё раз.              Вечер тянулся как тугой мёд, приятный, не в пример тому приёму в доме Фробишшеров. Ди успел познакомиться уже с десятком человек, и им всем было плевать, что он с севера. Впервые за долгое время он чувствовал себя как дома, с ним разговаривали, его мнением интересовались, и он с удовольствием поддерживал разговоры. Помня совет господина Фробишшера, он почти не пил, больше делал вид. Выпив за больше чем три часа один бокал, Ди решил попробовать красное вино. Действительно ли оно не бьёт в голову, как и говорил Вальдемар. Отойдя с бокалом к окну, он сделал глоток, как услышал свою фамилию и обернулся. Рядом с ним на диванчике сидели две дамы, их платья слились вместе в одно сплошное бордово-красное пятно.       — Я вчера ездила на ланч к Соль, говорила с Лилианой… Бедняжка, боже, она так осунулась. Даниэль запретил ей перечитывать письма отца, так бережёт мать… — Лилиана? Он знал, помнил, невеста дяди. Неужели с ним что-то случилось?       — Я бы тоже запретила, она так близко к сердцу принимает всё написанное… — дама с шёлковыми пионами в волосах покачала головой и прикрыла лицо веером. — Хотя, признаться честно, когда до меня дошла новость о том расстреле, у меня чуть не случился приступ, пришлось пить валериану.       — Бедные, бедные Соль, боже, какое зверство. Если бы их самих поставили к стенке, как бы они запели? Не представляю, что стало с Лайонелом, когда он узнал…       Диавалю показалось, что мир мгновенно сжал его, как будто уменьшился в размерах. Всё тело свело судорогой, на глаза упала пелена. Родители мертвы. Их расстреляли. Ему показалось, что он падает, хотя под ногами всё ещё был твёрдый пол. Ди закрыл рот рукой, зажмурился и быстро пошёл к выходу во дворик. Здесь не было никого, только лёгкий снег, подгоняемый ветром, и несколько каменных лавок. И в этой тишине он услышал, как бьётся в ушах сердце. Отняв руку ото рта, он вскинул лицо к небу. Он никогда не был верующим, не ходил в церковь, но сейчас ему хотелось кричать, чтобы докричаться до Бога, чтобы он наконец обратил внимание на всё, что творится в этой стране. Чтобы он помог, остановил, сделал хоть что-нибудь!       — За что это всё, за что? — он судорожно сглотнул и закрыл глаза, пытаясь задавить слёзы. Они жгли щёки на лёгком холоде и душили, как удавка. Громко всхлипнув, Ди опустил лицо и зажмурился.       — Диаваль? — Диаваль дёрнулся от оклика, бокал выпал из пальцев и разлетелся о мостовую дворика. Он в ужасе уставился на растекающееся на снегу вино, больше похожее на кровь. — Не трогай осколки, я позову слугу.       — Нет, я соберу… — Ди потянулся к платку в кармане, но Вальдемар перехватил его за запястье и потянул к себе.       — Не стоит. Это не первый и не последний разбитый бокал за этот вечер. Я видел, что-то случилось, ты как привидение увидел.       — Я… Я не могу… Я не знаю… Мне плохо стало, — Диаваль присел на каменную скамейку, ужасно холодную, но так захотелось ощутить хоть что-то. Казалось, что он впал в ступор, все эмоции, все мысли встали колом, и хотелось сделать хоть что-то, чтобы разбить этот кошмар.       — Диаваль, я же знаю, что всё хуже. Я же вижу, — Вальдемар встал перед ним, закрыв собой весь мир. Спазм скрутил грудь и горло, причиняя ужасную боль, Ди судорожно открыл рот, пытаясь вздохнуть, но вместо этого сдавленно застонал, сгибаясь пополам. Одно дело —догадываться, а вот знать, быть уверенным… Нет ничего страшнее, чем понимать, что родителей, любимых, самых родных людей, их больше нет и никогда не будет. — Я сейчас вернусь.       Вальдемар оставил на скамейке трость и пошёл внутрь бюро. А Диаваль так и остался сидеть. Снег закружил, залетая под воротник, оседая на волосах, он чувствовал эти холодные мокрые прикосновения, но это единственное, что сдерживало его, не давало закричать, срывая голос, разрывая горло в хлам. Дрожь усилилась, пятно пролитого вина всё сильнее напоминало кровь, кровь, которую пролили люди, кровь людей. За что? За что, мать вашу?! Вальдемара не было целую вечность, Диаваль уже готов был завыть, когда он вернулся с чем-то. Накинув Ди на шею и плечи шерстяной палантин, он присел рядом с ним и протянул бокал.       — Нет… Меня вырвет.       — Это вода. Выпей, она поможет снять тяжесть в груди, — Ди трясущейся рукой забрал бокал и, опрокинув его в себя и едва не захлебнувшись, выпрямился. Вода помогла, тугой узел внутри начал развязываться. — Вода очень хорошо помогает снять боль, когда болит… душа. Я знаю. Ты что-то услышал?       — Я из Диноша, — Вальдемар понимающе кивнул и подсел к Диавалю чуть ближе.       — Я стараюсь не покупать газет, никак не пропускать это всё в мой дом, в нём и так много грязи… Поэтому ты и узнал обо всём только сейчас.       — Я ненавижу их. Ненавижу, ненавижу… Ненавижу их всех. Солдат, офицеров, надзирателей. Это не люди, это не звери, это просто ублюдки самой низкий пробы, — приступ боли забрал с собой все силы, кричать расхотелось, осталось только сдавленно сипеть.       — Ди. Откуда у тебя этот шрам? — Диаваль вздрогнул, когда его руку накрыла рука Вальдемара. Он аккуратно поднял её и слегка приподнял манжет рубашки. — Пожалуйста.       — Это браслет. Просто браслет. Его отобрали в лагере. Что мне рассказать?       — Правду. Я хочу хоть что-то знать о тебе, — господин Фробишшер наклонился вперёд, заглядывая Ди в глаза. Рассказать всё, как на духу, с того самого момента, как он узнал, что войска на подступах, как с неба посыпались вражеские листовки, как людей начали вывозить на поездах в товарных вагонах, лишь бы побыстрее… Он до сих пор помнил, как люди на его улице заколачивали двери один за другим и уезжали. Мальчик, сын его соседей, был у него в тот же вечер, когда оборону прорвали. Успели ли Бриджерсы на последние поезда? Он не успел. И родители тоже.       — Когда предатели открыли ворота, начался хаос. Люди, которые задержались в городе, бежали к поездам, началась паника, давка. Начали вспыхивать пожары. Мой дом загорелся. У меня был талон на поезд, который отходил на следующий день, были собраны вещи, но… У меня был кот, я бегал по комнатам, звал его. Он оказался в спальне, где горело всё, сидел на подоконнике и плакал. Я вытащил его, но сильно обжёг руки. Браслет накалился в огне и прилип.       — Ты знаешь предателей? — конечно, он знал их всех по именам, смотрел им в глаза и видел там только неприкрытое самолюбование. Они продали целый город за пару облигаций.       — Да.       — Если ты сможешь на них указать, это поможет нам возбудить против них дела.       — Это война, на войне все средства хороши.       — Нет. Если мы хотим, чтобы с нашей страной считались все остальные, если мы хотим сохранить целостность земель и народа, мы не оставим это без наказания, — Ди горько хмыкнул. Он увидел изнанку этого мира, и его только рассмешили эти слова.       — Вы не представляете, на что эти люди способны. Вы не знаете, как они наслаждаются тем, что делают. Даже если вы их остановите, они будут жить в одной стране с теми, кем сейчас торгуют, как скотом. И они не изменятся.       — А мы не собираемся их менять. Мы — антимилитаристкая партия, но это не значит, что мы молчаливые, всепонимающие и добрые. Мы жестоки с теми, кто несёт эту войну как знамя. А тебе я советую не скрываться и не бежать от меня, от всех нас. Все, кто сейчас находятся здесь, потеряли близких в этой мясорубке, мы не оставим это без ответа.       Вальдемар прищурился и, погладив шрам от браслета, отпустил руку Диаваля. Он словно зарядился ненавистью, словно то, что рассказал ему Ди, стало новым толчком, новой причиной. Ещё одной из огромного множества других. И Ди даже слегка вытянулся, понимая, что только что произошло. Каждый раб, каждая боль, каждая история — причина. Не только для Вальдемара, для всех, кто собрался в этом доме. И смерть его родителей — ещё одна огромная капля в чашу терпения. Он тряхнул головой и, кое-как пригладив мокрые волосы, встал со скамейки. Он не один в этой войне, все эти люди здесь, в одном окопе с ним, и война здесь не менее жестокая, чем там, на передовой. А значит, он ещё может отомстить за семью. Вымученно улыбнувшись, Ди дал господину Фробишшеру повести себя обратно в зал.