Дело чести

      Пришедшие за снегопадом морозы оказались злыми и неожиданными. Сильно портил погоду влажный ветер с моря, который временами походил на настоящий шквал. Из-за него какие-то минус десять превращались в настоящий ад. Сансет Энд пришлось утеплить, хоть его и прикрывали деревья. Все стыки на рамах проклеили войлоком, в нежилых помещениях и вовсе закрыли ставни, чердак прокладывали сеном и мочалом, чтобы нигде не было ни щели. Именно сейчас Диаваль наконец понял, что означали те вопли ужаса по поводу дорогого угля, потому что, несмотря ни на какие ухищрения, в доме стало ощутимо прохладнее, а вода из-под крана начала идти вовсе не горячая, а тёплая.       — Я не могу повысить расход угля для поместья, иначе чем будут отапливаться винодельни и все хозяйственные постройки? — Вальдемар раз за разом отметал любые вопросы по этому поводу. — У нас есть запасы угля, но это только на тот случай, если весна придёт слишком поздно. Мы и так потратили слишком много на уголь. Здесь достаточно тепло, чтобы не заболеть, увы, привыкайте, пока мороз не спадёт или пока не прекратится ветер. Вы прекрасно помните, что в прошлом году топить пришлось до середины апреля.       Во второй раз за всё время, пока Диаваль жил в Сансет Энд, господин Фробишшер обедал вместе со всеми. Ещё за праздничным ужином Ди заметил, что тот придерживается этикета постольку-поскольку. И сейчас он ел, положив локти на стол, царапая приборами тарелку и постоянно касаясь ручкой вилки кончика носа. Никого за столом это совершенно не смущало — похоже, это не самый венец его распущенности. Вот почему они были на балах всех видов, но ни разу не присутствовали на торжественных ужинах.       — Мы можем сократить траты на еду, у нас достаточно запасов, мы можем прекрасно питаться из них, докупая только мясо. Думаю, что при этом качество блюд не упадёт.       Белла кинула взгляд на Диаваля и слегка кивнула. Дядя перечислил деньги за выкуп, часть их можно потратить на покупку угля, если не для дома, то для виноделен. Их не нужно было отапливать так сильно, в конце концов, сейчас вина уже готовы и им не нужно тепло. Хотя и так было понятно, что больше всего подкосило Вальдемара. Всех конюхов вместе с лошадьми он был вынужден отправить в городские конюшни Тольна. Для него это явно было ужасным ударом, признаваться даже самому себе, что он не в состоянии поддерживать своё хозяйство надлежащим образом. Хотя при таких ценах на топливо удивительно, как он поддерживает то, что есть. Даже на маленький таунхаус Диавалю на зиму было нужно восемь тонн, и то только если весна не задержится.       — Если бы я мог, я бы распустил вас по домам и уехал в таунхаус, но вам идти некуда, поэтому предлагаю сказать спасибо тем, кто оторвал нас от Стоунбонских угольных шахт, — Вальдемар нахмурился и, закинув в рот очередной кусок мяса с пряной подливкой, откинулся на спинку стула.       — Хорошо, что у нас нет производства, — Беладонна пожала плечами. Диаваль уже давно чувствовал, как обстановка в доме накаляется, господин Фробишшер и Белла судорожно пытались найти выход из этого порочного круга, в котором их продажи зависят от того, сколько они вложат денег в дело, и наоборот, а посередине выросла непреодолимая стена из обеднения населения из-за высоких цен на уголь. И из-за этого недостатка денег он сам не мог купить достаточно. — Эти твари Данцы танцуют на наших костях, боюсь, к марту, цены подскочат в пару раз.       — Куда уж больше, — в разговор наконец вмешалась не менее озабоченная ситуацией домомправительница. — Я могу попросить в выходные дать горячую воду на прачечную? Я не могу допустить чтобы они ещё и заболели.       — На это у нас уголь есть, не переживайте.       — Можно рассчитывать на то, что сегодня я наконец выйду из тени? — Диаваль тоже решил подать голос. Его вымотало постоянное ожидание непонятно чего, он прекрасно знал, что за домом следят, Вальдемар недвусмысленно на это намекал и после той поездки к дяде, да и после того, что они позволили себе сцены нежности на улице, казалось, что все всё знают.       — Да. Но не надейся, что тебе не понадобится защита, и ты поедешь к Лилиане. Тебя, наоборот, придётся охранять ещё строже, — Вальдемар отдал пустую тарелку подошедшей посудомойке и потёр глаза рукой. — Ди, сколько у вас стоил уголь?       — Сорок фунтов, — по тому, как вытянулось лицо Беладонны, было понятно, что она думает об этом.       — Сто десять фунтов, вы только подумайте. Грабёж.       — Собирайтесь, мы поедем через полчаса. На заседании никто нас ждать не будет.       Вальдемар взял с блюда кусок пирога, кивнул Шерли и, начав есть прямо на ходу, вышел из столовой. Шерли как-то обмолвилась, что соскучилась уже по аппетиту Вальдемара, который мог спокойно обедать, не на бегу и не в своём кабинете. Похоже, что в какой-то момент на него так много всего навалилось, что он изменил все свои привычки в одночасье. И это не обязательно стала смерть родителей — возможно, дела пошли вниз уже после, когда война довела страну до края пропасти. Проглотив свой кофе со сливками, Диаваль пошёл к себе. Его переселили в гостевые покои, они после спальни слуг казались слишком большими. Гостиная с камином и уже из неё дверь в спальню с личной ванной, из-за этого Диавалю казалось, что он занимает слишком много места. Не успокаивали и мысли о том, что Вальдемару принадлежало целое крыло. Казалось, что в больших комнатах намного холоднее, чем в той крохотной спальне. Хотя, может, это только его ощущения, кто знает. Запершись на ключ, он начал раскладывать одежду по кровати, чтобы понять, в чём поехать. Он прекрасно знал такой сорт людей, с которыми ему предстоит столкнуться: они всегда оценивают внешний вид гораздо придирчивей, чем внутреннее содержание, позволить себе выглядеть плохо он не мог.              Диаваль впервые видел на Вальдемаре геральдическую брошь. Она сверкала начищенным серебром на узле шейного платка. Хотя он и сам чувствовал себя очень странно, с такой же точно брошью, которую прислал дядя. Отец ничего подобного не носил и гораздо больше гордился этикетками и рекламными проспектами своих фабрик, которые ему рисовали знаменитые иллюстраторы. Но, по-видимому, этикет обязывал обозначать свою знатность таким вот образом. Ещё у Вальдемара в доме не оказалось ни одной шубы — такие морозы здесь не так уж часто случаются, единственными вещами из меха оказались воротник и муфта Беладонны. Ди не оказался бы от своего полушубка из кролика, ужасно тёплого и удобного, потому что шерстяное пальто грело очень плохо. Когда они въехали в город, Диаваль уже изрядно замёрз, хоть и был одет в несколько слоёв одежды, и нервно стучал пальцами по диванчику.       — Мне не нравится этот гул, — Вальдемар перелистнул страницу какого-то документа, который читал всю дорогу, и поджал губы. — Похоже, что мы попали в гущу событий.       — Думаешь, новый митинг?       — Не думаю, а уверен. Слышишь, что-то выкрикивают, — Ди прислушался и правда заметил, что в нарастающем гуле толпы было слышно какой-то ритм. Слов на таком расстоянии не разобрать, но то, что это какие-то лозунги, стало понятно очень чётко.       — Это не опасно?       — Чем? У них нет оружия, это рабочие, фабричники, безработные. Думаю, что последних больше всего, производства стремительно закрываются из-за кризиса, а на тех, что ещё есть, рабочие места не прибавляются, а сокращаются, — Вальдемар кинул на Диаваля успокаивающий взгляд и отложил стопку бумаги в папку. — У моей матери была шуба, папа её купил обходными путями. Я думал, что это блажь, пока не начал часто выезжать из поместья по делам. Да уж, странная зима в этом году.       — Поверь мне на слово, милитаристы будут топать ножкой и кричать, что это мы такую зиму сделали, чтобы их подставить.       Диаваль с Вальдемаром прыснули в ответ на шутку, и Ди уже успел расслабиться, когда наконец впереди показалась торговая галерея на подъезде к площади перед парламентом. И гул не превратился в рёв. Сколько же там людей? Несмотря на заверения Вальдемара, в то, что эта толпа ничего им не сделает, верилось с трудом. Слишком много людей на одной площади могут думать по-разному и хотеть разрешить свои проблемы по-своему. Экипаж выехал на площадь и повернул вдоль торговых галерей, чтобы объехать митингующих, и у Ди похолодело всё внутри. Люди заполнили всё обозримое пространство, они стояли на бортиках выключенных фонтанов, висели на фонарях, они требовали сейчас же выкинуть из парламента милитаристов. Сильно же эти люди допекли рабочих, чтобы они прямым текстом угрожали… На подъезде к воротам внутреннего двора толпа расступилась, пропуская их экипаж. Только когда за ними закрылись кованные ворота, он наконец смог выдохнуть.       — Есть возможность передохнуть перед заседанием, — Вальдемар кинул взгляд на карманные часы и, подойдя к ограде, поманил к себе мужчину из толпы. Тот тут же оказался за кордоном офицеров и, выслушав то, что ему прошептал Вальдемар, кивнул и быстро ушёл обратно. — Белла, тебе придётся больше следить за заседанием, у меня другие проблемы. Я постараюсь это хоть как-то проконтролировать.       — Это от профсоюзов?       — Да, у бедных людей уже нет выхода, нет просвета. Завтра нужно будет обсудить переводы в благотворительные фонды, думаю, большинство меня поддержат. Нужно удержать страну, хотя бы на самом краю, но удержать, иначе мы все обречены.       — Я отведу Ди внутрь.       — Хорошо, я подойду немного позже.       Вальдемар направился к забору снова, куда подошёл более прилично одетый мужчина с рыжими усами и целой папкой бумаг в подмышке. Диаваль послушно пошёл за Беладонной. Пока он не знает досконально всю картину происходящего на Юге, ему лучше не вмешиваться и подчиняться более опытным людям. Отдав пальто в некое подобие театрального гардероба, но предназначенного только для их партии, он прошёл по невысокому коридору и попал в холл. Снаружи здание не выглядело настолько большим. Колоссальных размеров холл со сложной системой лестниц, высоким купольным потолком и огромным количеством резьбы по камню. Он едва не столкнулся с каким-то господином, пока, задрав голову, рассматривал холл.       — Ди, не засматривайся, ещё будет время. Не споткнись, — Беладонна взяла его за руку и, отведя к окнам, выходящим на площадь, присела на низкий подоконник.       — Ах, Беладонна, я едва не прошёл мимо вас. — Прямо к ним подошёл странный человек с почти белыми волосами и необычной бородкой. Иностранец, это чувствовалось во всём: жуткий акцент, ударения на последний слог. К тому же не из аристократии, простой костюмчик-тройка из твида его выдал. И это даже хорошо, с простым человеком общий язык найти гораздо проще. Он склонился к Белле и, аккуратно поцеловав протянутую руку, заулыбался. — Мне кажется, что вы настолько одиозная личность, что для вас уже давно были сделать везде особенные стулья, ступеньки и вообще встроить помост везде, где вы можете ходить.       — При работе в министерстве в моём росте есть большой плюс. Для общения с падалью наклоняться не надо. Я очень довольна. Добрый день, мсье Джилетт.       — Премного рад видеть вас здесь, с самого Нового года никак не могу выкроить время и приехать к вам. Дела, сложности…       — Ничего страшного, сейчас у всех сложные времена. Позвольте представить нашего нового партнёра, мистера Диаваля Соль, — мсье Джилетт протянул Диавалю руку и заулыбался очень приятной открытой улыбкой человека, который делает и говорит ровно то, что думает.       — Наслышан от вашего милейшего дядюшки, по секрету мне шепнул вчера на ухо, когда приезжал на кофе. Надеюсь, мне выпадет возможность познакомиться с вами поближе и познакомить вас с моим новым творением. Вы ведь композитор, верно? Я думаю, что вы оцените мою новую серию картин.       — Обязательно, как только вы наконец решитесь на выставку в галерее, — Белла слегка поддела его и заулыбалась. Диаваль отвернулся, чтобы не мешать, и без слов понятно, что он тут немного лишний. Беладонна к нему явно неравнодушна и это взаимно. — Мы приедем все вместе.       — Постараюсь к весне всё устроить, обязательно напишу приглашения.       — Тогда я буду ждать этого знаменательного момента. Бегите, пока вас мистер Франклин не хватился, я же знаю, как он нервничает перед заседаниями. И передайте ему, что при следующей нашей встрече я ему тростью по голове двину, если опять вздумает лезть в пекло и обожжётся, — мсье Джилетт тут же покраснел, пряча смешок в платке, и исчез в толпе снующих туда-сюда людей. — Норман Джилетт, рано или поздно ты бы с ним познакомился, он часто гостит у нас, когда приезжает в страну. Не обращай на него внимания, он мимо меня без шуток не проходит, у нас с ним взаимные сложные чувства.       — Это я заметил. Вы весьма резкая, — Белла подняла на него взгляд, но, увидев что-то на лице Ди, тут же улыбнулась.       — Когда ты работаешь там, куда женщины попадают крайне редко, учишься быть мужчиной в юбках. Хотя таких, как я, сейчас больше половины женского населения, даже на сталелитейных заводах женщины уже давно работают, почему бы мне не быть и в парламенте. Ди, твою мать зовут Делайла?       — Да.       — Делайла Соль… Кожаная обувь, верно?       — Да, туфли, перчатки, сумки, ремни, — Диаваль улыбнулся. Сначала отец считал это простым увлечением, но когда Делайла отшила обувь на всю семью, она решила пошить туфли слугам, и он сдался, выделив ей деньги на то, чтобы открыть мастерскую, которая в конце концов превратилась в небольшую фабрику.       — На мне сейчас её туфли, их заказали специально на мою колодку через наших заграничных партнёров, потому что у нас подобных было не купить.       — Мне страшно. Когда всё это закончится, мне придётся туда вернуться… В сгоревший дом родителей, возвращать мастерские отца, разыскивать его партнёров, если те выжили… Мне придётся всё это восстанавливать, хотя я никогда этим даже не интересовался.       — Судя по бумагам, которые я видела у Лайонела, твой отец оставил тебе приличное наследство на счетах в Данском банке, на восстановление, — она взяла Ди за руку. — Я хочу, чтобы ты знал. Многие из тех, кто знают об этом, верят, что твои мать и брат смогли сбежать. Там ведь весь перевал партизанскими тропами испещрён, солдаты туда даже не попытались пойти, чтобы догнать убегающих, не погнались за поездами, потому что горцы ещё в предгорьях начали так их отряды разбивать, что они боятся.       — Я стараюсь не тешить себя надеждами заранее. Надежды могут быть спасением в мирные времена, но на войне превратятся в пулю, которая тебя убьёт. Отчаянная надежда может заставить поверить в реальность спасения близких, и, когда придёт похоронка, ты можешь этого не пережить. Я знаю, о чём говорю, у меня так сошла с ума соседка.       — Я не предлагаю надежды, я предлагаю холодный расчёт и факты. Если не они оба, то кто-то из них точно выбрался, не хорони живых людей, плохая примета.       — Не замечал, что вы суеверная, — Беладонна фыркнула и повела его куда-то по коридору. По одну сторону высокие стрельчатые окна открывали вид на площадь, Ди кинул взгляд на улицу и поёжился. Толпа бушевала, кричала лозунги, размахивала флагами профсоюзов. Долой милитаристкую политику. Ни фунта на оружие. Ди вспомнил, как перед их экипажем толпа расступилась, странно, ему казалось, что они, наоборот, захотят блокировать здание, чтобы сорвать заседание. — Они нас пропустили…       — Увидели герб на форме Даллена. Это не та чернь, которую смогли, как баранов, загнать в стойла двадцать пять лет назад, когда всё началось. Это политически подкованные люди, получившие минимальное, но образование, читающие газеты и состоящие в профсоюзах, где грамотные агитаторы могут направить их злость и энергию в нужное русло. Вальдемар спонсирует профсоюз сталелитейщиков. Учитывая, что на этих заводах изготавливают оружие, наше спонсорство очень серьёзно подогревает на них атмосферу. И недели с предыдущей стачки не прошло.       — Вы специально качаете лодку?       — Да. Мы с Вальдемаром именно этим и занимаемся. Он миллионер и может себе позволить вкладывать в агитацию серьёзные деньги, несмотря на трудности этой зимы. Мы с тобой — бойцы на поле идеологической войны. Тут не свистят пули над головой, зато грязи, интриг и сплетен, разрушающих карьеры, тебе придётся глотнуть сполна.       Диаваль нервно сглотнул. Впереди показались широкие открытые двери, и он сжал посильнее пальцы Беллы, потому что он впервые оказался в парламенте. На севере была совершенно другая система, там вне зависимости от знатности человека можно было собрать подписи и оказаться в совете федераций при премьер-министре. И отец, как градоначальник, не мог в него вступить. Поэтому политикой он интересовался крайне мало, его больше заботили насущные проблемы, вроде надвигающейся армии, выступлений и собственных учеников. Огромный зал уже гудел, Диаваль даже был рад, что на него не обратили внимания. Поэтому он смог сесть рядом с дядей и, поздоровавшись через него с Даниэлем, начать разглядывать окружающих. Перед рядом кафедр, как в университетах, за широким столом сидели несколько мужчин, и одного из них он тут же узнал. Это Джонас Гордон Сатлер, премьер-министр, он видел фотографию в газете. Пропацифисткие взгляды пришлись по вкусу северянам, поэтому его в лицо знал любой, кто купил ту газету.       — Господа, прошу занять свои места.       Диаваль посильнее сжал зубы и нервно дёрнулся, когда до его плеча дотронулся Вальдемар.       — Не пугайся так. Что ты такой нервный?       — Никогда не знаешь, откуда прилетит камень в твою сторону и куда он попадёт. Учитывая, что за нами шпионили, это может быть не беспочвенными опасениями, — он огляделся и слегка сжал руки в кулаки. Никогда ещё он так не волновался, как будто он на суде и ему будут выносить приговор. Хотя он не преступник и ничего плохого не совершал.       — Сегодня у нас есть изменения в составе некоторых партий, начнём. Господин Соль, я хотел бы попросить вас представить вашего нового делегата. Я так понимаю, это на него вы подавали документы? — Диаваль столкнулся с цепким внимательным взглядом министра и слегка вскинул подбородок, чтобы казаться внушительней и жёстче. Он не привык теряться при знакомстве с новым человеком.       — Да. Позвольте представить, Диаваль Соль, мой племянник, не так давно прибывший сюда из Диноша, — Ди встал, как его учили, и постарался сдержанно улыбнуться. Сердце пропустило удар, когда он понял, что все смотрят только на него. Он знал, почему — он как тот самый камень, о который милитаристы только что споткнулись и больно упали. И это, похоже, понимали все. Как только Ди откроет рот, всё перевернётся с ног на голову, сейчас само присутствие настоящего северянина в парламенте, да ещё и обладающего голосом, серьёзный удар под дых всей системе.       — Господин Соль, вы знакомы с принципами работы парламента?       — Нет, сэр, — слишком много взглядов, его изучали, запоминали, рассматривали и многие его узнавали по приёмам, шептались. Так рождаются сплетни. Но он разговаривал только с министром Сатлером, как если бы они остались наедине.       — На севере другой парламент, я прав?       — Совет федераций — выборный орган, в нём все равны по весомости, и туда может попасть любой, кто соберёт достаточное количество подписей от тех, кого собирается представлять, — по рядам прокатился тихий ропот. Диаваль прекрасно знал, как аристократам не понравится эта идея, они сами это уже прошли когда-то.       — Ну что ж, тогда я вам объясню, что вам предстоит делать. Каждое заседание рассматриваются три документа на принятие, во время прений вы должны внимательно слушать аргументы всех сторон и после на голосовании за или против отдать свой голос. Вам понятен порядок работы?       — Да.       — Присаживайтесь.       — Неплохо держался, — когда Диаваль сел на место и незаметно вытер ладони об брюки, Вальдемар похлопал его по плечу и улыбнулся. — Хорошо умыл всю эту толпу, у нас выбирать можно только из аристократов, а они, как видишь, зачастую слишком оторваны от реальной жизни.       — Все на меня ещё смотрят. Боже… Страшно сделать что-то не так, они запомнят каждую мою ошибку.       — Не бери в голову. Сегодня будут приниматься не такие уж важные законы, попытка отвести взгляд от реальных проблем. Сколько бы мистер Сатлер с ними ни бодался, всё равно приходится периодически уступать, — Вальдемар поджал губы. — Поэтому ты можешь либо поднимать руку вместе с кем-то из нас, либо вовсе воздержаться. У тебя есть время присмотреться ко всем и понять, что делать, а мы поможем.       Диаваль кивнул и откинулся на спинку кресла, изображая расслабленную позу, хотя от напряжения начали подрагивать кончики пальцев. Раз ему дают время, он этим воспользуется. Дебаты по первому законопроекту он слушал невнимательно, больше разглядывая всех, кто сидел впереди него, стараясь запомнить лица и партию. Возле окон сидели люди, которых Диаваль периодически видел, но понятия не имел, к кому они относятся. Дальше, совсем рядом с их сектором зала, восседали странные люди в очень простой одежде, без мундиров и даже без пиджаков, в пальто и кепках. Их председателя Ди узнал сразу, это был Пэрис Франклин, он что-то строчил в блокнотике карандашом, то и дело подслеповато щурясь, чтобы разглядеть спикеров. И в последнем секторе у стены находились милитаристы, Диаваль не сомневался в этом, потому что там сидели Мёрдоки и владелец работоргового рынка. Такого взгляда, как от него, Ди не получил больше ни от кого. Нужно будет поинтересоваться, что это за две партии, но уже после того, как всё закончится. Два других законопроекта он всё же решил прослушать и сразу понял, почему Вальдемар так пренебрежительно к ним отнёсся. Куда уж более отвлечённые темы — пошлины на ввоз древесины и введение налога на рабов сверх верхней границы допустимого в колонии Атуйема. Там рабами были местные туземцы, и от этого Диаваля покоробило ужасно. Прийти на чужие земли, чтобы местных превратить из людей в предметы… Как знакомо. Это был единственный законопроект, за который он проголосовал.       Время тянулось неимоверно медленно, за окнами всё так же было слышно бушующую толпу, поэтому, когда наконец министр Сатлер объявил заседание оконченным и назначил следующее на понедельник, Диаваль почти выбежал из зала. Промозглый холод, исходящий от каменных стен и мраморных полов, заставлял стучать зубами, настолько он замёрз, пока сидел почти без движения. Вальдемар словил его за руку около лестницы и, ободряюще улыбнувшись, спустился в огромный холл вместе с ним. Интересно, в туалетах вода холодная или есть хоть малейший шанс погреть руки под краном? Ди начал растирать замёрзшие пальцы.       — Сейчас перерыв, после мы соберёмся в своём зале и обсудим происходящее. Митинг так просто не пройдёт, люди ждут, что к ним выйдет хоть кто-то и выслушает их требования. Руки замёрзли? — дождавшись утвердительного кивка, Вальдемар вытащил из внутреннего кармана пиджака белые шерстяные перчатки и протянул Ди. — Всё, что могу. Муфту Белла тебе вряд ли отдаст, она сама замёрзла и побежала за шубой.       — Я свои в экипаже забыл, так что потерплю, — Ди скрестил руки на груди так, чтобы спрятать пальцы в подмышках, и вздохнул. — Я полуголый без одеяла спал в обозе, мне уже ничего не страшно.       — Как хочешь. Ситуация с углём всё хуже, как видишь, митинг как раз из-за этого, у людей нет на него столько денег. Да и в парламенте уже назревает недовольство.       — А кто эти люди, что сидели слева от нас?       — У окон всегда сидят консерваторы, они очень боятся любых перемен, как и положено. Но они никогда нам не мешают, просто молча наблюдают за нашей борьбой. Наша задача склонить их на нужную сторону. А те, что сидели с Франклином — это не партия, беспартийные самовыдвиженцы, инженеры, промышленники, главы профсоюзов, они больше смотрят, чем голосуют, но всегда на нашей стороне. Мы должны перетянуть большинство голосов на себя на следующем заседании и пока что ситуация в стране располагает… А вот и первое предзнаменование грозы, — к ним через толпу почти бежал молодой растрёпанный человек с лицом ребёнка, открывающего рождественский подарок. Он практически налетел на Вальдемара, неподобающе обнял и рассмеялся       — Вальд, я как знал, что ты будешь здесь! Только сегодня приехал, хотел поехать к тебе сразу.       — Я тоже скучал, ты же знаешь, в таком обществе быстро начинаешь тосковать, и хочется безумств. Я не видел тебя на заседании, ты под стулом прятался?       — Ты прекрасно знаешь, ненавижу всю эту пустую болтовню, сидел в зале совещаний и пил горячий кофе. Я обязательно приеду к тебе завтра, сегодня у меня куча званых ужинов у родственников, — парень поджал губы и прищурил глаза, выражая своё раздражение этой ситуацией. Диаваль молча стоял рядом, но от внимания ему скрыться не удалось. — О, простите мою бестактность, я не представился, — он протянул руку и заулыбался. От нетерпения и радостного возбуждения он немного переступал с ноги на ногу. — Стивен Атлас, опальный поэт.       — Диаваль Соль.       — О боже! Вы же композитор, верно? — Стивен тут же поменялся в лице и лихорадочно затряс руку Ди, пока тот едва сдерживал смущённую улыбку. Он очень редко сталкивался с настолько эмоциональными людьми. — Я понимаю, что это слишком высокомерно и скоропалительно, но могу ли я спросить, писали ли вы когда-нибудь романсы?       — Не доводилось.       — Ох, я не хотел бы показаться наглым, но я бы хотел прочесть вам свои стихи. Быть может, у нас получится сотрудничать.       — Не откажусь, я люблю стихотворения.       — Стивен, тебя, похоже, ищет отец.       Парень тут же вскинулся, отпустил руку Диаваля и, что-то шепнув Вальдемару, убежал, не прощаясь. Ди всё так же улыбался, этот парень как луч солнца ворвался в серый холодный день. За окнами было слышно, как шумит толпа митингующих, Диаваль поёжился. Столько времени стоять на морозе и холодном ветру. Похоже, что в собственных домах этим людям несравнимо хуже. Чтобы отвлечься от скорбных мыслей, он прикоснулся к руке что-то напряжённо разглядывающего за окном Вальдемара, и тот, вздрогнув, слегка улыбнулся.       — Большинство моих друзей очень серьёзные и безмерно важные люди, но бывают и очень яркие исключения. Стивен мой самый лучший друг из всех, я правда очень рад, что он приехал.       — Почему я увидел его впервые за это время? — Вальдемар слегка кашлянул, замявшись, а потом сделал шаг в сторону, чтобы их никто не услышал случайно.       — Видишь ли, несколько лет назад Стивен оказался в центре ужасного скандала, из-за которого ему пришлось бежать в Нью-Арк. Не просто бежать, я его тайно вывозил отсюда ночью, как беглого преступника, хотя ничего преступного он не сделал.       — И… В чём была суть скандала, если это не секрет?       — Не секрет, об этом весь город судачил, его уличили в любовной связи с офицером из младших чинов, — Диаваль непроизвольно для себя прыснул и едва успел зажать рот рукой. Только вовсе не от смеха, а от нервного напряжения. — Тому парню мне тоже пришлось помочь бежать, только и вовсе за границу, потому что ему грозил трибунал и его бы закинули на передовую. Жалко, знаешь, терять образованного военного чиновника двадцати лет в мясорубке, если он ещё может пригодиться.       — И что теперь, он же вернулся?       — Стивен приехал сюда потому, что его настойчиво пригласили родители в гости, а на досужие разговоры ему пришлось научиться плевать. Если он и поддерживает с кем-то отношения, то поверь, теперь он будет делать это настолько скрытно, что не подкопаешься. Его родня такому положению вещей не рада, но он не единственный сын в семье, поэтому на него махнули рукой. Тем более, он поэт, никакого постоянного заработка, живёт отшельником в пригороде Нью-Арка, приходит на салоны поэтические в непотребном виде и изрядно сквернословит. Но он замечательный человек, очень спокойный, весёлый по-своему, ему можно доверить любые тайны, и он унесёт их в могилу. Он ввязался за меня в драку, когда Квинси пытался меня задирать, с тех пор мы и дружим.       — В непотребном виде — значит, пьяный?       — Нет, в одной рубашке, без жилетов, пиджаков и платков. Вот уж где бунтарь, — Вальдемар язвительно скривился. — Я бы тоже без пиджака ходил, он сковывает руки.       — А я без платка, он меня душит.       — Как Даниэль.       — Не зря мы с ним братья, — Ди наконец смог расслабленно улыбнуться. — Ты… Ты помог бежать Стивену, хотя это могло запятнать и твою репутацию.       — Знаешь, учитывая моё происхождение, репутация среди аристократии у меня всегда была так себе, с самого детства. Завоёвывать авторитет в таких сомнительных кругах я желанием не горел, для меня важнее люди, которым плевать на предрассудки, и кто готов работать, действительно работать со мной, а не обсуждать за спиной. Так что на тот момент последнее, о чём я думал, так это о репутации. Я надеялся, что фальшивые документы не распознают на границе, а Стивен доедет быстро и даст телеграмму.       — Да уж… Благородство не в том, чтобы придерживаться мнимых правил, которые придумало провозгласившее себя благородным общество. А в том, чтобы поступать по совести, партнёров по работе уважать, друзей не предавать, труд слуг ценить. Отец терпеть не мог напыщенных, которые позволяли себе, приехав в наш дом, бросать пальто в лицо дворецкому и ходить в грязной обуви, не вытерев её на входе, по только что вымытым служанками полам.       — Оно того стоит, уважение и любовь очень ценны в наше время, когда ради пары украденных писем или пропуска в дом будут пытаться подкупать буквально кого угодно. Тем более, мы слишком давно дружим со Стивом, чтобы так просто разойтись, не дождутся. Но раз он в парламенте, отец решил его немного использовать, у него ведь тоже есть голос, как у любого прямого потомка.       — А он милитарист?       — Нет, традиционалист, скорее. Атласы в партии консерваторов, но, учитывая обстановку последних дней и твоё появление… На следующем заседании будет приниматься решение об отправке на фронт вооружения и новом призыве. Хотят молодых парней, кадетов и всех, кого смогут сгрести, на фронт кинуть. Многие фабрики и так на грани банкротства, и я сейчас понимаю, почему дед и отец так активно скупали рабов, давая им должности, их не имеют права ставить под ружьё. Но… Эта зима будет последней. Или для войны, или для нас, как для страны. Третьего не дано. Атласы сильно пострадали от этого всего, у них ткацкая фабрика, им нужны материалы, станки, нужны рабочие, а цех и так вместо трёх смен работает в одну. Так что и так понятно, для чего тут Стивен.       — Мне уже холодно… Почему тут не позволяют ходить в верхней одежде? Холл слишком большой, его не смогут отопить.       — Потому что этикет некоторые люди ставят превыше удобств, считая его одним из обязательных нерушимых правил. Если соблюдаем этикет, значит, и многие другие правила будем соблюдать.       — Не знаю, если половина парламента сляжет с…       С улицы послышались звонкие хлопки, заставившие всех замолчать и обернуться к дверям. На секунду толпа замерла, не понимая, что происходит. Но Диаваль мгновенно кинулся к парадным дверям. Он столько раз слышал это. Выстрелы, один за другим. Вылетев на крыльцо, он зажал рот рукой, чтобы не закричать. Рабочие бросали плакаты и бежали в стороны от стреляющих в них людей в военной форме. Почему? Что случилось?! Выбежавшая вслед за ним Беладонна замерла, как будто превратилась в статую. Краем зрения Ди видел, как у неё искажается лицо в немом ужасе.       — Прекратить огонь! Прекратить! — от громкого окрика совсем рядом Диаваль дёрнулся. Вальдемар, бледный с нездоровым румянцем, стоял ступенькой выше и сжимал трость так, что пальцы побелели. Удивительно, как в таком гвалте его крик услышали стреляющие, но они тут же опустили оружие. — Кто отдал приказ? Кто отдал приказ, я спрашиваю?! — к своему ужасу, Ди увидел в глазах солдат только бесконечное удивление. Они не знали, кто это приказал.       Вперёд выбежал командир министерского полка и двинулся прямо к тем офицерам, кто-то из секретарей кинулся к госпиталю красного креста, а Диаваль, не слыша ничьих окриков, побежал через впавшую в панику толпу к кому-то из раненых. На холодной мостовой лежали люди, рабочие, требовавшие всего лишь ясности и прекращения происходящего кошмара, остальные бежали, спотыкаясь, падая, затаптывая тех, кто не успел подняться. Диаваль по себе знал, как страшна паника в толпах, как легко упасть и не встать уже никогда. Он рухнул на колени перед мужчиной, лежащим чуть поодаль от всех, которому, по счастью, попали в ногу. Он пытался зажать рану рукой, но Ди прекрасно знал, что так кровь не остановить. Он не слышал испуганных криков толпы митингующих, не слышал, как за спиной командир громко бранит офицеров. Кто отдал это приказ? Кто мог посметь так поступить? Убить обычных людей и подставить военных? Диаваль быстро сдёрнул в шеи платок и принялся накладывать мужчине жгут.       — Сейчас станет получше, потерпите, — мужчина в сером костюмчике и кепке, с кое-как намотанным шарфом, протянул к нему руку и сжал пальцы.       — Кто вы?       — Я Диаваль Соль, — мужчина измученно скривился в подобии улыбки и приложил пальцы свободной руки к фиолетовым от холода губам.       — Храни Господь.       — Он меня давно покинул, иначе бы я не побывал в рабстве, — Ди постарался прошептать так, чтобы мужчина этого не услышал. Он не верил в то, что божество, которое прощает любое прегрешение, стоит покаяться, может посылать ни в чём не повинным людям такие зверские испытания. Нет никакого бога, есть только люди, либо бог никак не влияет на эту жизнь, а только наблюдает.       — Диаваль, отойди от него, пропусти врачей, — Кто-то положил руки ему на плечи, и Диаваль словно вынырнул из воды.       Только сейчас он наконец смог оглядеться по сторонам и увидел, что на площадь уже выехало несколько повозок с врачами, а вокруг стоит кордон полисменов. Людей за оцеплением оказалось не много, они плакали, кричали проклятия в сторону милитаристов на все лады. И он увидел, как легко одеты митингующие, как будто на дворе осень. Неужели у них нет зимней одежды? Проследив бездумным взглядом за тем, как мужчину уносят на носилках, он затрясся. Мёртвые, накрытые белыми простынями, напоминали неожиданный снег. Как много людей, когда он бежал сюда, казалось, что их гораздо меньше. Неужели столько погибли в давке? Отвернуться от этой разрывающей сердце картины его заставил Вальдемар, который буквально силой развернул его и быстро повёл к министерству, обнимая за плечи. Густо испачканные в крови руки тут же захотелось вымыть получше, чтобы не чувствовать, как она засыхает, липнет и стягивает кожу снова. Почему-то, когда Ди был в здании, ему казалось, что людей в нём куда меньше. Сейчас было видно, что все окна буквально облеплены служащими, и на ступеньках стоит настоящая толпа. В ней было слышно крики и брань, Ди чётко слышал крик мистера Эндикота, предлагающего прямо сейчас распустить весь парламент к чертям, раз они не смогли уберечь людей от самих себя. Диаваль закрыл уши руками, чтобы ничего не слушать. Всё уже произошло, и обратно не повернуть. В спину кто-то из толпы выплюнул обвинение непонятно в чём, то ли ему, то ли Вальдемару, но Ди уже было всё равно. Когда Вальдемар говорил о том, что ему предстоит доломать представления южан о севере, он и подумать не мог о том, что в действительности будет происходить.       — Белла, я на улицу, отведи Диаваля в наш зал, быстрее, сидите там, пока домой не поедем.       — Ди, отомри, пошли.       Беладонна потянула его за испачканную в крови руку, и Ди подчинился, только бы сбежать оттуда. На него и до этого смотрели все, как на чудо, а после произошедшего он чувствовал себя голым на людной площади. Это его не задевало, нет, это пугало, похоже, что он собственными руками вытащил очень важный винтик из невероятно шаткой конструкции. В зале собраний партии Ди сел поближе к окну, чтобы знать, что происходит снаружи, и без возражений принял от Беллы стакан воды. Всё только началось, это первый шаг.              Диавалю казалось, что что-то надломилось в окружающем мире. Он много раз видел смерть, но такую нелепую в своей отвратительности — впервые. Три дня прошло с тех пор, дядя буквально заставил его уехать в Сансет Энд, потому что всё произошедшее тонко намекало на то, что нет больше в городе места, где было бы безопасно. Туда же он направил целый отряд доверенных офицеров, которые стояли на всех дверях и обходили вдоль ограды. В доме висела напряжённая тишина, тяжёлая и буквально раздавливающая своим весом. Мир сломался под весом войны. Диаваль не мог перестать гонять в голове произошедшее, по кругу. Казалось, что эта неправильная, отвратительная картина клеймом запеклась в голове. И громкий командный крик Вальдемара прям под самым ухом. Он первый понял, что произошло, первый отреагировал, ведь не хотелось даже верить, что такое возможно. Домой в поместье они ехали молча. Беладонна трясущимися от гнева руками мяла платок и по приезду сразу побежала к флигелям за врачом. Казалось, что если сейчас же не выпить успокоительного, их всех хватит удар.       Очередное утро, холодное и безвкусное. Шерли изо всех сил старалась приготовить что-то изысканное, но крупы и картошка не слишком располагали к изыскам. Овсяная каша на молоке казалась недосоленной, но просить соль Диаваль не решился, чтобы не обидеть и без того проплакавшую весь прошлый вечер Шерли. Ани сказала, что она нашла на барахолке в Крокемте, куда они ездили накануне, кольцо-печатку мужа. Но самое отменное веселье началось тогда, когда на него в коридоре налетел Вальдемар и, спросив, откуда на его счету появились деньги и не дождавшись ответа, поволок его в свой кабинет. Там он долго ходил из угла в угол, бросая отрывистые возмущения. Диаваль молча кивал и прикусывал губу, чтобы не закричать в голос. Как же всё это надоело, это состояние свободного падения. Они все падают куда-то и дна не видать. Сидя в личном кабинете господина Фробишшера, он смотрел в окно и старался не слышать перепалки между Вальдемаром и Беллой. Они уже полчаса спорили о том, что делать с деньгами, которые тайком перевёл Лайонел. Да, Вальдемар узнал о переводе и, увидев сумму, сразу понял, откуда и за что. Белле тут же влетело за то, что она приняла этот перевод и не сообщила ему. На требование вернуть деньги обратно Беладонна мгновенно вспыхнула, и разгоревшийся спор начал перерастать в натуральную перебранку. Оба в выражениях не стеснялись, поэтому Диаваль старался их не слушать, зачем ему все эти подробности. В какой-то момент тон разговора начал повышаться, и Диаваль, тяжело сглотнув, отсел подальше от стола на гостевом диванчике. Не очень-то хотелось попасть под горячую руку ни за что. Он понимал, что виноватым его Вальдемар не считает, но кто знает. Перебранку оборвал стук в дверь.       — Господин Фробишшер, позвольте войти, — Вальдемар тряхнул головой и сел в кресло, нервно покачивая ногой.       — Входи, Чарльз, — в дверях появился дворецкий. Слегка поклонившись, он сделал шаг вперёд и почти прошептал:       — Мистер Мёрдок приехал, желаете принять?       — Странно, что только сейчас. Ну, пускай войдёт.       Дворецкий вышел, закрыл дверь и в кабинете повисла тишина. Вальдемар налил себе чаю и, кинув кусочек сахара, шумно отхлебнул. Даже если им и было, что ещё сказать друг другу, они решили сделать передышку. Когда наконец на пороге кабинета появился Джерард Мёрдок, Беладонна встала и, слегка присев в реверансе перед гостем, начала собирать бумаги с выписками со счетов. Нечего их показывать никому.       — Мистер Фробишшер, мисс Литлфут… — Джерард слегка кивнул головой и наконец повернулся к Диавалю. — Мистер Соль.       — Присаживайтесь, не стоит вести переговоры стоя. Белла, мы не закончили наш разговор, — Беладонна вскинула подбородок и, окинув Вальдемара острым взглядом, пошла к дверям.       — Закончили. Я в Тольн за углём. Мистер Мёрдок.       Ещё раз присев в реверансе, она вышла из кабинета, громко хлопнув дверью. Похоже, что точка в этом споре поставлена. Выдохнув сквозь зубы, чтобы скрыть раздражение, Вальдемар любезно улыбнулся мистеру Мёрдоку, а Диаваль решил, что сидеть тут и дальше ему нет смысла.       — Вальдемар, я пойду к себе, если буду нужен позовёшь.       — Мистер Соль, я хотел бы попросить вас остаться, — уже успевший дойти до дверей Диаваль замер и напряжённо обернулся. — Мне бы хотелось, чтобы у этого разговора были достаточно доверенные свидетели.       — О чём же вы хотите поговорить? О Квинси?       — Да. Я… Прекрасно знаю, как вы хороши в фехтовании. А Квинси мой единственный ребёнок.       — Долго вы ехали, я думал, что слухи расходятся куда быстрее.       — У меня были причины ждать. Инцидент в понедельник показал, что больше ждать нельзя. Я хочу выкупить жизнь сына.       — М-м, например? — Вальдемар пододвинул к мистеру Мёрдоку поднос с чайником и сервизом. — Угощайтесь, у меня не слишком тепло в доме.       — У вас ещё тепло. Я хотел бы подписать договор о торговле на ближайшие два года.       — Однако. Недавно вы с таким скрипом подписали его до середины лета…       — Мы с вами прекрасно знаем, что при всей холодности отношений мы финансово зависим друг от друга. Я готов подписать договор, как только ваши юристы его составят, на любых условиях.       — Не маловато ли вы оцениваете оскорбление, нанесённое мне и Диавалю? Его выходка на балу покалечила мистера Соль, и его дядя не очень рад будет этому открытию.       — Я знаю, и подписание договора просто довесок к тому, что я хочу вам предложить, — он нервно переминал кожаную папку и жевал губы. Диаваль встал с дивана и подошёл поближе, почему-то казалось, что сейчас что-то произойдёт. — Видите ли, я долго сомневался и ждал, но после митинга понял, что слишком долго собирался. Я уезжаю из страны без передачи голоса, забираю всю семью и до тех пор, пока всё не уляжется, я не планирую возвращаться. Квинси я отправлю в закрытую академию, и вы его ещё не скоро увидите. Но перед отъездом я хочу кое-что вам отдать. Шесть лет назад один очень важный документ был разделён на несколько частей, — Диаваль, стоящий чуть позади Вальдемара, заметил, как тот мгновенно напрягся. — Большая часть отошла к тому, кто заказал эти документы. Остальные раздали между людьми так, чтобы никто из них не знал, у кого остальные.       Он вынул из папки другую, тонкую и бумажную, ужасно затёртую, и положил её на стол. Вальдемар старался не выдать спешки, но его даже начало ощутимо трясти. Бумаги из папки не сказали Диавалю ни о чём, а вот он явно едва сдержался, чтобы не вцепиться в горло мистеру Мёрдоку. Тот покачал головой в ответ на тяжёлый нечитаемый взгляд и встал с кресла.       — Не берите в руки кровавых документов никогда. Одна капля крови на них превратится в море, которое вас утопит. У кого остальные части, я не знаю, но наверняка их не было у тех, кто перешёл в вашу партию. Хотя не сомневаюсь, что их запугивали. Мы все под колпаком, поэтому я к вам и приехал, ваша гневливость и нелюбовь к шпионам хорошо их распугивают, — он встал и поправил пиджак. Секунду посмотрев в пол, он поднял взгляд на Диаваля. Снова тот самый, изучающий, как будто он насекомое на булавке. — Мистер Соль, я считаю, что вы должны это увидеть. И использовать правильно.       Он протянул Диавалю газету и, откланявшись, быстро ушёл. Ди побоялся затрагивать замершего, как будто в трансе, Вальдемара и, развернув газету, не сдержался и зашипел сквозь зубы. Казалось его обварили кипятком —настолько стало горячо и противно. На первой же странице кричащий заголовок гласил, что Лайонел Соль привёз с севера племянничка, который побывал в сексуальном рабстве. Он лихорадочно бегал взглядом по строчкам, не замечая, как сжимает газету в кулаки. Автор статьи насмехался над тем, что он пережил, над его страданиями, его буквально низвергали в грязь и втаптывали каждым словом. Непрозрачные намёки на то, что он пережил изнасилование, заставили задохнуться, и в тот момент, когда на глаза попалась фамилия Фробишшер, он тут же взорвался. Вспомнив всю нецензурную брань, какую смог, Ди от души выругался и швырнул мятую газету на пол. Нагло и бесцеремонно все его страдания, страдания всех побывавших в рабстве людей обесценили и превратили в плевок. Подумаешь, всего лишь в рабстве, смотрите, тыкайте пальцем, насмехайтесь. Всё тело от жара напряглось так, словно сейчас разорвётся, как натянутая тетива, Ди молча смотрел в одну точку, не замечая боли в сведённых мышцах шеи, и слышал только шуршание крови в ушах. Он не знал, сколько так простоял, когда наконец смог разжать слишком сильно сцепленные зубы.       — Я убью его, убью этого журналиста, размажу по мостовой, чтобы он ответил за каждое своё слово, сука, я сделаю всё, чтобы ему было хуже, чем мне! — Ди резко обернулся на Вальдемара и едва не столкнулся с ним. Он настолько погрузился в свою злобу, что не заметил, как тот подошёл к нему со спины, поднял газету и уже читает. Его лицо не выражало ничего, как будто он знакомится со сводкой погоды.       — Это будет сделать куда проще, чем ты думаешь, на этого бумагомарателя уже столько дел заведено, он ненавидит нашу партию и на всех нас такие статьи написал. Думаю, что Лайонел уже сорвался подавать в суд в очередной раз, — Вальдемар опустил бумагу, и наконец его лицо исказила гримаса крайнего недовольства и огорчения одновременно. — Это из-за меня о тебе такие слухи пошли. После того, как я спас Стивена и его любовника, обо мне что только не писали. Прости, это из-за моей репутации тебя заподозрили в этом.       — Да как они смеют такое писать? Такую мерзость?! Сколько женщин было изнасиловано, куплено для этих целей, а они насмехаются над этим! Ещё и намекают, что меня поимел весь обоз! — Диаваль заметил, как вильнул взгляд Вальдемара, он не знал, что сказать, но он тут совершенно ни при чём. — Обвинять меня в связях с мужчиной, тем более с тобой, крайне ублюдочный поступок! Как так можно унижать человека, который только о благополучии страны и печётся, куда побольше этого болезного! Я клянусь, я не настолько благороден, как ты, я начищу ему его мерзкую харю, не побрезгую руки замарать!       — Боюсь, что эта статья будет иметь куда более страшные последствия, не только для него… — Вальдемар как-то странно замялся, как будто его задели слова Диаваля, и отошёл к столу, чтобы налить ещё чашку чая. Ди показалось, что он сказал что-то лишнее, чем-то его обидел. Может, просто показалось? — Если эта газета попадёт в руки кому-то из рабов, то это будет равно эффекту разорвавшейся бомбы. Ты станешь их вымпелом и знаменем, человеком, который прошёл то же, что и они, но имеет голос и может говорить и за них тоже. Это не страшно, Лайонел примерно на это и рассчитывал, но может случиться что-то гораздо более страшное… Они могут взбунтоваться, и я боюсь, что остановить стрельбу по ним никто не будет в силах, как бы громко не кричал…       — Боже, я же их всех подставил, — Ди закрыл лицо руками и опустился в кресло. — Я поджёг фитиль. Скоро будет взрыв, Вальд, — он в панике подскочил и его тут же остановил Вальдемар, несколько мгновений просто держал за руку, а потом вдруг обнял, прижимая к себе. Мир слишком быстро начал вращаться вокруг, Ди обнял его в ответ, потому что его почти гранитная тяжеловесная фигура казалась единственным устойчивым, что осталось на руинах.       — Всё будет в порядке, всё в порядке. Мы не в силах остановить этот маятник, мы не можем спасти всех, мы можем только цинично выбирать, кого спасти, а кого — нет. Каждый выбор всё сложнее, — Вальдемар прижался щекой к волосам Диаваля и тяжело вздохнул. — Я всё ещё скала. И я закрою от ветра. Дело чести для меня всё ещё в силе.       — Для меня тоже.