***
Свадьба, по старой английской традиции, была назначена на будущую среду. Норрингтон уже давно понял, что ему не светит стать мужем в той же мере прекрасной, в какой и взбалмошной, губернаторской дочки. Из уст Элизабет он слышал неуверенное, вымученное «да», а в её глазах, которые смотрели на него с испугом, он читал «нет». Он слишком устал от мучительного, тревожного ожидания, от её лжи, устал бороться за ту, которая лишь пользовалась его добротой. Джеймс был готов на многое ради счастья мисс Суонн. В том числе позволить ей строить свою жизнь так, как ей того хочется, лишь желая удачи. Тем временем Элизабет и сама не чувствовала уверенности в том, хочет ли она связать свою жизнь с бравым красавцем Тёрнером. Воробья бросили в фортовую тюрьму. Разница была небольшой: ручные кандалы сменили на ножные, камеру постоянно охраняли солдаты, но вот Уилла больше не пускали, отчего тот тревожился чуть ли не сильнее, чем от хладного, отчуждённого отношения своей невесты. Отец Элизабет настоял на том, чтобы мистер Тёрнер остался в губернаторском доме, однако Уильям часто сбегал в свою кузницу, где ему было привычнее всего. Тем более, оттуда было рукой подать до здания тюрьмы. За пять дней до казни пирата и за четыре до свадьбы в особняке губернатора появился гость. К своему собственному удивлению Элизабет стала проводить с ним большую часть времени. Пока её жених пропадал в городе по причинам разной степени уважительности, мисс Суонн прогуливалась по саду, играла в шахматы и проводила часы в непринуждённой беседе, полной остроумных слов и тонкого юмора. Не одна. С лордом Беккетом. Элизабет подозревала, с какой целью лорд Каттлер Беккет прибыл на Ямайку — убедиться, что после нападения пиратов на остров губернатор Суонн, его старый знакомый, способен противостоять угрозе со стороны преступников. В глубине души он безгранично ненавидел и презирал всё, что его окружало: это путешествие больше походило на понижение по службе, что не соответствовало его новому титулу, приобретённому за немалые деньги. Его послали разбираться с тем, что за несколько недель пути из Англии на Карибы решилось без его помощи. Теперь же лорд Беккет просто ждал ответа на свой рапорт — письма с дальнейшими указаниями и, желательно, приказом вернуться домой, в Лондон, в недавно приобретённое поместье. Единственное, что утешало его, — общество губернаторской дочки, недавно спасшейся из лап страшных пиратов и теперь — какой ужас и какой фарс! — готовящейся к свадьбе с неким кузнецом-пиратом, которого с лёгкой руки губернатора представляли как достойного купца и владельца своего небольшого, но прибыльного предприятия. — Что Вам известно о «Чёрной Жемчужине»? — загадочно улыбнулась мисс Суонн, абсолютно беззвучно опуская фарфоровую чашечку на блюдце. То, что они находились на Ямайке, не отменяло послеобеденного чая, после которого следовало отправиться по своим комнатам отдохнуть и переодеться к ужину. В гостиной на втором этаже было темновато, так как окна выходили на восток, но свечи ещё не зажигали. Губернатор оставил их, отправившись улаживать дела с венчанием. К ужину его также не ждали. — Я должен перечислить все судостроительные характеристики или пересказать Вам пару легенд, мисс Суонн? — Беккет будто на зло громко звякнул ложечкой о край чашки и отставил её на столик. Мимо блюдца. Нарушение этикета. — Что Вашей душе угодно. И снова очаровательная улыбка. Элизабет забавляла эта их игра: они соблюдали все тонкости этикета, каждое правило, которым обычно учат детей строгие гувернантки, но большинство из которых не пригождается каждый день. И между делом то она, то лорд Беккет делали что-то такое, какую-то мелочь, которая словно спрашивала: «Вы ведь простите мне эту шалость?», будто говорила: «Вам будет приятно нарушить этот маленький запрет». Беккет был одновременно галантен, учтив и отвратительно очарователен. Иногда он с лёгкостью ходил по грани приличия, при том не задевая самолюбие Элизабет. С ним она не чувствовала себя неловко, она чувствовала себя равной: не лучше и не хуже. За долгие и насыщенные три дня, которые она провела в обществе Беккета, у неё ни разу не возникло чувства стыда, какое иногда было с Уиллом, когда он не понимал чего-то простого и привычного для неё. Или когда он делал что-то неловкое и смешное. Наверное, дело было в том, что Беккет был... мужчиной. Подобное она чувствовала с Джеком, на том Богом забытом крохотном острове. Имя этому качеству — опытность. Уверенность. Вот только теперь не было песка, рома, грязных ногтей и косматых волос. Теперь были сплетни из самого Лондона и тонкий запах мужских духов. Накануне, в вечер перед венчанием, Элизабет приняла решение, которое навсегда изменило её жизнь. Так же стремительно и неожиданно для себя, как появился в их доме Беккет. — ... Я боюсь, что не смогу ему сказать... — промолвила Элизабет, крепко сжимая руку лорда. Они стояли на балконе и провожали закат. — И не нужно, дорогая. Я решу этот вопрос сам. Тёрнер был поставлен перед фактом ещё два дня назад, когда был вызван во временный кабинет лорда в адмиралтействе. Беккет знал, что не позволит этому глупому браку случиться, а потому принял решение сам, найдя правильные слова, чтобы усмирить юношеский гнев. Однако, к удивлению лорда, мальчишка не стал устраивать сцен. Единственное представление, которое он собирался устроить, должно было состояться в этот четверг. Джека не должны были повесить. Уилл не смог бы себе этого простить.***
— Уилл! Джек, несколько мгновений назад упавший в воду с высоты двух губернаторских особняков, держась на воде и утирая глаза, щипавшие от морской соли и растёкшейся сурьмы, удивлённо смотрел на Уилла. Парень, должно быть, сошёл с ума, раз додумался сигануть следом. — Тёрнер, ты спятил? Так могу делать только я, старый сумасшедший разбойник! — Я лишь следую за Вами, капитан, — звонко отозвался Уилл, подгребая ближе. — Они устроят погоню, нам нужна хотя бы лодка. Уильям стянул с себя щёгольский плащик, шляпа с пером была утрачена ещё раньше. — Я не про это… Ты чуть не убился, дрянной, глупый мальчишка! — Джек подплыл ближе, дотронулся до плеча Уилла, хотел было обнять и вздрогнул, боковым зрением заметив какое-то тёмное пятно, отделившееся от скалы совсем близко. Он сощурился от солнца и не поверил своим глазам. «Жемчужина». Уилл лишь хитро улыбнулся.***
— С возвращением на борт, капитан. Джек вздрогнул, из мыслей его вырвал радостный оклик Тёрнера. Он появился на мостике за спиной Воробья, будто возник ниоткуда, подал капитану шляпу и очаровательно улыбнулся. Его радостный крик «Ура!» подхватили матросы, а сам он скромно отошёл в сторону, искоса поглядывая на счастливого, улыбающегося, мокрого Джека. Живого Джека. На плечи капитана был наброшен его камзол, Анна-Мария ласково, по-дружески, погладила его по руке, но, почувствовав строгий и вопросительный взгляд Уилла, лишь покачала головой и улыбнулась. Мол, не волнуйся, я всё про вас знаю. Капитан почему-то так и не открыл компас, видимо, знал курс заранее. — Мистер Гиббс... Хочу представить вам моего нового боцмана. Мистер Тёрнер, с этого момента вы приступаете к своим прямым обязанностям. Я ведь не просто так обучал вас лично? В глазах у Джека снова бесились чёртики, он радовался, как мальчишка, удумавший какую-то шалость. Уилл кратко кивнул в знак благодарности, сдерживая счастливую улыбку. — Рад вас видеть, мистер Гиббс, — обратился Уилл к хитро улыбающемуся старпому, а затем обернулся к Джеку. — И каков курс, капитан? — Курс? Да. Поплывём к горизонту, — усмехнулся себе в усы Джек и тихо замурчал какую-то песенку. — Удача при мне-е-е... Так выпьем же чарку, йо-хо! Уилл улыбнулся и скрылся в толпе матросов, оставляя капитана наслаждаться этим моментом. Джек столько лет жаждал вернуть свой корабль, что теперь ему нужно было позволить побыть наедине с «Жемчужиной». Команда праздновала возвращение бравого капитана до самой ночи. Ближе к полуночи, оставшись никем не замеченным, новоиспечённый боцман выскользнул на верхнюю палубу, прихватив непочатую бутылку рома, и ушёл на шканцы. Он нашёл самый тёмный угол, подальше от света корабельных фонарей, и поднял глаза в небо, заворожённо вглядываясь в звёзды. Корабль шёл почти полным ходом, и небесные огни плыли по тёмному своду быстро, словно по воде. Именно в тот момент к юному Тёрнеру пришло осознание того, что он плывёт прочь от привычной жизни к чему-то неизведанному и новому. Ему до сих пор с трудом верилось, что он пират. Теперь уже это безвозвратно, ему нет дороги на Ямайку. Теперь обида жгла сердце. Элизабет предала его, Уилл ненавидел Беккета, немного сочувствовал Норрингтону, ведь теперь они были собратьями по несчастью, и... Был безмерно рад, что снова может плавать с Джеком. Мысль о капитане, вспыхнувший в сознании образ и имя отдались прошедшей по всему телу волной тепла. Уилл вытащил пробку зубами, точь-в-точь, как делал это Воробей, отхлебнул из бутылки и прикрыл глаза. Корабль шёл на полных парусах, волны с пенным шипением ударялись о борта, поэтому Уилл не услышал лёгких шагов рядом и, когда наконец открыл глаза, увидел Джека, сидящего рядом и с какой-то блаженной ностальгической тоской смотрящего на небо. На западе всё ещё виднелась тонкая розовая полоса, словно след от ушедшего на покой солнца. Джек будто боялся заговорить первым, а Уиллу не хотелось нарушать уютное молчание, бывшее не в тягость никому из них. Он устало усмехнулся уголками губ, снова прикрывая глаза. Где-то дальше, на палубе зашумели матросы, что-то пьяно выкрикивал Гиббс. Видимо, когда они дошли до определённой кондиции, им срочно понадобился свежий воздух. — Теперь Жемчужина снова твоя, — Уилл неожиданно прервал молчание, и Джек вздрогнул. — Она всегда была моей, — чуть ревностно протянул Воробей. — Я много за неё заплатил... Не золота и не серебра. Джек улёгся головой на колени к Уиллу, как много дней назад тот упал головой на колени к нему. Он внимательно прищурился, потянулся, будто у него затекла спина, и замер, внимательно смотря ему в глаза. Будто ждал чего-то. — Ты ведь понял, о чём я, — шёпотом сказал Уильям и с усмешкой положил руку на грудь Джеку, настукивая кончиками пальцев такт песни, которую затянули матросы. — Что ты намерен делать теперь? Тортуга? — коротко засмеялся и смахнул невидимые пылинки с камзола капитана. — Тортуга… Забравшись к Уиллу под рубашку, так как та была расстёгнута наполовину, Джек провёл рукой по его смуглой груди. Тот дёрнулся, когда Джек задел чувствительный сосок. А хитрец всё не отводил глаз. — Поцелуй меня. Сам. — Чтобы ты потом снова спрашивал, зачем я это сделал? — Тёрнер с усмешкой наклонился чуть ниже, но не поцеловал. Ему хотелось понаблюдать за Джеком, посопротивляться ему, вынуждая соблазнителя продолжать ласки. — Чтобы я сделал ещё один выбор. Стоит ли просвещать тебя... дальше. Или стоит остановиться на поцелуях. И снова коварная манящая улыбка. Руки Джека — сухие, тёплые и чуткие — блуждали по груди и животу Уилла, а где-то внутри него, гораздо ниже рёбер, рождалось странное, немного болезненное чувство вроде приятного томления. Джек внезапно рассмеялся. — Мне почему-то стало неудобно лежать, Уилли, — он сел, одновременно очаровательно и похабно улыбаясь. — Юность так прелестна, так нетерпелива. Уилл покраснел до кончиков ушей, свёл ноги вместе, согнув их в коленях, и приложился к бутылке. Он отвернулся, чтобы не смотреть в глаза посмеивающемуся над ним пирату. Было видно, что Тёрнер в крайней степени смущён, настолько, что дыхание перехватывало от стыда. Чёртов Джек Воробей! Капитан рывком поднялся на ноги, будто он был абсолютно трезв, и галантно подал руку раскрасневшемуся мальчишке. — Пойдём. С этим нужно что-то сделать. Не говори мне, что ты обычно просто ждёшь, пока это… пройдёт само собой, — он не сдержал ухмылки. — Пойдём же. Уилл только открыл рот, чтобы ответить, что именно это он обыкновенно и делает — ждёт, но с забавным хлопком закрыл его обратно. С помощью Джека он встал, чуть покачиваясь. Юный организм, не привыкший к алкоголю, пьянел быстро. Тёрнер и опомниться не успел, как оказался прижат к стене, стоило Джеку запереть за ними дверь. Капитан не спешил, он даже поцеловал его не сразу — несколько мгновений просто безотрывно смотрел в широко распахнутые глаза Уилла, поглаживал его щёки, плечи. И только когда заметил, что паренёк сам подставляется под ласки, коснулся губами его губ. Тёрнер отвечал невпопад, прижимался всем телом и хватался за плечи Джека, так как ватные ноги уже отказывались держать его. Ещё пара долгих, горячих поцелуев, и Уилл оказался мягко повален на потрёпанные, но чистые простыни из дамасского шёлка, вжат в мягкую перину. Несмотря на то, что Воробей казался довольно худым, он был тяжёлым, и под ним было не пошевелиться. Скоро Джек чуть отстранился, заглядывая в глаза Уильяму, будто бы спрашивая: «Не передумал ли?». Уилл не передумал. Он недовольно замычал, не понимая, почему тот остановился, и призывая к действию. В штанах было невыносимо тесно, его возбуждение болезненно подрагивало, упираясь в живот капитану. Перед глазами всё плыло, будто у Тёрнера был сильный жар, и, почувствовав, что Джек спускается ниже, он крепко зажмурился… В течение добрых десяти минут Уилл испытал настолько широкий спектр эмоций, какой не случалось и за целый день. Ему было очень стыдно, лицо и уши горели огнём, а сознание будто плавилось. Мыслей не было. Было волнение, был дикий телесный голод. Юное тело долго не знало подобной ласки. Джек умело доставлял удовольствие, лишь изредка отрываясь, чтобы глотнуть воздуха или Уиллу сделать замечание, чтобы тот не тянул за волосы так сильно. Когда Уилл почувствовал, что на него накатывает какая-то сладкая волна напряжения, ему даже стало немного страшно. Но, доведя его почти до самого края, Джек вдруг остановился. — Не так быстро, цыпа… Облизывая блестящие влажные губы, Воробей перевернул пьяного от рома и страсти Уилли на живот, уткнув лицом в мягкие прохладные простыни и окончательно стягивая с него штаны. Джек удивил его ещё больше, уделив столько же времени намасливанию и подготовке пальцами. Он мягко растягивал Уилла, не спеша приступать к делу. В первый раз не должно быть больно, иначе он может стать последним. Пират оказался столь коварен, сколь и опытен. Только-только дав наслаждение себе, позволил и Уиллу быть накрытым волной блаженства. Тот, поскуливая, кусая губы и впиваясь зубами в угол подушки, долго содрогался в сильных руках Джека… ... Последним, что запомнил Уилл тогда, были лучи рассветного солнца, тускло проникавшие в комнату сквозь мутные стёкла окон.