***
Они остановились в излюбленном борделе, сняв ту самую комнату на целых две недели. Капитан наотрез отказался ночевать на корабле, и Уилл не стал ему перечить. Уж лучше спокойный Джек под боком на узкой бордельной койке, чем тревожный — в их мягкой кровати. Джек, обычно не думавший о своих вещах, приказал перетащить часть их пожитков на сушу. Вид двух сундуков по углам их комнаты ещё больше убедил Уильяма, что на Тортуге они останутся надолго. Матросы пошли в разгул, получив жалование, а боцман решил пару-тройку дней не выпускать своего капитана из постели, ублажая его всевозможными изученными ранее и опробованными вновь способами. На утро после особенно бурной ночи (это был уже их пятый день на суше) Уилл проснулся первым. Из окна доносились приглушённые голоса рабочих людей, а из коридора — тихие женские. Джек тепло дышал ему в плечо, лёжа на боку, и на его лице блуждала блаженная улыбка. Должно быть, ему снилось что-то приятное. Вдоволь налюбовавшись спящим обнажённым Джеком, он выбрался из его объятий, поднялся и выглянул в окно. Уже было светло, Тортуга давно проснулась, лавки были открыты. В порту Уилл заметил новый корабль, должно быть, он пришвартовался этой ночью. О бессонной ночи, лишившей его стольких сил, напомнило чувство голода, а взгляд сам упал на медную турку, реквизированную Джеком у раззявы-торговца на марокканском рынке. Воробей уже давно научил Уилла варить кофейный напиток, а потому он точно справился бы сам. Тёрнер решил пройтись до следующей улицы — за кофе в соседнюю лавку. Хозяин уже знал боцмана «Жемчужины» в лицо (в прошлый раз они закупались провизией через его родственника), а потому продал ему пару фунтов лучшего ямайского кофе с хорошей скидкой. Кроме того, Уильям взял немного сладкого, а у уличного торговца прикупил хлеб и пару манго. Завтрак обещал быть приятным. Уилла не было не больше часа, но, когда он оказался на первом этаже борделя (днём служившим обыкновенной питейной), Джек был уже там. Он сидел за угловым столом, лицом ко входу, и беседовал с каким-то парнем, чьего лица Тёрнер не мог разглядеть. Он был невысок, одет по-морскому, но просто (а значит, матрос), коротко острижен и с густой щетиной, видно, только вернулся из плавания. Матрос приглушённо рассмеялся и шутливым тоном произнёс имя капитана: — Дже-ек, ну надо же... Так ты был в Турции, и мы не пересеклись? Стоило ему услышать то, как этот человек говорил с Воробьём, в голову Уилла ударило воспоминание. Первые дни на Тортуге, ночь в одной кровати с капитаном, утренняя прогулка, случайно подслушанные разговоры... Это и есть тот самый матрос Джека..? Сердце неприятно сжалось. Тёрнер подошёл ближе и, кивком головы поприветствовав Воробья, неаккуратно поставил на стол мешок зёрен. Парень подался назад от неожиданности, его рука дёрнулась куда-то под полу сюртука (должно быть, к кинжалу или пистолету), но остановилась. — Доброе утро, господа. Уильям Тёрнер, — представился Уилл и протянул руку для знакомства, одновременно рассматривая. Стоило ему увидеть лицо матроса, и сомнений не осталось. Это был он. Смазливый, с тёмными наглыми глазами, он смотрел на Тёрнера с нескрываемым интересом и насмешкой. Джек же сначала побледнел от злости и трусливости, а затем на его щеках вспыхнул румянец. Он сгорал от стыда, как мальчишка, и не мог понять, почему отреагировал именно так. Почему-то капитан был уверен, что Уильям не станет подходить и вмешиваться, а пройдёт наверх и подождёт его в комнате. А там-то Джек сумеет найти объяснение. После полуминутной заминки матрос всё же пожал Уиллу руку и бесстыдно уставился на него, подкручивая вьющийся вверх ус. — Томас. Томас Скотт, — с усмешкой отозвался матрос. — Джек, так это твой... боцман, которого ты так мне расхваливал? Ох, не те сейчас времена. Прежде, чтобы получить такую должность, да на таком легендарном судне, нужно было провести в море полжизни... Томас хозяйским жестом пригласил Уилла присесть, подвинувшись и предоставив место рядом с собой. Так же сделал и Джек, подвинувшись на угловой стул, чтобы Уилл смог сесть рядом. Он будто бы спрашивал: «Оставим всё это в тайне от него или поставим его в известность сразу?» Уильям слегка поджал губы и, улыбнувшись Томасу, сел рядом с Джеком, многозначительно смотря на него, мол, скрывать не будем, но и говорить в лоб тоже. Положив на стол перед Воробьём всё купленное этим утром, Тёрнер сложил руки в замок и хмуро уставился перед собой. Тёрнер молчал, наблюдая за Скоттом. Прошло уже много времени, и боцман возмужал, однако уверенности в себе прибавилось не столь много, как хотелось бы. А потому он начинал тихо ревновать Джека, видя, с какой тревогой и растерянностью тот смотрит на своего бывшего — а бывшего ли? — любовника. Томас вызывал противоречивые чувства. Он был не то чтобы красив, лишь хорош собой. Он не вёл себя угрожающе или агрессивно, а скорее походил на дикое опасное животное, спокойное, но способное напасть в любой момент. И в этом Томас немного напоминал Джека в моменты страсти, опасности или ярости. Коротко стриженые, вьющиеся чёрные волосы, тёмные насмешливые глаза и ярко очерченный алый рот. Против его воли, в воображении Уилла рисовались картины, как Томас впервые встретил Джека, как тот не устоял, как они проводили ночи в объятиях друг друга, как расставались на долгие месяцы, находили друг друга в какой-то таверне и накидывались друг на друга вновь, дабы утолить жажду тепла и человеческой близости. Уилл видел, как много было между ними, видел обиду и горечь в глазах Томаса. И как Джек боялся их общего прошлого и того, что может учудить этот человек. Так женатые мужчины боятся, случайно встретив свою прошедшую любовь, будто она нарушит нынешнее счастье. Томас же продолжил неторопливо говорить, он рассказывал, где был его корабль за эти два долгих года, какие страны он увидел. Они плавали в Индийский океан и вернулись с большим ценным грузом: индийские специи, слоновая кость, ткани и краски. Ни Уилл, ни Джек не стали в ответ распространяться об их приключениях, но Томаса это не смутило. Затем он поведал о своих горестях, о том, как капитан несправедливо (тут Джек иронично усмехнулся, но промолчал) обвинил его в краже пары индийских изумрудов, только чтобы не платить ему долю. Приказав высечь неугодного матроса, он высадил на Тортуге — там, где и подобрал, не дав ни гроша и велев не попадаться ему на глаза. И вот уже месяц Томас перебивался случайными заработками. — Нет ли у вас на Жемчужине свободного местечка? Сойдёт любая работа, — вдруг спросил Скотт. У Уилла в горле пересохло. Судя по перекосившемуся рту капитана, он был солидарен со своим боцманом. И только Джек открыл рот, чтобы найти вежливые слова для отказа, на горизонте показался Гиббс. Старпом появился в зале почти трезвый и чем-то очень не довольный, он хотел было занять соседний стол. Однако, услышав, что какой-то малый (на вид вполне сильный и здоровый) пытается наняться к ним в команду, да ещё и соглашается на любую работу, радостно воскликнул: — Конечно же, нам как раз нужны новые люди! Рук не хватает, правда, Джек? — и прошествовал за выпивкой. Джек дёрнулся от раздражения и прикусил себе язык. «Правда, Джек?» Уильям мысленно фыркнул, но промолчал, опуская глаза в стол. Затем поднялся, коротко взглянул на капитана и обратился к Скотту. — Добро пожаловать на борт, — Тёрнер сделал отмашку двумя пальцами от виска и направился к выходу, оставляя двоих предаваться воспоминаниям. Уиллу было плохо, и с каждой минутой становилось всё хуже. Всё внутри него сжималось в комок, а в груди рождалась тревога, стоило ему погружаться в мысли о том, как много связывало его капитана с этим матросом. А что если...? Да нет же. В ту ночь, два года назад, после встречи с матросом во сне капитан называл его имя, имя Уилла. Но вдруг уже не...? Тёрнер мотнул головой и, не справившись с управлением, чуть не влетел в пожилую даму с корзинкой фруктов, но ловко обогнул её, бросив короткое «Прошу прощения».***
Уилл ушёл на пристань, как он делал всегда, когда жил на суше. Близость моря всегда помогала думать, там ему становилось немного легче. Найдя пустой причал, он сел на самом краю деревянного настила, стянув сапоги и свесив ноги, и уставился в закат, погружаясь в мысли. Он пытался убедить себя, что вбил себе в голову пустяки, что им с Джеком ничего не угрожает. Но странная тревога поселилась в его душе и теперь медленно сводила с ума. Джек нашёл его на этой самой пристани. Несколько минут он стоял позади, не решаясь нарушить уединение Уилла, но затем всё же подошёл и присел рядом. Правда, разуваться, как Уилл, и опускать ноги в воду не стал. — Я найду способ избавиться от него поскорее. Он точно украдёт что-нибудь — не сдержится, — Джек прижался к Уиллу плечом и положил ладонь ему на колено. — Я давно его не видел… И надеюсь, что поскорее не увижу снова. Но... не нужно его винить в том, что он не может смириться с тем, как всё изменилось. Он не знал, что меня осчастливила судьба. Джек очаровательно улыбнулся, и от этой улыбки Уиллу стало немного легче. — К тому же... Мы не связывали себя никакими обещаниями. Он не станет мешать, а вскоре наши пути разойдутся. Уилл тяжело и глубоко вздохнул, опуская глаза на руку Джека. — Он не отстанет так просто. Я наблюдал за тобой, за ним... И за Гиббсом. Он ведь не просто так вступился за него, я прав? Очевидно, вас многое связывает. Он не отстанет так просто... — Уилл ещё раз повторил это, скорее специально загоняя самого себя в пропасть неуверенности в себе ещё больше. — Мне его пристрелить? — Джек вытащил пистолет и сделал вид, что целится куда-то назад. — Пив-пав! Труп сбросим в море, и проблемы нет. Насчёт того, что их связывает, Джек ничего не сказал. Тёрнер был прав: у Джека была долгая и наполненная жизнь, в которой было много встреч и расставаний. Он замечал, что чем дальше, тем сложнее и запутаннее становятся человеческие отношения. Уилл усмехнулся и устало уронил голову на плечо капитану. Ему оставалось лишь надеяться, что Джек не примет его ревность на свой счёт и не отдалится, почувствовав холод недоверия. Тёрнер уверен в Воробье и скорее сомневался в самом себе, в том, как долго он выдержит. До самого вечера матроса было не видать, видимо, к своим обязанностям он решил приступить с завтрашнего дня. Утешенный капитаном, Уилл даже повеселел. Они вернулись к себе и провели весь день, распивая ром, болтая о всякой ерунде, распевая песни и строя планы на будущее. В этих планах не было ни Дейви Джоунса, ни чудовищ, ни Томаса Скотта, ни горестей. К вечеру они решили наведаться на корабль, Джек собирался взять с собой на сушу какие-то книги. Однако, не чувствуя сил справиться с опьянением, они остались на судне. Обнимая за плечи своего капитана, то и дело утягивая его в долгие, пьяные поцелуи, Уилл забыл обо всех бедах и наконец смог вздохнуть спокойно. Томас припёрся на «Жемчужину» в ночи, трезвый, гладко выбритый, но немного помятый. До пристани его проводил какой-то мутный тип и, прощаясь, пару раз не совсем по-дружески жадно шлёпнул его по заднице. Представившись вахтовому и тем, кто был на палубе, он спустился в кубрик, чтобы устроиться и отоспаться. Вещей с ним было немного, видимо, он продал всё лишнее, чтобы расплатиться с долгами за комнату. Стоило Джеку увидеть его, он снова помрачнел и хмуро сказал Уиллу, что лучше бы им поторопить команду вернуться с выгула. На лице Джека отразились тревога и раздражение, как всякий раз, когда на него нападало нехорошее предчувствие. Оно же передалось и Уиллу.