***
«Летучий Голландец» был поистине ужасен. Уильям видел множество ужасных вещей, но эти чудовища не шли ни в какое сравнение с проклятой командой старины Барбоссы. Это не просто ссохшиеся скелеты — эти существа напоминали живые трупы, покрытые водорослями и кораллами. Море, меняющее всё, к чему прикасается, превращало их в подобие созданий, которых встретишь только на самой глубине. Частично люди, частично рыбы, они вызывали настоящий ужас одним своим видом. У кого-то вместо руки клешня, у другого — акулья голова, у третьего — щупальца или ракушка вместо черепа… Уилла, несколько минут назад оглушённого крепким ударом по голове, поставили на колени в ряд с другими «претендентами» вступить в ряды членов команды. Их было немного: всего пять человек. Всё-таки Гиббс был не прав: на том судне ещё остались живые души! Рядом трясся от страха грешник с рваной раной на шее. Ему оставалось совсем немного, и бедняга боялся смерти, после которой его настигнет кара небесная. Несчастный бормотал что-то, стучал зубами, а ему вторил шёпот того, кто стоял на коленях чуть поодаль. Это тихо молился верующий. На его лице, измазанном копотью и кровью, не было и тени тревоги, а во взгляде — лишь спокойствие и смирение. В руке он сжимал что-то, смутно напоминавшее крестик. Как и этому святоше, что не боялся умирать, Уиллу не было страшно. Он почему-то был уверен, что имя Джека, сорвавшееся с его губ, принесёт ему удачу. Уилл не боялся, ему скорее было жутко и до безумия интересно. Он всматривался в полумрак, вертел головой и выискивал знакомые черты среди уродливых монстров, окруживших их. Уилл не знал, что именно он искал. Он не помнил лица своего отца, так как никогда не знал его. Поэтому он искал нечто, что напомнило бы ему своё собственное отражение в зеркале.***
Как он и предполагал, имя Джека, достигшее слуха Джоунса, спасло Тёрнера и от гибели, и от клятвы в служении. Однако, пусть его и не связывали клятвы, Уилл пробыл на Голландце добрых полгода. За это время он успел сотню раз проклясть и поблагодарить негодяя Скотта, открывшего ему правду. Однако то, что Уилл потерял (время, силы и часть здоровья), не шло ни в какое сравнение с тем, что он приобрёл. Он нашёл отца. Эта встреча стоила и тех нескольких раз, когда он получил хлыстом по спине, неоправданного риска, когда Уилл узнал о местонахождении ключа. Играть с Дэйви Джоунсом себе дороже, но теперь у Уилла была цель, с помощью которой он сможет освободить Прихлопа, спасти его от гибели на этом проклятом корабле. Уиллу казалось странным то, что капитан «Голландца» не пытался ни убить его, ни связать обещаниями, ни обязать служить. Дейви Джоунс запретил команде играть с ним в азартные игры, а также заключать любые пари. Капитан не хотел превращать столь ценную добычу в очередной кусок мяса, навечно привязанный к этому судну. Напротив, капитан издалека наблюдал за терзаниями мальчишки. Он видел, как тому невыносимо общаться с отцом и понимать, что никогда не сможет его вытащить. Уиллу давно было пора уходить, пусть «Голландец» никогда не зайдёт в порт. Однако, как считал Джоунс, Тёрнер-старший удерживал своего сына здесь, а это было много хуже смерти, хуже медленной гибели в неволе. В конце концов, вдоволь налюбовавшись и насладившись страданиями юнца, он отдал приказ выбросить бывшего боцмана Жемчужины с корабля в двух милях от острова Тортуги. «Появишься в море, знай: несдобровать тебе» — таким был его последний наказ, произнесённый под гогот матросов. Знал бы Джоунс, что вместе с юным Тёрнером он выбрасывает за борт ключ от своего самого ценного сокровища, — не был бы так весел. Уилл потратил последние силы, чтобы вплавь добраться до берега. Он оказался в полном одиночестве на острове, теперь казавшимся не столь дружелюбным, как ещё год назад. Теперь никто не поведёт его за собой, увлекая весёлыми и бредовыми байками, не заплатит за постоялую комнату, зная, где лучше «бросить якорь». Уилл пошёл, куда глаза глядят, не зная, что ему делать дальше. Знал только, что, имея ключ, ему действительно больше нечего делать в море. Уиллу было нужно время, передышка перед тем, как снова рваться в бой. Каким-то невероятным образом в первый же вечер в этом проклятом порту ему удалось найти работу. Многие знали Уилла в лицо, и он то и дело слышал вопросы о «Жемчужине» и о Джеке Воробье, но хмурый взгляд и эфес шпаги быстро отпугивали желающих поболтать на эту тему. Уилл зашёл в первую попавшуюся кузницу, которая показалась ему приличной. Вверх по склону холма, ближе к деревне, чем к порту, она чем-то напоминала место, где Уильям провёл всю свою юность. Даже хозяин, постаревший кузнец, искавший нового работника, чем-то напоминал старика Брауна. Правда, пил гораздо меньше.***
Так потянулось время. День за днём Уилл работал без устали, он трудился, словно проклятый. Усталость стала хорошим лекарством от тревоги и тоски, а также от мучительно сладких снов, в которых он стоял на палубе «Жемчужины», отдавал приказы команде или же видел чёрные насмешливые глаза Джека. Сначала местные жители не желали принимать его. Всё в Уилле выдавало моряка, и многие были уверены, что через пару недель или месяц он вновь отправится в путь. Ещё долго его называли боцманом, расспрашивали, когда же за ним придёт корабль, но он всегда уходил от темы. И вскоре, уже к рождеству, люди между собой называли и знали его как кузнеца Уильяма Тёрнера, мастера на все руки, что и лошадь подкуёт, и шпагу изготовит. Вопреки первому впечатлению, будто на Тортуге вне порта живут лишь жёны и вдовы моряков с детьми да старики, Уилл узнал, что в деревне есть и ремесленники, и фермеры. Даже местный священник оказался молодым мужчиной забавной наружности. Поговаривали, что мать пиратка зачла его от красного морского дьявола, и теперь единственным способом спасти свою душу для рыжего пастора была жизнь в смирении и лоне церкви. По соседству жил пекарь, что каждое утро возил хлеб на продажу в порт. Чуть поодаль — семья фермера. Они пасли коз и держали двух лошадей, а потому часто благодарили Уильяма за работу парой крынок свежего молока. Тёрнер нравился местным, к тому же пользовался успехом и у живших здесь девушек, и у их матерей. Не обделял его вниманием даже воспитанник фермера — сиротка-метис лет семнадцати, который вечно бегал в кузницу с поручениями из дома. Да только ни девицы, ни их матери, ни смуглые мальчишки с крынками молока не радовали Уилла. Больше он не подпускал к своему сердцу никого, предпочитая любовным переживаниям одинокие вечера в порту. Он, чарка рома, да случайный говорливый собеседник, что расскажет пару легенд и новостей и не спросит ничего взамен.***
Одним тёплым весенним утром Уилл вышел из дома, чтобы купить хлеба на день. Старик Хайдвей захворал на той неделе, а потому Тёрнер взял на себя и работу в кузнице, и заботу о доме. Он давно жил в доме своего работодателя, так как старый кузнец был слишком добр, а места у него было достаточно. Уилл спускался по крутой петляющей дороге, когда увидел миловидную дочку торговки сукном с соседней улицы. — Доброе утро, мистер Тёрнер! — звонким голосом поздоровалась она, стоя у калитки и поправляя небрежно завязанный передник. — Вы слышали о том корабле с чёрными парусами? Приплыл прямо на рассвете! Надо бы спросить у маменьки, как он называется. Я слышала, да позабыла… Уилл остановился, едва не оступившись на крутой дорожке, и замер, позабыв обо всём на свете. Вдали он увидел знакомый силуэт, в порту пришвартовывалась Чёрная Жемчужина. У Уилла чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Родной корабль, родные чёрные паруса с просмолёнными заплатками, родной Роджер на грот-мачте. И вот ему даже показалось, что он узнал пару силуэтов матросов на брамселях и трюмселях. Вон тот тонкий и легко справляющийся с канатами человечек — Стивен Блэк, а тот, что с ним, — малыш Ричард, без пальцев на левой руке, но ловчее любого в команде. Джек точно должен был быть там. Джек был жив. Возможно, Джек всё ещё ждал его. Но Уилл больше не хотел возвращать прошлое, а только что зажившее сердце нужно было оберегать от людей, подобных капитану Воробью. Забыв про хлеб и дела в городе, Уилл улыбнулся растерянно смотрящей на него девушке. Он развернулся и быстрым шагом стал подниматься обратно по склону холма. Дорожка петляла и была крутой, но Уилл не чувствовал ни усталости, ни боли в ногах, ни голода (со вчерашнего дня ни крошки во рту). В голову ударили воспоминания, встревожили душу, заставили кровь в венах почти что закипеть. Тревога и боль сопровождали память. Память о прикосновениях, тёплых и обжигающих, о ласковом шёпоте на ухо, о тяжёлом дыхании, о близости, о том, как тела сплетались в моменты страсти, о бессонных ночах. Он вновь словно услышал шум моря (не издали, не шорохи прибоя, а словно Уилл стоял на палубе корабля), почувствовал брызги на лице и солоноватый привкус морской воды во рту. Тёрнер мотнул головой, прогоняя это наваждение, и память услужливо напомнила о лжи Джека. Ярость и вернувшаяся обида заставили его ускорить шаг. Уилл сам не помнил, каким образом оказался в борделе. Он очнулся, вынырнул из мыслей, когда покупал выпивку, уже сжимая в руке горлышко бутылки рома.***
Тот беспокойный день Тёрнер провёл с темноглазой красоткой, но всё время не мог выкинуть из головы мысли о Джеке. Заплатив столько, сколько он мог заработать за неделю, Уилл не мог сосредоточиться на своём удовольствии и блуднице стоило немалых усилий возвращать ему… боевой дух. Уже под вечер, расплатившись с куртизанкой и выйдя в питейное помещение, Уилл к своей неудаче наткнулся почти на половину команды Жемчужины. Спьяну Тёрнер выбрал именно то место, которое так полюбилось им ещё в то время, когда он был боцманом. Ребята забились сюда, прячась от небольшого дождя (зимы на Карибах сырые, штормовые) и прогревая кости ромом и теплом камина. Уилл увидел несколько новых лиц, но Пинтел с Раджетти, Гиббс, старик Коттон и ещё пара людей были знакомы. Дурачок Стивенсон воскликнул: «Чёрт, да это же наш боцман! Мистер Тёрнер, как мы вам рады! Вы живы? Мы думали, вы сгинули в пучине морской! Выпейте с нами! Капитан будет вам так рад! Мы его сейчас найдём!» — и ткнул самого младшего из новеньких, мол, беги за Джеком сейчас же. — Я… Я не… Да. Здравствуй!.. Нет, всё превосходно! — Уилл наперебой отвечал членам команды, на самом деле искренне радуясь встрече с ними. К его собственному удивлению, говорить со старыми друзьями было легко и приятно. Однако стоило Уиллу увидеть Джека, в нерешительности замершего на нижней ступени лестницы, он весь похолодел. В горле пересохло, словно он не пил несколько дней, так что пришлось сделать большой глоток рому. Почувствовав, как алкоголь обласкал желудок теплом, Уильям сделал пару шагов навстречу. Воробей наконец избавился от неуверенности и уже сам шёл к нему. Слегка сдвинув брови, Тёрнер протянул руку в знак приветствия. — Здравствуй, Джек, — ровным голосом поздоровался он. На лице Уилла не читалось ни единой эмоции. Джек буквально пожирал его глазами, пытаясь ухватиться взглядом хоть за что-то, разгадать, почему он так холоден. Раз Уилл внешне спокоен, то внутри должен бы бушевать ураган эмоций? Но нет, ни складка между бровей, ни расслабленные губы, ни поза ничего не выдавали. Было похоже, что кузнец вообще забыл, что способен что-то чувствовать и выражать хоть какие-то эмоции. Стальной, непроницаемый взгляд, да такой, что даже Норрингтон бы позавидовал. Джек же, наоборот, был бледен и почти что испуган, будто увидел привидение. И одновременно с тем — рад. Поймав несколько удивлённых взглядов своих пиратов, он всё же обнял Уилла, крепко, но с дистанцией. Прижавшись к его груди, Тёрнер почувствовал, как бешено бьётся сердце капитана. Джек поедал Тёрнера глазами и будто бы молчаливо вопрошал о чём-то. Они выпили с командой, не пожелавшей отпускать бывшего боцмана, не напоив его как следует. И пока Гиббс травил байки и рассказывал обо всём, что с ними произошло за это время, Уилл молчаливо поглядывал на Джека, подмечал в нём перемены, произошедшие за это время. Новый камзол, новые сапоги, пара новых перстней и тонкий красный шрам на шее поперек горла — след от ножа или шпаги. Кто-то подобрался к капитану близко, но Фортуна снова оказалась ему верна. В момент, когда никто не смотрел на них, Джек вдруг положил ладонь на руку Уиллу и тихо шепнул: — Я хочу знать, что случилось. Я должен знать. Уилл дежурно улыбнулся ему и дёрнул рукой, на пару сантиметров отодвигая её. — Не должен, — с усмешкой ответил он, отпил рому и опустил голову. — Я не хочу об этом говорить, Джек. Не желая больше выносить назойливого взгляда Воробья, Тёрнер поднялся и сказал всем, повысив голос: — Я был рад увидеться, — он по очереди он пожал всем руки, обхватывая ладонями, — но мне нужно идти. Попутного ветра, парни! — Он сделал отмашку двумя пальцами от виска и ушёл раньше, чем его смогли бы вернуть. Джек не смог заставить себя попрощаться, а так и остался сидеть там, как громом поражённый. Он так долго искал Уилла, чтобы вот так просто получить отказ? Чтобы позволить ублюдку вроде Скотта оставить его в дураках? Чтобы потерять Уилла навсегда и смириться с этим? Нет, Джека так просто не возьмёшь. Он дал Уиллу уйти, но, выждав пару минут, поднялся из-за стола и пошёл следом. Скрываясь в переулках и смешиваясь с толпой, он делал всё, чтобы тот не догадался о слежке. Пока никаких конкретных идей у него не было. Воробью нужно было выяснить, где Уилл живёт. Затем он придумает, как вернуть расположение своего верного боцмана. Однако, пока Джек крался за Уиллом, словно пантера за своей добычей, мысли у него в голове совсем перепутались. Одновременно его трясло от злости, он чувствовал себя брошеным, и его пожирало чувство вины. Джек прекрасно понимал, что за это время случилось очень многое и что Уилл видит всё совершенно в другом свете. Но упорство, глупая вера в какую-то свою особую правоту, а ещё странное нежное чувство, которое теснило ему грудь, не давали Джеку оставить его в покое. Сам для себя Джек объяснял эту слежку желанием узнать о ключе. Удалось ли хитрому мальчишке подобраться к капитану «Летучего Голландца» и выкрасть столь нужную Джеку вещицу? Однако на самом деле в тот момент ему было глубоко плевать и на ключ, и на сундук, и на Джоунса. Плевать и на собственную скорую смерть, и на планы стать бессмертным. Всё, что имело значениие, — стройный мужской силуэт впереди, на петляющей дороге, ведущей вверх к деревне на холмах. А ещё бешеный стук сердца в груди.***
Уильям вернулся домой в самом дурном расположении духа. Не заглядывая в кузницу, он зашёл сразу в дом, встретивший его тишиной. Старина Хайдвей, видимо, был в гостях у своего приятеля. Уилл налил себе воды из кувшина, но не смог сделать ни глотка, а потому просто сел за стол у окна. Его плечи устало поникли, и Уилл судорожно вздохнул, взявшись руками за голову. Закрыв глаза, он стиснул зубы что есть силы… И вдруг затрясся мелкой дрожью, словно ему было холодно. На стол капнула первая слеза. — Зачем ты вернулся… Не хочу я вспоминать обо всём, не хочу… — шептал он и тут же закрыл рот рукой, чтобы не сорваться на рыдания. Вспоминать о прошлом и понимать, что такого больше не повторится, было невыносимо больно. Уилл и так держался слишком долго. — «Я должен знать». О чём? О том, что ты всё рассказал Томасу, а не мне?! Я не ждал любви, но… — всхлип, глубокий вздох, — хотя бы преданности… — он снова уткнулся в свои ладони. — Пропади всё пропадом! Уилл, шатаясь, поднялся из-за стола, достал припрятанную на чёрный день бутылку рома. Вытащив пробку зубами, он стал ходить по кругу и вдруг с размаха разбил её о стену. Стекло брызнуло во все стороны, словно вода, рассыпалось по полу, на котором появилась большая лужа. Случайно порезав руку, сполз спиной по стене, закрывая глаза и скалясь. От запаха крепкого алкоголя и ярости у Уилла кружилась голова. Внезапно откуда-то со стороны входа послышался тихий хруст. Уильям поднял голову, а его ладонь молниеносно легла на эфес шпаги. Джек нарочно выдал себя, хрустко наступив на осколок и замерев в дверном проёме. — Уильям, как ты относишься к такому драгоценному пойлу, как ямайский ром? — эта шутка прозвучала очень тепло и по-родному. Джек нащупал на столе свечу, чиркнул огнивом и дал свету зажечься. Замер, будто не решаясь подойти. — У тебя кровь… — шепнул он уже без улыбки. — Да знаю я! — злобно ответил Уилл, утыкаясь лицом в руки и убирая непослушные пряди волос с лица. Его пальцы оставляли алые следы на коже. Один из осколков неудачно поранил запястье, кровь из пореза вытекала густыми тёмно-красными струями. Уилл медленнно поднял голову, кивая на пол рядом с собой, туда, где было меньше всего стекла, мол, садись. — Что тебе нужно? Зачем ты пришёл, Джек? Мне кажется, мы обо всём поговорили ещё там, при команде. Джек помотал головой в поисках какой-то тряпки и, не найдя ничего подходящего, стянул с головы свою бандану. Не обращая внимания на протесты Уилла, Воробей крепко схватил его за локоть и замотал его руку чуть выше запястья, чтобы остановить кровь. Затем длинными краями платка он забинтовал сам порез. Небрежно вытирая кровь с рук о штаны, Джек присел на перевёрнутую плетёную корзинку напротив. — Я пришёл, чтобы выяснить, при тебе ли ключ, — Джек так ласково и отчаянно улыбнулся, что Уилл даже засомневался в том, что он говорит правду. — И ещё кое-что. Но это потом. Уилл удивлённо поднял брови, мол, серьёзно? Ключ? Сначала он рассердился. Джек не меняется, его отвратительная деловая хватка при нём даже здесь. Однако, с другой стороны, Уильям был благодарен Воробью за то, что тому хватило благородства не заводить разговор о них двоих. — При мне. Уилл кивнул. Ему подумалось, что раз Джек знает о ключе, то нет никакого резона выпрашивать у пирата подробности. Как бы он ни узнал, Уильяма это больше не касается. — Теперь я выведаю у тебя, где этот ключ. И применю все умения и усилия, чтобы выкрасть его у тебя, — Джек говорил это так нежно, что Уиллу уже казалось, что речь идёт вовсе не о ключе. И вдруг Джек стал абсолютно серьёзен. — Как отец? Уилл тяжело и с некой злостью вздохнул. — Джек, с нашей последней встречи прошло много времени. Ты уверен, что я хочу говорить с тобой об этом? Я был рад увидеть тебя и команду, но на этом всё, — Уилл вымученно улыбнулся и попытался встать, но ничего не получилось. К тому же, рана не переставала болеть. — Я помогу тебе, и ты поможешь мне, — не унимался Джек. Его оскал золотом поблёскивал в полумраке комнаты. — Мне… Нужно убить Джоунса. Тебе — освободить отца. Я думаю, ты понимаешь, к чему я клоню. Мне нужен будет умелый боцман на корабле. И… Человек, которому я смогу отдать красавицу «Жемчужину» после того, как случится то, что должно случиться. Человек, который понимает, как вести себя со столь ветреной, но нежной дамой. На мгновение Уиллу показалось, что в уголках глаз у Джека заблестела влага. А может быть, это была всего лишь сурьма? Он улыбался и смотрел на огонёк свечи. Уилл задумался на добрых пять минут. Затем, наконец, тихо проговорил: — Я больше не выйду в море. — Со второго раза Уильям наконец поднялся с пола и, всё так же пошатываясь, стал собирать крупные осколки. Ему здесь ещё жить — не ходить же по стеклу. Затем Уилл резко остановился, выпрямил спину и обернулся. Джек всё так же не сводил с него глаз. — Я отдам тебе ключ. Но при условии, что ты больше никогда не появишься в моей жизни. Я не могу выйти в море, не рискнув вызвать гнев Джоунса. Ты выполнишь, что задумал, и скажешь моему отцу, что его сын — кузнец на острове Тортуга. Он сам меня найдёт. Входная дверь была распахнута настежь, и влетевший в комнату порыв ветра задул огонёк свечи. Сказано всё это было с настоящей болью во взгляде. Но Джек больше не мог видеть выражение глаз Уилла, как бы ни всматривался в темноту. — Я не уверен, что он захочет покинуть море. Он не ступал на землю столько лет. Хм… «Я больше не выйду в море…» — Джек говорил хриплым шёпотом. — Он сказал мне это однажды. Мы были на Багамах, он подхватил какую-то жуткую лихорадку, и его лечил местный шаман. Правда, поправился он, скорее всего, от рома и британских снадобий, которые мы прихватили на одном военном корабле, но… Он прощался с морем, как будто с любовью всей своей жизни. — В словах Джека звучали какая-то отеческая нежность и осуждение. Он встал и знакомым движением потёр переносицу, повёл головой чуть в сторону. Его силуэт в дверном проёме казался чернильным пятном на фоне синего неба. — Я больше не увижу Уилла Тёрнера младшего. — Эти слова, такие трогательные и глупые в своей наивности, больно врезались в сердце. Неужели для него любовь к Уиллу так же сильна, как к морю? — Ведь он не придёт на корабль в пятницу утром перед отплытием, не примет должность боцмана и не поплывёт со своим капитаном спасать своего отца из лап страшного морского чудовища. Доброй ночи… Кузнец Тёрнер. Джек вышел, не удостоив его даже прощальным взглядом. В тот момент Уиллу вдруг дико захотелось вместо «кузнеца» услышать другое слово. То самое, которым дразнил его Джек в первое их плавание. «Пират». Бандана Джека почти насквозь пропиталась кровью, но кровотечение остановилось. Чего только не умеет Джек… Уильям проводил его взглядом и так и остался стоять посреди комнаты с осколками в руке. Весь следующий день Уилл работал больше и усерднее обычного, будто желая забыться.***
— Ты забыл. Время уже было близко к обеду, но приказа поднять паруса всё ещё не было. Джек стоял на капитанском мостике, спиной к порту, и пристально смотрел на морскую гладь. Смотрел, но не видел, его мысли были слишком далеко. Из задумчивости его вырвал звук знакомого голоса за спиной. Воробей резко обернулся, сначала не веря своим глазам. Перед ним стоял Уилл. Помятый, словно вытащенный из запыленного сундука, сюртук, а на плече — дорожный мешок. — Ты забыл, — повторил Уильям и протянул ему отстиранную бандану. В ткани что-то звякнуло. И это точно были не просто пришитые к бандане бусины. Джек замер, протянув руку. Его пальцы коснулись пальцев Уилла, и он растянул эту неловкую паузу, кокетливо и будто бы смущённо улыбнувшись себе в усы. — Мне ужасно хочется приказать отдать швартовы, пока ты не сбежал. Хотя… в тот раз тебя это не остановило. Уилл ничего не ответил. Он отвернулся, словно показывая, что не хочет говорить с Джеком, пока тот ведёт себя подобным образом. Нечего болтать не по делу, раз между ними всё кончено. Он отдал бандану, резко отдёрнув руку, и отвернулся от Джека, устремив взгляд на море. Воробей медленно развернул красную тряпицу, и его сердце пропустило несколько ударов. В потрёпанную ткань было завёрнуто то заветное, что он хотел заполучить так долго. Ключ. Матросы, завидев Тёрнера, приветливо улыбались ему, о чём-то спрашивали. Уилл так же улыбался и отвечал невпопад. Нетрудно представить, каких усилий стоило ему сдержать себя от того, чтобы начать разговор с Джеком. Сейчас, стоя в нескольких дюймах от капитана, было просто невыносимо не смотреть на него, не обнимать его, не… Тёрнер резко мотнул головой. «Мы не вместе с этим лжецом. И никогда не будем.», — одёрнул он себя. Джек понял всё без слов. Конечно, в душе он праздновал свою маленькую победу. Горькую победу. Именно в этот момент Джек полностью осознал, что, если он встал на этот путь, если он решил убить Джоунса и расстаться с привычной земной и морской жизнями, теперь уже слишком поздно пытаться вернуть расположение Уилла. Он не разобьёт мальчику сердце. Только оставит побольше хороших воспоминаний о себе и, возможно, успеет заслужить прощения…***
Уилл снова стал боцманом, снова поднимался раньше всех на корабле, снова с утра до вечера раздавал приказы, не давая спуску лентяям. Он снова обедал в компании Джека в капитанской каюте, правда, двери предпочитал оставлять открытыми, ссылаясь на духоту. Уилл не хотел показывать, что у них с Джеком всё настолько плохо, как было на самом деле. Однако те из членов команды, кто нёс ночные вахты, не могли не замечать, что боцман практически не спит. Уильям чаще всего предпочитал коротать ночи, сидя на палубе и смотря в небо. Джек же не терял времени зря. Он начал учить Уилла капитанскому делу с неозвученного согласия последнего. Они часами сидели у Джека, но теперь не на кровати, как это случалось прежде, а за столом в главной комнате. Воробей учил его обращаться со сложнейшими картографическими инструментами, определять долготу и широту по звёздам, учил всяким штурвальным трюкам, показывал карты, оставлял пометки и приписки. Также он дал Уиллу потрёпанную записную книжку со странным списком женских имён, городов и мест с зарисовками местности. Сначала Уильям подумал, что имена были названиями судов, но всё оказалось гораздо проще. Между ними эта книжица теперь называлась «Женщины, которые всегда примут на ночлег друга Джека Воробья». По-свойски, но Джек готовил Уилла к довольно скорому принятию капитанства. Конечно же, в тайне от команды и даже Гиббса. Узнай матросы о том, что планирует Воробей, очередного бунта не избежать. Одной из тихих бессонных ночей Уилл наткнулся на Джека, привычно сидевшего на носу корабля, почти на самой утлегари. Это было одно из любимейших его мест для раздумий. Он смотрел не на горизонт, а вертел в руках свою старую потрёпанную треуголку. И чем же она так дорога ему? Уилл никогда не спрашивал капитана об этом. Как в старые времена, Ульям возник у Джека за спиной, знатно напугав. — У всякой дорогой душе вещи есть своя история. Какова у твоей шляпы? Уилл стоял чуть поодаль, не решаясь подойти — обычно их ночные разговоры кончались стонами боцмана в капитанской каюте. — Оу… Я думал, никогда не спросишь. Это не просто «шляпа», — передразнил Джек. — Капитанская треуголка. Не я первый носил её. Мне досталось… по завещанию, — он немного переменился в лице и вдруг улыбнулся. — Иди сюда. Ну же. — Он подозвал Уилла ближе, усадил рядом и с каким-то благоговением то ли к этой потрёпанной вещице, то ли к Уиллу, надел её ему на голову. Затем отклонился, чтобы посмотреть внимательно, сложил руки на груди, затем поднёс одну руку к губам и задумчиво прикусил себе ноготь. — Хорошо… Очень хорошо. Уильям грустно улыбнулся. Он наконец понял, как Джек серьёзен в своём намерении покинуть «Жемчужину» и стать бессмертным капитаном. Уилл смотрел на Воробья и думал, что ранний конец их отношений лучше для обоих, ведь ещё пару лет назад у Уилла сердце разорвалось бы, узнай он, что любовь всей его жизни его покинет. А сейчас нет. Нет? Тёрнер перевёл взгляд на губы Джека и неприлично долго смотрел на них, после чего снял шляпу. — Бессмертный капитан Джек Воробей. Звучит? — Он обаятельно улыбнулся Джеку и перевёл глаза на линию горизонта, почти незаметную во мраке ночи. — Я увижу твою старость… И, если ты умрёшь на море, перевезу твою душу на тот свет. Если меня… Хватит на такой долгий срок. Тебе ещё жить и жить. Джек почти случайно коснулся Уилла плечом, и тому вдруг подумалось, что ведь Джек ему наверное в отцы годится. Он был капитаном ещё у его отца. Должно быть, Джек часто думает о смерти. Должно быть, в такие моменты ему бывает очень страшно, когда шансы провернуть это дельце так малы. Раньше Уилл не думал о том, что план Воробья может не удасться. Ведь у него есть эти… колёса Фортуны. И у него всегда получалось проворачивать подобные дела… Или нет? Или он просто не говорил о тех случаях, когда у него не получалось? Когда Фортуна всё же изменяла своему любимчику. Уилл понял, что в скором времени потеряет Джека. И вероятность того, что тот погибнет, больше, чем того, что тот исполнит свою безумную мечту и обретёт бессмертие. Уилл болезненно сморщился и посмотрел на свою порезанную руку. Он был искренне рад, что была ночь и Джек не видел выражения его лица. Тёрнер грозно сдвинул брови и покачал головой. Можно было подумать, что боль душевная причиняет ему физическую. «Жить и жить… Без тебя, Джек, что за жизнь?» — Ты прав, Джек. — Уилл собрался с силами и изобразил подобие улыбки, прямо смотря на капитана. Он хотел поддержать того. Это важнее, чем собственные переживания. Именно этого избегал Уилл: он знал, что, находясь на одном корабле с Джеком, будет чаще испытывать боль от того, что они больше не вместе. Уильям поднялся и спрыгнул на палубу. — Спокойной ночи, кэп. Уилл сделал короткую отмашку от виска, хотя Джек уже не смотрел на него, снова сидя спиной. Когда же Уильям дошёл до трапа, ведущего на нижнюю палубу, он всё же почувствовал на себе тяжёлый взгляд. Титанических усилий ему стоило не обернуться.