Северный ветер уносит всю боль, Скрывает раны, взамен оголяет душу. Но почему же та не дрожит в холодный зной, Подобно телу, не содрогается в морозную стужу?
Пронзающая метель сметает с пути все, что ей нежеланно. Рассыпает свои сотканные из тончайшего морозного шелка снежинки по недавно еще сухой и нагретой солнцем земле, разбивает ледяные капли об повозки торговцев, принужденных перевозить груз даже в такую погоду. Улицы практически пусты, люди боятся выпускать детей из домов, опасаясь, что те подхватят тяжелую болезнь. Все работы уже прекращены на неопределенный срок, чтобы не усугубить ситуацию со стремительно нарастающей в округе смертностью. Снежная буря началась несколько недель назад, но уже унесла с собой сотни жизней, если не тысячи. Несчастные случаи падений с высоких покрытых толстым слоем льда склонов, переохлаждениями, некоторые навеки затерялись в лесах из-за белых непроглядных густых туманов – съедены оставшейся живой местной дикой живностью. Считать погибших стало пустой тратой сил и времени, списки пополнялись за считаные часы. Люди горько шутят, что им будто войну сами небеса объявили, но в сражениях можно выработать тактику победы, придумать ход отступления, сложить хоть и неравный, но мир – тут же бессильны все варианты. Народ впервые задумался, почему они не приняли веру, как другие жители королевств. ” Кара богов за непослушание? Наказание за все грехи? Своеобразная казнь неверных?”, – тысячи задают себе эти вопросы, но не находят ответы, молча ждут конца. Люди может и разные: кто-то отличается неотразимой внешностью, кто-то удивительным голосом, кто-то своеобразным характером. Нельзя найти похожих, даже провести мнимых параллелей, но каждого на пороге смерти посещает мысль о том, что ждет на том берегу через буйную неспокойную реку. Одни решают поверить во Всевышнего, раскаиваясь во всех вспомненных за те минуты грехах, другие проклинают свою судьбу, которую сами себе выбрали и довели к такому печальному ее завершению. Метель белым волком по улицам ходит, жертв новых ищет, лучших овец из стада выбирает, кровь с их горла пуская. Глаза его леденящие, туманом обхвачены, так и говорят всем встречным: “В живых не оставим”. А метель ли то обычная? Ветер истошный вой нечеловеческий по всем закоулкам разносит, отчаяньем делится. Люди боятся в окна заглядывать, видят, как зверь рыщет, рычание его томное слышат. Сначала об этом говорили единицы, уверяли, что тварь эту собственными глазами увидали, но принимали за видения из-за недоедания и уже столь привычного им недосыпа. Всего за пару нерабочих дней жители города потеряли больше половины всех своих запасов из-за лютых морозов, а вечное истошное дрожание конечностей не давало уснуть. Позже очевидцев стало больше, по городу уже никто не ходит, закоулками не бродит, чтобы не наткнуться на очередных мертвецов, коим не повезло демона стороной обойти. Все приняли решение, что лучше умереть от голодного истощения в своих домах и хоть каком-то тепле, чем лично встретиться взглядом, что души в ледяные глыбы обращает посмертно. Сапфировые стеклянные глаза, в зрачках которых пустота ужасающая хранится, заглядывают в каждый бутон цветущих роз, нежностью им присущей милуются. Огромные дворцовые сады белых кустарников – единственная живность, что не утратила свою красоту и не рассыпалась в ледяную крошку. Он лапой огромной в колючки зарывается, наблюдает, как небольшие шипы в шкуру врезаются, попутно шерсть спутывая, на свежие стекающие капли смотрит. Багровая кровь вмиг льдинками стает и поблескивает на белых нежных лепестках, которые даже под натиском когтей чудовища не мнутся, свой вид благородный не теряют. Волку будто нравится эти цветы красными рубинами украшать, считает, что они красиво оттеняют их природой данный цвет. Демон забирает жизни лишь, чтобы время впустую не тратить, давно уже душами людскими не интересуется. Забавы те отныне ему не приносят, черную дыру в нем заполнить не в силах. Он ищет того, кто ношу увесистую на себя возьмет, на плечи тяжелым грузом воздвигнет, избавив от пустого векового существования того, кто давно не живет – ждет того, кого давно уже нашел. Двадцать лет назад волк явился, чтобы убить, разрушить, надежды последней лишить. Души человеческие растерзать в клочья, останками их весь город окрасить, улицы кровавыми реками затопить. Глаза его светились синевой морозной, на дне светоотражающие кристаллы увидеть можно, в которых тела людские навеки в лед обратились, покоясь в них. Гримасы ужаса и страха на их лицах высечены, кожа бледная с мертвым голубым оттенком, тела отекшие и разбухшие. Вдруг его глаза искрами живыми светиться начали, а холодная непоколебимость трещину дала и кусками ко дну медленно спадала, на ходу растворялась среди лазоревых пучин. Перед воротами города ребенок стоит, чуть ли не плачет от ветра, что леденящие пощечины по лицу раздает, кожу нежную терзая, следы свои оставляет. Слышны крики людей, которые просят госпожу свою назад вернуться, а та стоит и с места двигаться не собирается, переполненная вбитой себе решимостью. Вглядывается своими искрящимися карими глазами в его синеву и огонь в нем разжигает, теплом согревает. Волк видит, как искры пламени к его шкуре белоснежной тянутся, сжечь ее без остатков пытаются, но не отходит, а рассматривает, позволяя жару ближе приблизиться. Руки маленькие широко развела, и путь преграждает, смуглая кожа бледнеть и синеть начинает. Пухлые губы в тонкую ниточку свернулись, светлой корочкой покрылись, и на глазах трескаются. Капли крови по округлому детскому подбородку спадают, окрашивают собой белые снежинки под подолом юных ног. От холода не дрожит даже, страха на ее лице не увидать, лишь отчаянную храбрость, что границы с глупостью уверенно широкими шагами переходит. Демон стоит, красотой человеческой души завороженный, и когти собственные то выпускает, то прячет. Хочет столь драгоценную и прекрасную с собой унести, лелеять ее, но не позволено. Даже в таком мире жестокости и явной несправедливости есть правила для всех, свои запреты и границы дозволенного, и он не исключение. Волк обязан им придерживаться, душу в осведомленного отобрать не может, но разрывать ее клыками стальными не хочется, переминая в своей пазухе – это ему удовольствие совсем не принесет, лишь новую долю разочарования. Эта душа слишком светлая, переливается на солнце ярче его белоснежной шкуры, даже мертвые стеклянные глаза слепит, которым не страшна ни песчаная буря, ни знойный ветер. Она кристальней каждой льдинки, сделанной из горьких слез невиновных, в крови которых зверь запросто мог бы утонуть, если бы не умел слишком хорошо плавать. Демон всматривается в тяжело дышащую девочку, а та пытается страха не выдавать, успокоить свое прерывистое дыхание и резкое вздымание груди. Ее светло-русые волосы с ветром развиваются, длинные тонкие ресницы от снега слепливаются между собой, теплая миндальная кожа мертвую синеву приобретает, рискуя больше никогда не вернуть свой здоровый оттенок и блеск. Он мог бы еще долго вот так смотреть, как жизнь в ней угасать постепенно будет, но ему она нужна. Душа эта демону покой даст, нутром чувствует, как мертвое заледенелое сердце едва ли глухой стук издало. Прикрывает тяжелые веки, ресницы белые опускает и во мгле растворяется, метель с собой на два десятилетия унося. На весь дворец истошный крик прислуги разносится, от светлых каменных стен эхом отбивается. Госпожа родила сына, но жизнь свою сберечь не сумела. Многие годы мучительной болезни еще с малых лет закончились появлением на свет того, кого полюбила, ни разу не увидав. Русые косы на подушке лежат, блеклые и тусклые, умиротворенное лицо с приподнятыми уголками малиновых губ, охолодевшие руки новую жизнь к себе прижимают, тепло последнее отдают. Она в глубокий сон вечный провалилась, ресницы больше не подрагивают, тело дышать уже не молит, смирилось. А демон давно в середине покоев стоит, на угасающую перед ним женщину смотрит, коею ребенком перед воротами помнит, как все ее пламя в землю просачивается, но ту уже согреть не в силах. Пол мглой покрылся, скрепит при каждом легком шаге по трескающемуся льду, воздух тело обволакивает, остаточные боль с собой уносит, успокоиться душу ее просит. Волк подходит и носом в сверток теплый зарывается, синевой глаз на ребенка смотрит, будто впервые у кого-то прощение просит. Осторожно клыки расслабляет и не так давно сорванную белую розу рядом оставляет. А тот не боится, не кричит, и не дрожит от крошащего кости холода, а лишь пальцы пухлые к зверю тянет. Льнет к нему и лбом ко лбу прижимается, внюхиваясь в свой первый аромат цветов, пытается тепло в мягкой шкуре отыскать, нежно веки жмуря. Демон в глаза его полуприкрытые смотрит, свет и доброту в них разглядывает, и нехотя своей синевой накрывает, душу уносит, от костей того отрывает. Ребенок ладони от мягкой шерсти убирает и завороженный лежит от холода, что по нутру проходит. Озноб каждую косточку обводит в маленьком тельце, все нервы задевает, кровь бурлящую охлаждает, сердце окутывает. Глаза его тьмой наполняются, черней самой беззвездной и безлунной ночи становятся, к холоду привыкают. Демон взамен теплоту в себе чувствует, ритм сердца ожившего, как кровь в нем снова течет. Огонь его изнутри поглощает, кости его сжигает, тело в пепел превращает. Метель останки демона своего уносит и кружит между снежинок в медленном последнем танце только для двоих. Проносит тело его над садами уже черных роз, на которых заледеневшая кровь волка каплями озорными стекает.пролог
17 февраля 2020 г. в 23:18