Старый кошмар

Родители Димы очень удивились, когда поздно вечером увидели на пороге квартиры своего сына. Тот выглядел настолько подавленным, что они поначалу не решились спрашивать, но когда из его спальни раздались приглушенные всхлипы, Инна не выдержала и зашла в комнату, поняв, что случилось что-то похуже расставания с очередной пассией. — Дим, что случилось? — Женщина положила руку на плечо сына. — Я могу тебе помочь? Дима в ответ покачал головой и снова зарылся лицом в подушку, которая была уже мокрой от слез. — У тебя проблемы на работе? Дмитрий вновь оторвался от подушки, сказал горько: — Неужели ты и правда думаешь, что я буду переживать из-за проблем на работе? Уходи, прошу. Я хочу побыть один. — Дим, позволь мне помочь тебе… — женщина не успела договорить, как сын взорвался: — Чем ты мне поможешь? Кузи больше нет… — Он неожиданно уткнулся в плечо матери и зарыдал. Инна немного растерялась. Дима никогда не давал волю эмоциям, а уж тем более не плакал так горько у нее на плече. «Кузя? Должно быть, Володя Кузьмин, парень, с которым Дима работал. Его… нет? Он погиб? Какая трагедия», — подумала она сокрушенно. Кузя ей нравился, несмотря на то, что они с Димой были из разных социальных слоев. Её сын с детства не стремился общаться с людьми из родительского круга, предпочитая общаться с «дворовыми» ребятами. Поэтому она не удивилась, что Дима сдружился с парнем с окраины, а потом и вовсе переехал к нему, сославшись на то, что давно пора жить самостоятельно, а вдвоём снимать квартиру дешевле. — Как так? Задержание? — Инна в ужасе прикрыла рот ладонью. Перед глазами до сих пор стоял этот мальчишка, который всегда улыбался. — Они говорят, что это самоубийство, но я в это не верю. Это я виноват. Я не должен был его оставлять одного. Женщина притянула сына к себе и начала гладить по голове. Видимо, вспышка эмоций истощила его окончательно — Дима положил голову ей на плечо и закрыл глаза. Некоторое время они сидели в тишине, потом Инна заговорила: — Знаешь, когда мне было семнадцать, за мной ухаживал парнишка из соседнего подъезда. Он так красиво ухаживал, так пытался мне понравиться, но я тогда уже активно встречалась с твоим отцом. И я ему отказала. А он взял и повесился. — И что ты испытала? — спросил Дима, пытаясь понять, как эта история может избавить его от съедающего чувства вины. — Ничего. Это был его выбор. А я не могла заставить себя его полюбить. Было много всякого: его родители винили меня в его смерти. И двери поджигали, и возле школы караулили, до истерик доводили. Я чуть не завалила вступительные испытания, потому что была постоянно на нервах. К чему я тебе это рассказала, Дим — у Андрея и твоего Володи был выбор. Их выбор. Если он не стал делиться с тобой своей болью, тем, что толкнуло его на самоубийство, — значит, он не хотел твоей помощи. Ты не остановил бы его. Если бы ты сегодня с ним остался, он бы выбрал другой день. Это сложно признать, но это так, сынок. Веришь? Дима молча кивнул. Разговор с матерью немного успокоил бушевавшие в нем чувства, и вместе с этим крепло подозрение, что некоторые детали не сходятся. Как будто он упускает какие-то важные улики на месте преступления. Дима на мгновение задумался, пытаясь понять, что его смутило, и внезапно его осенило: на тумбочке не было его таблеток, которые капитан оставил, чтобы, проснувшись, Вова не забыл выпить их. Стало быть, умирать он не собирался. Плюс, его ноутбук не был выключен, а программа, над которой он работал, не дописана. Когда Красавченко приехал, не зная о трагедии, внимания на это не обратил, а когда получил предсмертную записку, это вообще вылетело у него из головы. Кузя не убивал себя, его убили. И Дима знает, на чьих руках кровь. Осталось только найти доказательства.

***

Бубнов встретил утром Диму у подъезда его дома. Зная, что его с погибшим товарищем связывали далеко не дружеские отношения, Тимур не хотел оставлять Красавченко наедине с горем. — Привет, Дим, как ты? Можешь не отвечать — знаю, что фигово, — Тимур мельком глянул на опухшее от слез лицо напарника, чтобы понять, что тот не спал всю ночь. — Нас на допрос вызывают. Дима в ответ лишь кивнул и устроился на переднем сиденье, думая, имеет ли смысл поделиться с Тимуром сомнениями касаемо самоубийства Кузи. — Тимур, — начал он, решившись на этот разговор, — как ты думаешь, Кузю могли убить? — Я? Думаю? Да я в этом уверен! — развел руками Бубнов. — Кузя не тот человек, который мог бы просто взять и распрощаться со своей жизнью! — Вот и я думаю, — тихо сказал Дима. — Сам посуди: он выпил лекарства, он оставил включенным компьютер. Значит, он планировал вернуться… — Дим, я не жил с ним, поэтому не знаю о его привычках. Но в любом случае, если бы у него были настолько серьезные проблемы, чтобы из-за них сводить счеты с жизнью, ты бы первый заметил неладное. — У него были терки с Коржовым. Не знаю, стоит тебе говорить или нет, не моя это тайна. — Его больше нет, Дим. Если то, что ты знаешь поможет раскрыть его убийство, ты должен рассказать. — Когда Кузе стало плохо тогда, при встрече с Коржовым, он оказывается вспомнил то, что произошло пятнадцать лет назад. Он утверждал, что Коржов причастен к гибели его отца. Звучит, конечно, абсурдно, но когда это случилось, бабушка отвела Кузю к ведьме, и та стерла ему память. Ты думаешь, стоит это все рассказывать на допросе? — С ума сошёл? Хочешь, чтобы нас в дурку отправили? С этим мы сами разберемся. Знаешь, я бы наведался к этой ведьме, только вот как ее найти?

***

Красавченко никогда не сидел в допросной по другую сторону, поэтому сейчас чувствовал себя немного скованно. В помещение зашел тот самый черноволосый мужчина, который опрашивал их на месте трагедии. Сейчас, когда Дима немного оклемался, он смог разглядеть собеседника. Манерами этот капитан походил на него самого: он также носил костюм темных тонов, от него пахло дорогим одеколоном, а волосы были аккуратно уложены. — Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич. Мы с вами уже знакомы, но вчера пообщаться, к сожалению, не вышло. Вы готовы побеседовать? Если вам сейчас тяжело, то мы можем перенести нашу беседу на другое время. — В голосе капитана слышалось понимание. — Я готов, — ответил Красавченко, стиснув зубы, чтобы не дать волю непрошеным слезам. — Начну, пожалуй, с самого банального вопроса: у Владимира враги были? — Точно нет. По крайней мере, до недавнего времени. — Дмитрий уставился на свои руки, стараясь не смотреть на полицейского. — Что происходило накануне? — Филиппов стал расхаживать по допросной. — Из-за того, что в нашем районе активизировалась банда нацистов «Квартал 88», нам прислали информатора из другого отделения. — Коржов? — Неожиданный вопрос заставил Диму встрепенуться. — Да, он. После первой встречи Кузя — в смысле, Вова — стал вести себя странно. Нервным стал. Володя мне рассказал, что много лет назад этот Коржов убил у него на глазах его отца. Он, по-видимому, подавил в себе эти воспоминания, но встреча с Коржовым их всколыхнула. А позавчера Вова был сам не свой. Он сказал, что этот Коржов предложил ему на него работать. Вова его послал, а на следующий день… — Дальше можете не рассказывать. — Филиппов сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Он прекрасно понимал чувства парня, сидящего напротив него, и отчасти чувствовал себя виноватым, что они с Волынским не сумели найти реальные доказательства вины Коржова в гибели его напарника и многих других людей. Спустя сорок минут измотанный Дима вышел из допросной. Сквозь стеклянные двери он увидел, как женщина средних лет успокаивает Анну Ивановну. По всей видимости, смерть любимого внука ее сильно подкосила. Чувство вины, утихшее в последние несколько часов, вспыхнуло с новой силой. Он знал, что не оставит старушку один на один со случившимся, но вдруг она не захочет его слушать? Если она посчитает, что Дима виноват во всем случившемся? Женщина тем временем покинула кабинет, и они пересеклись с Красавченко когда тот уже вышел на улицу. — Дима? И ты здесь? — спросила женщина, вытирая глаза. — Простите, что меня не оказалось рядом, когда это было нужно. — Не вини себя. — Женщина погладила капитана по плечу. — Я знаю, что ты сделал все, что мог. — Она внезапно схватила его за руку. — Не знаю, рассказывал ли тебе Володя свою историю, но я хочу, чтобы ты съездил по этому адресу. Это не очень далеко от Питера. Если поторопишься, утром будешь на месте. И возьми это. — Вслед за запиской с адресом она протянула Диме детское фото Вовы. — Что это за адрес? — Красавченко прочитал записку и спрятал в карман вместе с фото. — Это гадалка. Она когда-то давно стерла Володе память о том, что случилось той ночью, когда умер мой сын. Она может помочь. — Простите меня, но я не верю в бабок-гадалок. — Дим, сделай это. Прошу тебя. Кроме тебя это никто не сделает…

***

Вновь Голованов встретился с Петром Сергеевичем после того, как проводил бабушку Кузьмина к Норе Леонидовне, которая согласилась приютить женщину у себя на время следствия. В этот раз они с Петром встретились на том самом мосту, с которого прыгнул Кузьмин. — Я смотрю, капитан Красавченко спелся с моим орлом. По крайней мере, я видел, как они разговаривают возле отдела. — Не уверен, что это правильно. — Подполковник прислонился спиной к перилам моста. — Это может помешать раскрытию дела. — Не помешает, — махнул рукой Пётр. — У меня на Коржова просто зуб, а у моего орла и твоего — целый клык. В том состоянии, в котором они сейчас, они такое могут нарыть, что генералу Шибанову и не снилось. Голованов нахмурился — Ты сам говорил, что Коржов опасен. А теперь собираешься подставлять их под удар? — Нет, конечно нет. Мы доверим этим двоим раскрытие этого дела, а сами будем их страховать и следить за всеми перемещениями Коржова. — Я боюсь за Диму. Как бы он глупостей не натворил… — Не натворит. Мы не допустим. Мои люди будут следить за ним круглосуточно.

***

Бубнов и Красавченко добрались до дома ведуньи рано утром. Несмотря на ранний час, у нее уже горел свет — видно, она уже проснулась. А может, еще не ложилась. Кто этих колдуний разберет. — Уверен, что это тот адрес? — спросил Тимур. Они прошли в нужный подъезд и поднялись на пятый этаж. Дверь, к их удивлению, была не заперта. Они осторожно вошли в квартиру и увидели жуткую картину. Гадалка в судорогах корчилась на полу, а на ее губах выступила кровавая пена. Её тело все было избито, изломано, словно кто-то её пытал. Красавченко, конечно, вызвал скорую, но понимал, что она уже не успеет. Три огнестрела в грудь не оставили женщине шанса. — Он жив… — из последних сил сказала женщина. — Кто он? — Бубнов склонился над умирающей ведьмой. — Владимир еще жив. Но у него осталось мало времени… — Женщина зашлась кровавым кашлем и затихла. Пробил ее смертный час. Она не успела больше ничего сказать. — Я звоню Голованову, — тихо сказал Тимур. — Этот оборотень на шаг впереди нас. Дима, похоже, его не слушал. Он пытался переварить только что полученную информацию. — Выходит, что Кузя, возможно, жив? Если это так, надо его искать. Сомневаюсь, что Коржов где-то поит его чаем с вареньем.

***

— Я просто хочу, чтобы ты сказал «да»! — издевательски ласково сказал Борис. Его помощники истязали парня в надежде сломать, а сам Коржов сидел в стороне и наслаждался зрелищем. Обычно его людям без труда удавалось расколоть человека. Надо всего лишь приложить усилие в правильном месте, и жертва быстро согласится на что угодно, лишь бы прекратить боль. Но Вова упрямством, по всей видимости, пошел в отца и категорически отказывался применять свой дар, о котором почти ничего не знал, для выгоды какого-то подполковника, разрушившего жизнь его семьи. — Лучше сразу добей, потому что другого ответа ты от меня не услышишь… — Парень тщетно пытался освободить свои руки из тисков, которыми их зажали. Они медленно нагревались и уже были почти горячими. Мужчина, который стоял рядом с Володей, прибавил огня, после чего тиски стали быстро нагреваться под руками, и боль вскоре стала настолько невыносимой, что Кузьмин начал рефлекторно дергать руками, нанося себе этим еще больше повреждений и боли. Он кричал, умолял это прекратить, снова и снова дергал руками, снимая с них кожу, пока не потерял сознание от боли.