Способ примирения

Мутные образы сменяли друг друга, кружась в, казалось бы, бесконечной пляске из неясных образов. Веки, налитые свинцом, с большой неохотой приоткрылись, позволяя разглядеть хоть что-то, пусть и очень размыто. Парень промычал невнятные ругательства, пытаясь окончательно прийти в себя после случившегося, подняться на локти, что получилось лишь со второй попытки. Ещё не совсем понимая, что произошло и где он, США замотал головой из стороны в сторону, чувствуя, как сознание наконец начинает выстраивать образы камеры, в которой он находился. Воспоминания тоже потихоньку возвращались, и он резко вздрогнул, понимая, что их со спутником похитили и теперь держат в комнате, напоминающей тюремную камеру. Скорее всего, это и была своеобразная тюрьма, но выглядела она пустой и даже заброшенной, и парень не знал, хорошо это или плохо. Пол, на котором Америка пролежал достаточно долго, наверно, в течение часа или вроде того, был обжигающе холодным и каким-то влажным. В подтверждение последней мысли он обнаружил несколько почти высохших луж, еле поблёскивающих в тусклом естественном освещении. Вероятно, днём шёл дождь с ветром, направленном в эту сторону. Это натолкнуло на ещё одну догадку, и он запрокинул голову, уже догадываясь, что увидит. И вправду, как впрочем и в любой тюрьме, под самым потолком виднелось небольшое окошко с толстыми прутьями. Повернув голову в другую сторону, так как там ему явно ничего не светило, кроме разве что луны, ибо он при всём желании не сможет дотянуться, он заметил странность. Решётки, отделяющие камеры, были расположены хаотичнее обычной тюрьмы, где каждый ряд комнат построен по линеечке. Тут же это напоминало что-то вроде своеобразного лабиринта, наверно предназначенного для того, чтобы у смотрителей было больше времени поймать сбежавших заключённых, ведь тут было не понятно, где продолжение камер, а где проход, по которому можно будет найти выход. А ещё получалось, что лично их комната стоит за несколькими замками, хотя это могло просто так казаться. Вообще, место их заключения было довольно просторным, от чего создавалось впечатление ещё большей обречённости и пустоты, ведь тут вообще ничего не стояло, как и в других поменьше. Ни кровати, ни стола, ни даже простого ведра. Это наводило на некоторые мысли, только Аме не хотелось сейчас об этом думать. Он окончательно пришёл в себя и чувствовал вновь нарастающую панику, подступающую к глотке комом. Несколько секунд он боролся за пищу, стараясь не выпустить её наружу, что еле получилось, отвлекаясь от сложившегося положения, однако потом он почувствовал лёгкую дрожь. Его опять немного трясло, а сердце бешено стучало по рёбрам, но он старательно успокаивал себя тем, что это гораздо лучше встречи с медведем, по крайней мере, он хотел в это верить. Тем более, раз их не убили сразу, они нужны кому-то живыми. Невольно взгляд, не цепляясь за конкретные предметы, мечется по помещению и набредает на тело. Даже не пытаясь встать на ноги, страна срывается, подползая к нему и осматривая, чувствуя что-то вроде дежавю. Дрожащими руками он хватает своего врага за плечи и немного трясёт, думая лишь о том, как можно заставить прийти в себя Россию, потому что оставаться совсем одному, испытывая на себе последствия тех или иных событий, он не хотел. В какой-то степени он понимал, что вряд ли это пробуждение будет для человека напротив приятнее предыдущего, и он явно не будет рад видеть своего спутника после рассказа о прошлом, но попросту боялся нарастающей звенящей тишины, покрывающей запутанные коридоры. Здесь и правда было настолько тихо, что любое самое малое шевеление со стороны Мерики разносило гулкое эхо, создаваемое каким-то расположением стен и решёток. Было ли это задумано специально или просто случайностью, он не хотел знать, продолжая осторожно бить по щекам Росса, дабы тот наконец очнулся. Пробежавшие мысли заставили Американца содрогнуться, но попыток он не прекратил. РФ опять досталось больше. Попытки оказались не напрасными, так как уже в следующие пять минут фигура на полу зашевелилась, что-то ворча себе под нос, и открыла единственный здоровый глаз, явно теряясь в пространстве. Взгляд несчастного цепляется за человека, склонившегося над ним, и немного проясняется. Однако Федерация не спешит отводить взор, вглядываясь в глаза Штатов, будто копаясь в его душе, которую, как тому казалось, соперник видит насквозь. Никто не спешил прерывать эту странную связь, наблюдая за любыми изменениями напротив. Триколор видел тёмно-жёлтые глаза, совсем оранжевые возле радужки, создающие эффект небольшого бочонка с мёдом или скорее вертикальную поверхность, по которой он течёт. В них отражалась целая гамма разных эмоций, а то, что один глаз немного косил, добавляло какой-то изюминки. Звёздный же мог видеть лишь тот глаз, что находился не под повязкой, но даже это казалось чем-то удивительно простым, но необычным. Поначалу ему хотелось отвернуться, но серый цвет манил, будто гипнотизировал. Вообще, теперь оказываясь в такой близи, парень мог понять, что, скорее всего, глаза голубые с примесью серого, а не наоборот. Они меняли оттенок в зависимости от освещения, и в такой темноте конечно казались темнее, чем обычно, но даже так можно было различить простую деталь, подмеченную Полосатым. Неизвестно сколько могло бы продолжаться это, если бы Русский внезапно не вспомнил детали последнего разговора. Он будто только сейчас очнулся ото сна, грубовато отталкивая человека, который всё ещё продолжал пристально смотреть на него сверху, с кряхтением осторожно, чтобы голова не закружилась, встал, специально нарушая зрительный контакт. Несмотря на это, США успел разглядеть замешательство, испытываемое врагом в столь необычной обстановке, он пытался понять, что вообще стоит в ней делать. Это заставило всё ещё сидевшую фигуру почувствовать себя полностью истощённым морально. Такое отстранённое поведение человека никак не способствовало его успокоению, а тот факт, что он недавно пережил слишком много всего, что приносило удар по его нервной системе, только добавлялся ко всем остальным проблемам, заставляя лишь раз тяжело вздохнуть и прикрыть ненадолго глаза, чтобы хоть как-то собраться с духом. Вслушиваясь в постоянные звуки, что издавал спутник в виде сбивчивого дыхания, тяжёлых шагов и чего-то ещё в этом роде, он провёл так несколько минут, убеждаясь, что хотя бы не один в этой передряге, отчего становилось немного легче. Это давало призрачную надежду на лучшее. Резко раскрыв глаза, решив, что просто сидеть не имеет смысла, Америка, превозмогая почти физическую боль и сдавленность в груди, принял решение подняться хотя бы для того, чтобы не выглядеть таким жалким. Однако и тут его ждала неудача, потому как больная нога решила напомнить о себе в самый неподходящий момент, отозвавшись резкой болью, когда он почти уже смог найти, как ему казалось, хрупкое равновесие. От неё он громко вскрикнул, падая обратно на ледяной пол, который уже успел проклясть. На его глаза навернулись слёзы, которые пытались найти выход ещё с того самого момента, когда он очутился здесь. Не желая устраивать ненужных концертов или давить на жалость, в которой не нуждается, он поджал губу, сильно прикусив её, стараясь подавить еле слышные всхлипы, какие обычно называют беззвучными, но это было слышно из-за прекрасной акустики. Россиянин украдкой наблюдал за этим со стороны, мучаясь в моральном выборе. Он примерно понимал природу необычного для некоторых представителей стран порыва помогать, если кто-то рядом нуждается, но это не способствовало фактически ничему, и парень продолжил оставаться на месте, напрягаясь всем телом, готовый броситься, если ситуация всё-таки покажется ему подходящей. В этот момент он испытывал с одной стороны вину за то, что не предпринимает никаких действий, стыд за бездействие, прививаемое ещё с детства, а с другой он всё ещё был зол на того, кто с такой лёгкостью рассказывал о том, как лишал человека, отца России, глаза. Так бы и дальше могло продолжаться, но тут Аме подал голос, относительно справившись с истерикой, выдернув собеседника из его мыслей. Это также заставило Сына Союза понять, что он всё это время смотрел на своего неприятеля, как казалось этому самому неприятелю, хотя парень скорее глядел сквозь:  — Не надоело лыбиться, а? Если так уж хочется, можешь избить меня, пока мы тут одни. Он пробурчал ещё что-то неразборчивое, видимо, скорее для себя. До ушей собеседника это долетело лишь смутными урывками, где отчётливее всего он услышал два простых слова, выведших его из равновесия — «твой отец». Это тут же заставило его вспыхнуть и в два больших шага оказаться рядом с обидчиком. Чуть помедлив, он всё ещё угрожающе опустился перед Мерикой, хватая того за плечо. Он мог бы стоять и наклониться, чтобы достать врага, возвышаясь над ним, но не смог воспользоваться положением неприятеля, скорее на подсознательном уровне не допустил бы подобного. Он просто не видел смысла омрачать свои действия какими-то такими поступками вне политики, ведь на международной арене зачастую это делать приходилось, потому как любой представитель нёс ответственность, отвечал не только за самого себя, но и за благосостояние своего народа, а тут речь шла скорее о сиюминутном порыве, направленном на страну только из личной неприязни. Однако это не означало того, что Росс не был зол или что его глаза не полыхали ненавистью. Чуть задумавшись, он уже успел замахнуться, твёрдо сжимая кулак, направленный на зажмурившегося парня, чувствуя, как кровь сильно бьёт по вискам. В последний момент, когда он уже готов был ударить, что-то вновь щёлкнуло, и РФ, выругавшись, тряхнул Аме и отпустил, отпрянув. Нервно ретировавшись к ближайшей такой же холодной как и пол стене, он прижался к ней лбом, дабы хоть как-то успокоиться и поднести что-то, что заменило бы лёд, к разболевшейся головушке. Ненависть прошла так же быстро, как и вспышка агрессии, а это точно была она, так как иначе он не стал бы угрожать стране ударом. Остались лишь непонимание, негодование и пустота, такая же, как у его спутника, продолжавшего неподвижно лежать где-то около середины комнаты. Федерация правда не мог многого из поведения других понять, возможно, из-за того, что ни его, ни его предка ни разу не держали длительное время под так называемым покровительством, как это было с некоторыми его знакомыми. Даже Латвия, его родная сестра, утверждала, что отец держал её в союзе насильно, по сути, являясь захватчиком. Триколор же никогда не испытывал подобного чувства, не обладал большим опытом в этих вопросах, но считал, что некоторая холодность может возникнуть и из-за этого. А может, просто всё дело в том, что папа и правда покинул его слишком рано, а он оказался не таким умным, как его предшественники. Наверняка же это могло быть частью какой-то схемы Мерики против враждующей стороны, до которой Правопреемник Союза не додумался бы никогда. В любом случае, он хотел знать:  — И всё-таки зачем? — задал вопрос парень, оборачиваясь и смело смотря на человека, принимая позицию некого нападения, однако собеседник не уловил этого, растерянно хлопая ресницами, вынуждая его уточнить, — Ты намекал на то, что мне будет не понять причин твоего поступка. Ну… того с отцом. Может, всё-таки попытаешься объяснить?  — Не причин ты не понял, а самого поступка. Причины я тебе не собирался раскрывать. Допустим, это то, чего тебе не следует знать, — Американец держится спокойно и отрешённо, как и в прошлый раз не разрывая зрительного контакта, из-за чего Русский чувствовал, будто он виноват, ведь именно он всегда отводит взгляд.  — Подумай. Возможно, мы тут до самого утра, пока заказчик спокойно спит и видит ясные сны. И да, напоминаю, что мы всё ещё чёрт знает где, нас похитили и привезли непонятно куда, — в этот момент его голос чуть дрогнул, выдавая то, что он сам на нервах и еле держится от какой-нибудь истерики. Парень даже вздрогнул, представив себе что-то, но покачал головой, пытаясь отвлечься от навязчивых мыслей.  — Кстати об этом, есть ли у тебя какие-то мысли по поводу нашего заточения? — Штаты неприкрыто пытался увести разговор в другое русло, открыто не провоцируя своего спутника, чтобы не нарваться на ненужный сейчас конфликт. Понявший это Россиянин меняется в лице, оно становится каким-то холодно-безразличным. Как будто он надел ту же маску, что всегда носил с собой на собрания, пытаясь соответствовать образу непробиваемой ледяной глыбы, хоть не всегда это удавалось. Его голос становится более грубым:  — Я не имею ни малейшего понятия кому конкретно мы так неугодны, это, как и в случае с краденными документами, может быть кто угодно, однако, это не так важно сейчас, как способы выбраться отсюда, — парень ещё раз оглядывает помещение и вновь говорит, — Пожалуй, будет разумно начать с окна. Я подсажу тебя, надеюсь, ты дотянешься. Даже если не удастся выбить решётку, мы хоть примерно будем знать о местности, которая нас окружает. Думаю, раз это место так слабо охраняется, оно либо секретное, либо действительно заброшенное, нам ведь даже пару людей не приставили. Наверняка суть в том, что сюда точно никто не полезет нас искать. В любом случае, при удачном побеге нам нужно примерно представлять наши действия. Не став ожидать ответа, Россия подошёл к всё ещё лежавшему собеседнику и попытался поднять его. Он в свою очередь, чуть помедлив, позволил это сделать, еле заметно кивая, как бы признавая, что смысл в этом имеется. Хотя ему было немного неудобно, когда его взяли на руки словно какую-то барышню, и поднесли почти вплотную к холодной стене. Пол под ним, бывший всё ещё мокрым и неприятным, немного прогрелся, и вновь прикасаться к столь низким температурам было как минимум неприятно, однако винить в этом того, кто будет держать его не прямо уж и пушинку, он не мог. Однако следующие действия Росса заставили Звёздного залиться краской от смущения и возмущения, заставив усомниться в последних доводах. Переместив свои руки, враг положил их на попу Полосатому, упираясь и толкая его. Но из-за того, что он ёрзал, всё затягивалось и вызывало ещё большее смущение обоих парней. И в конце концов страну чуть было не уронили, но он успел перевести вес в сторону стены и опереться на неё, матеря РФ:  — Какого, скажи мне, хрена?! Ты там типа заигрываешь со мной и лапаешь под шумок? Извращенец, тебе не кажется, что ты выбрал неподходящее время?  — Ой, да что за бред ты несёшь! Больно нужна мне твоя тощая задница. Прекрати вертеться сейчас же, иначе, я клянусь, уроню тебя специально! Или ты думал, что я тебя продолжу держать под руки и ноги, а окно самолично к нам спустится? Я мог бы поставить тебя себе на плечи, если бы не твоя больная нога, это бы гарантировало то, что ты сможешь разглядеть хоть что-то!  — Иди ты со своей тощей жопой, Росс! И, попрошу напомнить, это и из-за тебя в том числе моя нога в таком состоянии!  — Да ты прекратишь рыпаться или нет? Я серьёзно, я правда могу уронить и не нарочно, так что просто заткнись и делай свою работу!  — Ишь ты какой командир, раскомандовался тут! Пытается на меня что-то спихнуть, а сам голосит на всю тюрьму, гений нашёлся. Колхоз! Грубый, неотёсанный колхоз, который теперь ещё и с какими-то наклонностями, просто супер!  — Странно слышать это от главной звезды всея хаоса!  — Сам то понял, что только что сказал? Поругавшись в таком ключе ещё какое-то время, они наконец успокоились, хотя США до сих пор было ужасно стыдно и неловко от того, в каком положении его постоянно застаёт неприятель. Он и раньше попадал в своего рода неприятности, но как-то всё более-менее обходилось, а тут на них буквально налетел шквал всего, и это всё постоянно заставало врасплох, выбивало из колеи по-своему. Подобные случаи будто бы притягивал несносный Федерация, втягивая и своего знакомого, пусть даже этот самый знакомый сам зачастую лез в передряги. Схожее мнение обо всём этом было и у Триколора, который даже в детстве не влипал во что-то столь серьёзное. А тут ещё к внешним проблемам добавилось то, что у них нарисовался конфликт с пока что единственным в этой истории союзником, которого теперь парень вынужден был пытаться вытолкнуть как можно выше, чувствуя, как напрягаются мышцы рук от напряжения, когда он смог полностью распрямить их, дабы у них был хоть малейший шанс. Поначалу его тоже смущали и эта затея, и реакция Америки, негодование которого он понимал, но это быстро прошло, ведь его сердце продолжало болеть, а ярость требовала выхода. Он не знал как долго сможет продержаться и быть дружелюбным с тем, кто был способен на такое, он боялся, что всё-таки сорвётся, не выдержит и ударит врага, чего он вовсе не желал, поэтому и пытался забить голову единственной целью — выбраться отсюда. В конечном итоге, с огромным трудом и большими усилиями обоих Аме смог дотянуться до мокрой рамы руками, с напором подтягиваясь к ней, дабы что-то разглядеть. Терять опору в виде рук Русского было страшно, хотя минуту назад он был готов как можно скорее от неё избавиться, поэтому теперь он не думал ни о чём другом, кроме как о виде за окном, открывающемся далеко не так хорошо, как мог бы, ведь его глаза были примерно на уровне по самой нижней границе выреза. Перед ним открылась картина сурового тёмного леса. Из-за того, что луну в этот момент закрыли облака, увидеть что-то кроме огромных чёрных деревьев, стоящих почти вплотную друг к другу, хоть и достаточно хаотично, было нельзя. Видимо, они находились где-то в чаще леса, и было неизвестно, насколько этот лес мог быть долгим. Зацепившись одной рукой, что стоило ему немалых усилий, он треснул по прутьям решётки один раз, сразу же возвращая руку на место. Отмечая что-то про себя, страна кивнула, сипло спрашивая у спутника:  — Ты там где?  — Да тут я, тут. Теперь бы понять, как тебя спустить оттуда, — довольно спокойно отозвался Россиянин, чем вызвал шквал эмоций у собеседника.  — Ты издеваешься, что ли? Спускай меня немедленно, я тут долго не провешу! Клянусь всем, если я упаду, ты отправишься на тот свет! С тяжёлым вздохом Сын Союза осторожно потянулся к нему, дабы тот и вправду не упал. Держать его и ровно опускать было сложно, голова вместе с руками отдались неприятной болью, в ушах еле слышно звенело, намекая на то, что после такой серьёзной травмы всё происходящее является перебором. Тем не менее, у парня получилось спуститься, не пострадав, и Правопреемник СССР даже посадил его вновь на холодный пол, так как стоять он по-прежнему не мог. Стоило Аме коснуться очередной холодной поверхности, он вздрогнул всем телом, шипя себе под нос. И вряд ли кто-нибудь мог сейчас помочь ему, потому что его спутник находился в таком же положении, от усталости оседая рядом и сдержанно интересуясь:  — Ну, что там?  — Что я могу сказать, ситуация такова. Место похоже на какой-то лесной бункер, мы в самой чаще, и разглядеть что-то примечательно просто невозможно; прутья мне не проломить — они железные и не думают поддаваться, да и смысла в этом ноль, потому что я вряд ли при всём желании смогу пролезть, и это не учитывая наших ран.  — Ничего, значит, найдём другой выход! — уверенно заявляет собеседник, явно не желающих сдаваться и пытающийся хоть как-то подбодрить парня напротив, но Мерика уже потерял последнюю надежду, совсем обречённо осматривая мокрый пол:  — И куда мы подадимся ночью в неизвестной нам стране с бескрайними лесами вокруг? Ты не думал, что мы будем делать, если каким-то чудом нам удастся выбраться из лап похитителей отсюда до прихода заказчика?  — Погоди, что ты имеешь в виду под «до прихода заказчика»?  — Это место явно не предназначено для долгого заключения. Тут даже простого ведра нет, что уж говорить о других удобствах вроде каких-то коек. Скорее всего, с нами намереваются разобраться в ближайшее время, и я не знаю как именно и с какой целью, сказал бы уже давно. Россия шумно сглотнул, выдавая этим своё беспокойство и признавая их шаткое положение. В этому моменту его голова разболелась окончательно, и он просто лёг прямо на одну из почти высохших луж, прикрывая глаза, будто бы смирился с судьбой, однако, это было не так. Представитель страны просто пытался сосредоточиться на главной сейчас вещи — выбраться из камеры, порядком поднадоевшей. Он не был экспертом в побегах, хотя довольно не так часто, но всё же оказывался в милиции, сидя за решёткой за какую-нибудь очередную драку. Либо же работников вызывал недовольный сосед на даче, чью яблоню раз в год шаловливые дети обносили. Сказать честно, это не меняло дела, и ребята всё равно находили способ сделать это под шумок, прекрасно осознавая, что подозрение сразу же падёт на них. От таких приятных воспоминаний стране стало легче, и он улыбнулся, вспоминая свои детские шалости. На самом деле, сам он редко участвовал в подобных рейдах на соседские участки, но братьев и сестёр выгораживал всегда, за что иногда приходилось получать от отца. Несмотря на все последствия, заливные яблочки, что были вкусны всегда, стоили того. Да и у ворчливого деда их было несколько, всё равно он сам не мог съесть их все. Имя этого несчастного человека уже стёрлось из памяти, однако Росс отчётливо запомнил необычные пушистые белые брови, склоняющиеся к переносице или поднимающиеся моментально наверх при виде такого нахальства.  — Нет! — звонко выкрикнул РФ, ободрённый своими же воспоминаниями — Нет, я не сдамся! Русские не сдаются!  — Ты этими возгласами себя убедить пытаешься? — тут же послышался ответ уставшего от всего этого спутника.  — Нет, лишь выказываю желание и дальше продолжать поиски выхода и не впадать в ненужную панику. Бодро поднявшись, Федерация решительно подошёл к замку, висящему на двери, подмечая, что он довольно старый. Осторожно поднимая его на свет, он заметил что-то вроде инициалов, но из-за того, что они были стёрты временем, так и не смог их прочитать, оставляя эту затею на неопределённый срок, а может, и навсегда, ему не до этого. Теперь нужно было придумать, чем бы это открыть. Нужно сказать, ему не приходилось ранее взламывать подобные замки да и в принципе оные, потому что они с семьёй никуда не вламывались, им бы и в голову не пришло совершить какое-то преступление, кроме кражи соседских яблок, тем более, в то время и замков то мало кто ставил. Доверчивые были. Ожидаемо безрезультатно проковырявшись в нём ногтём, он попытался стянуть во что-то такое свою одежду, но быстро понял весь абсурд этой идеи. Далее в ход пошли попытки снять его его не открывая, но и тут его ожидал провал. Вдоволь поковырявшись с этой конструкцией, он плюнул на это дело, принимаясь изучать стены, надеясь найти хоть что-то. Потайной проход, какую-то заначку или неплотно сидящий кирпичик, на котором держалась бы вся стена — что угодно. Однако ничего стоящего найти так и не удалось, не смотря на столь старательные поиски, хоть малейшей ниточки, намекающей, что он на верном пути, попусту не было, что ещё сильнее начинало его бесить. Вся эта ситуация казалась безвыходной, но Триколор отказывался признавать её таковой, как это делала фигура, продолжающая лежать на полу и без эмоционально наблюдать за тщетными попытками врага. В какой-то момент, где-то спустя час, Русский опустился рядом с Американцем, переводя дух, пытаясь как-то здраво себя обнадёжить, но так и не находя ни одного решения. Подумав, что просто устал, он мысленно подвинул план побега на второй план, дабы окончательно не свихнуться. Теперь этой навязчивой мысли не осталось, и он мог наконец перестать убегать от того, что чувствовал в отношении поведения Штатов. Хотя, что он мог чувствовать? Прошедший гнев, негодование, обиду за то, что он даже не пытается помочь? Россиянину тоже было сложно оставаться адекватным в таких условиях, но он держался из последних сил, показывая свои уверенность и напыщенный энтузиазм, в то время как спутник сложил руки на груди и ждал неминуемой кончины, видимо. Судя по скепсису, с которым он разглядывал предпринятые действия, на чудо он явно не надеялся. Сыну Союза было даже тошно от этого, он давно бы сдался, если бы сам не пытался поверить во что-то нереальное, укрепляя тем самым свой дух. Он представлял как вернётся домой, как наберёт себе тёплую ванну, нальёт вина, чисто по случаю, не увлекаясь, потом целый день будет отлёживаться и отсыпаться от этого кошмара, смотря телевизор и попивая какой-нибудь чай, чувствуя привычное тепло, вместо которого сейчас был только обжигающий холод. Своеобразная маленькая ложь во благо, что, конечно, не нравилось, казалось противоестественным, но держало на плаву. Звёздный же, кажется, уже утонул, и хуже всего было то, что результата от всех попыток Правопреемника СССР не было никакого, что и озвучил вдруг подавший голос парень:  — Это не дало ровным счётом ничего, смысл был вообще пытаться?  — А я, между прочим, и дальше намерен продолжать! — не так уже уверенно, но довольно борзо заявил Россия, звуча как глупый обиженный ребёнок, прекрасно это осознавая, — Я буду верить в лучший исход и смогу вытащить нас отсюда! Только немного передохну и сразу за дело.  — И откуда же в вас, русских, такой энтузиазм? — беззлобно фыркнул в ответ собеседник  — Ой, можно подумать, со многими русскими ты лично общался достаточно долго. Особенно не по вопросам политики.  — Как минимум, могу быть уверен в двух непоколебимых душах. Кажется, это слова задели Росса за живое, но вовсе не так, как хотел Полосатый. Или не хотел, он сам уже запутался. Тем не менее, ладони упоминаемой страны вспотели, и на лбу стала видна испарина. Печальный долгий выдох, будто бы парень пытается вытолкнуть абсолютно весь воздух из себя, и РФ закрывает лицо ладонями, пытаясь привести сердцебиение, которое, как ему казалось, было слышно на всю тюрьму, хотя, скорее всего, раздавалось стуками в его голове, по его вискам. Последний раз в нужном темпе сделав что-то вроде дыхательной гимнастики, он наконец отнял руки, открывая лицо. Он не плакал, даже и не думал, однако мешки под глазами стали выдавать отчётливее, а какой-то пустой взгляд и вовсе делал его внешний облик старше, чем могли физически быть страны в своём расцвете. В следующей короткой немного надрывной фразе были горечь и печаль, сразу понятые собеседником:  — Ну конечно… Мои великие предки: дедушка и отец…  — Не буду спорить с твоими доводами о предшественниках, но я говорил о тебе и твоём дедушке, — поддавшись порыву успокоить неприятеля произнёс США, прекрасно теперь понимая, что, должно быть, было на душе у спутника, зная, какого чувствовать себя менее… просто менее на фоне кого-то конкретного, — С Совком мы не общались в неформальной обстановке вообще, сам знаешь, почему.  — Нет, — звучит резковато, но без агрессии, после чего наступает неловкая пауза. Собеседник непонимающе косится на Федерацию, который, в свою очередь, лишний раз замечает то, как косит один глаз врага, направленный чуть в сторону от него. Он продолжает, — На самом деле, не знаю. Отец редко рассказывал о ваших взаимоотношениях, потому что не очень любил обсуждать с кем-то дома политику со мной, и так на работе хватает. Просто ему в какой-то момент пришлось… Так вот, он описывал вашу Холодную войну как нечто безумное, на грани с полноправными военными действиями. И главным безумцем в этой истории всегда выступал ты. И это не потому, что он во всём винил тебя, нет, потому что никто до тебя и после не смотрел на него с такой ненавистью, с таким презрением, будто готов растереть его голову в порошок. Ты как будто затеял это как что-то, чего желал сам, не ради политических игрищ, ты наслаждался любой победой, пусть даже самой крохотной, что приносила тебе боль. И это же связано с тем нападением, верно? Я не буду скрывать того, что отчасти виню в его смерти тебя, что я был в бешенстве, услышав ту историю, я и сейчас в бешенстве! Слушай, не факт, что мы сможем вообще дожить до утра, но я хочу знать, почему? За что ты мог настолько кого-то ненавидеть? — закончив эту тираду, Триколор вновь заглянул в медовые глаза с немым гневом и мольбой, выжидая и прося наконец ключ к той заветной шкатулке под названием «правда». И, то ли последние слова являлись теми самыми страшнейшими опасениями, которых боялись оба, ища причины не верить в них, то ли что-то ещё словно меткая стрела долетело до сердца Америки, но тот, покачав головой, начал говорить:  — Значит, хочешь знать… Сразу предупреждаю, тебе это вовсе не понравится, — однако, это ожидаемо не сработало, и человек напротив смотрел со всё таким же желанием, — Что ж, тогда слушай и даже не смей перебивать меня! Думаю, будет резонно начать с того момента, когда я был ещё очень серьёзно настроенной и решительной, но и всё ещё неуверенной колонией, стоящей перед богатыми дверями в покои Императора, с трудом ускользнув от внимательных стражей, сосредоточившихся на защите гостей, потому как в тот вечер их было очень много, и почти каждый второй был самой что ни на есть почтенной персоной. Я вообще чудом оказался на том вечере, после которого мне обещались, наверно, пытки от Великобритании за бунтарское поведение, в последнее время проявляемое мною и разгорающееся с новой силой. Зачем я туда пошёл? Мне нужно было убедить твоего деда не выступать против меня. Мне хорошо запомнилась наша первая встреча, подробности которой, увы, не расскажу. Тогда я был слишком нервным и постоянно переживал за исход, чтобы мы нормально поговорили, но в принципе я остался доволен. На моё удивление, сначала не так часто, но потом всё лучше и лучше мы начали поддерживать общение, постепенно переходя на более не связанные с политикой темы. В какой-то момент, встречаясь лично, мы научились полностью абстрагироваться от происходящего на мировой арене, и, думаю, стали… друзьями.  — То есть ты так ненавидишь моего отца за то, что он… убил твоего друга? — уточнил Русский не совсем ещё понимая окончательных мотивов, но начиная что-то подозревать. — Извини, но это кажется мне странным, чего-то ты недоговариваешь. Раз уж решил признаваться, доводи дело до конц…  — Да влюбился я в него, неужели так сложно догадаться?! — Перебивая собеседника, воскликнул Аме, наталкиваясь на абсолютный шок со стороны неприятеля. Изрядно покраснев, он всё-таки смог взять себя в руки и продолжить, — Уж такова правда, его общество казалось мне незаменимо интересным, вызывало странный трепет в груди, заставляло ждать каждой новой встречи. Думаешь, я не понимал, что это для того времени странно? Но я действительно осознавал то, что любил его чуть сильнее, чем друга, наплевав на всё. И я решил на свою голову признаться ему в своём странном влечении. Сказать честно, тогда мне показалось, что он не смог ответить взаимностью из-за нравов и возможного осуждения, но я не исключаю того, что я мог с горя надумать чего лишнего. В тот вечер мы сильно поругались на почве этого, и я не желал его видеть. Как выяснилось, эта была последняя наша встреча перед тем, как я узнал, что его больше нет. И сообщил мне об этом именно твой отец. Умоляю, избавь меня от объяснения всех обстоятельств нашей с ним встречи, мне и так тяжело рассказывать. Единственное, что кроме грусти отпечаталось в моей памяти об этой стране — этот радостный взгляд от убийства человека, ставший мне до боли противным. Он пришёл с тем самым ружьём, в его крови, и я ничего уже не мог сделать, — увидев, что собеседник, полностью лишившийся дара речи, не собирается никак комментировать данные слова, он продолжил: Я не стал заострять внимание на своей ненависти к твоему отцу, ложно убеждая себя в том, что может, мы тоже сможем стать приятелями, хотя в душе я понимал, что после такого никогда его не прощу. Думаю, он чувствовал это, поэтому мы старались взаимодействовать как можно меньше друг с другом, ощущая буквально каждой клеточкой кожи неприязнь мою к нему и его ко мне. Это продолжалось до того момента, пока мне не пришлось быть его союзником во Вторую Мировую. Тогда я вновь увидел его с ружьём, и понял, что это пробудило во мне теперь уже неконтролируемую ярость и искреннее желание пристрелить его как собаку, ведь именно так он поступил с РИ. Наверно именно тогда я действительно возненавидел его. Что ж, на политической арене у нас тоже было не всё гладко, нарастали противоречия, и я буквально зацепился за единственную идею в его отношении — убить, уничтожить, причинить боль. Оглядываясь в прошлое, я думаю, что это было ненормально, моя одержимость не была нормой, но я также не сожалею о многом причиненном ему зле, а его было немало. Помнишь, например, как на вас с Украиной напали солдаты Рейха, угрожая убить и насмехаясь во время нашей с вашим отцом деловой встречи? Это я спланировал, я дал этим олухам шанс отомстить выигравшему, но они, вместо того, чтобы сразу вас убить, наслаждались вашим страхом, забыв о всякой осторожности. Признаю, я не должен был впутывать в месть его детей. И тот трейлер, что я тогда подарил вам, должен был стать очередной подставой, но что-то опять пошло не так. Каким-то образом разведка твоего отца, а может и что-то другое, работало безупречно, и он выходил сухим из воды. Кроме, разве что, того конкретного случая, о котором я тебе рассказывал. Но, будет нечестно не сказать, что перед этим Союз сделал со мной тоже самое. Поздней ночью я сидел в баре на общей территории, дабы просто расслабиться и выпить, однако туда же направился Китай — он мне тоже никогда не нравился. Я решил не упускать возможности и высмеять его, кидаясь колкими фразочками, но он был не в том настроении, и тоже начал активно со мной препираться, хотя в то время был достаточно тихим. Это сбило меня с толку, заставило чуть ли не кинуться в драку, но нас растащили по разным углам. Не знаю точно, что произошло, но, видимо, в общей суматохе он или какой его сообщник что-то подсыпали мне в бокал, и вскоре я уже был как в тумане. Выждав момент, Китаец подошёл ко мне и без проблем вывел с заднего выхода. Очнулся я в его квартире со связанными руками напротив хитрых чёрных и холодных голубых глаз. Твои глаза, и вообще некоторые черты кстати очень похожи на его… Они унижали меня, били и развлекались, а я, полагавший, что не могу ненавидеть его ещё больше, понял, что больше не хочу ему простой смерти. Нет, теперь он должен был ответить за всё! До сих пор мне неизвестно, была ли это случайность или план твоего отца, а может это произошло по плану Азиата, ведь СССР постоянно намекал мне на то, что бил меня, защищая свои интересы и интересы союзника. Теперь же, смотря на тебя, я вижу и другую сторону. Мне жаль, но теперь уже ничто не сможет перебить тот его образ, который я выстроил. Я не смогу относится к нему как к отцу или в принципе нормальной стране, ведь по-настоящему хорошо себя почувствовал лишь после его смерти, как бы ужасно эти слова тебя не ранили. Тем не менее, мне кажется, мы могли бы быть… кем-то лучше, чем были друг другу мы с твоим отцом. После внезапно столь откровенной беседы Мерика, сам не сразу понимая, почувствовал себя намного лучше. Ему и в голову не приходило подобное с кем-то обсуждать, потому-то он и держал это в тайне, боясь доверять такие тайны. Теперь же он чувствовал заметное облегчение, как будто тот самый груз на душе пусть и не полностью испарился, но как минимум стал легче. Сколько же он копил это в себе, даже думать не смея о признании. А сколько он за последнее время испытывал чувство страха, что просто на данный момент лишился его, хотя прекрасно понимал, что рассказал о себе действительно много, слишком много. Пускай не все смогут поверить и не во всё, но это не отменяет серьёзность сведений, которые он так просто выдал врагу, но, даже зная о всех рисках, он не боялся. Впервые за такой большой промежуток он был одновременно и истощён, и доволен своим далеко не однозначным решением. В конце концов Россиянин, и до этого узнал, к примеру, о его косоглазии, но так и не подумал кому-то выдавать. Это было глупо и нелепо до безумия, однако Американец доверял ему. Сам же сын Союза, просидев с нечитаемым выражением лица, и вовсе отвернулся к стене, не издавая ни звука. Возможно, это вызвало бы гнев у Штатов, но теперь молодой парень внезапно стал обладателем почти что полной картины, и это, безусловно, сбивало его с толку. Сможет ли Правопреемник СССР общаться с ним как раньше, а может даже и лучше, хотя это было чем-то, о чём враг не хотел думать, или же они навеки останутся в статусе соперников, пока один из них не одержит верх над ситуацией? Никто не знал. Молчание и дальше продолжалось бы, если бы Звёздный внезапно громко не чихнул, заставляя спутника от неожиданности вздрогнуть, сам ёжась от неприятного холода. Россия среагировал скорее на автомате, поворачиваясь и машинально протягивая руки к плечам, на которых обычно было водружена какая куртка, но сейчас он также был в обычной футболке, а потому застыл в неестественной позе, отведя взгляд от человека, которому ему нечем помочь. Да и непонятно, хотелось бы. Что ж, в этом Полосатый винить его не может, он даже представить не может, что должен испытывать его неприятель. Тем не менее, чуть запоздало вернув руки в прежнее положение, он молвил:  — Я обещаю, мы ещё вернёмся к этой теме, я никому не расскажу, что услышал. Если хочешь, можешь шантажировать меня тем, что на моей территории тебе пришлось отбиваться от медведя. Только сейчас нам нужно найти выход, и мне правда пригодилась бы твоя помощь, хоть ты и считаешь это бесполезным. США, прекрасно понимая мотивы Росса, неохотно согласился бодрым кивком, стараясь показать хоть какой-то энтузиазм. Он даже достаточно энергично подскочил, совсем забыв о боли, а зря. Через секунду его тело уже находилось в свободном полёте, и, если бы не ловкие тёплые по сравнению со всем этим помещением ладони, приземление удачным вряд ли бы вышло. Неприятные ощущения не прошли, однако чуть отступили, стоило ему опереться не на ногу, а на РФ, любезно осторожно придерживающего его, дабы тот не упал. Найдя взглядом уже давно обнаруженные костыли, находившиеся чуть за стеной камеры, поэтому, наверно, их обладатель не заметил наличия таких полезных приспособлений, он повёл Америку к тому углу, наклоняясь и доставая их и протягивая. Если бы не обстоятельства, всё это время в основном лежавший на голом полу проклял бы страну, знающую о том, что рядом находится вещь, способная это облегчить. Однако, ему ничего не осталось сделать, кроме как принять помощь врага, за которого он всё ещё держался. Только убедившись в том, что Аме устойчиво стоит и может поддерживать баланс, Федерация отпустил его, чуть помедлил и отошёл к стене, предварительно кивнув неприятелю на замок, надеясь, что он сможет что-то с ним сделать. Очередные попытки выбраться отсюда прервались далёким, но таким отчётливо слышимым цоканьем приближающегося. Оба парня напряжённо замерли, различая, что людей скорее всего несколько и есть большая вероятность, что среди них тот самый заказчик. Это значило лишь одно — они не успели, и теперь могли только нервно переглядываться, не зная, что делать. Триколор сообразил первым, отходя от стены и подзывая спутника отойти от замка, потому как от попыток выбраться из заточения заказчик явно будет не в восторге. «То ли у меня уже не все дома, то ли стук этих каблуков кажется мне смутно знакомым», — пронеслось в голове у Мерики, после чего его осенило: «Стоп, каблуки?». Время будто замедлило своё течение, и заключённые с открытыми ртами встретили процессию, во главе которой стоял тот самый человек, устроивший всё это, в этом ни у кого сомнений уже быть не могло. Немного нервно поправив юбку, девушка, казалось, сама не ожидала их увидеть, непонимающе оглядывая Американца. Последний первым решился подать голос, произнося единственное слово, слетевшее с губ: «Ты…?».