В среду Адай решила обделить своим присутствием волейболистов на тренировке и наведаться, наконец, в клуб манги. Не то чтобы там были важные дела или что-то вроде того, а просто почему бы и нет? Давненько она там не была.
Вот вспоминает, как она была главной два года назад, что аж мурашки волной невольно пробегают. Кейго каждый день ходила в клуб, не пропуская ни одного дня; старалась сделать комнату максимально уютной для коллектива; поддерживала чистоту и порядок. Она туда даже пару пуфиков притащила, которые были уже достаточно старые, и знакомый отца предложил мебель, потому что выкидывать всё-таки было жалко. Было нетрудно привести их в хорошее состояние.
Адай планировала нарисовать хотя бы персонажей и информацию о них. Но было бы отлично, если бы она начала первую страницу манги для конкурса.
На днях она задумалась:
«А может, изобразить наши с Тоору отношения?» Да, у них нет романтических чувств, но почему бы не представить? Немного пофантазировать и, набравшись опыта из других сёдзё манг, нарисовать свою историю на шестьдесят-семьдесят страничек?
Эту идею Адай оценила в положительном ключе и решила воплотить в жизнь.
По приходу в комнате оказались только Мейко-кун и Хару-кун. Мейко была первогодкой, а Хару — второгодкой. Отношения у них с Кейго были стабильные, как у обычных семпая-кохая, но Мейко была по-своему… настырной и несколько громкой, что, если честно, не очень нравилось Кейго.
А Хару была полной противоположностью первой. Дни, когда она была бодрой, считаются редкостью. Второгодка отдаётся сполна клубу, что так себе влияет на её успеваемость: она очень много занимается мангой. В том году она отстала на десяток страниц от Кейго, которая нарисовала больше всех за год. В этом году Хару намерена исправиться и установить новый рекорд. Если быть откровенной, Адай считает это бессмыслицей. Её рисовка могла сравниться с рисовкой Адай. Здесь второгодка вела одностороннюю холодную войну, о которой семпай и не подозревала. Нет, она знала, что их стили сравнивают, но не стремилась стать лучше: её и нынешний удовлетворяет.
Мейко рисовала в клубе хуже всех, но она генерировала просто безумные идеи, заключавшие в себе и фэнтези, и сёнэн-ай, и гарем со спортом одновременно. В общем, достаточно интересно. Это ожидаемо, потому что Мейко очень начитана.
— Всем привет, — поздоровалась Кейго.
— Привет, Кейго-сан! — в привычной манере поздоровалась Мейко. Это было громко, чётко. Так, что как минимум соседняя комната отчётливо слышала (да и стены тонкие).
В чём-то она была похожа на Мейана, чёрт бы его побрал. Первогодка читала какую-то яойную эротическую мангу. О, Адай её узнала: это она принесла свой любимый потрёпанный томик и спрятала его подальше от Шизуки, который очень смущается при виде подобного и запрещает как главный в клубе. И как Мейко его нашла?..
— Здравствуйте, — кивнула Хару. Она сидела на пуфике и делала наброски эскизов. Неудивительно, что она опять рисует.
— Чем планируете сегодня заняться? — интересуется Мейко, поудобнее устроившись на втором пуфике.
— Нарисую персонажей для новой манги, — Кейго не стала углубляться в детали.
— О-о, — всё, что выдала та, но, быстро подумав, выдаёт следующее: — То есть скетчбук вам не нужен будет?
— Нет, я буду в планшете.
— Тогда можно я почитаю ту мангу, что вы давали на прошлой неделе?
Адай глядит на искрящее из её глаз желание и интерес и думает, что даже если она и откажет, — Кейго не знает, — но Мейко точно раздобудет как-нибудь её блокнот, чтобы прочитать яойную мангу. Всё-таки это её любимый жанр. Но Адай не отрицает: это знатно льстило.
— М-м, да, держи, — Адай протягивает толстенный блокнот. Его потрёпанное состояние говорит миру, что пережил он немало, но планирует пожить ещё.
— Спасибо!
Кейго кивнула. Почему-то она всегда чувствует себя как не в своей тарелке рядом с Мейко. С Хару неплохо: она почти всегда молчит и, в частности, обходится короткими фразами только по делу, но вот Мейко… Господи, она такая активная. Глядя на эту озорную первогодку, Адай невольно видит в ней шпица. Маленький, чуть-чуть пухленький как баоцзы¹, лохматый блондинистый шпиц.
Остановившись на персонажах, Кейго в замешательстве: стоит ли генерировать внешность Ойкавы в аниме адаптации точь-в-точь? Может, просто придумать другое лицо, но оставить его характер? А вдруг он возьмёт и прочитает её мангу? Адай же тогда до конца жизни не отделается от его насмешек! А ей это совсем не надо. Это один из худших вариантов развития событий, который может произойти…
— Широ Исии² из семьсот тридцать первой³ квартиры? Кейго-сан, это что? Такая историческая отсылка?
Кейго дрогнула. Она и не задумывалась об этом. Для неё Широ — просто приятное имя, своим значением «замка» олицетворяет главного персонажа с сильной личностью, а фамилия достаточно распространённая. В чём проблема? Что ещё за отсылка такая историческая? Адай не это имела в виду! Нет, более того, она вообще ничего не имела в виду! Здесь нет подтекста!..
— Ха? Серьёзно? — Хару-кун встала со своего насиженного места — Адай уверена, — которое не стала бы покидать ради какой-то мелочи, но ситуация требовала такой жертвы. Она подошла к Мейко и, чуть резковато забрав у неё из рук блокнот, глянула на страницу. В самом деле: вон, главный герой называет своё имя, покидая родную квартиру. — Вы в самом деле хотели таким образом намекнуть? Извините, конечно, но я не ожидала такого от вас, Кейго-сан.
— В-в смысле? Это
вы серьёзно? — Адай по-настоящему испугалась, чувствуя, как их большинство ущемляет все её жалкие оправдания. — Я ничего такого не хотела передать!
— Это очень… — Мейко подбирала слова. — Грубо, Кейго-сан! — кажется, шпиц вот-вот заплачет. Голос первогодки задрожал. — Это правда очень низко для вас! Вы же семпай!
Хару откинула блокнот на рабочий стол Кейго, будто один прокол обесценил вещь и его теперь необходимо сжечь только из-за наличия имени на страницах. Обычно молчаливая и скованная Хару положила руку в поддерживающем жесте на плечо кохая. Та пустила слезу, шепча, что её прадедушка умер в том же отряде.
Услышав её слова, Кейго ещё заметнее содрогнулась. Всегда серьёзная Хару стала темнее тучи и смелым, грозным взглядом прожигала дыру в семпае. Адай испугано сглотнула, пытаясь избавиться от кома в горле.
Да чего это они? Кейго ведь правда не хотела ничего плохого! У неё нет ни единого скрытого мотива, а уж тем более желания! Она понимает важность ошибки, но почему ни одна из них не хочет войти в её положение? Хотя бы прислушаться!
Перепалку нарушает вошедший Шизука. Прочувствовав гнетущую атмосферу, он мгновенно насторожился и нахмурился.
— Что тут происходит?
— Кейго-сан назвала персонажа генералом из семьсот тридцать первого отряда, — кратко пояснила Хару, всё ещё успокаивая Мейко. — Шуюми-сан, не думаете, что это как-то… Слишком? — Хару требовала правосудия — видно по взгляду, кричащему, что она добьётся этого любой ценой.
— Кейго-сан, это правда? — осторожно спрашивает Шизука.
Хорошо, что Шуюми-кун пришёл! Он-то точно поможет Адай выбраться из этой дерьмовой ситуации. Он здравомыслящий человек, понимающий и уважающий Кейго. Он ответственный в клубе. Он растолкует обстановку!
— Блокнот на столе! — Хару быстро раздражалась. По более хмурому взгляду Шизуки Кейго стало ясно — ему это не нравится, но напряжённость ситуации требует от него ясности в действиях и холодного ума. — Первая же страница!
— Шуюми-кун, — Кейго едва ли подавляет дрожь и неуверенность в голосе, — это не был какой-то исторический намёк или отсылка! Это самое обычное число, которое может встретиться в повседневной жизни и самое обычное имя, с которым существуют люди и после этой ужасной личности!..
Адай хотела добавить, что из-за дел микробиолога того века, нет смысла дискриминировать имя в настоящем времени, но она осеклась после вздоха со стороны юноши.
В данной ситуации Кейго видела два наиболее ярких развития события с вероятностью успеха пятьдесят на пятьдесят: либо Шизука оправдывает Кейго, и они дружно забывают её глупую ошибку, либо, игнорируя уважение к семпаю и её возраст⁴, он обвиняет её.
Этот вздох ознаменовал второй вариант.
Оставшись в затруднительном положении совершенно одна, Адай напрягается ещё сильнее и начинает думать насчёт своей защиты. Это правда глупое обвинение! Мысли неслись лихорадочным потоком. Прежний мир, который так долго строился и, наконец, долгожданно наступил в начале весны, в данный момент дал трещину, и теперь она должна приспособиться к ситуации, чтобы не дать дерьмовому конфликту выбить её из равновесия. Она ведь так долго адаптировалась! Она этого
просто не заслужила!
Девушка отчаянно пыталась выстроить хоть какое-то правдоподобное оправдание. С чего начать? Что будет правильным предпринять в данную секунду? Сделай свой голос более чётким, прими серьёзный вид, Адай! Ты ведь сильная!..
Сейчас ей требовались спокойствие и ясность мыслей.
— Кейго-сан, — холодно — как раньше Адай никогда не доводилось слышать, — начинает Шизука, — да, существуют и другие люди с таким же именем, но…
Это имя и
это число в одном контексте… Это слишком сильно, — Кейго заметила в его глазах тень разочарования, будто она в один момент потеряла всё своё расположение в его глазах, и сейчас они стали друг другу никем. — Вам стоит извиниться, — он сделал короткую паузу, — сейчас это самое меньшее, что вы можете сделать.
Кейго замерла, всем своим видом излучая немой протест.
Он серьёзно? «Меньшее»?
— Всего лишь поклон, — замечая её отказ, Шизука, как лидер клуба, не мог спустить семпаю всё с рук. Неуверенный мальчишка с комплексом неполноценности был непреклонен.
Внезапный поворот событий и реакция кохаев, с которыми они жили бок о бок, напрочь выбила Адай из колеи. Мысли породили новый поток гнева, разочарования и страха.
Впервые за столько времени она почувствовала себя ущербной и жалкой.
Именно этими неосторожными действиями малейшая ошибка влекла за собой серьёзные последствия — этим ей не нравилась жизнь в Японии. Старшее поколение уважается — это Адай тоже не понимала, но нагло пользовалась в качестве приоритета в школе. Её по-настоящему уважали, но один глупый прокол стоил ей гордости.
Сердце сжалось. Нет, она должна. Всё-таки она семпай. Шизука прав:
«Всего лишь поклон». Усилием воли Кейго медленно, стиснув до боли зубы, поклонилась перед кохаями, заставляя себя думать о чём-то постороннем, дабы подавить разрушающие нутро эмоции.
Она молча забрала блокнот, всё ещё включенный планшет, портфель и покинула клуб манги, тщетно пытаясь сохранить остатки достоинства. Родное место в один миг стало ненавистной комнатой с удушающими воспоминаниями.
Мысленно Кейго старалась оправдать Шуюми. Он ведь главный. Он должен прислушиваться к большинству; должен здраво оценить ситуацию и принять правильное решение. Он мог заставить Адай выложиться на максимум, ведь её поклон — минимум. Наверное, это наиболее оптимальный вариант, который он мог выбрать.
Но как бы поступила в данном случае Кейго, будь она главной, как пару лет назад? Пораскинув мозгами, она пришла к выводу, что
точно не так.
Обиду на душе она решила заглушить более отдалённой от реальности темой: перевести дух и подумать о манге. Работа над ней важна, так как призы весомые. Если получит первое место, то получит и рекомендательное письмо в универ, что значительно повысит её шансы на вступление. Да, она права!
Но её заявку так и не приняли: нужно было заполнить некоторые персональные данные, которые хранились в документах у отца. По его словам, он боялся, что важные бумажки, удостоверяющие личность Кейго-младшей, могут затеряться в её хламе мангаки. Если она попросит документы у отца, то придётся объяснять, зачем ей это, а этого допустить она категорически не могла. А стащить по-тихому самостоятельно ей не позволяла совесть правильно воспитанной девочки. Поэтому Адай сейчас держала путь в учительскую к Йошизаве-сенсею, так как копии документов хранились и у неё.
Нужно просто попросить у классрука свои же документы. Разумеется, она спросит причину, но Кейго скрывать от учительницы нечего — скажет, как есть. Адай была уверена, что сенсей без колебаний даст сфотографировать то, что ей надо, и, более того, поддержит Кейго. Она знает учителя практически три с половиной года, поэтому представлять обратный результат не было смысла, но стоило.
— М, да, сейчас дам, — сказала женщина, доставая откуда-то из стопок нужную папку. — А зачем тебе это? — невзначай интересуется преподаватель.
Натянув привычную непринуждённую улыбку, Адай мысленно отмечает, что угадала:
— Хочу в конкурсе манги поучаствовать. Всё-таки там достойные призы, — честно признаётся девушка.
Женщина на мгновение замерла, будто раздумывая, а потом засунула помятую папку с личным делом Кейго Адай, ученицы «3-4» класса, в ту же огромную стопку под пресс папок других учеников.
— Кейго-кун, тебе не кажется, что уже необходимо повзрослеть и сосредоточиться на своём выпуске? Ты единственная совершеннолетняя ученица во всей школе. Я знаю, что у тебя уважительная причина на этот счёт, но ведь это позор. Я уверена, что ты и сама это прекрасно понимаешь. Этот конкурс, по сравнению с предстоящими экзаменами — ерунда, — она сделала паузу, давая усвоиться своим словам. — Я надеюсь на понимание.
Её телефон зазвонил, и она, отвернувшись от Кейго, взяла трубку.
Девушка оглянулась: работа в учительской будто замерла. Многие учителя занимались своим делом, но все они прекрасно слышали поучительную речь Йошизавы.
Адай чувствовала себя вдвойне униженной. Какой же урон за последние пять минут! Как же паршиво. Она сейчас расплачется. Острая боль пронзила её грудь, но лишь на мгновение. Горечь прогнала прочь любую жалость быстрее, чем она успела осознать её присутствие.
Кейго поклонилась и покинула учительскую.
Она плохо знает своего учителя. С удивительной скоростью зародилась обида на любимого преподавателя.
Да как она может?! Кейго достаточно взрослая и может отличить «ерунду» от действительно значимых вещей! В конце концов, она самостоятельная и в состоянии сама решить, что ей действительно необходимо, а что нет! Она ведь этого просто не заслужила.
Почему какие-то два ничтожных события так бьют по Кейго? В какой момент она стала такой слабой и сентиментальной? Последние пять лет она упорно вырабатывала в себе иммунитет на подобные ситуации, чтобы чувством безразличия и холода оградиться от лишних проблем.
Есть разница между признанием своей боли и предоставлением возможности одолеть себя. Принятие — ещё не значит сдаться. На самом деле, возможно, так даже лучше. Но тогда какого чёрта её осознание такое болезненное?!
В какой-то момент необходимость держать всё в себе в изматывающих попытках приспособиться стала привычкой. Избитая истина. Но можно долго жить, не подозревая о существовании проблемы, пока однажды нарыв не вскроется.
Девушку мелко затрясло. Шуюми-кун, а сейчас и Йошизава-сенсей. Папа не должен знать о случившемся; с Мейаном они в ссоре, не хватало ещё и к нему ползти за успокоением: если и утешит, то мысленно будет осуждать, какая же его старшая сестра жалкая, — с таким исходом Кейго не желала мириться. У неё оставался единственный человек. Но предугадав подобное, она не хотела, чтобы он пытался её успокоить. В любом случае рано или поздно их сделке придёт конец, и Тоору уйдёт. Так лучше вообще его не приближать к себе, чем наследит в душе и уйдёт. Поэтому она старалась держать необходимую дистанцию.
Но он ей был нужен.
Спустя столько времени Кейго не позволяла себе расплакаться. Слишком незначительные события, недостойные слёз взрослой и независимой девушки. Но Адай было необходимо успокоиться.
Удивительно, как быстро идёт время. Кейго решила пошвыряться по округе для обветривания душевного состояния. Посмотрела на часы: была половина восьмого. Должно быть, Ойкава уже дома.
Гнетущее грудь чувство придавало мрачную уверенность в себе. Адай проглотила ком и, довольно быстро добравшись до нужного дома, тыкнула в кнопку звонка без лишних колебаний. Ей открыла Ойкава-сан:
— О, Кейго-чан, это ты. Тоору не говорил, что ты придёшь.
Девушка постаралась принять как можно более естественный вид:
— Мхм, не знаю, в чём проблема, но мы с ним договаривались. Может, просто забыл? Всё-таки у Ойкавы-куна много забот. Мы договаривались позаниматься…
Как раз в этот момент позади Ойкавы-сан Адай заметила до боли знакомый силуэт нужного как никогда человека. Тоору, мгновенно заметив проблему, поспешил вмешаться:
— Ах, да, мам, я не предупредил. К нам в самом деле должна была наведаться Адай-сан, ты ведь не против?
— Ха? Конечно, нет, — ответила женщина, будто сын сказал какую-то глупость и визиты девушки в дом семьи Ойкавы были чем-то самим разумеющимся.
— М, вот и отлично, — Тоору мягко улыбнулся.
Женщина пропустила девушку в прихожую, ответив на её «Простите за вторжение» что-то из категории «Чувствуй себя как дома», и ушла в одну из комнат. Перед этим Тоору сказал, что они будут заниматься испанским и попросил не беспокоить.
Кейго была уверена, что Ойкава обо всём догадался, — что-то с Адай случилось. Он видит её насквозь, что иногда настораживало. Парень не распускал руки, но он прожигал в ней дыру своим пронзительным взглядом — это она отчётливо ощущала.
Как только они вошли в его комнату, он включил аудиозапись испанского текста на компьютере, по которому они должны были подготовить контрольное чтение ещё неделю назад (сдали они его отлично, но не важно).
Кейго сбросила рюкзак и обняла парня. Ойкава медлил, явно не ожидая такого.
— Мне плохо, Ойкава-кун, — её голос предательски дрогнул, — мне так паршиво.
— Ха-ха, иначе ты бы не пришла, — он издал печальный смешок с оттенком простодушия.
— Давай ляжем, — она пропустила его слова мимо ушей.
Тоору опять помедлил. Это было неожиданно и волнующе, но — он признаётся, — глубоко внутри желаемо. Они неуклюже опустились на колени, не разрывая объятий, и упали на футон. Он был ещё тёплый, а на кофейном столике были разложены конспекты и учебники по математике: Ойкава делал уроки, а Адай нагло оторвал его от своих обязанностей. Невероятная эгоистка.
От осознания в уголках глаз начали собираться слёзы, но она изо всех сил сдерживалась. Её останавливали гордость и чувство достоинства. Но Адай и не подозревала о бесполезности своей треклятой гордости.
Ойкава, сжимая её в необходимых объятиях, пытается подгадать момент, чтобы вовремя задать волнующий вопрос. Он мысленно отмечает: когда такой сильный человек, как семпай, выражается беспокойство — это серьёзно напрягает.
Кейго не знает, почему, но у неё появилось неизъяснимое желание поделиться наболевшим с Ойкавой-куном. Почему с ним — вполне обоснованно: они видятся, скорее всего, последний год; у него вряд ли найдутся мотивы трепать об Адай, разбалтывая направо и налево компрометирующие факты о ней и… К нему у неё выстроилось неосознанное доверие. Но это нормально, ведь они друзья?..
— Знаешь, сегодня впервые в жизни мне посоветовали повзрослеть, — тихо начала Адай. — Почему-то мне так погано от этого.
* * *
Мейан — самый близкий человек в жизни Кейго Адай. Она была уверена в этом до начала третьего года в старшей школе. Тогда им обоим было уже семнадцать-восемнадцать лет, кажется, самое время, чтобы повзрослеть, отбросить юношеские глупости и с осознанием выложиться на полную, шагнуть во взрослую жизнь.
Но кто бы мог подумать, что Адай возненавидит свою внешность, потому что каждый раз в отражении видела своего брата. Они были очень похожи, и это невероятно бесило, ровно столько же мотивировало не опускаться до его уровня и поменять что-то в себе, но, когда последний пункт проваливался, Адай начинала ненавидеть и свою ментальную составляющую.
Думаете, в чём проблема? Мейан изменился. Сердечная любовь матери его избаловала, её связи давали ему особые привилегии, а финансовое благосостояние открывало все ранее запертые двери, которые не получилось распахнуть самому. Он курил, ошивался на тусовках и — чего никто не знал, кроме его друзей, — даже выпивал. Кажется, это просто дурные тараканы всё ещё не повзрослевшей молодёжи. Если вы так подумали, то вы правы.
Но вместе с этим как нечто побочное были и романтические связи: он не менял своих девушек как перчатки, но обычно его отношения не длились дольше трёх-четырёх месяцев. И он, и она получали своё, а потом, чаще всего, расходились. Он вдоволь насладился очередной симпотяжкой из столицы (бывало, они были старше), а она — пожила рядом с щедрым парнем на славу.
Каким-то тупым способом он влез в долги и микрозаймы с бешеными процентами. Глупый Мейан.
Парню приходилось лгать, и он занимал даже у отца, что достаточно весомо било по их с Адай скудному бюджету. Вдоволь натерпевшись этого, папа позвонил маме, и она вправила ему мозги, вместе с этим закрыв его долги.
Кажется, с кем не бывает, правда? Но разочарование от глупости своего брата уходило в осадок, негативно сказываясь на нервной системе Адай.
Как не вовремя у них было паршиво с бюджетом, потому что сразу после дерьма с Мейаном умер дедушка. Его придавило в собственном доме от землетрясения. В тот раз Кейго впервые заплакала спустя три года, как брат вправил ей мозги про её жалость и ущербность. Тогда она чувствовала себя невероятно ужасно: ушёл родной человек, с которым она не смогла напоследок провести как можно больше времени; она нарушила данное обещание, но боже, какое тупое, ведь это естественно, — горевать по родным, но оправдание не пошло в плюс.
Адай потратила почти все накопленные сбережения на университет. Отцу приходилось тяжело, и тогда она впервые поняла ту боль, когда смотришь, как дорогой человек изматывает себя.
В раменной Кейго работала три дня в неделю. Не так много — и зарплата, собственно, соответствующая. Раменная на грани банкротства. Был необходим дополнительный заработок. Адай устроилась на вторую работу, но все подножки судьбы и накопившийся осадок вытекли в косяки на работе. Первый начальник всё спускал ей с рук, каким-то образом наслышанный об её положении, но в скором времени сменивший его новый уволил девушку после второго прокола. Заслуженно, справедливо, но обидно до чёртиков.
Внезапно объявилась мама со своей помощью. Очень неожиданно спустя столько лет молчания, но, господи, так уместно: в семье Кейго действительно было всё паршиво. Адай по натуре очень гордая, и каждый раз уведомление о начислении денег от матери безо всяких комментариев било по её самолюбию. Ей было невероятно сложно переступать через себя и получать необходимые деньги, когда так хотелось отправить их назад и гордо заявить, что Адай выросла без матери и будет жить так же. Но она не могла ещё сильнее нагружать отца и себя: её оценки в школе ухудшились, что очень волновало Арату.
— Адай, — позвал мужчина, привлекая внимание дочери, — слушай, ты — моя надежда. Я знаю, ты очень умная и взрослая. Мне очень жаль, что тебе пришлось так рано повзрослеть…
— Перестань, пап. Я рада, что рано стала зрелой. Мне это помогло и очень облегчило жизнь. Хотя как-то слишком пафосно и самонадеянно звучит для моих восемнадцати, — она быстро посмеялась. Адай надеялась сгладить атмосферу, но отец оставался серьёзен.
— Я очень жалею, что позволил тебе работать. Это сильно повлияло на твои оценки. Это было неправильным решением.
— Но я не хочу всё время сидеть у тебя на шее! И я хотела помочь! В нашей ситуации это было достаточно уместно! — запротестовала девушка.
— Дай мне закончить, — Адай стыдливо умолкла. — Я хочу, чтобы ты ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не повторяла ошибок своего брата. Тебе сейчас
необходимо хорошо учиться, потому что это — залог успешной жизни. Так ты сможешь устроиться в хороший универ и, получив красный диплом, устроишься на работу в престижную компанию. Ты обеспечишь себя всем необходимым и не будешь ни в чём нуждаться, не будешь ни от кого зависеть и никому не будешь должна, понимаешь? — она кивнула. — Хорошо, ведь сейчас это необходимо. Пусть наша ситуация послужит нам обоим уроком, но тебе, Адай, главным мотиватором.
Ведомая чувством долга, Кейго взялась за учёбу. Взлетев в школьном рейтинге, она жертвовала покоем. Было необходимо всё исправить и как можно быстрее, ведь скоро экзамены, скоро ей выдадут диплом выпускника, скоро она должна ехать в Токио и сдавать вступительные экзамены.
Но Адай не успела понять, в какой момент стало так сложно и тяжело, будто ей свалили что-то похуже, чем небесный свод на плечи Атланта. Наверное, это и есть тот самый момент, когда человек ломается.
Не было рядом человека, который скажет: «Я люблю тебя, и я верю в тебя. Я знаю, это сложно, но попытайся быть сильной». Это были бы те слова, которые она хотела услышать, хотела, чтобы ей помогли и облегчили путь, по которому она шла, хотела, чтобы он стал менее одиноким.
Настала череда безразличия и появилась иллюзия, что для школы и универа будет достаточно и того, чего Адай уже добилась. Она решила остановиться на этом.
Странно, насколько сюрреалистичным и ненормальным может стать собственный мир,
насколько глубоко, оказывается, можно уйти в себя, почти полностью погрузившись в своё
подсознание. Не было желания думать, что это за чувство такое. Не было желания засыпать по ночам, когда организм самостоятельно вырубался от усталости, также не было желания и просыпаться, и куда-то идти, есть, пить, к чему-то стремиться. Ровно столько же не было и желания жить.
Реальность будто перевернулась кульбитом, поменялась и внезапно стала отвратительной. Как ни странно, желания возвращаться в неё тоже не было. Где-то отдалённо слышался голос разума, что нужно собраться с силами и продолжить идти, потому что Адай взрослая и самостоятельная, но голос такой тихий, что и вовсе пропал. «И хвала небесам», — мрачно думала она.
Разочарование в себе было самым болезненным и гнетущем разочарованием Адай в жизни. Это разочарование опасно тонко граничило с жалостью и нелюбовью к себе.
Адай не знает, сколько пролежала в кровати, закрывшись в своей комнате. Казалось, минуты длились непозволительно, неестественно долго, перерастая в вечность. В один неуловимый момент она осознала, что отец, склонившись над ней, трясёт её за плечи, но голос не пробивался сквозь выстроенную защитную стену безразличия к всему происходящему — а это самое главное. Кейго видела обеспокоенные глаза мужчины, которые раньше на дух переносить не могла, но сейчас же, не понимая смысла происходящего, она лишь устало прикрывала веки.
Блаженное абстрагирование от всего, пребывание в самой себе закончились в тот момент, когда Адай почувствовала острую боль.
В Японии говорят, что живот, — душа человека. Что ж, сейчас душу Кейго Адай в прямом смысле резали.
Пережитые бурные эмоции вызвали стресс, и незаметно подкралась депрессия. Она влекла за собой всё самое интересное. Мало того, что прекрасная кожа Адай, за которой она так тщательно следила, теперь выглядела ужасно из-за гормонального сбоя, так более того, вечеринка началась тогда, когда кортизол, гормон стресса, начал работу по полной, разрушая белковые соединения (а вместе с ним и мышечную массу, которой и так толком нет) и снижая вес, отчего Адай была самым настоящим скелетом: ключицы и кадык видны как никогда; руки и ноги такие тонкие, что выглядело похуже, чем у неправильно нарисованных персонажей. Она болезненно бледная, устаёт от минимальной физической нагрузки и ментально истощена. Настиг эндометриоз кишечника.
Отходя от наркоза, Адай несла такой бред, что не стыдно только потому, что врачи наверняка забыли её лицо. Например, когда её будили, она просила их заткнуться и выключить будильник; подкатывала к доктору, называя его почему-то женщиной и подмигивая двумя глазами, а потом, чуть оклемавшись, хотела встать и пойти в школу, потому что: «Я же на химию опоздаю». Отходить было невероятно паршиво, и Адай попросила ватку со спиртом (ей это действительно хорошо помогало), но, когда ей никто ничего не принёс, её со словами: «Где мой спирт?!» услышало всё отделение.
Ужас какой-то, но потом, рассказывая всё это, отец впервые улыбнулся за долгое время, пока девушка мучительно краснела. Ко всему дерьму прибавилось то, что папа очень испугался возможности потерять её и испытывал чувство вины потому, что так нагрузил Адай.
Операция прошла в феврале, когда все её одноклассники сдавали экзамены. В марте Кейго не поехала ни в какое Токио на вступительные.
Со словами «Я хочу восстановиться в школе» началось всё заново.
* * *
Адай, не торопясь, рассказывала ему свою историю. Иногда сбивалась, путала события и повторялась. Она никогда никому не рассказывала про своё прошлое. Тоору спокойно и тихо слушал, иногда поглаживая по спине и голове.
Поддавшись болезненным воспоминаниям, девушка не сдержала слёзы, но, осознав, быстро отодвинулась от юноши.
— Чёрт, прости, Ойкава-кун, я не хотела, — давится та, как можно тише шмыгая носом. — Блин, как же ущербно…
— О чём это ты? — он хмурится, притягивая её обратно. — Твоё желание быть защищённой не делает тебя слабой. И если ты плачешь, это тоже не значит, что ты слабая. Это значит, что ты слишком долго была сильной, — выдыхают ей спасительные слова в самое ухо, обжигая горячим дыханием.
Чудеса какие-то. Как этот несносный кохай смог перевернуть совершенно в противоположную сторону всё мнение Кейго, которое она так мнимо себе вбивала?
Адай чувствует на своих щеках слёзы и трусливо прячет их, утыкаясь в тёплую широкую грудь волейболиста. Она слышит, как бьётся молодое сильное сердце, как руки, прижимающие её к телу, усиливают хватку. Ойкава по-детски невинно, кажется, даже чуть-чуть неуместно, целует её в щёку, пальцами осторожно стирая мокрые дорожки от слёз. Её давка слезами перешла в глухие рыдания.
— Спасибо, Ойкава-кун, — шептала та, плача, отчаянно обхватив парня руками, кусая губы, прокусывая их до крови. Чувствуя непомерную благодарность, Кейго преданно жмётся к нему, пытаясь подарить желанное тепло в ответ.
Тоору прислонился горячими губами к её виску, тихо дыша, поднял одну руку, обхватывая голову Адай, прижимая её к себе, зарываясь пальцами в беспорядочные пряди волос, успокаивающе массажируя.
Ей очень хочется собраться и успокоиться, как часто она делала до этого, но ничего не получается. Она пытается сжаться, стать незаметной, мысленно умоляет хоть кого, чтобы из её памяти стёрли минувший день.
Адай хочет забыть эти ужасные эмоции, хочет, чтобы она не помнила, как навязчиво жалко, будто какая-то дворовая собачонка, жалась к парню за успокоением; хочет забыть чувство растоптанности из-за устаканившихся стереотипов страны, чувство обиды на человека, которому сердечно доверяли и любили, чувство безвыходности.
За эти два с половиной месяца Адай ни разу не пожалела, что согласилась встречаться с Ойкавой Тоору.
