Мне достаточно просто быть рядом

      Около двенадцати ночи.       Арно ещё в шесть вечера ушёл к группе отмечать скромную дату — два года существования их музыкального коллектива. Он не обещал вернуться в определённое время, да и Адай не сильно-то волнуется. Что может произойти со взрослым мужчиной? Пить в вечер пятницы — норма, а тут и повод весомый. Так что ей всё равно, но тупое чувство лёгкой и оттого ещё более раздражительной тревоги не даёт покоя.       Из-за наушников Кейго не слышит, как дверь распахивается, не слышит тяжёлые шаги, понятия не имеет о намерениях парня, и это подло от мисс судьбы.       Адай не успела сориентироваться… Даже не успела ничего понять, как быстро оказалась придавлена чужой тяжестью тела. От испуга она невольно вскрикивает и роняет телефон из рук, а из-за резких движений наушники уже валяются где-то на подушке.       — Чт-что ты?.. Арно, ты в порядке? — Кейго пытается рассмотреть его лицо сквозь темноту. Наверное, просто слишком напился, и контроль над телом даётся с трудом. Она сомневается, что сможет перевалить его массу через себя, рядышком на кровать, но постарается. Пытается отодвинуть его, но руки на груди успешно перехватывают, грубо сжимая; Кейго жмурится, но ничего не говорит.       — «В порядке»? Рискну заметить, — она вырывает руки из его хватки: терпеть его силу сложно; ёрзает под ним: костяшки таза болят, насколько же хорошо он расположился на ней. Адай не может унять мурашки: ей не по себе от его откровенности. Она всегда старалась держать дистанцию. — Что нет. Я устал, Адай. Устал дрочить, устал ждать тебя, когда, наконец, будешь готова раздвинуть ноги сама. Неужели ты не веришь, что я люблю тебя? Сомневаешься в моих чувствах?       — Я! — она хотела ответить хоть что-то, лишь бы остановить поток его тирады мученика, оттянуть момент. Он стягивает рубашку, майку, ставит какой-то бутылёк на прикроватную тумбочку. Сейчас Кейго действительно стало страшно от возможности событий. — Арно, перестань! Пожалуйста!       — Адай…       — Я посплю на диване! — Кейго хочет успеть вскочить, пока он стягивает одежду. Естественно, безнадёжно. Куда она попёрла против животного желания, ста восьмидесяти сантиметров и алкогольного опьянения, сносящего весь здравый рассудок?       — Адай, давай сделаем это, — мужчина откидывает её обратно на кровать как тряпичную куклу. Так неожиданно, что аж больно.       — Арно, я не хочу, — Кейго старается звать его по имени, чтобы звучало более убедительно, — пожалуйста, услышь меня! Арно! Давай поговорим об этом завтра!       — Не кажется, что пора перейти к делу?       Адай громко сглатывает. Она очень надеялась, что сможет достучаться до него словами. Ей жутко, жутко страшно. И сейчас он представляет реальную угрозу. Недолго думая, Кейго решается перейти к радикальным действиям: ударяет коленом в копчик, как учил Мейан, остаётся вывернуться из-под него!..       Ну почему? Просто за что каждый раз случается такое фиаско?!       Мужчина опускается всем телом на неё, прижимая своим весом. Она просто не успела.       Пытается ударять его в бока, зная его ненависть к этим чувствительным местам; ещё раз в спину, но он наклонился слишком низко, хоть как-то головой, лбом в лоб, боже, хоть что-то! Руки дёргаются на его шее в очередной в надежде что-то сделать, но Караку заводит их ей за голову, болезненно ударяя о стену и сжимая. Вечерние остатки сил уходят так стремительно. Её брыкания подпитывает только адреналин и страх.       — Арно, пож-жалуйста, — Кейго дрожала в предистеричном состоянии. По щекам текли слёзы; губы в панике подрагивали, искажая слова. Она бы никогда не подумала, что придётся усилиями выдавливать из себя мольбы. Это кажется гораздо сложнее любых извинений или ранних подъёмов.       Кейго сложно увидеть его лицо через пелену слёз и темноту. Наверное из-за этого ей кажется его странный взгляд. Какая-то неуместная смесь возбуждения и нежности задержалась на радужке. Такое она видела только в глазах душевнобольных в манге или аниме. Нет жалости, раскаяния, сожаления или страха. Скорее всего, в этот момент стоит понять, что дороги назад нет, но будет ли в это верить жертва? Теперь она ясно осознаёт выражение: «Надежда умирает последней».       Арно переворачивает её на живот, придавливая сильно рукой за шкирку будто шавку, этим самым ограничив её попытки выбраться. Он так старается, что позвонок хрустнул, заставляя парализовано замереть на пару секунд, чтобы не было больнее.       — Ты всегда спишь в этих тупых штанах. Боишься быть неприкрытой рядом со мной? — он стягивает одежду вместе с бельём. Глупо, но он перевязывает ей руки пижамными штанами. Ткань треснула: порвал, урод, а запястья ноют, и их сводит зудом, как сильно болит и сдавливает хрупкие костяшки. — Неловко спать под одним одеялом? Никогда не отвечала на эти вопросы, потому что не хотела признавать правоту, — вопрос даже не риторический, а уверенное утверждение.       — Арно… Арно, подожди, — он не уделяет должного внимания пустым мольбам, — послушай, прошу тебя, — он остановился, но слышится тяжёлый вздох: не то от её пустых звуков, не то от возбуждения; она чувствует на коже твёрдый стояк сквозь грубую ткань джинсов. — Дав-вай попробуем… Н-нежно?..       Кажется, не осталось другого выбора. Кейго проклинает всё. Она не хочет, но это самый оптимальный вариант. Отдала бы всё — всё, кроме людей, — на возможность вернуться к тому вечеру, когда была у Тоору дома, и переспать прямо там, с ним, на полу. Может, так будет меньше боли? Только из-за этого она соглашается, переступая через гордость, приоритеты.       — Хах, — он довольно усмехается, почти счастливо; Кейго не видит, но знает, что на губах сдержанная ухмылка. — Ты-то моя умница, — хвалит в унизительной манере. Приходится закусывать губу, жмурится, чтобы подавить рыдания. Как же низко он её опускает!       — Развяжи мне руки.       — Что? — и без того тонкий голос такой надломленный, что её просьба осталась не расслышанная.       — Мне больно, развяжи руки!       Арно хмурится. Его всегда поражало её стремление, но чтобы она была до такой степени отчаянной? Это чуть восхищает, но он слишком хорошо знает женщин и её конкретно. Очередная попытка? Определённо.       — Нет.       Краткий холодный ответ подобно выстрелу разрушил надежду хотя бы избавиться от боли. Она просто хотела сделать всё безболезненно! Только поэтому она пошла навстречу!       Адай зарыдала пуще, ожесточённо забилась в попытке освободиться, задыхаясь и захлёбываясь в собственных рыданиях, содрогалась от омерзения каждого его поцелуя на коже; кричала в истерике, срывая голос, протестовала и требовала хотя бы развязать чёртовы руки. Мужчина уткнул лицом в кровать, заставив заткнуться; воздуха категорически не хватало. Немного в чувство привело ощущение холода и внезапного проникновения: смазанные пальцы хаотично двигались внутри. С трудом, но он не сдерживался.       Девушка с большей силой лихорадочно извивалась под ним, почти выворачивая запястья из суставов, до крови натирая; ползла вверх, сжимаясь, чтобы остановить его немного, затормозить. Он нетерпеливо растягивал, царапая короткими ногтями стенки; проникал глубже и игнорировал обжигающую кровь на пальцах.       Арно был слишком нетерпелив.       Если бы не девичьи приоритеты переспать по любви… Адай бы согласилась раньше. Возможно, была бы инициатором и сделала решающий шаг. Караку смог бы доставить удовольствие, сделал бы всё нежно, и это был бы тот первый раз, который не стыдно вспоминать.       Чёрт знает, сколько прошло времени, как он сжимает мёртвой хваткой бёдра, приподняв задницу, как ему удобно, и вдалбливается со вздохами, да поглубже. Кажется, вечность. Поясница неприятно ноет и болит, будто бы ещё толчок — и она не выдержит: сильно прогнётся под его диким напором в противоположную сторону и сломается с хрустом. Поскорее бы. Может, после этого Адай не будет ничего чувствовать? Если эта сумасшедшая боль, чувство предательства и утраты, что она могла отдать свою девственность Тоору, тому, кого любит, а не этому ублюдку… Да, если это пройдет, то пусть переломится, как и душа. Пусть она умрёт, лишь бы пропасть и не чувствовать, забыться в необходимом и как никогда желанном сне.       Отвернувшись, будто это всё, что Адай могла сделать, лишь бы не видеть его, понимает, что Арно даже не удосужился закрыть за собой двери. Темноту его квартиры прожигала полоса коридорного света, грозя выдать с потрохами их миру, но, сжалившись, схлопывалась от сквозняка, покрывая их безумие, а потом всё повторялось.       В какой-то момент Кейго сдалась: оставила бесплодные попытки вырваться, перестала кричать, полностью замолкая. Этому способствовало саднящее горло, сорванный голос и болезненная судорога, пробивающая насквозь. Даже перестала гадать, когда эта пытка закончится. Арно удовлетворялся, подарив взамен внутреннее кровотечение и чувство использования, как одноразовую и уже недевственную шлюху, негодную для восстановления.

* * *

      Адай лихорадило от невозможности исправить то, что произошло той ночью. «Возьми себя в руки, безвольная тряпка», — так она себя заставляла. Но по слабости сдавшись, позволяла себе лечь обратно, свернуться в позу эмбриона и спрятаться под одеяло ото всех, — всё, на что она была способна.       Прошло около двух дней. Самые худшие два дня.       Как отчаянно Кейго не старалась абстрагироваться, она не могла ни забыться, ни избавиться от боли. Нечеловеческая, ломающая тело боль: руки ноют от часового неподвижного положения, запястья болят, красуясь фиолетовыми гематомами; опухшие глаза слипались от сухости и сонливости. Тело до сих пор непроизвольно коробило мелкой дрожью. Мышцы ужасно саднят от никогда не бывалой растяжки. При каждом вдохе диафрагма болезненно пульсирует, а при каждом глубоком вдохе — живот стягивает острой режущей болью.       Чёрт возьми, она настолько жалкая, что дышать нормально не может.       Слышится звонок. Арно секундно подрывается на кухне со стула и спешит к дверям.       — Доброе утро, Караку-кун, — кажется, соседка. Кейго не помнит её имени.       — Утречка, Хаяку-сан. Опять за солью?       Этот беззаботный тон как ни в чём не бывало. А женщина смущённо смеётся, припоминая соседские услуги.       — Ха-ха, нет-нет, что ты? Сын купил пару упаковок на будущее. Как у тебя дела? Не замечал или не слышал ничего странного? Семьи из сто пятой и шестой квартиры подняли переполох, дескать, бездомные греются на наших этажах. Нет, ну ты понимаешь? Ещё находят наглости шуметь по ночам!       — М-м, нет, ничего не слышал, — в его голосе проскальзывают виноватые нотки. Ну конечно. Он ведь заставил бездомного поднять на уши весь этаж. Только вот взволновать — взволновала, а на помощь никто не пришёл. Коротко о сущности людей. — Извините, Хаяку-сан, у меня вот-вот молоко убежит.       — Молоко? Не расскажешь, где ты его купил? — поспешно спросила та. Кейго уже бесит её болтливость и навязчивость. Простила бы всё, если не своё состояние. Уж молоко-то найти — настоящая редкость.       — В другой раз!       Дверь захлопывается и слышится громкий вздох. Потом шаги. Кровать прогибается совсем рядом под его весом. Он молча сидит, будто ждёт, когда Кейго повернётся к нему лицом, взглянет на него, но это самое последнее, что она хочет сейчас делать.       — Адай, — Арно колеблется. — Ты должна поесть.       Кейго не сразу отвечает.       — Дедлайн сдан, кажется, я уже никому ничего не должна.       — Я не это имел в виду…       — Мне плевать, — безэмоционально отрезала та самым холодным голосом, на который только способна. — Я не буду есть.       — Тебе больно? — «Ах, ты ещё грёбаный капитан очевидность!» — Я могу покормить тебя.       — Это тем более не сдалось, — Адай замолчала на секунду, а потом ядовито усмехнулась, чуть не заскулив от боли. — Вот ещё! Есть у тебя из рук, как беспомощная шлюха? О да, мечтала об этом всю жизнь!       Караку проигнорировал колкость. Раньше бы резво подхватил спор, не позволив оставить за ней последнее слово в конфликте.       — Я купил специальные свечи. Они на тумбочке и… Сегодня я, — он вздохнул, прикрывая глаза. — Сегодня вечером мы уезжаем в Сеул. Не знаю, когда я вернусь, но тот продюсер готов спонсировать нас.       — М, — откликается Кейго без какой-либо интонации, просто как сигнал — услышано.       Это к лучшему. Сто процентов к лучшему.

* * *

Групповой чат. Вы, Маттсун, Макки.

11:00 АМ Вы: Хэй. 11:00 АМ Вы: Мы можем встретиться сегодня, где обычно, ближе к вечеру? 11:17 АМ Макки: Ты наконец сдала часовую сводку и хочешь отпраздновать? 11:17 АМ Макки: Я думал, мы сделаем это у вас в раменной, как вернёмся. 11:18 АМ Вы: Не, это по другому поводу. И это срочно. 11:20 АМ Маттсун: Если опоздаешь, ты платишь.

* * *

      Сидя в баре напротив Маттсуна, Кейго чувствовала себя неприкрытой даже в самых больших джинсах и толстовке, которые только обитают у неё в шкафу. И, кажется, у неё паранойя. Чувство, будто все искоса смотрят на неё, зная о недавнем событии.       —…Ты слышишь меня?       — Ах, — она вздрагивает от неожиданности; ёжится на месте и поднимает глаза на Иссея. — Извини, я задумалась. Почему Макки не пришёл?       — Выясняет проблемы с арендодателем, — Кейго кивнула в ответ. — Эм… Что-то случилось? — всегда безразличный голос Матсукавы звучал слегка взволнованно: слишком странное поведение у семпая, слишком внезапное предложение перед самым отъездом.       — Да… То есть нет!.. То есть случилось, но я пока не могу сказать. Извини, — она быстро исправлялась с видом, будто говорила сущий бред и всё время сосредоточенно пялилась на свой джин-тоник. Маттсун нахмурился.       — Предлагаешь пить в тишине, зная, что ты опять нашла приключения на задницу?       Адай больно закусывает губу на последнее слово и опускает голову ещё ниже, чтобы он этого не увидел. Безуспешно. Маттсун был бы паршивым блокирующим, если бы не обращал внимания на мелкие детали. А блокирует он хорошо.       — Ха-ха, — выдавлено смеётся та, чтобы сгладить ситуацию. Гул и лёгкая духота вкупе со слабоалкогольным напитком чуть-чуть располагали к себе. — Да, это именно то.       — Ладно, как хочешь.       Но выпить в тишине не удалось, потому что Маттсун слишком хорошо знает, когда подруга вот так вот по-тупому мямлит, так не уверена и больно кусает губу, что даже Иссею отчего-то больно, просто глядя на этот жест. Он рассказывал самые разные истории, начиная от каких-то стрёмных воспоминаний из детства, заканчивая школьными соревнованиями… Но на старшей школе Кейдай опять начала кусать губы и нервно заламывать пальцы. Она невольно делала всё, чтобы Матсукаве было достаточно понять, что ей эта тема определённо не нравится. Ей больно вспоминать о школе, когда всё было хорошо, когда не было взрослых трудностей, когда они все — её любимые друзья-кохаи — были вместе, и их разделяли не тысячи километров, а то и океаны, а пара метров из класса в класс. Ещё когда был этот Мерзикава.       Маттсун перевёл тему на учёбу в колледже, за что Адай была мысленно благодарна.       Когда две баночки были опустошены, и этого более чем предостаточно для Адай с низкой устойчивостью к алкоголю, чтобы почувствовать себя гордой и независимой двадцатиоднолетней женщиной, она прерывает не очень увлекательную навязчивую историю с вредным преподом.       — Почему лесбиянки, когда увидят одинокую красивую девушку, могут себя сдержать, и они тупо пройдут мимо либо по-человечески познакомятся, но не изнасилуют? — язык заплетается, и в конечностях чувствуется приятная тяжесть.       Матсукава хмыкает. Он всегда знал, что для его семпая перескакивать с темы на тему и задавать самые странные, а то и не уместные вопросы — по её стихии.       На пару мгновений он и не задумывается, ведь это, наверное, риторический вопрос, но столкнувшись с её взглядом, ему вдруг становится интересно. Изнасилование… Это так по-ублюдски, что Маттсун задумывается «А правда, почему?» и решает поддержать её сторону, но его внезапно осеняет. Он резко переводит задумчивый взгляд с такой интересной лампочки на подругу и застывает.       Адай всё поняла по изменениям во взгляде и кивнула, мрачно улыбаясь.       — Да-да, Арно грубо взял меня. Он… Я говорила! — она судорожно подбирает слова, разглядывая в его глазах неподдельную злость. Адай по-настоящему нервничает и волнуется как девчонка, но Иссей не смеет перебивать, терпеливо ожидая её рассказа. Она глубоко вздыхает, отпуская напряжение. — Он с самого начала отношений рассчитывал на секс. У нас был разговор насчёт этого. Он был серьёзен и терпелив, но… Ха-ха, как видишь, его выдержки хватило только на три месяца. В целом, он сам неплохой парень. Он заботится… Заботился, всегда помогал и поддерживал. Да, иногда его забота была чересчур. Несколько дней назад он отмечал с друзьями два года группе и пришёл пьяный… Так что вот, — она виновато поджала губы. Возможно, это чувство неуместно, но ей стыдно, что она не сдержала обещание, достаточно давно данное друзьям, и так не поговорила с Арно, жалко, что не рассталась раньше, рассказывает только сейчас…       Маттсун глубоко вздыхает, будто разочаровался во всём мире.       — Слушай, ты… Ты можешь пожить у меня, если хочешь, — парень звучал максимально сдержанно, боясь, что от одного неосторожного слова зависит судьба человечества. Как она теперь доверяет мужчинам? Согласится ли?.. Да чёрт с этим! Сможет ли доверять им? Понесёт ли их дружба какие-то изменения из-за половой принадлежности?       — Нет-нет, спасибо. Правда, спасибо, Маттсун, но он уехал в Корею, так что, думаю, я в безопасности?.. Когда вернёмся в сентябре, я просто сниму другую квартиру и всё. Ремонт до сих пор не закончили, да и в ссоре мы с мамой всё ещё… И я чувствую себя лучше, когда живу одна. Знаешь, нет никаких обязанностей?       — Угм…       — Слушай, чел, — Адай подняла на него затуманенный взгляд и положила ладонь поверх его: злость уступила взволнованности и незаметной неловкости. Кейго звучала убедительно и предельно искренне, будто сейчас начнётся самая душевная речь. — Я, правда, вам благодарна. Чёрт возьми, Маттсун, — она улыбнулась на тёплые воспоминания. От этого Иссей почувствовал облегчение: впервые за этот вечер, но если бы знал подробности, впервые за неделю. — Вы мои лучшие друзья. Всегда, когда я нахожусь с вами, мне так комфортно и хорошо, что аж плохо!       Что она ещё сморозит? Матсукава невольно тоже улыбается: это так в её стиле!       — Хах?       — Серьёзно! Думаю, ты поймёшь меня! Вы, парни, невероятны! Я всех вас так люблю, это ж охренеть можно! — она звонко засмеялась. Алкоголь верно действует, но где-то в отголосках здравого рассудка заиграли чувства. Две баночки маловато. По щекам потекли слёзы. Смех перешёл в глухие рыдания, и пришлось зажать рот. Адай пыталась остановиться, но не могла. Матсукава выглядел так растерянно, как, наверное, ещё никогда в жизни. — Извини. Извини, что высказываю это именно тебе, но я не могу больше терпеть… Я могу тебе высказаться, верно же? — вопрос из вежливости, но друг не может выдавить ничего дельного, кроме сокрушённого кивка. — Никому не рассказывай об этом. Люблю я вас как лучших друзей и кохаев, только Ойкава — грёбаное исключение!.. Я-я люблю его. По-настоящему люблю. И ушла тогда из аэропорта, потому что была готова зарыдать в любой момент, — Маттсун мысленно подмечает, что так и знал. — Но я так сильно хотела задержаться! Подольше побыть там. Он ведь мне даже не рассказал ничего о переезде. Я узнала это от Макки за вечер до встречи. Чёрт… Начала встречаться с Арно, чтобы забыть его хоть чуть-чуть. Это помогло, но… Вон, как обернулось…       Маттсун хороший блокирующий. На то и были догадки. Верные догадки.

* * *

      Кейго было невероятно паршиво, так что Матсукава не стал останавливать её после третьей банки джин-тоника. На неё буквально свалилась куча дерьма, которое она с достоинством пережила. Как бы сильно это достоинство не ущемляли. Он искренне поражается тому, как стойко его подруга всё перенесла.       Казалось, что единственной отрадой был лаймовый напиток. Хотя она сама в этом призналась. Парень честно не знает, сколько она выхлебала, но, пожалуй, пусть он останется в неведении. И слава Ками-сама, что она мало весит, потому что сколько бы банок она не опустошила с жестокой жадностью, это не отменяет того факта, что Иссей вынужден тащить её к себе домой.       (Хотя она сердечно умоляла этого не делать: не хочет навязываться).       Он осторожно опускает её на кровать, закидывая ноги.       — Эй, чел, — хрипло зовёт та.       — М?       — Можешь?.. Подожди, — Маттсун не знает, что испытывает и что должен чувствовать, наблюдая за её умственными подвигами как для реально пьяного человека. Ещё ни разу они так не напивались. — Воды, please.       Иссей вздохнул. Ему нравились посиделки с друзьями и выпивкой в конце недели, но не нравились… Нет, он просто не любил последствия. И он ни разу не напивался до беспамятства, потому что зачастую на нём лежала не условная обязанность позаботиться о сохранности их безвольных тел. Вспоминая, как они с Макки поспорили, кто больше выпьет сакэ… К слову, сакэ покрепче, чем этот её обожаемый джин-тоник, так что Кейго провалилась на второй рюмке. Конечно, после этого её забрал этот ублюдок супер-ревнивый парень, но вот Ханамаки-то с Иссеем остался. Но ничего. Ему не жалко.       Поставив кружку с водой на тумбочку, Кейдай, кажется, заснула…       Матсукава опять невольно вздыхает и перебирает ногами в другую комнату. Он хоть выпил и поменьше, но алкоголь не до конца выветрился.       — Ойкава?       Парень чуть вздрагивает от внезапного голоса; он чувствует, как девушка сзади ухватилась за штанину.       — Эй, — удивительно. Матсукаве становится ещё жаль, и он ещё больше уважает эту хрупкую девушку не выше ста шестидесяти: в этом коротком звуке он расслышал такую болезненную надломленность. — Пожалуйста, останься хоть сейчас, — хватка на ткани усиливается. Откуда сейчас столько сил? — Эй, ты меня слышишь? Я прошу тебя… Ты хоть знаешь, сколько я из-за тебя страдала? Возьми ответственность, чёрт.       Матсукава слышит, как она невесело усмехается, а потом всхлипы. Прекрасно знает её отношение к слезам и на секунду удивляется, что она позволяет себе плакать из-за Ойкавы. Или виной тому алкоголь? Без понятия.       Он устало прикрывает глаза, и как в замедленной съёмке мелькают воспоминания: совместные шутки, походы в раменную и школьные обеды; занятия у кого-то дома, а потом её фигура с трибун, и приятно от мысли, что она приходила ради них, а не одного Ойкавы — Иссей знает точно; её безэмоциональная маска после их, а не её, проигрыша, хотя все в тот вечер поняли, что она плакала. Плакала вместе с ними, разделяя их поражение. А потом этот выпускной. У него ведь фотка в телефоне, и в тот день она действительно чуть не забыла её скинуть в беседу.       Он опускается на кресло рядом, и хватка на штанине расслабляется.

* * *

      Матсукава в целом спит крепко, но не сегодня, и виной тому неудобное кресло. Представляя, через что пришлось пройти этой девушке в метре от него, ему противно и было желание кое-кому знатно врезать. Он осторожен и боится одним вольным движением причинить дискомфорт.       Кстати, о девушке рядом. Он медлит, когда слышит хлюпающие звуки. Что? Может, кран барахлит? И чёрт, что он совершенно в другой стороне. Вдруг и правда он? Или монстр под кроватью? Он приходит к самым сумасшедшим и глупым догадкам, так как поверить в этот звук в темноте, и что это не просто проделки фантазии, а Кейго рвёт, сложно.       Он быстро включает свет в комнате, хотя сделать это сложно: ноги будто не слушаются. А потом мысленно ругает себя, потому что в первую очередь совершенно не это надо делать! Он поднимает её тело за плечи и ведёт в туалет. Она еле перебирает конечностями и незаметно содрогается в конвульсии, но это быстро проходит. Матсукава держит её волосы в хвосте, отвернувшись: Кейго выплёвывает блевотину, кашляя и шмыгая носом.       Повернувшись через минуту, Иссей только сейчас замечает синяки на запястьях, которые она так старательно прятала под рукавами. Лучше бы не смотрел: гнев мгновенно вспыхивает. Жалко, что тот улетел в Корею так быстро. Маттсун смог бы обеспечить сотрясение мозга волейбольным мячом, хотя знает, что этого недостаточно. Они должны сходить сегодня же в полицию. Может, что-то да получится?

* * *

      — И это все вещи? — Маттсун смотрит на портфель, сумочку и две до отвала забитые спортивные сумки.       Кейго оглядывает квартиру: ничего ли не забыла? Она привыкла к новому жилью, но за одну ночь оно стало ненавистным местом с ужасными воспоминаниями. Первые несколько минут было действительно сложно здесь находиться и мысли удушали токсичностью, но со временем и присутствием надёжного друга это ушло.       Она планирует забрать всё своё из его квартиры, вернуться на лето в Сендай, а с сентября начать буквально новую жизнь в Токио без Караку и никогда с ним больше не встречаться. Мысль, что он навсегда уйдёт из её жизни, доставляет неясное удовлетворение.       — Да, я готова.       — Поедем сразу на вокзал? Макки тоже скоро будет.       — М, да, пожалуй, так и сделаем, — девушка натягивает портфель, а сумку закидывает на одно плечо, другое занято небольшой сумочкой.       — А что с ключами? В смысле… Ты не должна их кому-то отдать?       — Нет, у него есть второй. Так что выкину с чистой совестью, — Маттсун кивает.       Через секунду слышится, как в дверях поворачивается ключ. Матсукаве потребовалось мгновение, чтобы настроиться на защиту. Он смотрит на Кейго: сложно разглядеть невооружённым глазом, но она напряжена всем телом; обычно нахмуренные брови были в удивлении вскинуты, и, кажется, она слегка напугана. Она поспешила с выводами? Адай чувствовала, что у неё есть все шансы на новую жизнь, но этот простой звук медленно разрушал грёзы; воображение уже рисовало ей самые мрачные картины.       В проёме появляется голубовласый юноша. Маттсун хмурится: тот борщеволосый.       Кейго на секунду с облегчением прикрыла глаза, дав себе время успокоиться. Всё обошлось. Всё в порядке.       — Я, конечно, называл тебя шлюхой, но не думал, что ты так быстро найдёшь замену Караку, — равнодушно тянет парень, кивнув головой на бывшего волейболиста.       — Это мой друг, придурок.       — Шуя-сан рассказывал.       — В самом деле? — Кейго гадко хмыкнула, сильно нахмурившись. — Что ещё рассказывал?       — О той ночи, — Адай крупно вздрагивает, на спине застыли противным холодком мурашки. На этих словах Таку сам отчего-то помрачнел. Тоже сочувствует, что ль?       — Я, — она чуть раздумывала над словами, — я думала, вы улетели в Корею.       — Вообще-то у нас билеты на послезавтра. Шуя-сану просто стыдно у тебя перед глазами маячить, поэтому он соврал.       — Понятно.       Повисла тишина. Таку ждал каких-то слов от одноклассницы, Кейго тоже самое от парня, а Матсукава терпеливо ждал семпая, гадая, кто этот чувак.       Кейго казалось, что она должна что-то испытывать на это признание, но ничего. Ей всё равно на факт, что Арно раскаивается. Смысл, если уже поздно?       — Шуя-сан расспрашивает про тебя, — неожиданно начал парень. — Сказать что-то конкретное?       — Разве ты не расскажешь правду? — Кейго недоверчиво хмурится, перемнувшись с ноги на ногу.       — Зачем? Чтобы он волновался? Он и так места себе не находит, а у нас тур. Да и… Надо ли тебе это?       — Мне всё равно. Я просто хочу, чтобы он больше не появлялся.       Он сдержанно кивает, засунув руки в карманы.       — Ладно, я помогу тебе, чем смогу.       — Ха? — Адай выглядела поражённой, нижняя челюсть на секунду задержалась раскрытой: она по-настоящему просто забыла об этом, слишком удивлённая его словами. — Чт-что? Зачем? Тебе-то какая выгода помогать мне?       — Сегодня кто-то более жалок, чем я, поэтому нужно помочь встать ему, — он простодушно усмехается с пустым взглядом, сгорбившись.       Кейго не нашла ответа. Она молча вглядывалась в его лицо, фигуру, будто искала в нём ответ на все свои недоумения. Почему ненавистный одноклассник такой? Его точно кто-то подменил. С чего бы ему помогать ей? Это искренне? В это сложно поверить. Сложно поверить в его слова: ей всегда казалось, что Таку-кун заносчивый урод, но чтобы у него было такое мнение о себе… Странно.       — Почему ты меня ненавидишь? — как бы не вовремя и не уместно это ни было, Адай хотелось узнать ответ на волнующий уже как несколько лет вопрос. За что он так чморил её с самой старшей школы?       — Ты просто меня раздражала, — он исказил губы; Кейго не поняла, от чего: ему противна она или слова тяжело даются? Подождите, что? В прошедшем времени? Маттсун нахмурился. — Моя мать всё время твердила мне: «Посмотри, Кейго-кун на втором месте, а тебя вообще в рейтинге нет», «У тебя опять неуд за тест», «Ты на грани вылета из класса», — он процитировал все фразы наизусть, слишком уставший от них. Порой это правда оказывает давление. — Знаешь, как я задолбался? Мои родители всегда сравнивали меня с тобой.       — А шлюха-то за что?       — На это ты более бурно реагировала, поэтому из всех прозвищ я выбрал это. Просто не повезло из рандомного выбора.       Кейго возмущённо усмехнулась простоте его решений.       Она задумалась: его заставляли учиться там, где он не хотел. Родители хотели дать ему хорошее образование, но вместо этого наскребли сыну заниженную самооценку. Адай прекрасно знает, каково это, когда тебя и твои успехи сравнивают: всё-таки у неё близнец. Ей не так сильно перепадало из-за этого, ей всего лишь тыкали на успеваемость по физкультуре. Мейану приходилось терпеть всё остальное: он был ветреный и быстро бросал увлечения, за которые платили родители; он не достаточно учился, чтобы удовлетворить мать, которая, собственно, оплачивала академию, а сейчас универ; он вспыльчивый и с плохими привычками. Это всё сильно влияло на взаимоотношения близнецов.       — Ты ведь единственный ребёнок в семье, да? Твои родители тоже впервые кого-то воспитывают. Поэтому из-за неопытности, переживаний и простого желания сделать лучше они сравнивали тебя с кем-то. И также злятся поэтому. И то, что родители старше, не значит, что они умнее или всегда правы. Чем мы слабее, тем больше окружающие нас люди должны принимать наши слабости. Разве тогда мы не будем лучше понимать друг друга? Я сама недавно приняла свои слабости, но сейчас понимаю, какие они были тупые, — Адай подавила печальную улыбку. Точнее, ей кое-кто помог принять свою слабость. — Думаю, тебе нужно принять себя, — она сделала короткую паузу. — Извини, но нам ещё до вокзала добираться. Передай ключи Арно.       Вручив связку, Кейго коротко взглянула на Матсукаву, кивнув головой, мол, пошли.       Кто знает, может быть, Таку с Кейго могли бы стать не такими уж плохими друзьями?