Кейго глядит на часы: половина шестого. Скоро должны подойти ребята. Поэтому, недавно вернувшись со встречи с продюсером, который, кстати, так же оценил путешествие в Аргентину, как хорошую возможность собрать информацию, Адай спешит всё подготовить. Она даже не успела переодеться в домашнюю одежду: до сих пор в брюках и рубашке, только фартук надела.
Пока кастрюля с готовым раменом разогревается на плите, тихо пыхча, Адай опять размышляет о Тоору. Она не хочет этого делать, боясь, что её чувства к нему вспыхнут с новой силой, но не может остановиться.
«Несмотря на то, что мы встречались, ему всегда может попасться кто-то лучше. То, что мы когда-то там в школе встречались, и то фиктивно, не делает меня особенной. Я радуюсь этому забытому факту только потому, что слишком восхваляю Ойкаву из-за своих чувств».
Адай устало хмурится. Тоору попался этот «кто-то лучше», и это Адриана. Чем она лучше Кейго? Глупый вопрос, ведь это так очевидно: она красивее и перспективнее. Наверное, ещё и известней, но этого Адай не знает наверняка. И, пожалуй, самое худшее то, что её это волнует, ведь она старается забыть Ойкаву, её это не должно беспокоить, и ей всё равно обидно.
«Может быть, он её любит?»
Эта мысль больно жалит.
«Перестань. Даже если это так, ты не имеешь права вмешиваться. Я буду рада, если он искренне счастлив. И если ему от меня нужна будет только дружба, то я с такой же радостью буду его «просто другом». Пусть я и не его жена, но мне достаточно, что он есть в моей жизни».
Кейго выдавливает улыбку сама себе, мысленно поддакивая, что на верном пути. Чувства делают людей жадными, и удивляется этому, но она постарается противостоять. Ойкава Тоору заслуживает большего. Кейго не знает, за что, ведь он не сделал ничего великого, но это ощущение тоже часть её чувств. Странно. Но она не против. Это ведь хорошо — желать любимому человеку лучшего…
«Может, он не хочет меня даже как «просто друга»? Откуда мне знать наверняка? Я ведь не спрашивала его. Дура».
Кейго прикрывает глаза. Сама же себе делает больно. Сбитая с толку своих мыслей, она пытается убедить себя думать о чём-то другом, более приятном, что способно ослабить её напряжение. Ей душно в небольшом пространстве, наверное это из-за кипящей рядом кастрюли, поэтому она включает кондиционер. Почему-то её мозг всё равно возвращается к мыслям об Ойкаве. Просто не думает о его девушке. Она злится на себя, на чертового Ойкаву, но…
Вы видели, как он апгрейднулся? Адай выпила вчера успокоительные, и всё равно, стоило взглянуть на этого засранца, и её сердце затрепетало, как у человека с явными проблемами сердечно-сосудистой системы.
Ему двадцать три. Он уже мужчина. Эти приятные факты сложно усвоить. Наверное потому, что из-за
этого её интерес увеличивается в геометрической прогрессии. Он загорел, и в этом определённо есть что-то привлекательное, хотя его молочно-бледная кожа была прекрасна. Он точно вырос на несколько сантиметров; его плечи стали шире, черты лица заострились, и, кажется, он пользуется другими средствами по уходу за волосами, потому что они стали ещё величественнее, как бы странно это не звучало. Часы тренировок однозначно увеличились, и выросшие мышцы — прямое тому доказательство. Он стал… Мужественнее. Сильнее. Брутальнее.
Слишком смущённая его красотой, Кейго опускается на корточки с взволнованным писком.
«Этот чёрт идеален». Этот момент
действительно выводит её из себя: она сжимает рукой край стола как в сомнительной опоре, потому что бабочки в животе успокаиваться никак не хотят, слишком возбуждённые внешностью связующего.
«До какого же дерьма я опустилась?..»
Звонок в дверь заставляет её взять себя в руки: она делает глубокие вдохи, нормализуя дыхание; даёт себе мысленную пощёчину и выключает плиту. На нетвёрдых ногах Кейго спешит открыть двери, и если бы она заранее знала,
кто за ней будет, она не сомневается в своей врождённой неудачливости.
— Ойкава-кун?.. Э… Ты чего?
Пожалуй, это самый тупой вопрос и самая тупейшая ситуация, в которой Адай оказывалась за последний год. Она смотрит на него, будто он только что признался ей в чувствах, всё ещё озабоченная его прекрасной внешностью.
— М-м? — он приветливо улыбается в своей привычной манере, чуть склонив голову в непонимающем жесте. — Пришёл на рамен.
— А, ну, да. Просто… Ты рано. У меня ещё ничего не готово, — Кейго поднимает запястье, смотрит на часы. Без двадцати. Она уже (почти) готова, но язык предательски заплетается; мозг не хочет стабильно функционировать, а смущённый румянец покрывает щёки на оттенок темнее.
— Прости, Адай-сан, — он виновато потирает тыльную часть шеи. — До моего отеля долго ехать, поэтому я к тебе сразу после тренировки. Ты же не выгонишь меня?
— Нет-нет. Конечно, нет. Проходи.
Кейго отходит в сторону, пропуская. Он разговаривает как обычно, легко и приятно, что не может не подкупать, а ещё он по-прежнему обращается к ней по имени.
Как обычно, но это льстит.
Он припеваючи просит прощение за вторжение, без особого энтузиазма проходя вперёд. С пустыми руками не принято, поэтому он разворачивается на пятках, вручая Кейго упаковочку кастеллы в сахарной пудре и готовый следовать, куда она поведёт: обследовать квартиру нет особо желания, ведь он внаглую сделал это сегодня ночью.
Кейдай чуть медлит, скованно приняв угощения и неловко кивнув в знак благодарности. Тоору радостен той иллюзии, что точно так же
Кейго Адай могла бы встречать его с тренировки в забавном фартуке, в милых попыхах кружась на кухне
их дома, чтобы вовремя приготовить
им ужин, а потом они бы по-семейному сидели за столом, рассказывая, как прошёл день. Эта тайная фантазия дарит ему умиротворение и греет душу. Наивно? Безусловно, но кто сказал, что у взрослых не может быть простодушных мечтаний?
— Располагайся, как тебе удобно.
— Как всегда гостеприимна.
Адай секунду помолчала.
— Ещё никто не пришёл, — она не знает, зачем ему эта очевидная информация, но так она плавно переводит тему. — Так что придётся немного подождать.
— Ничего страшного.
Кейго идёт на кухню, а Тоору следом, хвостиком. Они оба немного волнуются в присутствии друг друга, но неплохо скрывают это, особенно Ойкава. Адай всё отчётливее кажется, что их прошлые отношения не вернуть, и никакая она не «особенная». Он общается с ней совершенно обычно, как если бы с любой другой девушкой, подошедшей на улице, спросить дорогу: приветливо улыбается и вежливый. Это её удручает, хотя она и понимает, что это лишние мысли. И в тоже время, обернись она случайно, и, может, увидела бы его изучающий, искрящийся взгляд.
— Боже, что на улице, что у тебя холодрыга, — жалуется волейболист, потирая бицепсы. — Ты не простынешь?
— А, действительно холодно? — Адай не чувствует прохлады, но выключает кондиционер. Когда Кейго снимает фартук, Тоору кажется, что её рубашка немного великовата. — Хочешь чаю? — Кейго оборачивается и всё-таки сталкивается с этим взглядом; мурашки морозят лопатки и уходят в коленки, вызывая незаметную дрожь.
— Пожалуйста.
— Чёрный с молоком и одной ложкой сахара?
— Как всегда.
Они тепло улыбались друг другу, поддавшись воспоминаниям, пока Кейго смущённо не прокашлялась и не отвернулась. Вопреки их мрачному расставанию, Адай любила иногда повспоминать Тоору. Карен Монинг писала, что некоторые люди вытаскивают из нас самое худшее, другие — самое лучшее, но невероятно мало тех людей, к которым тянет, поскольку они раскрывают нас полностью. Они заставляют чувствовать нас настолько живыми, что мы готовы отправиться за ними хоть в ад. Кейго готова послушно следовать за Ойкавой на край света. Ему нужно всего лишь поманить её.
Тем временем, пока Адай заваривала чай, повернувшись спиной, Тоору размышлял над насущным. Он чувствует себя слабым. Его любимого человека изнасиловали, и он не смог ничего сделать, чтобы предотвратить это. Ойкава понимает, что он не виноват, и фактически не мог этого предотвратить, ведь был на другом конце планеты и способностью видеть будущее он не обладает, как и путешествовать во времени. Но Тоору считает правильным, что должен стать ещё сильнее, чтобы быть способным защитить Кейго, но от этого нет толку, ведь
это уже сделали. Значит, он должен стать сильнее эмоционально? Он должен перестать бояться высказать свои чувства. Даже если Адай откажет, он должен это сделать. Но… Чёрт возьми, сколько не думай об этом, Тоору всё равно боится. Его страшит мысль, что даже эти сомнительные связи, «дружба», которую можно назвать дружбой с большой натяжкой, порвётся, и у него не будет возможности связаться с ней, потому что терять Кейго Адай он ни в коем случае не хочет. Пойми он это четыре года назад, их жизнь изменилась бы кардинально.
Страх — первая проблема. Вторая — Тоору не знает, что сказать. «Слушай, Адай-сан, на самом деле я люблю тебя со старшей школы, но понял это только недавно. Я знаю, я был дураком, но, пожалуйста, прими мои чувства»? Бред. Заставив себя сосредоточиться, Тоору приходит к выводу, что для начала необходимо извиниться.
Он вынырнул из мыслей. Смотрит на Кейго и останавливается взглядом на талии. Белоснежная рубашка плотно заправлена в деловые брюки; линия плеча находится не совсем на плече — чуть ниже — и у Ойкавы подозрения, что она мужская, но они не долгие: любовь Кейго к оверсайз — это то, что навечно, поэтому он предпочитает думать о том, как хорошо сидят брюки на бёдрах. Он мысленно называет себя извращенцем, чтобы вызвать чувство стыда, но оно не появляется. Ойкава многочисленный раз подмечает, что Кейго Адай невероятно красивая, а потом ловит себя на мысли, что не понимает мотивы, которыми руководствовался тогда и как мог так отвратительно поступить с ней четыре года назад, и осознаёт, что просто мерзавец. Кейго заслуживает большего, чем извинения, но Тоору будет счастлив, если она его простит, ведь это будет означать, что их потенциальные отношения не обречены.
Тоору не собирается медлить с раскаянием. Относительно времени факт того, что он должен извиниться как можно скорее (ведь скоро придут остальные, а делать
это перед ними отчего-то не хочется), заставляет нервничать, и Ойкава невольно вскакивает. Он обходит барную стойку, остановившись за спиной у женщины, но она, кажется, и не слышала его приближающиеся шаги.
— Кхм, — у него пересыхает во рту и внутри всё вибрирует. Адай вздрагивает и резко оборачивается. Их разделяет метр, и Кейго волнуется от этого (и она всё ещё испугана; она слишком задумалась). — Адай-сан… — Взяв себя в руки, женщина опирается бедром о столешницу, нетерпеливо, но молча ожидая. — Я хотел извиниться.
Тоору говорит это с придыханием и ещё тише, почти стыдливо. Не удержавшись, он подходит и прикасается дрожащими пальцами её костяшек руки в поиске поддержки. Кейго умиляется: этот жест показался ей таким невинным. Она не может не ответить: обхватывает его ладонь своею, жадно переплетая пальцы. (Его руки большие, тёплые, мозолистые, что наталкивает на не совсем уместные мысли.) Они не могут скрыть своих ликующих улыбок, и у обоих потеют руки.
— Ты опоздал, — ей паршиво. У неё бешено колотится сердце и коленки сводит. Ей требуется пара секунд, чтобы смысл его слов прорвался через пелену волнующего восторга.
— Извини…
— Ты извиняешься во второй раз, — Адай тихо посмеивается. Тоору краснеет и безобидно дует губы, отводя взгляд. У Кейго сердце обливается кровью, как же сильно не хочет отпускать его. Он чувствует себя подростком, хотя правда в том, что перед женщиной, которая волнует, всегда теряешься, и возраст здесь совершенно ни при чём.
Кейго опускает взгляд. Она внезапно почувствовала себя жалкой. Стыдно за себя, потому что готова уйти за ним, куда угодно, и достаточно
всего лишь позвать; готова делать, что он захочет, даже если будет просто пользоваться ею в своё удовольствие. (Самопожертвование — правильно?) Её чувства к Тоору вводят в ступор, но ей
достаточно просто быть рядом. Конечно она простила. Она и обижалась-то недолго. По большей части она грустила, чем злилась, а когда и злилась, то ни разу всерьёз. Они молчали, но этого было более чем достаточно, чтобы оба оставили прошлое в прошлом, решив наслаждаться настоящим и мечтать о будущем.
И это держит её. Она по-кошачьи толкается лбом ему в грудь. Невольно принюхивается и чует запах его любимого геля для душа с сладким молочным йогуртом, который он так любит. Адай узнала в этом родную ностальгию. Поднимает больную руку, чтобы полноценно обнять его. Но вовремя отдав себе отчёт в действиях, Кейго отстраняется.
— А… Эм, ха-ха, извини. Я просто не отошла после вчерашнего, — Кейго пытается сгладить напряжённую ситуацию, мысленно ругая себя не самыми лестными словами.
— Ты, наверное, устала, Адай-сан, — зачем-то оправдывает её Ойкава, грустно улыбнувшись.
— Чуть-чуть, — она неоднозначно качнула головой, помолчав. — Присаживайся. Сейчас чай будет готов.
Тоору понятливо кивает и возвращается на место. Адай берёт нож и нарезает кастеллу на кусочки, чтобы удобнее есть, сверху полив топпингом.
Увидев её с раскрасневшимися щеками, он взволновался. Ойкава обидчиво хмурился, размышляя, почему Кейго так сильно смущается. Эта тема может показаться глупой, но раньше ему стоило больших усилий вызвать румянец. Он думает, может, её сердце растопил тот гитарист. Будь это так, она бы не была такой «тёплой» рядом с Тоору, эта теплота была бы уместна рядом с гитаристом. И Адай-сан не такая глупая, чтобы испытывать нечто другое, кроме ненависти, после того, что сделал музыкант. Коварные сомнения не позволяют Ойкаве принимать её взволнованный вид на свой счёт.
Всё приготовив, она присаживается рядом с ним, разворачиваясь всем телом в его сторону. Тоору благодарно кивнул и взял кружку с чаем в руки, грея и без того горячие ладони.
Отвлекаясь от неприятных мыслей, он негромко посмеивается, вызывая этим непонимающий взгляд со стороны девушки.
— Что?
— Мы вместе как «Орео»!
— Ха?
— Смотри, — Тоору выставляет руку рядом с её для лучшего сравнения, — твоя кожа бледная, а моя немного смуглая. Это даже немного странно, но мне нравится, что мы похожи на печеньку.
Приём Ойкавы удачно работает: Кейго отвлекается от предыдущей темы и сейчас, заразившись, улыбается ему в ответ, оторвав от кружки руку, на которой поменьше татуировок, но зато красуется стягивающий бинт, выставив рядом с рукой Тоору.
— Хм, «Орео» чёрный. Думаю, мы больше похожи на утренний сэндвич от «Бельвиты»: ты, печенька, не такая тёмная, а я — светло-йогуртовая начинка.
Они синхронно подняли головы, прерывая разглядывания кожи друг друга; встретились взглядами и одновременно засмеялись, не понимая, зачем пришлось обсуждать оттенки кожи, сравнивая с печеньем.
— Йогуртовая начинка у них самая вкусная!
— Хах, ты прав.
Минуту они сидели в тишине, прежде чем перейти к новой теме.
— Как ты закончила универ?
— Универ? — Кейго простодушно улыбнулась. Её вид подсказывал Тоору, что сейчас она расскажет трогательную историю, как это обычно показывают в фильмах. — Знаешь, могла лучше, но я ни о чём не жалею. Наверное?.. Когда мы закончили школу, вспоминаю, что тогда я испытывала мимолётный момент гордости, за которым последовало сокрушительное осознание того, что следующий шаг будет только труднее, и была совершенно права. Знаешь, раньше бы я с трудом признала это, но если честно, было одиноко. Одиноко без лучших друзей рядом, потому что Макки и Маттсуна в переписках и редких встречах не хватало; без семьи за спиной, так как я не испытывала привязанности к матери, отчиму и Чоу-чану. Мейан был не менее занятым. Мои цели взлетали всё выше и выше, а учиться становилось всё тяжелее и тяжелее. Чувство выполненного долга исчезало всё быстрее, в то время как чувство недостаточности оставалось всё дольше. Занятия, которые я когда-то с радостью ставила на кон, превратились в рутинную работу, соревновательный характер, который когда-то подстёгивал меня, стал утомительным и иногда ломал, понимая, что на фоне других я не такая уж и талантливая, хотя до универа это мне все и твердили. И в последние два года я едва удерживала свои так называемые идеальные оценки. Потом они всё равно скатились. И в конце концов я взяла свой не красный диплом и ничего не почувствовала.
— Нет ничего страшного в том, чтобы получить хороший результат. Даже если бы ты работала на отлично, как всегда, учёба — не главное в жизни.
— А что тогда? Ты же знаешь, что мне всё время твердили это. — Она печально улыбнулась.
— Главное — жить счастливее того, кто пашет ради отличной оценки. Взрослым свойственно ошибаться.
Она долго вглядывалась в его повзрослевшую фигуру. Лицо Адай осталось беспристрастным, но одновременно с этим на нём появилось странное выражение, будто тень легла на острые черты. В её глазах Тоору заметил ту бурю, что видел единожды: осознание, изменение жизненного ориентира и чувства горя от потерянного времени, которое она тратила на то, что сейчас было не в большей степени бесполезным.
— Да, ты прав, — с течением времени Адай обретала нужное равновесие. Сумбурные мысли и неловкость остались позади. — Спасибо. И, если что, тебе необязательно было меня поддерживать. Это осталось в прошлом, и я в порядке.
Кинув на неё долгий, выразительный взгляд, Тоору коротко уточнил:
— Точно?
Адай прочла в нём явные сомнения. Она и не догадывается,
что парни вчера обсуждали, пока та спала, но свято верила, что дела будние. Поэтому выдала избитое: «Да. Конечно», сопровождая это своей самой убедительной улыбкой.
Тоору не хочет думать, сколько раз она пряталась за этой фразой.
* * *
— Вы опоздали, — Кейго открывает двери, попутно глядя на часы. Шесть двадцать. Она выглядела по-пассивному серьёзной. У Хаджиме отчего-то мурашки по спине пробежали. Наверное, он просто давно не видел такую Адай, когда она очень-очень ответственно подходит к работе (Макки) и не потерпит ответа против. Хотя Ивайзуми предпочитает думать, что это просто холодно на улице.
— Да-да, — вальяжно тянет Матсукава, проходя в квартиру, как к себе домой. Он нисколечко не смущён её настроем. Наоборот, ещё и язвит: — Извини, мам.
Кейго пыхтит от этого школьного прозвища, но ничего не говорит.
Вернувшись на кухню, Ойкава сидел на своём месте, на коленках наглаживая кошку. Парни поприветствовали друг друга, пока Кейго накрывала на стол, кружась по кухне будто дервиш. Это выглядело забавно и нехарактерно для Адай, но именно в такие моменты они любят дразнить её чрезмерной заботливостью мамочки.
Макки последний присаживается за стол, безучастно подпирая ладонью щёку:
— Вау, ты всё-таки носишь эту рубашку.
Кейго тут же улыбается, поворачиваясь к ним лицом.
— Разумеется, она же зачётная.
— Естественно. Она же
моя.
Они ехидно дают друг другу пять. Кейго ставит тарелки с раменом перед всеми кроме Макки. Он поднимает на неё непонимающий взгляд, а она только злорадно ухмыляется в ответ, оперевшись о столешницу. Эмоции Ханамаки сменяются быстро и одна за другой: от надежды переубедить её до смирения. Кейго прочитала в его глазах обещание заботиться о себе лучше и сменить работу, лишь бы она не прикасалась к его спине: у неё чудесные руки, но это может быть больно. Сдавшись, он встаёт со своего места и идёт в сторону кресла в противоположной стороне, за которым спрятана сложенная кушетка. (Гостиная и кухня были одной комнатой.) Берёт и раскладывает её, словно делает это каждый день.
Он сопит негромкое «Приятного аппетита» друзьям; Ханамаки определённо хотел в первую очередь отужинать раменом после работы. На его лице проскальзывают болезненные нотки, будто эти слова даются с трудом. Возможно, не без драматизма, но это заставляет Матсукаву отпустить смешок, а Ивайзуми пытался это скрыть, набивая рот лапшой и едва заметно улыбаясь.
— Раздевайся, — напыщенно властным голосом приказала женщина. Она не могла
этим не воспользоваться, так ещё и похлопала по кушетке, демонстрируя до возмущения очевидные вещи. Ойкава подавился. — Пф-т, не заглядывайся слишком сильно, Ойкава-кун, а то засмущаешь его.
— Заглядываться не на что! — Обиженно парировал он; Хаджиме с Иссеем едва уцелели от бульона, побывавшего у волейболиста во рту. Трое парней одарили его осуждающими взглядами; Макки ещё и нахмурился вдобавок.
После этого препирания закончились. Ивайзуми и Ойкава обсуждали волейбол, Матсукава молча слушал, и на фоне негромко шипел Ханамаки, когда Кейго сдавливала костяшки слишком сильно. Говорить, что она женщина, и значит слабая, будет сущим абсурдом; эти ловкие ручонки с татуировками и мозолями, способны заставить кричать, просить прекратить и стонать от боли
но и удовольствия тоже и как ясно, Макки прошёл через часть перечисленного.
Когда с оздоровительными манипуляциями было покончено, и Адай всё-таки стряхнула с Макки обещание сменить работу, к тому времени парни уже поужинали, а Иссей даже любезно помыл посуду.
— Ты разве не будешь ужинать? — интересуется Ивайзуми, скептически изогнув бровь. Он готов заставить её есть свою же еду, если узнает, что она пропустила приёмы пищи и давно не кушала.
— Я напилась чаю, и к тому же рамен надо оставить Мейану, а то получилось как-то маловато…
— Он всё ещё занимается боевыми искусствами?
— Чем же ещё заниматься. На этом, оказывается, можно хорошо заработать, — Кейго недовольно сопит, скривив губы. Её брат, будучи персональным тренером, не стесняется драть деньги с некоторых своих клиентов. Очаровательная улыбка для молодых девушек вкупе с неординарной, привлекательной внешностью, помогают ему в этом. Кейго завидует? Нет, ни разу…
— Говоришь так, будто ты ему завидуешь, — шутит Иссей, развалившись в кресле, как наглый котяра. С его ростом вместе с длинными ногами он занимает достаточно пространства. Ойкава с Хаджиме сидят рядышком на диване.
— Или он тебя обидел, не сделав скидку на занятия, — подыгрывает Хаджиме. Макки смеётся, вытянувшись на кушетке.
— Скидку он мне не сделал, но я могу показать тебе, на что я способна, — Кейго хохочет, наиграно встав в боевую стойку, как это делают в классических играх-файтингах, и прыгая на месте, переминаясь с ноги на ногу. Ребята прыскают со смеху, явно не воспринимая её всерьёз. — Ну же, давай, Ива-чан! Я порву тебя, — она довольно улыбается, пафосно поманив рукой.
Сдавшись Приняв вызов, Ивайзуми лениво поднимается с дивана, пытаясь безуспешно подавить улыбку. Адай напыщенно призывает его, мол, «Давай, нападай», но тот лишь выставляет руку вперёд, обхватывая ладонью её лоб, этим самым выстроив дистанцию.
— Are you fucking serious? — Кейго беззастенчиво смеётся, выходя из стойки.
Она успешно делает подсечку. Надо отдать должное: утренние пробежки и разминки пока не дают ей заржаветь.
Манёвр получился корявым, но не характерным для Кейго и оттого удачным. Хаджиме с грохотом упал на пол, кашляя от несильной, но сотрясающей боли в спине.
— Хах! Я же говорила, что удела!..
Но вовремя собравшись, Ивайзуми просто подцепил её под лодыжки одной ногой, а второй надавил на бёдра, не позволяя восстановить равновесие. И Кейго мысленно благодарна, потому что парень успел ещё и руку подставить ей под голову, чтобы не ударилась затылком.
— Угх, ну ты первый коснулся пола, значит я победила, — стонет Адай, распластавшись на его коленках.
— Это не опровергает того, что ты
тоже на полу.
— Но ты ведь первый…
— Да вы всё равно неудачники, — дразнит Ойкава.
Парочка устремила на него предупреждающий взгляд:
«Мы всегда можем объединиться, чтобы надрать тебе задницу». Тоору ухмыляется им в ответ своей самой дерьмовой (по их мнению) улыбкой и прикусывает кончик языка. Кейго подозревает неладное…
— Потому что коснулись пола.
С этими словами Тоору с локтя прыгает на Ивайзуми, явно довольный своей дерьмовыходкой (опять же по их мнению). Технически, он всё ещё не коснулся пола, находясь на
них.
— Я урою тебя, Мерзикава, — болезненно хрипит Хаджиме. — Клянусь, ты сдохнешь…
— Что-что, Ива-чан? Ты бубнишь себе под нос, ничего не… Ита-ай! Только не волосы, Ива-чан!
* * *
— Какой ужасный просчёт, — жалуется Адай, — чтобы забыть купить еду своей кошке… Я плохая хозяйка.
— Просто ужасная, — соглашается Матсукава, мимолётно глянув на семпая: она поражённо уставилась на него, ожидая поддержки, а не причитаний. Он чуть улыбается, продолжая: — Ночи напролёт зависаешь с друзьями, а животное страдает в одинокой квартире без заботы и внимания. Становиться твоим домашним питомцем — всё равно, что искупать грехи за прошлую жизнь.
— Ты преувеличиваешь! — Адай пихает его локтём.
Ойкава глядит на них и ловит себя на мысли, что не против побыть котом Адай-сан.
Кошка Кейго напомнила о себе, когда ребята решили посоревноваться в армрестлинг. Корм закончился, и Адай слишком избаловала животное для домашней пищи. Поэтому сейчас, в восемь вечера, они втроём идут в круглосуточный магазин за кошачьим кормом.
Кейго любит вечерние прогулки, когда воздух прохладный и чуть морозит щёки, такой, как в преддверии зимы. Когда темнеет раньше и, вслушиваясь в гул вечернего Токио, можно затеряться в толпе и выбить пару особенно чудесных мгновений, когда ты никому не обязан, когда ты просто часть огромного потока, когда ты на секунду забываешь, кто ты.
Как бы хорошо это не ощущалось в одиночестве, надо признать, что иногда женщине без средств самозащиты в городе, пусть и с маленьким уровнем насилия, но не исключающем его, может быть страшно. И Адай после встречи с Арно было бы
страшно выйти одной на улицу.
Кейго останавливается. У Матсукавы чувство дежавю. Она напряжённо всматривается в человека, так же остановившегося метрах в десяти от них. Кейго рассеянно металась глазами и часто моргала, надеясь, что через секунду силуэт пропадёт, и она поймёт, что это просто призрак из прошлого, злая выдумка разума, явно потрёпанного вчерашним вечером, и не более. Но через удушающий дискомфорт она с болью признаёт, что Арно, шаркающий навстречу, реальный. У неё слезятся глаза, она выглядит нерешительной и потерянной, и
такой слабой почти до ненависти к себе.
Тем временем, Тоору с Иссеем выглядели решительными.
Вспомнив об их присутствии, убедившись, что они стоят рядом, готовые защищать её, Адай с трудом, но находит в себе силы, успокаиваясь. Она глотает комок и смахивает слёзы. От напряжения у неё дрожат пальцы, это сложно, очень тяжело, но она переступает через свой страх, стискивая ладони в кулаки. Она вовремя напоминает себе, что Арно — всего лишь человек.
Он стоит уже метрах в трёх. Избитый жизнью гитариста, ничуть не жалеющий себя. Зато какая-то часть Адай жалеет его. Безумно жалеет и желает ему найти кого-то лучше, кто будет его ценить таким собственником, ждать дома или ходить на его концерты, бояться той ставки в качестве его здоровья, которую он ставит занимаясь паркуром, или прокуривая годы табаком.
Другая часть разума упёрто твердит: «Он это заслужил. Он мерзавец». Эта часть проигрывает. И именно поэтому Адай не сможет отказать…
— Ты хочешь поговорить? — опережает его Кейго. Мужчина вздрагивает: её вопрос неожиданно упал подобно булыжнику на напряжённую, но тихую атмосферу. Он согласно кивает. — И ты не отстанешь, даже если я откажу?
— Не отстану, — голос Арно звучит хрипло и тихо. Он хмурится в защиту, но разглядывает Кейго взглядом, какой обычно у людей, понёсших невосполнимую потерю.
— Ладно…
— Ад-Адай-сан! — Ойкава ошеломляюще запинается, слишком уверенный, что семпай откажется, а ему предоставится возможность сказать пару ласковых этому мерзавцу. Тоже разнервничавшись, он отчаянно хватает её за руку, останавливая
она хмурится. Глядит в её глаза грозового неба с надеждой, почти мольбой. Тоору боится оставлять
её наедине с
ним, потому что разговор не подразумевает его присутствия. Это заставляет сжать её руку сильнее.
— Отпусти! — Она болезненно вскрикивает, вырывая больное запястье из его хватки.
— Прости, — Тоору стыдливо смотрит, как она прижимает руку к груди, шипя от боли. Он видел, как она болезненно хмурится, но не сообразил обратить на это внимание. — Адай-сан, не ходи с ним. После того, что он сделал, он не заслуживает…
— По-подожди, что? — Кейго кинула на Матсукаву многозначительный хмурый взгляд, на что тот ответил не менее хмурым. Она трёт под очками переносицу и раздражённо выдыхает. Чувство, что друг не сдержал данное обещание, подпитывает желание просто сбежать от них.
Отмахнувшись от этой заманчивой идеи, она отворачивается и, подтолкнув мужчину рукой в спину, направляется в противоположную от парней сторону.
Как она подтолкнула его. Этот жест вызывал в Тоору неизъяснимую злость. Он, безусловно, хотел вмешаться, но крепкая рука и предупреждающий взгляд Маттсуна остановили его. Всё, что он мог сделать, так выплюнуть: «Чёрт».
Этот фирменный «ойкавовский» «Чёрт» Иссей узнает из многих: слишком часто друг чертыхался. Но в этом было столько яда и злости, что раздражало слух по-настоящему.
— Не отстанешь, даже если я откажу… — негромко повторяет Адай. — Хах, ты похож на чокнутого.
— Из-за тебя же.
— Нет, Арно. В этом виноват только ты сам, — посчитав, что они ушли на достаточно расстояние, чтобы счесть разговор как «наедине», и достаточно, чтобы при случае быстро вернуться к парням, Кейго повернулась к нему лицом. — Что ты хочешь от меня? Дедлайн сдан, ты взял меня, так что ещё надо, чтобы ты оставил меня?
— Дедлайн, — с сухой горечью повторяет Арно, гадко усмехнувшись. — Я хотел тебя не так, ясно? Не скупой трах ради собственного удовлетворения…
— Это было изнасилование, Арно!
— Я знаю! — прикрикнул он, громко всхлипнув. Он так же громко выдохнул, мокрым взглядом извиняясь за высокую интонацию. — Я знаю. Я просто хотел всё по-любви…
— А я хотела, чтобы ты развязал мне тогда руки, — Кейго закусывает губу, не сдерживая тихих слёз. Она не пытается их остановить и взять себя в руки. Они оба совершенно разбиты, выясняя на одинокой ночной улочке старые проблемы и бесстыдно плача перед друг другом.
— Я просто хотел человеческого счастья. Я бы постарался… Реально постарался сделать тебя счастливой, потому что ты этого заслуживаешь, — он сделал паузу. — Я люблю тебя, Адай. Дай мне…
— Нет. Нет, Арно, не дави на жалость. Не надо, пожалуйста. Я бы не смогла ответить тебе взаимностью при любом раскладе. Ты заслуживаешь быть любимым. Я не могу этого тебе дать. Так что, если ты правда жалеешь о содеянном, просто перестань. Отпусти меня.
Глянув на женщину, Арно наткнулся на пугающе пустой взгляд. Наверное, именно в этот момент он понял, что все мольбы будут бесполезны, и её сердце беспрекословно принадлежит другому. Его съедало завидное любопытство, но вспомнив её желание, он не мог поступить иначе, как отпустить свою первую, самую болезненную любовь.
— Извини.
— Береги себя.
— Будь счастлива.
Шуя не спешил уходить первым, желая подышать одним с ней воздухом, просто побыть рядом, пока разум медленными толчками наталкивал на осознание, что они больше никогда не увидятся. Поэтому Кейго взяла инициативу на себя, разворачиваясь в сторону друзей, которые терпеливо ожидали, не оборачиваясь на мужчину, который вскоре остался позади и надеясь так же просто забыть его.
