— Сегодня я пришёл к тебе сразу, как выиграл, — он сделал паузу, облизнувшись, — но я по-настоящему не выиграю, пока не получу тебя. Если ты позволишь мне попробовать, я сделаю так, что ты останешься со мной, только со мной, и никогда не пожалеешь об этом.
Раньше бы Тоору был критично неуверен и боялся; его здравый рассудок обуревало бы напряжённое сомнение: с чего Адай выберет его, а не карьеру? Достоин ли он её? Вынесет ли ответственность? Удастся ли по-настоящему сделать её счастливой, чтоб не пожалела? Сейчас этого нет. Он обещал себе стать сильнее ради неё, укрепиться духом, так что отсутствие нетвёрдости — доказательство быть стоящим её. В конце концов, как он может так ущербно сомневаться, когда они шли к друг другу четыре грёбаных года? В сотый раз бегая лихорадочным взглядом по её лицу, ему не терпится; у него дрожат поджилки, что он опирается о подоконник и туго стянуло пах.
Вид смущённой Адай не укладывается в голове, однако он такой милый, соблазнительный и
непривычный, что
подогревает желание поцеловать, даже подразнить… И эта мысль кажется такой навязчивой, заставляя Ойкаву в наглую прижать её талию теснее к себе. Адай громко, возбуждённо выдыхает, стушевавшись. У Тоору губы горят, но он не позволяет себе переходить черту дозволенного. Он помнит Арно, поэтому не хочет давить, слишком боясь спугнуть и оттолкнуть. Знает, что Кейго не против, но сама не может решиться (была бы против — давно и ясно дала бы понять), и всё равно ждёт её первого шага.
— Целуй его! — выключив музыку, советует бабушка на соседнем балконе, и сложив ладошки, используя их как рупор; это привлекает парочку посторонних глаз.
«Ещё пара секунд, Адай-чан, и я скажу тебе». Он бы хотел остановить этот момент желательно на весь вечер, но едва ли он успел закончить мысль, как она отстранилась. Удивлённо распахнув глаза, мельком оглянувшись, Адай испугалась обуревавших мыслей и чувств под напряжением лишнего внимания. Неловко помявшись и не дав конкретного ответа мужчине,
что уже не отказ, она сбегает в ванную. Все случилось быстро.
* * *
Адай умела скрывать чувства. Она всегда была осторожна, хоть и вспыльчива, но всё сильнее подвергаясь той влюбленности, которую вынашивает так долго и вскоре превратившуюся в более сильное чувство, она с мрачным удовольствием осознаёт, что давно всё для себя решила. Конечно, она готова пожертвовать своей карьерой мангаки и родным домом. Нельзя быть счастливым, ничего не потеряв.
Размышляя о прочих плюсах их временного расставания, Кейго понимает, что ключевая ошибка, рушащая любые отношения — недосказанность. Всё начинается с неё. Как и было у Адай с Тоору. Адай сочетала в себе способность к сильным чувствам ещё и со способностью к самообладанию и
натянутой жизнерадостностью, которые сделают невозможными подозрения с ненужной стороны. Она гордилась этим. Иногда такая осторожность способна только навредить. Если девушка так умело скрывает чувства от объекта своих воздыханий, то она сильно рискует; и тогда осознание полной неосведомленности любимого человека будет слабым утешением. Признайся она ему в своих чувствах раньше, и как бы сложилась их жизнь?
Она признается ему. Выльет всю правду сегодня же, после игры.
Кстати, об игре. На протяжении минувших дней, он усердно готовился к завершающему матчу в сезоне.
Последний матч в текущем сезоне, где он в стартовом составе. Говоря простыми словами, это по-особенному важно для его карьеры связующего.
— Pequeña, сейчас самое подходящее время, чтобы ты сдалась и поцеловала меня, — протянул Ойкава с самым утомлённым видом, будто его изнеможение спасёт один поцелуй.
Он был уже в своей спортивной синеватой форме «Ка Сан Хуан», оперевшись подбородком о макушку Кейго. Та лишь покачала головой, стряхивая с себя волейболиста. Ойкава надулся на неё, потерев больной подбородок.
— Какой же ты засранец, Ойкава, — проворчала она, подразумевая его не угасшую настойчивость даже после
того вечера.
— Скажи, если тебе это не нравится, — виновато бормочет Тоору. На его удивление, Адай улыбнулась.
— Я позволю тебе поцеловать себя, когда ты победишь, — пообещала Кейго чуть низким голосом. Она игриво посмотрела на него и демонстративно сжала кулак в знак поддержки, а после ушла в сторону трибун, не дав Тоору времени обработать её вид и слова одновременно. Он смотрел ей вслед, через секунду закрыв рот, когда понял
всю степень своей ошеломлённости.
Он не упустил из виду тот факт, что Кейго сказала «когда», а не «если», — потому что она верила в него на все сто процентов, вероятно, даже больше, чем сам в себя Тоору. И мало того, что она верила, она также косвенно призналась ему, чего так отчаянно хотела в течение последних недель совместно проживания с ним.
После её «слов одобрения» Тоору ступил на площадку с воздушным чувством, полностью сосредоточившись на мяче. Ему вдруг стало немного легче видеть действия соперника до того, как они были выполнены, движения мяча чуть медленнее, чем обычно, дав время приспособиться к игре на пределе своих возможностей, работа шла эффективно. Остальная команда, казалось, почувствовала перемену настроения, следуя за связующим как за дирижёром, будучи его оркестром.
Команда Ойкавы были на матч-пойнте, когда настала очередь Тоору снова подавать. Его рука вспотела, а пальцы были достаточно длинными, чтобы удержать мяч ладонью вниз. Со свистком бросив его вверх — движение было таким знакомым и правильно отточенным — и через мгновение сам взмыл в воздух, отправляя мяч по другую сторону сетки. Он приземлился перед линией с оглушительным шумом, без возможности оппонентам и поспеть за ним, как тут же свисток прорезал эхом зал, сигнализируя победу «Ка Сан Хуан» в последнем матче, завершающим сезон. Адай успела заметить его лучезарную улыбку, прежде чем сокомандники и тренеры налетели с похвалой и победными криками.
* * *
Все — товарищи по команде, тренеры, зрители — довольные матчем, торопились домой, а Тоору — за своей наградой. Он каждый раз так отчаянно гонится за любым мячом на площадке, но сегодня эта отчаянность отличалось своей упорностью и вредностью.
Было уже темно, но недостаточно, чтобы Ойкава не увидел до боли знакомую фигуру. Он заметно ускорил шаг, и не успел он сказать слова, его втянули в поцелуй. Их зубы случайно ударились с неприятным
щелчком, но никто из них не возражал, когда они углублялись в поцелуй, жадно сжимая друг друга руками, как будто им нужно было быть ближе, чем они уже были. Где-то недалеко дразнят свистом сокомандники, но Тоору не может перестать думать о том,
как же невероятно она целуется.
(За это время она определённо левел-апнулась, и это ощутимо.) У него слабеют колени, и чувствует её доминацию: как она гладит его дрожащий кадык, будто хвалит, и
ощутимо сминает губы в ленивом поцелуе, и сам тот факт, что она не торопится в движениях, демонстрирует её превосходство над ситуацией и над ним.
— Люблю тебя, — тяжело выдыхая, в смущённом признании шепчет Адай. — Раньше бы сказала, что мне достаточно просто быть рядом с тобой, но сейчас будет мало. Так что возьми ответственность: всё это началось из-за тебя.
Ойкава чувствует, как под рёбрами бешено бьётся сердце, буквально ответом на её слова.
— Это тебе следует взять ответственность за согласие встречаться со мной.
— Меня заставили.
Как в кино перед глазами пронеслись воспоминания их первых учебных дней, спланированное и одновременно безрассудное предложение Ойкавы. Они коротко посмеялись, прежде чем Тоору продолжил:
— Люблю ещё со школы, — прижавшись лбом к её лбу, он облизнул пересохшие губы. — Ты говорила, что ненавидишь, когда люди наследят в душе, а потом уходят. Я думал, что ты возненавидишь меня и тебе будет легче справиться с моим переездом.
— Дурак, — она обвела пальцем контур его лица чуть сильнее и нахмурилась. Ойкава пристыдился, не посмев перебивать. — Я пыталась тебя возненавидеть, да. Но никак не получалось. Было трудно справиться с этим. Я опять чуть не впала в депрессию из-за тебя. Но твои надежды оправдались. Я прочитала много интересных книг, благодаря которым, вряд ли бы была той, кем стала сейчас. Я целовала человека, который считал меня великолепной. Я рисую мангу, после которой у меня берут интервью. Я жила, как могу только я, но не чувствовалось удовлетворения, потому что не могла быть рядом с тобой.
Ойкава невольно поник, боль в груди удушала, и, казалось, ничто не может усугубить его тревожное состояние, если бы не едва слышные всхлипы и слёзы на её щеках. Чувствует себя дерьмово.
— Мы такие придурки. Столько времени потерять, просто потому что боялись признаться. Как мы так могли? — укоризненно сама себя спрашивает Адай.
Тоору прижимает её в спасательных объятиях со всей своей нежностью, на которую только способен.
«Было больно», «Из-за тебя», «Не могла быть рядом с тобой», — Кейго успокаивающе гладит по спине, жалея о словах, которые выставляли виноватым его одного.
— Тогда мы должны наверстать упущенное.
— Звучит как обещание.
— Это оно и есть.
* * *
— Так вы, ребята, наконец встречаетесь? — невинно интересуется Мейан, даже не взглянув на парочку, сосредоточенный на еде.
Адай потребовалась секунда, чтобы осознать смысл слов брата. Она смачно подавилась коктейлем, кашляя. Ивайзуми строго цыкнул, но всё-таки похлопал по спине. Все посмотрели на Адай и Тоору. Мужчина отломил корку молочного хлеба, погрузил ложку в рамен и собирался отправить все это себе в рот, но замер и теперь недоуменно поглядывал на присутствующих сквозь завесу каштановых волос, будто они говорили на незнакомом ему языке.
— Ах, да-а, после долгих уговоров Адай, я всё же согласился, — в своей манере ответил Ойкава, поправив прекрасные волосы.
(Каждый раз, когда они встречались, всем было видно, что он действительно восхищается ею.)
Кейго нахмурилась и толкнула его под рёбра.
— Ох, ты неправильно ответил, Ойкава: она всё равно не побоялась свидетелей. Ничего, все мы здесь знаем, что ты заставляла его согласиться под дулом пистолета, верно? — Мейан подыграл волейболисту: искушение поддразнить сестру было велико.
Ханамаки и Ивайзуми прыснули со смеху. Хаджиме изо всех сил старался запихивать побольше еды в рот, но дрожащие плечи выдавали его, а Матсукава слишком наигранно кашляет. Она посмотрела на них, чувствуя себя преданной. Мейан вредно лыбится в ответ, и только Хинами жалобно смотрит на неё. Хотя бы она.
— Ничего. Если вы, засранцы, будете шутить насчёт домашнего насилия, шутки про похороны могут перестать быть шутками.
Матсукава захихикал.
Сейчас компания в составе близнецов, свиты бывших волейболистов, иммигрировавшего связующего и Хинами-чан расположились в раменной Кейго-старшего, который сейчас водился с внуком.
— Так вы всё-таки вместе? — уточняет Кидо-сан, услышав с кухни шум.
Этим вопросом он ставит Адай в ещё более неловкое положение. Заметив её реакцию, ему уже не нужен был ответ: она сильнее покраснела и смущённо-возмущённо глотала воздух как это делают в дорамах. Кидо-сан поставил на стол корзинку с булочками и новый молочный коктейль перед кохаем и потрепал её по волосам.
— Я же говорил, что у вас всё будет хорошо, — он также решил присоединиться и поддразнить её, упиваясь реакцией. — Я рад за вас, — тепло улыбнувшись ей и Ойкаве, повар вновь скрылся на кухне, довольный своим таким же внезапным уходом, как и появлением ради подтрунивания.
— Да вы все издеваетесь надо мной, — безобидно ворчит Адай, красноречиво вспыхнув.
— Нашу Pequeña смутили, как мило, — назойливо сюсюкается Ойкава, прекрасно зная, как ей это не нравится.
— Ну, а вы на долго? — интересуется Ивайзуми, сменив тему; Адай была мысленно благодарна ему.
— Хм, — Тоору взглянул на него, мысленно прикидывая, — мы хотели представиться перед родителями. Адай нужно сдать мангу, собрать вещи для переезда. Так что я не задержусь, а Адай подольше будет.
— Перед родителями? — Мейан вскинул голову, пялясь то на сестру, то на… потенциального зятя. На уровне телепатии он сообщает своему близнецу, что
Ойкава Тоору определённо будет принят в семью с радушием. Адай же, сопровождая это нахмуренными бровями, говорит, не торопиться с выводами. Почувствовав ошеломлённые взгляды на себе, они смотрят на парней так, словно это они были здесь единственными странными людьми.
* * *
— Как удачно всё сложилось, что твои родители задержатся у сестры, — загадочно говорит Адай, слишком слащаво, чтобы быть искренней.
Тоору, сам недопонимая, при каких обстоятельствах родители не смогли вернуться в договорённый день и этим перенесли знакомство, лишь виновато улыбается ей в ответ.
— Прости их.
— Не извиняйся, так даже лучше: смогу лучше настроить себя и собраться с мыслями, — Кейго разувается и несмело, только после Тоору, проходит в дом. — Извините за вторжение.
Она была в этом доме достаточно раз, чтобы её появление не вызывало удивление, и всё же Адай неловко.
— Чем хочешь заняться? Мы можем посмотреть фильм или приготовить что-нибудь вкусное… — с энтузиазмом предлагает Тоору. Он прочувствовал какую-то преждевременную, лёгкую семейную атмосферу с мыслью, что этот вечер он проведёт с Адай вдвоём. Но она смывает его воодушевление.
— Извини, я планировала сесть за мангу. Знаю, ты хотел бы провести время вместе, всё такое, но я хочу поскорее закончить, — секунду раздумывая, она добавила более мягче: — Чтобы поскорее переехать к тебе.
Ойкава мысленно ругает себя: не слишком ли он навязчив? Ему стоило задуматься, брать в расчёт и её планы. Не слишком ли он её опекает? Знает ведь, как Адай важно личное пространство и какая-то даже отдалённость. Ему непросто каждый раз заморачиваться на подобной мелочи, и всё равно он очень осторожен.
— Точно, тогда не буду отвлекать.
Кейго заметила лёгкую перемену в его взгляде. Решив подбодрить мужчину, она встаёт на носочки рядом с ним и, притягивая за лицо, мягко, извиняюще целует в щёку, шепча:
— У нас будет много времени, так что не беспокойся слишком сильно, — Кейго прильнула ещё разок, позволив губам задержаться на мгновение дольше необходимого.
— Я! Я-я и не беспокоился!.. — его скулы чуть порозовели.
— Фальшивишь.
Не сумев быстро подобрать слова, Ойкава только и мог вздохнуть и протестующие кривить губы.
Адай расположилась за его рабочим столом, за тем самым, за которым он несколько лет назад делал домашку и прочую школьную волокиту. Припомнив их занятия, Кейго думала, что те шесть лет прошли слишком быстро, и оттого воспоминания казались свежими. Разобрав все необходимые предметы для создания манги, Адай сосредоточилась на работе.
Ойкава, тем временем, взял мангу и устроился в другом углу комнаты; его лампа слабо освещала, поэтому он зажёг найденную рядом на тумбе свечу; он не помнил, чтобы покупал нечто подобное, поэтому остановился на мысли, что кто-то из родных просто оставил её здесь.
Его дыхание, ненавязчивый шум дороги за окном и притягательный запах… окружение исчезало, стоило Адай погрузиться в свои мысли.
И стоило ей подумать о своей сосредоточенности, как она тут же безвозвратно испарилась.
Их дыхание было громкое и даже частое. Дурманящий сладкий запах заставлял вдыхать глубже. Внезапно Адай показалось, что в комнате стало жарче; она стёрла испарину со лба, с опозданием понимая, что мускусный запах, заполнивший помещение… возбуждал. Профиль Ойкавы в приглушённом свете так же внезапно стал до одури красив и по-особенному горяч вкупе с плотно сжатыми губами и чуть нахмуренными бровями.
Пока Адай любовалась его лицом, Тоору проклинал свечу и свой стояк. Они уже разговаривали на тему секса, и он понимает, что у Кейго сомнений насчёт мужчин куда больше, чем у любой другой женщины, и он не собирается их увеличивать. Он готов дрочить в ванной сколько потребуется до того момента, пока Адай сама ясно не даст понять, что хочет его.
— Ты тоже не можешь сосредоточиться? — наконец, спросил Ойкава, посмотрев на неё.
Вопрос мужчины булыжником упал на тихую, напряжённую атмосферу. Адай вздрогнула, не ожидая, что её возьмут с поличным за таким неприкрытым наблюдением. Она стыдливо опустила голову, прикрывая горящее лицо потными ладонями.
— Я не знаю, куда, но у тебя есть время сходить за смазкой и презервативами, пока я в душе…
— Что?
— Где я могу взять полотенце? — Адай решила не тянуть, приняв его вопрос за риторический.
Ойкава секунду неподвижно сидел на своём месте, обрабатывая информацию. Её слова и треклятая фантазия, вмиг детально визуализирующая следующие сцены в и без того затуманенной голове, были подобно первой за три дня затяжке для заядлого курильщика.
Тоору медленно поднялся со своего места, подходит ближе и, о, боже, что он наблюдает? Кейго сводит колени и пытается вести себя непринуждённо, не показывать всю степень возбуждения, как тут же проваливается, нервно заламывая пальцы и в нетерпении ёрзая на месте.
— В холодильнике должно быть вино или даже джинн-тоник. Тебе лучше расслабиться, — достав из шкафа банное полотенце, он вкладывает ей в руки. Она встаёт на нетвёрдые ноги.
— Хах? «Расслабиться»? — ей показалось, что он думает, она напряжена перед «первым разом». Одурманенная запахом, она уверенно, вызывающе ухмыльнулась, показывая готовность. — Я в норме.
— Я слышал, — он смотрит на неё свысока, с прищуром; у него желваки ходят, и всё равно он чуть загадочно улыбается. У неё коленки слабеют; вся уверенность пропала под его контролем. — Когда девушки расслаблены, они получают оргазм куда ярче.
А после он ушёл, не проронив больше ни слова.
Адай чувствует, как её белье насквозь промокло, и по большей части это вина Тоору, а не запаха.
Закинув одежду в стиралку, она позволяет себе щеголять по чужому дому нагой, накинув одно полотенце, которое едва ли скрывало всё, что обычно светится в мангах и манхвах.
Полностью привела себя в порядок и присела на футон, морально настраиваясь. У Адай немного подрагивают пальцы, и она напряжена, будто сидит сейчас на скамье подсудимых, буквально ожидая… судью. Подумав об этой параллели, Кейго называет себя глупой и топает к холодильнику. Делает два глотка начатого вина с надеждой, что алкоголь поможет верно настроиться.
«Лишь бы его родители не пришли как в тот раз», — она вспоминает тот неловкий случай, когда их застукали за массажем. Ничего криминально и всё равно, как не в своей тарелке.
Томительно ожидая Ойкаву в его благовонной комнате, Адай чувствует, как мысли уходят на второй план, конечности ослабли, а по телу проходят электрические разряды от возбуждения.
Ощущение, что ещё чуть-чуть, и она начнёт без него.
К тому времени, он уже вернулся из аптеки, и сейчас на заднем плане слышится шум льющейся воды. Адай размышляет, что Ойкава пробыл там некоторое время, и стоило об этом подумать, вода выключается, и он выходит из душа вместе с клубами пара. Наверное, он любит горячий душ. Полотенце слабо обёрнуто вокруг его бёдер, а волосы чуть приплюснуты.
Конечно, он профессиональный волейболист и тренировки — само собой разумеющиеся, но Адай в который раз теряется. Её не должно это удивлять, но она всё ещё поражена чётко очерченными мышцами пресса, слегка загорелой кожей, на которой блестели капельки воды. Она смотрит на него. Знает, что пялится, но не может остановиться. Ойкава замечает это, неоднозначно улыбается, расправляет плечи, и от плавного движения его бицепсов во рту становится как будто ватно.
Он идёт к ней. Вид хищника, который вот-вот прыгнет, её смущал и вытолкнул всю уверенность. Чувствует себя пойманной. Будоражит.
(Боже, она выглядит восхитительно. Красноречивый румянец на щеках, небольшая заминка в дыхании и эти остекленевшие глаза, от которых у него слабеют колени.)
Он садится напротив, поворачивая её лицо, чтобы встретиться взглядами. В её виде Тоору чувствует не спавшее напряжение.
— Адай, — с честной улыбкой напевает он ей в губы, — постарайся расслабиться, хорошо?
— Постараюсь, — её слова с горячим придыханием, вырывающегося с влажных от алкоголя губ, таяли в тишине и сумраке чужой комнаты.
Потянувшись к нему за поцелуем, они поддерживают зрительный контакт, синхронно чувствуя располагающую атмосферу. Тоору осторожно стягивает её, а потом и своё полотенце, откидывая в сторону; напирает всем весом, прижимая к футону. Адай крупно вздрагивает от ощущения возбуждённой плоти на себе, на низ живота стекают капли преякулята, но Тоору не отстраняется.
— Тш-ш-ш, — он гладит скулу, встречаясь с испуганным взглядом. — Ты доверяешь мне?
Ойкава терпелив и, стоит признать, не очень напорист. А когда и напорист, то зачастую в шутливой манере, по крайней мере Адай не воспринимает её на полном серьёзе.
Не сомневаясь ни секунды, она быстро кивает, мысленно благодарная ему за понимание. Он улыбнулся чуть шире, в его глазах заискрилось что-то ярче, но она не смогла понять его эмоции.
— Не волнуйся. Я буду ласков.
Тоору мазнул губами в мимолётном поцелуе её раскрасневшиеся щёки, лоб, кончик носа. Он
через силу не торопится и тянет время, позволяя ей привыкнуть. Не переставая думать о его понимании и солидарности, Адай разглядывает идеальное лицо. Он, правда, очень нравился внешне. Безумно красивый, хотя сейчас, кажется, его губы болезненно сжаты, а скулы напряжены, брови надломляются и на переносице остаётся морщинка. Столкнувшись с её взглядами, он мученически вздыхает и опускает голову ей на плечо, тоскливо скуля. Кейго не сразу понимает отчего; несмотря на свою доминацию и контроль, он как-то жалобно трётся пахом о низ живота, позволяя прочувствовать всю степень своего желания.
Адай берёт небольшую коробочку рядом, рвёт упаковку и, взяв презерватив, неумело, зато самостоятельно натягивает на член. Ойкава смазывает пальцы и любовно раздвигает коленки,
полностью обнажая. Адай стыдливо закрывает лицо ладошками, но не сопротивляется. Кофейные глаза останавливаются на струйке прозрачной жидкости, которая тянется от внутренней части бёдер к промежности. Он ещё ничего не сделал, а она
так возбуждена (Тоору предпочёл опустить тот факт, что это по большей части благодаря благоуханному запаху свечи), и Ойкава может только горделиво ухмыляться, что эта прекрасная женщина хочет его так же, как и он её — эта мысль греет его сердце.
Ощущение его зубов, слегка покусывающих бедро, заставляет вздрагивать и задыхаться в напряжённой жаре, прежде чем он смотрит на неё пылким взглядом: радужка потемнела, ему явно не терпится, и он переступает через себя, чтобы сдержать обещание и просто не трахнуть как можно скорее. Между удовольствием и удовлетворением, он выбирает первое, Адай бы поступила так же, и это заставляет её сомневаться со сдавленными звуками, когда Тоору погружает сначала один палец, а потом и второй, неприятно растягивая. Она корчится, наполовину от унижения, что держат открытой, пока Ойкава наклоняется ближе, а наполовину от того, что даже такой минимальный контакт заставляет тело жаждать большего. Его пальцы длинные и не такие уж тонкие; он не особо-то церемонится, и Адай сложно представить, что с ней случится, когда он будет использовать член, но, вероятно, она сойдёт с ума.
Ещё в Аргентине, после душа или где-то на море, Ойкава любил её дразнить. Знает, что у него прекрасное телосложение и нагло пользуется этим, красуясь перед ней; всегда смотрит с таким вызовом и, чёрт возьми, этот подонок так горд собой, когда Адай отводит взволнованный взгляд от его боксеров,
просто прикрывающие достоинство, и стоит отметить, что тогда он не был так возбуждён, как сейчас, и его размер
буквально был обманчив.
Ойкава кладёт свободную руку на низ живота, ненавязчиво надавливая, большим пальцем легонько касается клитора, как будто случайно, но она знает, что это не так — не тогда, когда он хаотично двигает внутри пальцами, и покусывает грудь, вызывая смешанные чувства, доводя до оргазма. Вкупе с пошлыми хлюпающими звуками, Адай вскрикивает, сильнее заламывая себе пальцы; электрический разряд пронзил тело, она дрожала под ним от своего первого, накрывающего волной оргазма.
Она прикрывает рот, осознавая, что была слишком громкой. Факт, что они делают
это в доме его родителей, как новый повод пристыдить себя, а Ойкава ещё раз напоминает об этом, шепча между поцелуями
«Мы одни», как в намёке не сдерживаться.
— Ч-чёрт, трахни ты уже, — Ойкава отрывается от шеи, он удивлённо втягивает воздух, и член болезненно подрагивает от её удивительного и смелого заявления.
— Никакой в тебе деликатности, Адай-чан.
— А на кой с тобой деликатничать.
— Ха-ах, а ты не сдерживайся тогда, — как условие бормочет он.
— Вот ещё. А что, если меня услышат? Знаешь, будет чертовски стыдно. Это не совсем правильно, трахаться в доме твоих родителей. Я понимаю, если у нас, у тебя в Аргентине, или типа того, но не здесь же…
— Дай-ка я тебя послушаю, — хихикает он, больше неожиданным, чем резким движением бедёр он входит, полностью заполняя нутро.
Он выбивает из груди весь воздух, собственный крик оглушил всё её существо. Она невольно выгибается под мужчиной, задевая затвердевшими сосками гладкую кожу его напряженной груди. Все мышцы непроизвольно сжимаются. Это только заставляет Ойкаву стонать. Он остановился на безумно долгое мгновение, позволяя ей привыкнуть к его размеру; он любуется её видом под собой и мельком думает, какие у неё красивые ключицы с шеей; она вся дрожит, и от возбуждения кадык дёргается, Ойкава прижимается к нему губами, и не спеша начинает двигаться; сорвав гортанный стон, кадык вибрирует под его губами. Каждый раз, когда он подаётся вперёд, Адай задыхается и стонет, вцепившись в его бицепсы, которые так восхитительно напрягались.
Её красивое лицо искривляется от болезненного удовольствия, когда Тоору замирает на секунду, его член пульсирует внутри, прежде чем он вынимает его. Ещё одно судорожное движение бедёр, и он вновь проникает, почти до основания, содрогаясь всем телом от вожделения. Медленно, но верно эта жгучая боль уступает место удовольствию, лёгкое покачивание бёдер и член ударяется о ту сладкую точку, с которой он слишком хорошо знаком — и ещё один сдавленный стон срывается с её губ. Гордость растёт в его груди. Он повторяет движение, скользя внутри достаточно медленно, чтобы Адай могла ощутить каждую венку. Женщина извивается от уже знакомого впечатления, следующего оргазма; будто тоже почувствовав это, он постепенно приливает больше смазки, и её постоянная прохлада отодвинула это чувство. Адай жалобно хнычет, что он обломал её.
Она скулит его имя, мстительно сжимая бицепсы в руках. От впившихся в мышцы ногтей, он болезненно шипит, но по-чеширски лыбиться.
— Хах, я специально взял охлаждающий лубрикант. Он растягивает удовольствие.
Ойкава забирает у неё из-под головы подушку и подкладывает под её бёдра. Она хотела назвать его засранцем, но всё это заканчивается грязным стоном. В таком положении ему удалось погрузиться глубже. Стены комнаты будто дрожали, когда кончик его члена прижимался к шейке матки. Почти дразня болью, которую это приносит. Его большой палец втирал медленные круги в клитор, и Тоору дышит тяжелее, когда Адай прижимается к нему теснее. Кейго напрягается, и ей хочется уползти вверх. Так бы и сделала, но мужчина крепко держит её, иногда наглаживая изгиб талии, будто видит в первый раз (
её — в первый).
— К-какого?.. — Ойкава рычит от того, как сильно — для него даже болезненно — она напрягается. — Перестань так сжиматься, а.
— Какого чёрта ты хочешь, Ойкава? Это… Мо-мой второй раз, придурок.
— Оу, — они сталкиваются взглядами, и Тоору смягчается, проклиная себя за несдержанность. — Я довёл тебя до слёз? — она тихо хныкала ему в плечо, глаза стоят на мокром месте. Он глубоко внутри — грубовато для её «первого раза» — заставляя внутренности содрогаться. — Да уж, быть ласковым — непростая задача. Продолжим?
— Подожди… Когда ты пытаешься… быть ласковым, получается какая-то пошлятина.
— Сама ты какая-то пошлятина. На словах проще, чем на деле, знаешь ли, — он хехекает, улыбаясь.
— Я се-сейчас сдохну.
— Не сдохнешь, — трепещущие пальцы Ойкавы, гладящие клитор, становятся немного тяжелее. У неё кружится голова.
— Да-давай быстрее…
— А как же та самая деликатность?
— Просто трахни, то-только не так глубоко, пожалуйста.
Когда Тоору удаётся вновь найти ту точку — Адай зарывается ему в волосы и ногами притягивает вплотную, она вскрикивает куда громче обычного — он знает, как ему двигаться. Резче и быстрее. Ему не потребовалось много времени, чтобы женщина крупно задрожала под ним. Её стоны ласкают его эго, и Ойкава только может очаровательно улыбаться ей, снисходительно упираясь членом в эрогенную зону.
- Ха-ах, - он тяжело вздыхает, опустившись лбом на её, заглядывая в глаза, а потом признаётся: - давно мечтал об этом.
- Пф-ф, извращуга, - она улыбается, несколько сбитая с толку от его факта, хотя... Она сама-то не лучше. - Это всё, что ты можешь сказать мне после нашего первого раза?
Он принял самое наигранное, задумчивое лицо, на которое только был способен, а потом, после драматичной паузы, слишком невинно улыбнулся, чтобы быть честным.
- Пожалуйста?...
Она полностью выжата и без сил, а судя по взгляду Тоору, Адай кажется, она сдохнет до знакомства с родителями от его выносливости.
* * *
Ойкава проснулся раньше неё. Он не смеет будить Адай, хотя на часах около часа дня. Эта ночь определённо была лучшей в его жизни, и, о, боги, он так вымотал Кейго, что та пару раз даже вырубилась, пока вновь не вырывалась из беспокойной дрёмы. Поэтому он просто закрывает глаза и подглядывает время от времени, ожидая, когда женщина проснётся.
В ту секунду, когда её глаза приоткрываются, он быстро закрывает свои с небольшой улыбкой на губах. Прежде чем Адай даже откроет рот, чтобы зевнуть, Ойкава вскакивает:
— А-ах, ты смотрела на меня спящего! Как это мило, Адай-чан, — приподнявшись на локтях, Тоору подпирает ладонью щёку. Кейго непонимающе моргает через силу, слишком сонная, чтобы полностью разлепить глаза. Всё это выглядит очень комично, но мысленно он отмечает, что мог быть и посдержаннее с ней.
Кейго едва проснулась, а теперь её парень обвинял в том, что она следила за ним, просто потому что заснула лицом к нему. Она так тяжело вздыхает, будто разочаровалась во всём мире. Тоору хихикает и притягивает её ближе. И зря, потому что боль от растяжки мышц, которой у Адай никогда не было, дали о себе знать, и она бы просто прохныкала на этот счёт и даже здесь нет: охрипшее горло не позволяло поныть на боль в теле. Почему-то это смешит их обоих; от её сиплого смеха, будто она была всю ночь в караоке, Тоору веселится больше.
Эта пара минут младенчества была необходима им обоим. Они проваляются так на футоне ещё полчасика или даже час; Тоору будет нежно гладить её щёки и бормотать, как сильно он любит и как рад, что Адай его, а Кейго, наконец, не побоится отвечать взаимностью, и в маленькое наказание будет шутить над его волосами, потому что они сейчас сильно взъерошены, будто его током шибануло. Этот день точно пройдёт чудесно, как и следующий, и это будет их счастье.
