Мне достаточно просто быть рядом

      Адай ненавидит побочные последствия от переезда. К ним относится сбитый к чертям режим сна. Тоору делил с ней эту беду. Их первые дни совместно проживания как утвердившийся пары проходят несколько… Неординарно? Наверное, их пробежку в пять утра можно так назвать.       Адай подустала спустя десять минут среднего темпа, поэтому Тоору бежит немного впереди. Она получает хорошую возможность полюбоваться им со спины. Несомненно, он красив. Его крепкое телосложение, рост, лицо, всё это дополняло друг друга и составляло чудесный образ прекрасного мужчины. Адай не отрицает, что такое впечатление сложилось под призмой чувств. Сопоставляя своё прошлое состояние и нынешнее — суицидальную меланхолию и безграничное счастье в бытовых мелочах — разница была колоссальной. И даже эта мысль, что опасное отчаяние поборено благодаря человеку впереди неё, бережно согревает душу.       Кейго заставляет оторвать взгляд от его широкой спины лучик света, который навязчиво пылает на горизонте. Она невольно останавливается, заглядываясь на рассвет. Ей сложно поверить в это самой, но, задумавшись, она понимает, что за свои двадцать шесть это её первая встреча солнца. Ей кажется это немного романтичным. Граница холодного океана и пылающего огнём звезды безмерно притягивала, насыщенный градиент пастельного розового и желтого приковали взгляд. Адай находит особенную прелесть в этом ежедневном явлении и, наверное, это из-за Тоору: он остановился и подошёл к Кейго, разделяя этот момент не сколько красотой природы, сколько её. Глядит на профиль женщины, аккуратно очерченные черты лица с честным восхищением перед природой. Она не смотрит на него, но Ойкава ловит момент увидеть, как рассвет отражается в её глазах грозового неба.       — Красиво, — невинно комментирует Адай. Уголки её губ приподнялись в лёгкой улыбке.       — Да… — бормочет мужчина. Кажется, он чуть покраснел, и сейчас он благодарен, что улицы ещё пусты. — Очень.       — Мне всегда хотелось сбежать к морю, где шум воды и переклички птиц не заглушены моторами машин. Наслаждаешься чувством забытия своей личности, — ветерок легко касался её лица, и она чуть жмурится; Тоору находит это милым. — Раньше мне всё время мешала то учёба, то работа. Не то чтобы я сейчас хочу куда-то уйти, но… Сейчас эта ноша пропала, и чувство свободы стало более явным. Я рада, что сбежала с тобой. Не знаю от чего, но рада.       Адай говорит тихо, будто признание, но очень спокойно, словно разговаривает сама с собой. Это делает весь момент умиротворённым. Тоору внимательно слушал её, понимая чувства. У него самого были такие порывы сбежать от реальности, когда только-только переехал в Аргентину, и, сидя у моря, звук воды как омывал его незажившие душевные раны.       — И ещё это чувство… Не могу поверить в него. Оно такое замечательное.        Кажется, она хотела сказать что-то ещё. Ойкава не хотел ей напоминать, боясь, что собьёт с мыслей, но она слишком долго молчала. Он неловко решается:       — Какое?       — Конечно, я чувствую некоторую сложность, — он не совсем её понимает. — Например, здесь сложно найти классные шмотки, или проблемы с услугами из-за местами халатного аргентинского менталитета, но я определённо счастлива. Знаешь, как бы… Наверное, это из-за тебя. Важно с кем ты живешь, а не где. Я думаю, что дом — это люди, с которыми хорошо. Поэтому рада, что я дома, Тоору, но мне всё ещё немного страшно, так что подсоби мне по необходимости и дай немного времени приспособиться, и я справлюсь.       Своё откровение она сопровождала лучезарной улыбкой. Это заставляет сердце Тоору сделать кульбит и бешено забиться как после марафона. Он отворачивается, ощущая влагу в уголках глаз. Чувствует себя удушенным от потребности выразить всю ту благодарность и любовь к ней, которая его переполняла.       — Ко-конечно.       Он ругает себя, что голос надломился в ненужный момент, ему стоило вести себя более уверено перед ней, чтобы…       — Оу, я довела тебя до слёз, — ехидно намекает она, зная, что он поймёт отсылку.       Кейго встаёт перед ним до последнего, как бы он не отворачивался, но рост и ловкость ей жутко мешают. Поэтому она не находит ничего лучше, как обнять его. Уткнувшись ему куда-то в рёбра, она слышит бешенный стук сердца и чувствует неровное дыхание, и это далеко не из-за пробежки.       — Раз мы вместе, — тихо начинает она, — не бойся показывать мне свои эмоции. Плакать это ведь нормально.       Эти слова что-то изменили в нём, сняли те годовые замки, под которые он закрыл свои чувства. Ему стоит быть более честным и открытым перед ней.       — Спасибо.

* * *

      Около часа дня. После пробежки задремав на пару часов, они определённо сбили режим сна к самым чертям, но им всё равно. Мысленно оба ругают себя за этот непродуктивный день, корят, что не сделали ничего полезного, и оправдывать себя уже нечем, но оба продолжают валяться в постели.       Тоору глубоко вздыхает, расположившись на Адай, его горячее дыхание щекочет ей подбородок, и она вздрагивает от мурашек под ним. Он вредно ухмыляется и решает поддразнить: грубовато покусывает голые ключицы и через секунду целует, будто извиняется. Она прогибается под ним и хнычет — Ойкава находит это возбуждающим — но упорно ничего не говорит, только хмурится страшно. На некоторое время он останавливается, боясь, что его треснут, но потом сполз ниже. На ней его любимый бирюзовый кружевной бюстгальтер, который он же подарил, и игнорируя узел, сковавший пах, он утыкается ей в грудь. У Адай сердце стучит быстрее нормы. Ойкава горделиво ухмыляется:       — Любимый звук.       Адай уже не может понять те изводящие чувства, когда хотела покончить с собой.