***
— Мидория, подай паяльник! Изуку непроизвольно хмурится, когда над самым ухом раздаётся звонкий голос Хацуме. Парень откладывает свои чертежи и ищет рукой такой нужный для Мей инструмент. — Держи. Хацуме шустро хватает предмет и возвращается на свое рабочее место. Выдохнув, Изуку снова берет в руки лист А4, пытаясь вернуться к упущенной мысли. Ага, точно… Реактивные перчатки для Очако. Она ещё, конечно, про них не знает, но Мидория, сопоставив несколько фактов о её причуде, пришёл к выводу, что они будут ей полезны. Осталось только правильно сделать «движок», чтобы он помещался в ладонь, не мешая владельцу. Это будет порядком сложней. Неожиданно взвыла громкая, бьющая по ушам, сирена. Изуку резко поднимает голову, осматривается по сторонам, пытаясь понять из-за чего объявляют тревогу. — Хацуме, идём, найдём Загрузчика… — Брось, — задорно говорит Мей, будто и не слышала этот угрожающий вой, — Скорее всего учебная тревога или что-то вроде! Посидев на месте несколько секунд, Мидория кивает сам себе. Да, были бы это злодеи, то объявили бы срочную эвакуацию, а так — просто сирена. Из коридора доносится слабый запах гари. Нет, это у Хацуме. Однозначно. Слышатся лёгкие потрескивания. Изуку кажется, или тут и впрямь стало жарче? Помещение начинает заполнять чёрный дым.***
Парень возвращается в реальность, уже когда идёт в коридоре рядом с Кен-сенсеем, и теперь старается выкинуть из головы ужасные картинки. Огонь перекидывается на форму Хацуме. Изуку лихорадочно пытается сдвинуть упавшую на подругу балку, обжигая ладони, но парень не чувствует боль в полной мере. Адреналин её сглаживает. Мидория содрогается. Ему не хочется идти к отцу. Конечно, он наивно надеялся на то, что Айзава поймёт, что им управляло в тот момент. Но та рациональность, доставшаяся ему от Сотриголовы, безжалостно ломала все остатки надежды о стену реальности. Они с сенсеем стоят около большой двери 1-А класса. В коридоре темно, и лучики света, прорвавшиеся через щёлочку в двери, тускло падали на белый кафель. — Пожалуйста, Кен-сенсей, я могу ему и дома сказать, — это была последняя попытка отговорить учителя от моральной пытки. Хоть Изуку знает, что все эти просьбы бесполезны… Ему страшно. Он не хочет этого. Не хочет вновь лицезреть разочарование, которое и без того часто видел. Про-герой открывает дверь комнаты, предварительно постучав. В классе стояла ни то тишина, ни то негромкий гул. — Айзава, ты можешь выйти на несколько секунд? Голос классного руководителя был немного нервный, но чёткий. Иногда Мидория поражается, как Цементос может держать собственные эмоции в кулаке, не срываясь, как часто это делал сам парень. Мидория стоит за спиной классного и, признаться, он рад, что не встретит взгляд Сотриголовы так быстро. — Это может подождать до конца урока? Кен-сенсей отступает левее, из-за чего Изуку теперь мог чудесно видеть Айзаву, как и тот его. Под строгим взором отца парень шустро убирает руки за спину, но знает, что бинты все равно видно. Он без пиджака, в конце концов. Шота сверлит его взглядом, а потом возвращается к созерцанию своего класса. — Если до момента, когда я не вернусь, прозвонит звонок, пусть Иида и Яойорозу соберут тетради и положат мне на стол. Всем тихо, если кто-то снова намерен переписать у кого-то, поверьте, я вас услышу. Через несколько протяжных секунд, в коридоре их стало уже трое. — Что произошло? Изуку даже не думал отвечать. Вопрос предназначен не ему, так зачем? — Пожар. Он и ещё одна ученица, как я понял, не успели выйти во время тревоги и остались в корпусе. На девушку что-то упало, — точно не знаю, что именно, — и, как итог, сломанные рёбра и ожоги. У него, — Кен-сенсей кивает в сторону Мидории — тоже ожоги, но не настолько… Опасные. Он кинулся спасать её из-под «завалов». Когда мы с Загрузчиком их нашли, оба уже были без сознания. Изуку еле заметно кивает. Примерно так все и было. Правда, на словах всё выглядит легче. Тогда, вместо коридора вокруг была чёрная завеса дыма, горящие чертежи, опекающие языки пламени и мерзкая, невыносимая жара. — Нужно поговорить. Мидория тихо вздыхает и, смотря в пол, плетётся за отцом. Они не отходят от класса далеко. Просто Айзава знает, что может сорваться, и так он даёт себе гарантию, что их «повышенные тона» не услышат. Хотя это и не всегда работает. — Изуку, какого черта? Голос Головы-очищения строгий и холодный. Конечно, он в ярости: ещё и мелкому безответственному пацану нужно мозги на место ставить. — Изуку, подними голову, посмотри мне в глаза и ответь. Быстро. Но Мидория этого не делает. Он сильно закусывает щёку, чувствуя себя последним идиотом. Знает же, быстрым и, возможно, лживым ответом, смягчит себе наказание. Но нет.Изуку тянет время, про себя составляя правдивый ответ. А ещё Мидория знает, что у них с отцом во время конфликтов разговор короткий. Поэтому, когда его не слабо так хватают за волосы, заставляя поднять голову, парень не удивлён. Даже не так. Он этого ожидал. Он жмурится, но, быстро смахнув слёзы, открывает глаза, когда Шота выпускает его. Мужчина зол. И Изуку никогда не понимал, почему отец всегда так злился, когда он вляпывался во что-то опасное для жизни. Это ведь уже не впервой. — Ну? — Она могла умереть, — Изуку не придумал ничего лучше этого, — Я… Я просто хотел помочь… — Зачем тогда, по-твоему, туда пошли учителя? Мидорию будто облили холодной водой. Он привык, что на работе, при студентах, мужчина или не обращает на него внимание, либо говорит как с обычным учеником. Но в этот раз это было другое. Обычно таким тоном с ним говорили учителя, что находили его абсолютно жалким, глупым беспричудным мальчишкой. Разве что, Айзава делал это без насмешки, только с еле различимой в холодном тоне иронией. — Я не знал, что они там были… Разве герои не помогают людям, когда никого нет рядом? Где-то внутри проскользнула ниточка надежды, но потерялась так же быстро, как и появилась. Шота уж точно так не считает. — Изуку, знаешь разницу между «оправданным риском» и «безответственным героизмом»? —Мидория было хотел открыть рот, но, видимо, вопрос был риторическим, —Оправданный риск — это когда ты знаешь, что справишься. Когда ты понимаешь, что твои действия помогут, но для этого надо рисковать. А безответственный героизм это то, что чаще всего управляет тобой. Ты хочешь помочь и помогаешь, при этом не думая ни о последствиях, ни о себе. Простой героизм. Только после — много что идёт по наклонной. Как ты думаешь, что именно в твоём случае? —Я немного просчитался и всё… Пап… — Только вот папкать не надо! Нет, ты не «немного» просчитался, вы там вместе могли умереть! Айзава сорвался. Не выдержал и повысил тон. Непроизвольно сильно. Хоть в классной комнате и стоял гам, возможно, у кого-то могло выйти разобрать возглас мужчины. Изуку уставился на обувь и до боли в пальцах сжал рубашку. Господи, наверное, он тотальное разочарование для Сотриголовы. — Ты хоть понимаешь, что бы было, узнай я, что не смог тебя уберечь? Если бы ты умер?!.. — Айзава резко втянул воздух, беря эмоции под контроль, — Дома ещё поговорим. Шагом марш. И если я узнаю, что ты успел натворить что-то даже по пути, я тебе голову снесу. Айзавы вздыхает и быстро разворачивается, возвращаясь в класс. Хлопок дверью. Мидория устало смотрит на Кен-сенсея, пытаясь прочесть взгляд мужчины, чтобы понять, свободен он или нет. Они перекидываются кивками, и парень собирается уйти, но снова кидает усталый взгляд на классного. Он ловит в его глазах жалость. Люди видят в нем человека, достойного лишь жалости. Чудесно.***
Рюкзак с громким «Шмяк» падает на пол. Изуку закрывает дверь собственной комнаты на защёлку и, то ли садится, то ли падает рядом. Взгляд непроизвольно пробегается по комнате. Ничего что ему поможет. Ощущения, будто он снова четырехлетний ребёнок, которого отвели в детский сад, а он хочет обратно к родителям. Когда по рукам проходит очередной разряд ощущений, Мидория зарывается в шевелюру ладонями. А потом резко сжимает и тянет их вверх, заставляя себе отвлечься от тупой боли в груди. Он не знал что хуже. То, что в груди мерзко кололо и в голове роились не лучшие мысли, или то, что ожоги чесались. По крайней мере, и то, и другое было невыносимым. Нужно выпить обезболивающие и заснуть. Исцеляющая Девочка говорила о том, что нужно отдохнуть. Пусть он и пролежал в отключке полтора часа. Через несколько мучительных минут Мидория нехотя вчитывался в надписи на упаковках с таблетками. Главное ещё и этим не травануться. «Ожоги первой степени, сойдут до середины следующей недели. Могут появиться отёки…» Звучит не страшно. Зато болит достаточно сильно. Парень быстро запивает две таблетки водой. Он быстро машет головой, отгоняя ужасные мысли. Нет. Айзава волнуется, он вряд ли считает Мидорию действительно бесполезным. Так ведь? Когда боль стихла, парень посмотрел на часы. Полдесятого. Скоро придёт отец, а значит Изуку ждёт ещё одна серьёзная беседа. Мидория снова до боли сжимает запястья. Не хочется опять думать об этом. Может, попробовать сказать, что все понял? Хотя, учитывая свой же характер, он в придачу добавит ещё что-то странное, из-за чего вопросов будет ещё больше. Все усложняется, когда скрипит входная дверь. Мидория осознаёт, что пути назад нет. Хотя, его, наверное, никогда и не было. Парень несмело выглядывает в коридор. Да, все-таки, папа. На секунду от этого стало легче. Но потом снова накатила волна тревоги из-за предстоящего серьёзного разговора. Изуку беззвучно возвращается за «стол» на кухне и вслушивается в каждый шорох. — Изуку, ты дома? — тон мужчины слегка нервный, хоть и кажется, что голос ровный. Мидория издаёт негромкое «да» и продолжает сверлить взглядом дырку в стене. Хотелось спрятаться, находиться где угодно, только не видеть разочарование в глазах единственного родного человека. Он слышит приближающиеся шаги, но не оборачивается. Изуку не видит смысла, он ведь и без того знает, что подойдёт к нему сейчас отец. — Ты уже таблетками успел закинуться, что-ли? Вопрос был беззлобным. Мидория даже немного удивился. Неужели на него больше не злятся? — Только обезболивающим. — Ожоги? — Угу. Первая степень. Исцеляющая девочка сказала, что болеть будут, но всё пройдёт за несколько дней. Вроде. Изуку мельком кидает взгляд на Айзаву, что уже сидел рядом. В форме. Мужчина даже не переоделся. — Прости, — парень не уверен в правильности своих слов. Просто в данной ситуации он не знает, что ещё сделать. Шота громко вздыхает. — За что ты извиняешь? — Я… Не… За то, что заставил тебя волноваться?.. Изуку не смотрит в лицо Голове-Очищения. Он пялится на стол, что-то неразборчиво бормоча. Мидория правда не хочет выдавать себя с потрохами. Умел бы он хоть немного сдерживать слёзы, возможно, был бы менее жалким. Пацан не сопротивляется, когда Айзава притягивает его к себе и обнимает, размеренно поглаживая по спине. — Шш… Изу, давай когда ты в следующий раз решишь кого-то спасать, то дважды перед этим подумаешь, договорились? Мидория кивает, и сильнее прижимается к отцу. У него даже сначала выходит сдержать громкие всхлипы и крупную дрожь. Однако глаза всё равно оказываются на мокром месте. — Что такое? Конечно, Айзава понимает, что разрыдаться из-за чего-то незначительного Изуку не мог. Даже с его плаксивостью. —Я, — парень громко всхлипнул, — Просто не хочу, чтобы ты считал меня ничтожеством… Или был разочарован… Мидория ещё сильнее прижался к груди отца. Изуку боится, что его оттолкнут, бросят и оставят. И если это сделает Айзава, это будет последним ударом. —Изуку! — тон отца резко-строгий, но даже так в нём можно услышать нотки удивления, —Ты, может, и наивный, и местами глупый, но ты не ничтожество! Если ещё раз скажешь что-то настолько идиотское, заставлю выполнять тройную норму на тренировках. Ты меня понял? Мидория быстро подымает голову на отца и пытается прочесть его эмоции. Шота, тяжело вздыхая, поджимает губы и снова прижимает его к себе, давая это знакомое с детства ощущение тепла и защищённости. Он напоминает себе, что Мидория ещё ребёнок. Не рациональный Айзава, а обычный, наивный ребёнок с большими надеждами и мечтами, которые так сложно сохранить в этом жестоком взрослом мире. — Из тебя получился бы хороший герой, Изу…