На Полпути/Half Way Across

Альфред сидит в пещере за компьютером, наблюдая за Джокером через камеры. Он не поворачивается, когда Брюс подходит и встаёт рядом с его креслом — забавная перемена ролей, которой, в любое другое время, он бы улыбнулся. — Что он делает? — спрашивает Брюс, потянувшись к тарелке с канапе, что спустил туда Альфред. — Прихорашивается. — Прихорашивается? — Да. — Альфред указывает на один из мониторов, и глаза Брюса следуют за ним. Экран показывает спальню, где Джокер критически рассматривает себя в зеркале, в одном из тех костюмов, что Брюс для него заказал. Сидит идеально. Брюс даже думать не хочет о том, что чувствует при мысли, что он так точно подогнал размеры клоуна. — И долго он этим занимается? — спрашивает он, заглатывая дискомфорт канапе, для верности запивая водой. — Прошёл час с тех пор, как я сюда спустился, мастер Брюс. Это уже третий костюм, примерку которого мне не повезло наблюдать. Брюс борется с желанием улыбнуться. — Тем не менее, ты ещё здесь. — В самом деле. Это напоминает крушение самолёта, сэр. Просто невозможно отвести взгляд. На экране — Джокер позирует перед зеркалом с одной из тех показушных и нелепых поз, которыми он мог бы блистать в одном из своих ночных спектаклей. Бедро выпячено, руки подняты, длинные пальцы вытянуты, как у танцора. Затем поза сменяется, а затем ещё и ещё, проверяя ткань на прочность, как она растягивается и огибает его тонкое, длинное тело. Брюс не может не согласиться с Альфредом — это действительно нереально. — Он выглядит лучше, — тихо замечает он. — Наркотики выветрились? — Очаровательная доктор Квинзель сказала мне, что это произошло где-то около полудня. Звучало так, будто она готова поставить деньги на это. Кстати, она настаивает на встрече. — Я позвоню Аркхаму вечером, — обещает Брюс. Его глаза наблюдают за Джокером, кружащимся по всей комнате. Альфред прочищает горло. — Мастер Брюс, я сделал всё, что в моих силах, чтобы не подвергать ваше решение сомнению, — говорит он, поднимаясь. — Я понимаю, что это важный для вас план, и вы должны следовать ему по-своему. У Брюса сжимается горло. Он кивает. — Я ценю это, Альфред. Тот уступает ему место, а Брюс садится в кресло. — И даже так, я обязан поинтересоваться, сэр… разумно ли так его баловать? — Я его не балую. — Вся та одежда, которую вы ему дали, в предпочтительных для него цветах. — Не вижу в этом никакого вреда, — говорит Брюс. Прямо сейчас Джокер пытается причесаться пальцами, но без особого успеха. — А врачи, мастер Брюс? Что они бы сказали на тему поощрений его… особенностей? Тот вздыхает, откидывая голову на подлокотник. Глаза направлены на Джокера, что вальсирует по комнате, напевая — Раз два три, раз два три. — В этот раз мы пытаемся всё сделать по другому, — отвечает он. — Аркхам не смог выбить из него клоуна ни наркотиками, ни шокотерапией. Возможно, не таким образом — выйдет. Возможно, сам клоун — не проблема. — И вы считаете, что сможете изгнать из него садиста-убийцу, оставив при этом клоуна? — Я не знаю, — признаётся Брюс. — В этом-то и смысл всего. Выяснить это. Аркхам не делал ничего нового — Джокер пробыл там слишком долго. Он знает всё, что там происходит и внутри, и снаружи. Но это? Это всё ново. — Для него и, я бы поставил на это, для вас, — пробормотал Альфред. Брюс всё также не спускает глаз с мониторов, делая вид, что не расслышал последней реплики. Джокер продолжает напевать, кружась по комнате с удивительной грацией, а затем, это окончательно поражает Брюса, его сшибает мыслью. Он в моем доме. Он в моем доме. Холод сковал его грудь и сжал слишком сильно. На мгновение он закрывает глаза и выдыхает. Это было ошибкой, думает он, это было ошибкой, ничего не выйдет. Но должно. Он должен заставить это выйти. Назад дороги больше нет. — Что думаешь, Альфред? — Хмм, ну он точно не Бетт Миддлер, — вынес свой вердикт Альфред. — Нужно поработать над слухом. — Нет, я… — Брюс глубоко вздохнул, пытаясь не представлять, как Альфред даёт Джокеру наставления. — Я обо всём этом. О нём. Здесь. Альфреду требуется достаточно времени, чтобы ответить, и когда он это делает, то кладёт руку Брюсу на плечо. — Я считаю, сэр, что вы делаете то, что считаете нужным. Поэтому я не могу со всей своей совестью обвинять вас за это. Если быть честным, даже говоря это, я чувствую себя немного… неловко. Брюс кивает, горло напряглось. Он не может заставить себя оглянуться на экраны. — Кроме того, — говорит Альфред гораздо более лёгким тоном, — ваша договорённость определенно поможет мне скоротать все эти долгие одинокие дни. Наш новый житель намного интересней, чем «Family Feud». (телевизионная программа) Брюс прижимает руки к лицу. Стеснение в груди постепенно уходит, уступая место благодарности. — Спасибо, — шепчет он. Рука Альфреда на его плече сжимается. *** Дик звонит ему, когда он патрулирует той ночью. — Итак, — говорит он по каналу связи, — ты официально сошёл с ума. И как это у тебя выходит? — Ты говорил с Альфредом, — вздыхает Брюс, сканируя улицы. — Нет. С Барбарой. Ты знал, что она нашла способ взломать Аркхам? Даже супер-секретные файлы? Брюс отвечает слишком долго. Дик понимает это молчание верно. — Конечно же нет, — обвиняет он его, — ты был слишком занят усыновлением клоунов вместо того, чтобы просто поговорить с ней. О чем ты, черт возьми, думал, Брюс? — Джейсон знает? — Спрашивает он. — Эм, да? Он прямо рядом со мной. Хотя и не хочет с тобой разговаривать, не сказать, что я его виню. Кстати, он продлевает свой отпуск. Не особо сейчас скучает по дому. Брюс закрывает глаза. — Пожалуйста, скажи ему, что мне жаль. — Это хоть так? — Злобно выдавил Дик. — А что насчёт Барбары и Гордона? Почему ты никому ничего не сказал, Брюс? — Потому что я знал, что вы попытаетесь меня остановить. — Ну так, да! Потому что это безумная идея! Брюс, он стрелял в Барб! И ты видел это! И ты видел, что он сделал с Гордоном, и это даже не говоря про всех остальных людей, которых он убил! Как ты можешь даже допустить мысль, что он… что он, я даже не знаю, что ты хочешь с ним сделать! — Я пытаюсь вылечить его, — прорычал Брюс в комм. — Я пытаюсь остановить его от ещё больших жертв. В Аркхаме не вышло. Может — так получится. — Ты считаешь, что смена обстановки сможет исправить то, что не смогли годы и годы лечения? — В этот раз всё по другому, Дик. — О, серьезно? И что же? — В этот раз он согласился, — шепчет Брюс. — Он готов сотрудничать со мной. — Это то, что он сказал тебе? — Да. — И ты ему веришь. Брюс вздыхает. — Я ему верю. — Брюс, я не знаю, что тебе сказать. Ты его знаешь. Знаешь дольше, чем кто бы то ни было из всех нас, возможно, исключая Гордона. Но иногда ты так… разочарован, когда это касается его, будто мы о чём то не знаем, и я… Но ты даже не хочешь меня слушать, не так ли? Никогда не хотел. Меня или кого-либо ещё. Ты просто большая плохая летучая мышь, что знает лучше… Лучше что? Ладно. Оставляй его, мне всё равно. И когда он вырвется и, я не знаю, убьёт Альфреда, или найдёт пещеру, или свяжет тебя на твоём чёртовом кресле… — Этого не случится. — Скажи это Барб! Брюс ждёт, считая себе под нос, сдерживаясь. Через несколько мгновений тяжёлое дыхание Дика выравнивается. И только тогда Брюс открывает рот. — Я не говорил с Барбарой, потому что она не ответила ни на один из моих звонков, — тихо отвечает он Дику. — Я пытался. Но ей нужно было время, и я это уважаю. Я хотел дать ей простор, в котором она так нуждалась. — И ты даже не представлял её реакцию, когда она узнает, что ты взял под свою крышу того, кто выстрелил в неё? Из чёртового файла? — Я не…— Брюс закрывает рот, ища слова, что не будут звучать слишком неправильно. — Я не знал, что она получит к ним доступ. Я собирался сам ей всё рассказать, когда она будет готова меня увидеть. — Ну, пока что она точно не готова тебя видеть. Тем более, это ты заставил Гордона держать всё от неё в секрете. Молодец, Брюс. — Я пытался защитить её. — Полиция говорит правду? — Внезапно спрашивает Дик, и Брюсу кажется, что его сердце не может биться ещё сильнее. — Барб сказала мне, что офицеры видели вас вдвоём, тебя и клоуна, вы просто стояли под дождём и… смеялись. Вместе. До того, как это всё началось. Это правда? Брюс вздыхает. Он ошибался. Сердце может биться быстрее. — Они сказали это Барбаре? — Да. — В голосе Дика чувствовался холод. — Именно поэтому она не хотела с тобой разговаривать. Ну так — что? — Да, — шепчет он. — Это правда. Дик повесил трубку. С таким же успехом он мог бы находиться здесь, чтобы дать Брюсу пощечину. Он остался стоять там в холодном ночном воздухе, вслушиваясь в неизменную статичность звуков в городе, и на этот раз они недостаточно громкие, чтобы покрыть ту тишину, что образовалась с разрывом разговора, будто обвинение. Ты предпочёл его нам. И Брюс знает, что это не так. Никогда не было. Он делает лишь то, что должен, и… это не первый раз, как что-то стоит ему вещей и людей, на которых ему не всё равно. Но он только надеялся, что с каждым разом боли будет меньше и меньше. Не меньше. Поэтому он спрыгивает с крыши на горгулью, затем на следующую, и так всю ночь, пока не находит потенциального грабителя, что даже не успевает попросить пощады, пока Брюс с ним не справился. После — он снова взмывает в воздух и продолжает наблюдать за городом, и приходит домой только тогда, когда первые холодные полосы бледно-серого цвета не покажутся в небе. *** На следующий день он звонит Аркхаму по поводу терапии. Похоже, что молодая доктор Квинзель всё ещё одна из немногих желающих, что хотят пообщаться с Джокером, и Брюс никак не комментирует это, так как с его стороны повышенное внимание было бы подозрительным, ведь они никогда не встречались официально. Но он сделал пометку, что надо будет посетить Убежище позже, как Бэтмен. Эта молодая леди выглядит слишком… увлечённой. Не слишком хорошо, когда ты собираешься встретиться лицом к лицу с кем-то вроде Джокера. Брюс это знает слишком хорошо. Также, в тот вечер он впервые поднимается в диспетчерскую, так как уверен, что должен, к тому же — было бы неправильно никогда не показывать там своё лицо, даже со всеми теми проблемами, что происходят помимо. Но удаётся это не так легко, так как у него присутствует чувство, что удерживать маску Уэйна будет намного труднее без шампанского, блеска и музыки. Вместо этого он приносит кофе, пончики, чай и надеется, что этого будет достаточно.  — Как у нас дела, джентльмены? — спрашивает он громко, заходя внутрь. — Мой новый гость хорошо себя ведёт? В комнате было двое человек — мужчина и женщина. Билл Уинстон и Лакейша Джонс. Брюс знал это. Тем не менее, он делает вид, что удивляется, увидев охранника женского пола, и устраивает целое шоу из того, чтобы улыбнуться ей, будто усмехаясь, как он обычно делает на любой светской вечеринке. К её чести, Джонс не кажется впечатлённой и тянется к своему пончику с выражение лица — «таких шутов, как ты, я ем на завтрак». — Наконец решился показаться, а? — пробормотала она, сосредотачиваясь на экранах. — Поглядите сами, сэр. Брюс так и делает, и то, что он увидел, заставило его глаза широко раскрыться. — Он… — Качается на шторах, да, — подтверждает Уинстон, сутулясь в кресле и опираясь ногами на панель управления. — Видимо, в спортзале недостаточно весело. — А ведь крепкая штука, — замечает Джонс. — Может показаться, что стержень вот-вот переломится, но этого не происходит. — Она жует свой пончик, отворачиваясь от Брюса к экранам. — С другой стороны, сколько клоун может весить? — размышляет она. — Он слишком костлявый. 72 кг, хочет сказать Бэтмен. Но Брюс держит рот на замке и смотрит на экраны, где Джокер, действительно, сжимает старые занавески в гостиной и качается взад-вперед с восторженным хихиканьем, которое всё ещё вызывает тревогу. — И как долго он так? — удивляется Брюс. — Около получаса, — отвечает Уинстон. — До этого он прыгал на кровати и «наводил» бардак в библиотеке. Я думаю, он собирался переставить все книги по цветам, до того как ему это наскучило. Брюс глядит на пол гостиной. Он завален книгами, многие из них открыты, корешки согнуты, страницы вырваны. — Миленько, — бормочет он. — Может принести ему раскраски? Уинстон довольно посмеивается. Джонс фыркает и закатывает глаза. — Насколько мы знаем, он был бы не против, — оценивает она. — Больной ублюдок. — Вы будете в восторге, мистер Уэйн, — замечает её коллега. — Скоро время принимать лекарства. Брюс знает об этом. Тем не менее, на его лице появляется удивлённый интерес. — Серьезно? Он устроил какие-то проблемы вчера? — Вообще, нет, — говорит Джонс. — Хотя он и спрашивал о Бэтмене. Часто. А затем он просто… уселся на кровать и уставился в окно. — И снова принял лекарства следующим утром, когда прозвучала сигнализация. Если быть честным, я немного разочарован, мне бы хотелось увидеть, что делает браслет. — Ещё успеешь. — Джонс, откинувшись на спинку стула, тянется к следующему пончику. — Сейчас только второй день. — Я бы предпочёл не активировать его, — говорит Брюс. — Если верить Бэтмену, там огромная отдача. А у меня чувствительный желудок. — Тогда закрой глаза, — отвечает Джонс с горечью в голосе. — Если кто и заслуживает хорошего разряда, так это он. Брюс бросает на неё острый взгляд. Он проверил всех потенциальных охранников, чтобы отсеять тех, чьи семьи пострадали от руки Джокера. У неё не должно быть никакой личной мести. С другой стороны, у готэмцев есть особенность — принимать каждое нападение, как собственное. Возможно, она просто идеалистка, которая хочет, чтобы никто не пострадал. Брюс может это понять. Сигнал срабатывает, прежде чем он смог как-то это прокомментировать. Пронзительный роботизированный гудок, пауза, затем ещё раз гудок и механический голос, говорящий — "пора принять ваши лекарства». Затем еще раз гудки. Повторение сообщения. И снова. И опять. Брюс наблюдает, как Джокер перестает раскачиваться и грациозно опускается на землю. — Перестань болтать, — скулит он, взглянув в ближайшую камеру. — Я понял, Бэтти. Настало время весёлых таблеток. Тише. Он трясёт рукой, будто это сможет остановить шум. Подходит к кухонному лифту, где его ждут медикаменты рядом с пластиковым стаканом, наполненным водой. Брюс смотрит на него, когда тот ненадолго останавливается, изучая пилюли, словно это сработанная связка динамита. Затем снова поворачивается к камере. — Кого должен замочить клоун, чтобы получить чашку чая? — требовательно спрашивает он. Сердце Брюса бьётся сильно и быстро. Вот оно. Он должен вмешаться сейчас, если он правильно прочитал движения Джокера, иначе произойдёт непоправимое. — Могу ли я поговорить с ним? — спрашивает он у охраны. — Пожалуйста, но не ожидайте ничего, кроме острот и плохих каламбуров. Он должен принять лекарства следующие, сколько, минут десять? Или браслет его поджарит. — Ладно. — Брюс наклоняется к панели управления между охранниками и пододвигает микрофон к себе, прочищая горло. Его кожа кажется липкой, и он молится, чтобы тело не подвело его сейчас. — Привет, Джокер, — говорит он через микрофон. — Ты получишь свой чай, если будешь хорошо себя вести. Реакция незамедлительна. Джокер завращался на месте и повернул всё своё тело к камере, а спина его выпрямилась, вслед чего он стал намного выше. Свет вспыхнул в его глазах, будто кто-то щёлкнул выключателем. Его улыбка показала ряды острых зубов и походка запружинила, чего до этого не было. У него появились аудитория. Он снова в спектакле. Брюс задерживает дыхание и ждёт. — Разве это возможно? — щебечет Джокер в камеру, при этом, махнув рукой. — Брюси, дорогой, это ты? Мой, ха, рыцарь в сияющих доспехах, наконец, пришёл осмотреть свой боевой трофей? — Он хихикает, ярко, маниакально, и исполняет безупречный пируэт. — Это такаячесть для меня. Мне было так грустно и одиноко, я даже думал, что ты не придёшь! Брюс вынудил себя ухмыльнуться. — Я просто не мог упустить шанса поздороваться со своим знаменитым гостем, — легко говорит он. — Нравится новый дом? — О, он великолепен и это правда так. Намного лучше тех вонючих отходов, к которым я привык. Конечно, лично я бы предпочёл больше цвета, но я всегда смогу поговорить с тобой об этом позже, да, Брюси? А так — десять из десяти, посетил бы снова. — Джокер смеётся, пальцы дергаются, всё его тело двигается с характерным звуком. — Кстати, мне понравились шторы. Знал ли ты, что из них выходят фантастические качели? Готов поспорить, что знал. Я представляю это, крошечный малыш Брюс, поднимается всё выше выше выыыыше, и взмывающий в небо, прямо как маленькая храбрая малиновка (малиновка — Robin.)… или сова… или, возможно, летучая мышь… — Если что, прямо через стену оборудован прекрасный спортзал, — указывает Брюс, пытаясь игнорировать прилив крови к ушам. — Ба! — качает головой Джокер. — Там нет даже батута. — Вы хотите батут? — А ты мне его дашь? — Может быть. — В голосе Брюса слышна улыбка. — Если будешь хорошим. — Я хороший! — уверяет Джокер его. — Спроси у своих болванов! Я был очень хорошим! — Тогда докажи это, — отвечает Брюс. — Прими лекарства. — Если я это сделаю, ты придёшь? — Джокер хлопает ресницами, и это уже не первый раз, но дискомфорт от этого действия у Брюса всё тот же. — Нет, но зато тебя не убьёт током. — Советует он ему. — О, так вот, что делает эта блестящая красавица? — Джокер указывает на браслет, всё ещё закреплённый на его запястье. — А я то надеялся. Думал, может, Бэтси просто хотел подарить мне что-то красивое. — Бэтмен не похож на парня, что занимается таким, — говорит Брюс с облегчением в груди. Он правильно понял: Джокер не собирается сдавать его. Видимо, под этими зелёными кудрями есть хоть какой-то здравый смысл или, возможно, он просто думает, что так веселее, но в этот раз — это не оборачивается чем-то плачевным, поэтому Брюс чувствует себя немного увереннее. — О, я не знаю, — растягивая слова, произносит Джокер, — я слышал, он позволяет Женщине-кошке оставлять часть добычи себе. Те серьги с бриллиантами на мне смотрелись бы намного лучше, ты так не считаешь? Он позирует для Брюса. Уинстон давится пончиком, а Джонс смотрит с ярко выраженным отвращением, сжав кулаки на коленях. — Ничуть в этом не сомневаюсь, — отвечает он, — но прежде чем мы это выясним, ты должен принять свои лекарства. Ты же знаешь, что есть ограничение на время. — О, ладно, если тебя это осчастливит, — ворчит Джокер, и когда он снова поворачивается к пилюлям, от него исходит какая-то искра. Он глядит на них около минуты. Затем он быстро хватает их все и практически сует в рот, словно не может даже смотреть, как они приближаются, и запивает их водой сразу, как только может. Он вздрагивает и резко ставит стакан обратно на поднос. Он опирается руками о стену и наклоняет голову, волосы падают ему на лицо. Звуковой сигнал прекращается. Настала внезапная тишина. Вдруг ушей Брюса коснулось тяжёлое дыхание Джокера. Брюс знает, что он задыхается не из-за таблеток. Эффект не должен быть таким резким. Это реакция самого Джокера, которая появилась из-за… чего бы то ни было, и либо он устраивает шоу, либо он действительно ненавидит принимать лекарства. — Вот, — тихо говорит Джокер, немного приподняв голову, — Всё. Я получу что-нибудь в подарок? — Я думаю, у тебя итак их много, — замечает Брюс. — Мой дворецкий сказал мне, что тебе понравились костюмы. — А они разве не хорошо смотрятся на мне? — Часть искры снова возвращается — Джокер выпрямляется, а затем прижимается к стене, принимая позу модели, благодаря которой демонстрируется его тонкая талия, и то как пиджак обхватывает его плечи. — Должен сказать, я впечатлён, что ты так хорошо их подогнал. Но с другой стороны, я предполагаю, что Бэтси дал тебе несколько советов, не так ли? Мы вальсировали вместе ночами напролёт так долго, Бэтси и я, и он, должно быть, разбирается в… — Ты считаешь это вальсом? — прерывает его Брюс. — Большинство людей может не согласиться. — Большинство людей — тупые безжизненные дроны, что не заметят и кролика на луне, пока тот не откусит им нос. — Кролик на луне — шепчет Уинстон, в недоверии качая головой. — Что за больной… — Должен ли я оскорбиться? — спрашивает в микрофон Брюс, и Джокер хихикает, забираясь рукой в беспорядок диких зелёных кудрей. — О, но ты совсем не такой, как они, дорогой Брюси, — уверяет он, — Ты пригласил меня сюда, забыл? И бьюсь об заклад, что ты потрясающе танцуешь. Ты должен как-нибудь зайти, красавчик, и показать свои убийственные движения. — Я не так уж и хорош без очаровательной леди на моём плече, — отвечает он. Джонс фыркает. Брюс решил, что она ему нравится. — С великим удовольствием надел бы платье для вас, мистер Уэйн, — предлагает Джокер, крутясь. Его голос становится ниже, мурлыча, что он, видимо, считает сексуальным, а напряжение в животе Брюса становится некомфортно горячим. — То великолепное, длинное и узкое, что подчеркнуло бы мою тонкую талию. И каблуки. Не слишком высокие, не хотелось бы возвышаться над тобой. Я бы даже позволил тебе вести. Позволил увести, танцевать под бледным лунным светом… — Иисус… — Шепчет Уинстон, в то время как Джонс смотрит на Брюса. — Вы уже закончили? — огрызается она. — Мы можем вернуться к работе? — Конечно, — Брюс одаривает Джонс одной из своих очаровывающих улыбок, что, кажется, только ещё больше её злит. — Простите. Разрешите просто сказать «пока». Она снова закатывает глаза, но садится обратно, скрестив руки на груди, а её коллега в шоке смотрит на Брюса. Уэйн возвращается к микрофону. — Я подумаю над этим, — говорит он Джокеру. — Мне пора. Хочешь что-нибудь? — Я хочу, чтобы Бэтс держал своё слово, — сказал Джокер, с внезапно угрожающими нотками, всё кокетство исчезло в мгновение ока. — Не давай ему игнорировать меня. Он сам этого не хочет. — Я… передам, — обещает Брюс, — Что-нибудь ещё? — Чай. И шоколад. Мне нужно мнооооооого сахара, чтобы перебить вкус этих противных таблеток, которыми ты меня кормишь. Тот кивает. — Ладно. Я позабочусь, чтобы персонал всё тебе предоставил. Альфред заваривает восхитительный чай, тебе понравится. Временно успокоившись, Джокер кивнул. Он подходит к дивану и падает на него, поднимая с ковра книгу. — Твой первый сеанс терапии назначен на завтра в полдень, — сообщает ему Брюс. Джокер лениво усмехается. — Как захватывающе. — Ты можешь попросить некоторую конфиденциальность на то время, но в остальное я буду наблюдать. — Рассчитываю на это, красавчик. — До свидания, Джокер. Тот послал воздушный поцелуй в камеру. Брюс выключает микрофон и выпрямляясь, кладёт руки на бока. — Ну… — пытается он, — учитывая некоторые факты… всё прошло довольно неплохо. — Повеселились, мистер Уэйн? — Оскалилась Джонс. — Повезло вам. А я думала, меня сейчас стошнит. — Если вы думаете, что это было отвратительное зрелище, то должны как-нибудь зайти на мой благотворительный гала-концерт, — Брюс оглядывается. — У вас есть всё, что нужно? Могу ли я сделать ещё что-нибудь? — Как насчёт кроватей? — сухо спросила Джонс, — Нет? Тогда ничего. Брюс кивает. Он снабдил диспетчерскую удобными креслами, диванами, кофеваркой, чайником и холодильником, а также ванной комнатой с душем и, он надеется, этого будет достаточно. У охраны есть свой собственный коридор, лестница и выход, к остальной же части дома доступ им не разрешён. Альфред настоял на этом. — Если что-нибудь понадобится, дайте знать моему дворецкому, он обо всём позаботится. — А как насчёт вас? — спрашивает Джонс, — с вами мы также можем связаться? — У Альфреда есть мой номер телефона. Всё своё время я буду проводить в пентхаусе, что в центре города. Я думаю, вы понимаете почему, — он указал на экраны, и Уинстон кивает с огромным сочувствием. — К тому же, я больше не смогу приглашать сюда прекрасных леди. — добавляет Брюс, потому как лишняя подстраховка никогда не повредит. — Чёрт, сочувствую, — говорит Уинстон. — Спасибо. — Брюс кивает ему, а затем Джонс. — Хорошего вам дня. Они отпускают его под сопровождение смеха Джокера. *** Как оказалось, Джокер страдает бессонницей. Брюс, конечно, подозревал об этом, но сейчас у него есть доказательства. Следующие две недели он спит только два-три часа за раз. Если он принял лекарства прямо перед этим, то четыре, и это всегда происходит в середине дня. Брюс разговаривает об этом с докторами Аркхама, и когда он предлагает начать исследование по снотворному для Джокера, они соглашаются, хотя и с явным нежеланием. — Мы думали над этим раньше, — говорит один из них, — но, как вы знаете, у него иммунитет к большинству лекарств и химикатов. Мы не смогли найти ничего, что бы сработало на нём, кроме некоторых транквилизаторов, да и у них рабочие дозы могут свалить носорога. — Позвольте заглянуть в файлы, — спрашивает Брюс, — Возможно, вместе мы что-нибудь выясним. — Никакое лечение не будет успешным без надлежащего режима сна, так-что история со снотворным занимает мозг Брюса в течение нескольких месяцев. Альфред сразу же указывает на иронию ситуации. Брюс пытается немного подремать, чтобы заткнуть его. В конце концов, он отмечает, что они оба с Джокером питаются правильно. На что Альфред заявляет, — Это не так обнадёживает, как вы думаете, мастер Брюс. — Тому остаётся только пожать плечами и продолжить работать. Однажды, в коридоре по пути в лаборатории Аркхама, он идёт мимо доктора Квинзель. Она впивается в него гневным взглядом, будто кинжалами, прямо сквозь свои очки, и проходит мимо без единого слова. Он же кивает ей и не пытается отклонить невысказанные обвинения, так как они оба знают, что это именно он был ответственен за то, что её сняли с лечения Джокера. Это для её же блага. *** Он отправляет видео слежения первого месяца за Джокером Джиму. Тот возвращает их следующей же ночью, и то каким лицом он встречает Брюса — вгоняет нож ему в сердце. — Я не смог, — говорит Джим, показывая записи Брюсу. — Просто не смог. Я посмотрел около пары минут и затем мне надо было выйти проблеваться. Не могу смотреть даже на это, — Его голос обломился. Он трясёт головой, а пальцы нервно теребят сигареты. — Сохрани их, — говорит он Брюсу, — Просто… сохрани, хорошо? И скажи Уэйну не отсылать кому-либо. Я позвоню ему, если они кому-нибудь понадобятся, но я не могу… просто не могу оставить их дома. Барбара может случайно… просто попридержи их. Брюс молча принимает записи и кивает. — Мне жаль, — шепчет он. Джим кивает в ответ. Его руки всё ещё дрожат. — Как Барбара? — Тихо спрашивает Брюс. — Она… приспосабливается, — говорит Джим после долгой затяжки. — Это тяжело. Мы никогда не представляли, насколько чертовски трудно людям в инвалидных колясках в этом городе. А она всегда была такой… — он смотрит на город, ветер дует ему в лицо. — Это тяжело, — шепчет он. Брюс ждёт секунду, прежде чем спросить, — Могу ли я чем-нибудь помочь? — Вы выяснили, как можно восстановить позвоночник в этой своей пещере? — Нет. — Тогда, как я понимаю, ничем, — говорит Джим, — Ты ничем не можешь помочь. Кроме своей работы. Сделай так, чтобы ни один другой урод не смог подобраться к ней достаточно близко, чтобы снова причинить боль, а этого держи взаперти. Это всё, что ты можешь сделать. — У неё есть ты, — напоминает Брюс. — Это так, — вздыхает Джим, — Боже, помоги. Брюс забирает плёнку и уходит. До того как он возвращается домой, он справляется с четырьмя головорезами. *** Джокер получает свой трамплин. Он закован и связан в инвалидном кресле, пока охранники собирают его в спортзале, а Брюс в роли Бэтмена чувствует, как клоун вибрирует от приятного волнения, пока сам держит свою руку у него на плече. Когда охрана отступает, он отпускает Джокера и стоит там, просто наблюдая за картиной. Он не осознавал, что улыбался всё то время, пока позднее в тот же день не увидел записи с камер наблюдения. *** В течении двух месяцев, Джокер при каждом каждом удобном случае не может не отметить, что его волосы становятся слишком длинными и ногти в том числе. Это заставляет Брюса приглядеться ближе к его лицу и однажды он даже замечает на удивление легкий пушок зеленой щетины, учитывая — сколько времени тот провёл в заточении. Сам Джокер ничего не может с этим поделать — нигде в квартире не разрешается использовать ни обычных ножниц, ни маникюрных вместе с пилками. Его волосы стали достаточно длинными, чтобы свободно спадать до плеч, а что насчёт ногтей, то Брюс заверил того, что что-нибудь придумает. Он всё спланировал — в основном благодаря Альфреду, что указал ему на необходимость данной процедуры — и связался с Аркхамом. Они назначали день. Аркхамский парикмахер прибывает в Поместье, затем в комнату пациента, а Бэтмен стоит и наблюдает за тем, как мужчина быстро выполняет свою работу, без единого слова. Джокер же непрерывно болтает с ними двумя, его глаза перебегают то на мужчину, то на Брюса, пальцы нервно трясутся, а ноги дёргаются, словно он не может полностью контролировать себя и своё состояние из-за того, что можно поговорить с кем-то ещё, кроме Уэйна. Он закован в наручники и связан, конечно-же, а парикмахер, похоже, привык к его потоку сознания. Когда со всем было покончено, он был в такой степени рад, в какой Джокер разочарован, и Брюс прислал ему кругленькую сумму, дабы того не посещали такие прекрасные и яркие идеи, вроде продажи истории в прессу. — Мы будем делать так каждый раз? — спрашивает Джокер в следующую их с Брюсом игру. — Скорее всего. Клоун вздохнул. — Не то чтобы я был против ещё одного визита старой Креветки, хоть сейчас, — бормочет он, — Но я надеялся на более… личный контакт. — Я бы не справился, — Брюс говорит ему, — Ты выглядел отвратительно. — И это значит, что сейчас это не так? — Оживляется тот и кокетливо улыбается, проводя рукой по своим более коротким волосам. — Вай, спасибо, медовый пирожок, делаю всё что в моих силах, чтобы выглядеть как надо для тебя. Кстати говоря, я хочу помаду. Все мои попытки тщетны без неё. Брюс вздыхает. — Вы сами напросились, сэр, — Говорит ему Альфред, когда тот спустился к завтраку ближе к вечеру. — Ты смотрел? — Естественно. Кто-то должен приглядывать за вами, Мастер Брюс. — Для этого мы наняли охрану. Альфред отставляет чашку чёрного кофе и похлопав Брюса по плечу, уходит. *** Неделю спустя Брюс покупает Джокеру помаду. Эту крохотную вещь. Которая не может принести никакого вреда. А губы Джокера такие неправильные без неё, такие пустые. Слишком широкие и незначительные одновременно, а шрамы намного более пугающие без чего-то, что сможет их замаскировать. — Вы балуете его, — говорит Альфред. — Это не так. Тот на фразу лишь поднял бровь и вернулся к уборке. *** В следующий раз Джокер просит музыку. — Здесь невыносимо тихо, — умоляет он, — Даже дедушкины часы не помогают! — В этом-то и суть. Мы решили ограничить сенсорную стимуляцию, — объясняет Брюс. — Да ладно, Бэтси! — Джокер пытается пнуть его под столом. — Я скучаю по городу! По шуму машин, сирен, крикам, плачу детей… — Он закрывает глаза, в то время как его губы растягиваются в улыбке, будто тот погружается в воспоминания о безжалостном звуковом пейзаже Готэма, который уносит его, и лишь на мгновение удовольствие на его лице стало выглядеть настолько интимным, даже непристойным, что Брюсу приходилось напрягаться чтобы не отвести взгляд. — Я не знаю, как ты можешь без этого, — Сонно бормочет Джокер. — Ни мига тишины, там, на улицах. Это божественно, Бэтс. Нет нужды слушать собственные мысли. Брюс наблюдает, как тот елозит на месте, пытается пристроится, скрещивая свои длинные ноги на таком маленьком стуле. Капля пота стекает по виску вниз. Безмятежное выражение исчезает; Зрачки Джокера, когда он открывает глаза, расширяются. Улыбка всё ещё покоится на губах, но Брюс, тем не менее, готовится. — И не забудем про Аркхам, — говорит Джокер, наклоняясь вперёд. — У них также найдутся прелестные звучания, Бэтси. Тебе стоит переночевать там как-нибудь, возможно даже в моей камере! Держи мою старую кроватку в тепле! Могу поспорить, что она всё ещё пахнет мной. — Хихикает он, прижимая руку ко лбу. — Ох, извините меня. Но да, Аркхам! Докторские обходы. Ручки и планшеты для документов. Бряцание ключей, старый приятель Дэнни насвистывает от скуки. А, и мои сокамерники! Воющие, стучащиеся, плачущие… это прекрасно, мой старый друг. прекрасно. Это музыка. Он взволнован, пальцы дергаются на картах, что он прижимает к груди. Глядит в окно, на сухое утреннее солнце, на сады, их зелёную окантовку у леса и пытается ещё дальше, куда только глаза могут дотянуться. — Здесь, — шепчет он, — там… нет ничего. Только я. Только… я. Я даже не слышу тех маленьких птичек или кого-либо ещё из леса, так как ты сделал здесь всё звукоизоляционным! — Врачи утверждают, что ты всё время в возбуждённом состоянии, — говорит Брюс, отмечая подергивание левого глаза у Джокера. — Мы стремимся свести к минимуму сенсорную стимуляцию, чтобы выяснить — поможет ли это твоей психической стабильности. — Как это может помочь?! — Джокер в ярости бросает карты на стол и поднимает руки к волосам. — Бэтс, я схожу с ума! Брюс не улыбается. Это не особо смешно, и у него есть предчувствие, что Джокер не шутит. — Здесь слишком тихо, — бормочет тот, потянув себя за волосы, в то время как глаза начали закрываться. — Слишком тихо, слишком тихо, слишком тихо, чёрт возьми! Брюс также отложил свои карты и приготовился. Всё выходит из-под контроля. — Джокер… Джокер встаёт со стула, тот летит на пол. Брюс напряжен, но Джокер не нападает — вместо этого начинает расхаживать по комнате, наворачивая круги вокруг гостиной, разбрасываясь своими руками вокруг тела, а его пальцы хватают и тянут ткань костюма вместе с кожей, будто не могут быть в одном месте и их ничто не сдерживает. Будто хотят вместо этого зацепиться за Брюса. — Слишком тихо, слишком тихо, слишком тихо, СЛИШКОМ ТИХО. — Он пинает диван. Берет наугад книгу и швыряет в металлическую стену. — Ненавижу! Он смеется, хватаясь за следующей книгой. В одно мгновение Брюс оказывается рядом. Хватает того за запястье и крепко держит, когда Джокер пытается оттолкнуть его. Другая рука также, пальцы как когти, хватает второе и скручивает обе руки за спиной. — Ох, мы наконец-то снова будем танцевать? — Смеётся Джокер, громко и хрипло. В глазах скапливаются слёзы — Брюс сомневается в осведомлённости того о них. — Да ладно, сладкий, я знаю — ты скучал по этому также сильно. Как. И. Я. — Он пытается вывернуться, пнуть, укусить, в то время как Брюс пытается не чувствовать того волнения в низу живота, что обычно появляется в их схватках, потому что сейчас не время, потому что ему нужно покончить с этим быстро, независимо от того как сильно его тело жаждет вернуться в их прежний ритм, который каждый из них знал слишком хорошо. Джокер нездоров, не опасен. Это приступ — который по видимому строился уже довольно долго, судя по интенсивности, — не нападение. Помни об этом, мать твою. — Нам стоит вмешаться? — спрашивает охрана через микрофон. — Нет, — Брюс говорит ей, — я справлюсь с этим. Джокер пробует ударить его головой, всё ещё заливаясь смехом. Уэйн валит того на пол, что они оба садятся, и помнит — что говорили доктора о маниакальных эпизодах. Он начинает считать вслух, в ритм своего сердцебиения, и сжимает руки Джокера в своей, а другая крепко хватает его за затылок. Он заставляет мужчину взглянуть на себя, продолжая считать и не давая тому уйти. — Дыши, — просит Брюс. — Смотри на меня и дыши вместе со мной. — Я всегда смот… — тот хихикнул, — смотрю на тебя. — Он часто дышал, его двое крошечных зрачков выражали ненависть и отчаяние, но они всё также были сфокусированы на Брюсе, хотя и казались туманными, не способными на сосредоточение. Тело его всё ещё дергалось, яростные рывки проверяли хватку Брюса. — Мы его вырубаем — Объявляет охрана. Брюс сжимает зубы. — Нет! — Но, Бэтмен… — Нет! — Восхитительный разряд! — Напевает Джокер, слабо, между рваными злыми выдохами. — Славный, милый разряд. Пускай, Бэтс, пусть вырубят меня, пусть хорошенько меня вырубят… Он закашлялся, и когда его глаза сжались из-за движения, слёзы скатились на впалые щеки. Брюс крепче сжимает его шею и трясет. — Сосредоточься, — умоляет он, — сосредоточься, черт возьми! А Джокер смеется до тех пор, пока может, до тех пор, пока не начнёт задыхаться. Брюс беспомощно смотрит на него, наблюдая, как дыхание того становится всё короче и короче, и задается вопросом, что, возможно, активация электрического заряда из браслета действительно единственный безопасный способ…? И затем он вспоминает темноту. Вспоминает рой черных фигур, обрушившихся на него, сотни блестящих желтых глаз, взмах кожаных крыльев напротив его лица. Вспоминает крики и плачь, и бешеный стук собственного сердца, неспособность дышать и сам задыхаясь, он вспоминает это… Всё хорошо, Брюс. Ты в безопасности. Мамочка рядом. Она притягивает мальчика на колени и прижимает его лицо к своей груди, чтобы он мог слышать её сердце. Он до сих пор его слышит, даже сейчас. Его собственное сердце замедляется в воспоминании. Он смотрит на Джокера и видит потерявшегося в пещере ребенка. Джокер не чувствует его сердцебиения через костюм. Брюс никогда не мог бы подумать, что это будет одним из недостатков его брони. Но в голове всплывает картина, как Джокер прислонился к нему в то первое утро, когда Уэйн отнёс его в кровать, и, возможно, это стоит того, чтобы попытаться, так что он вновь сжимает хватку на шее и говорит, — Я собираюсь притянуть тебя ближе. Даже если Джокер и услышал это, то виду не подал. Он не борется с ним, когда Брюс сдерживает свое обещание и притягивает к себе, хотя и прижимает лицо Джокера к груди дольше, чем требуется, чтобы снять перчатку. Он подносит пальцы Джокера так, чтобы прижать их к пульсу на его только что оголенном запястье. — Чувствуй мой пульс. Дыши. Джокеровские ногти были обрезаны и ухожены, но Брюс все равно напрягся в ожидании попытки вскрытия кожи этими ноготочками. Инъекции транквилизатора находятся за пазухой, и он знает, что доберётся до них раньше, чем Джокер сможет нанести какой-либо реальный вред. Этого не происходит. Пальцы клоуна лежат там же, где их и оставил Брюс, также впервые за всё время и всё ещё мертвецки ледяные. Он не отстраняется от груди Уэйна. Время от времени, когда Брюс кладёт руку на его шею, того начинает потряхивать снова, но в этот раз это не жестоко, и когда он начинает слегка поглаживать, Джокер наконец-то начинает дышать, наконец-то выравнивая то самое дыхание. Это занимает много времени. Брюс точно не знает сколько, но было ощущение, что пролетели целые часы. Он продолжает считать, делая перерывы для глубоких вдохов, и чувствует себя абсурдно счастливым, когда в конце концов замечает, что пульс Джокера пытается синхронизироваться с его. Пальцы на его запястье охватывает дрожь, а затем самостоятельно прижимаются к обнажённым венам прямо под кожей. Один палец сдвигается, сжимается чуть, прочерчивает невидимую линию по руке Уэйна. Щекотно. Брюс всё ещё держит себя в руках. Палец ласковый, не деликатно, а будто бы любопытно; Вскоре, начинает двигаться второй, следуя по той-же линии. Затем они оба давят на кожу, лежат в таком положении, перед тем как снова начать двигаться. Они придерживаются ритму пальцев Брюса на запястье Джокер. Это работает. Это работает. Брюс не отстраняется, не даже тогда, когда дыхание Джокера наконец приходит в норму. Пальцы на его запястье тянут, обвивают, крепко сжимают, но не угрожают; Другая рука Джокера оправляется от оцепенения, чтобы очерчивать линии на животе Уэйна. И дело в том, что Брюс ожидает волну отвращения из-за этих действий от себя, но этого не происходит. И это его беспокоит. Он подумает об этом позже. А сейчас волосы Джокера лезут и щекочутся вокруг рта, а его сердце бьётся медленно, устало и напряженно, и сквозь его губы пробиваются тихие звуки, что могло быть попыткой напеть что-нибудь, но Брюс не распознает в этом ни единой мелодии, что знает. Он держится. Они сидят, синхронно дыша. В конце концов, Джокер не засыпает, по крайней мере — его глаза всё еще открыты. Тело еще осознает себя. Тем не менее, разум улетает, и он почти полностью оторван, когда Брюс наконец встает. Он ожидал этого. Он аккуратно ведёт Джокера на диван, сажает на него, просит воды. — Всё хорошо, — говорит он камерам, — Я думаю, всё обошлось. Он берет пластиковый стаканчик холодной воды из кухонного лифта — Спасибо, Альфред — и относит к маленькому столику возле дивана. — Пей, — Инструктирует он Джокера. — Сейчас мне надо идти. — Мне надо, чтобы было не так тихо, — шипит Джокер. Он не смотрит ни на что конкретно, глаза сосредоточены в точке на ковре. Брюс наблюдает за ним минуту, серьезно размышляя. — Я поговорю с врачами, — обещает он. Джокер дергается, но не отвечает. — Посмотри, вдруг получится заснуть, — предлагает Брюс. — Я зайду позже. Он уходит в тишине и сразу же спускается в пещеру, чтобы смотреть пленки с камеры снова, снова, и снова. *** Ночью, он забирает записи, показывает их врачам и говорит, — Я не думаю, что он всё это подстроил. — Вы позволите ему терроризировать вас истериками, давая ему то, что он хочет? — Спрашивает доктор Лансер, его брови были скептично подняты. — Это не было подстроено, — настаивает Брюс. — Если вы сейчас поддадитесь, он подумает, что может манипулировать вами и устроит подобное снова. — Он не капризный ребенок, доктор. — Так ли это? — Бэтмен, — говорит доктор Маллиган, внимательно наблюдая за Брюсом своими тёмно-карими глазами, — Должна ли я напомнить, что подобные ограничения — были вашей идеей. — Он в любом случае делает, что хочет, — проворчал доктор Лансер. — Даже не вижу смысла в том, чтобы он в чём-либо консультировался с нами. — Джокер может быть переведён в другое учреждение, — спокойно говорит Брюс, — но пока что, он пациент здесь. И мне нужен ваш опыт. — Я считаю, что тишина — хорошая идея — признает доктор Маллиган, бросая взгляд на коллегу, — но, очевидно, необходима смена обстановки. Мы всё также будем контролировать все импульсы, что он получает, но, возможно, мы могли бы внести некоторые… изменения, фиксированные на специальные часы дня. Брюс кивает. Он думал также. Только вот… — Ночи — корректирует он. — Чаще всего он активен ночью. Именно тогда ему нужны отвлекающая деталь больше всего. — Ладно, — соглашается доктор Маллиган. Она не кажется удивлённой и изучает его, её проницательный взгляд дергает что-то странное и неудобное в животе Брюса. — Вы довольно гладко справились с его атакой, — комментирует она ровным голосом. — Ни на кого больше он так не отреагировал. Брюс не нервничает. Он лишь говорит, — Давайте начинать думать. И они думают, два дня спустя Брюс Уэйн показывает Джокеру новое расписание. Они будут ставить ему час джаза днём, вечером, а после — будут играть предварительно записанные ленты внешнего шума со звуком ночном Готэма между 22:00 и 02:00. Они будут тихими, ненавязчивыми, не будут в себе содержать ничего более захватывающего, чем завывания сирены полиции и скорой помощи время от времени, но Джокер всё равно вне себя от облегчения и залезает на полки к ближайшей камере, чтобы чмокнуть её, оставляя следы помады на объективе. А самое страшное в этом то, что Брюс понимает. То что он не смог объяснить доктору Лансер. Он знал, что Джокер не притворялся, потому что он сам не может представить, что сможет функционировать так долго без умиротворяющего шума своего города каждую ночь, и, к лучшему или худшему, Джокер городской мальчик, проносящий Готэм у себя в венах также как и Брюс. А Готэм это шум. Тишина поместья точно также отвлекает Брюса, но у него всё еще есть его ночные патрули, чтобы взбодриться. Он должен был подумать об этом раньше. *** Первый раз, что они включают музыку, Брюс сидит у себя в пещере прямо перед мониторами, наблюдая. Джокер решил отпраздновать, надев самый лучший костюм из тех, что Брюс ему предоставил, зализав назад волосы водой, также он обул ботинки, вместе с гетрами, выглядящими как на артисте водевиля, собирающимся выйти на сцену. Что именно он и делает, когда Синатра начинает гудеть через динамики. — Ах, наконец хоть кто-то в этом доме может провернуть достойный фокстрот, — забавляясь комментирует Альфред, стоя рядом с Брюсом. — Возможно вам стоит взять уроки, сэр. — Если ты не смог научить меня, никто не сможет, — парирует Уэйн. — Но мне наверное стоит начать отправлять его на вечеринки вместо меня. Он достаточно повеселится за нас обоих. — И умений более чем хватает, — безжалостно добавляет Альфред. — Может быть, он был танцором в своей прошлой жизни. Это бы объяснило его любовь к зрелищности. — Возможно, — размышляет Брюс. Он наблюдал, как Джокер скользит по полу гостиной, ведя воображаемого партнера, умудряясь одновременно подпевать, и удивлялся. *** Ты помнишь что-нибудь из своей старой жизни? — Спрашивает Брюс неделю спустя на очередном утреннем визите. Он принёс Джокеру карандаши и наблюдал, как тот лежит на полу и раскрашивает страницу за страницей. — Ох, Бэтс, — пробурчал Джокер, — не будь занудой. — Мне интересно. — В этом я не сомневаюсь, я просто не могу вообразить — почему. Не имеет значения, кем я был. Ты сотворил меня, и вот он я. — У тебя были дети? Рука Джокера злобно нацарапала неровную линию по всему листу. Он остановился, затем хмуро поглядел на Брюса. — Может и были, — говорит Джокер, пожимая плечами, — может и нет. Может я оставил сироту, что станет твоим новым птенцом, когда тебе надоест нынешний. Кстати, где он? Безусловно не смотрит на нас прямо сейчас? Или он наконец решил бросить колготки? — Здесь его нет, — тихо говорит Брюс. — Ты совсем ничего не помнишь? — Зачем мне даже хотеть? — Улыбается Джокер, не той своей безумной, маньяческой улыбкой, но более хитрой, и снова склоняется к листам. — Можешь представить меня, с каким-то ноющим сопляком на моей шее? Нет, Сириии. Да я бы не знал — в какой трупопровод пихать еду. Дети скучны, Бэтси. — Он хихикает, пронзительно и так истерично, что это можно почувствовать в воздухе. — Неудивительно, что они нравятся тебе так сильно. Он снова сильно провёл красным карандашом по листу. Судя по усилиям Джокера, было чувство, что лист сейчас разорвется пополам. Мазки выглядели как кровь. Брюс поднялся, чтобы взять карандаш у того из рук и вместо этого цвета — дать лавандовый. — Этот цвет выглядит лучше, — говорит он. Джокер смеется и проводит длинную фиолетовую линию поперек подбородка Брюса. Уэйн шлёпает его по руке. — Хватит. — Но ты же сказал, что тебе нравится! И так ты выглядишь намного лучше. Брюс встаёт и уходит, а Джокер смеётся, смеётся и смеётся. *** Этим вечером Брюс звонит Дику и спрашивает о Джейсоне. Чудесным образом, через минуту или около того Джейсон соглашается поговорить с ним. — Как поживает клоун? — сразу же спрашивает он. — Всё ещё в доме? — Да. — Он пытается выбраться? — Нет. За всё время был только один серьезный эпизод. — Значит он что-то затевает. — Может быть, — согласился Брюс. — Может — нет. Он ни разу ни на кого не пытался напасть. — Ага, и ты не можешь не сказать, что это не подозрительно. Брюс ничего не говорит. Он бегло заглянул в мониторы, где Джокер сидел подоконнике, пел и раскачивался взад и вперед, глядя на мерцающие огни Готэма. — Ладно, Брюс, думаешь, я тебе там нужен? — Спрашивает Джейсон, резко, будто злится на самого себя за это. — Я был бы не против от некоторой помощи, — осторожно признается Брюс. — Мне было бы намного легче, зная, что в доме есть кто-то с Альфредом, когда меня нет. — Это всё, что тебе от меня надо? — слишком поспешно спрашивает Джейсон. — быть твоей сиделкой для клоунов? — Нет, — говорит Брюс. Момент он думает, реально думает о том, что же скажет дальше, но правда совсем не хочет вылетать из его рта. Он решается на, — Мне нужен мой партнёр. Он знает, что это то, что Джейсон хочет услышать. И это является правдой, даже если не полной. Он ждёт. Джейсон долгое время молчит. — Я приеду через две недели, — говорит он в итоге, — Но только потому, что ты слишком тупоголовая дубина, чтобы присматривать за своей собственной задницей. После этого он сразу же вешает трубку, но Брюс всё также улыбается самому себе и идёт пить кофе. *** — Итак, — говорит Селина, опускаясь перед Брюсом на крышу Собора Готэма. — По улицам ходят слухи, что тебе надоело усыновлять маленьких пташек и теперь ты переключился на клоунов. — Привет, Селина. — Брюс не меняет позы, но кивает в её сторону. — И это единственный слух? — Авв, посмотри на себя, такой очаровашка в раздумьях, что я просто расскажу тебе всё почти за просто так. — её дразнящая ухмылка была такой знакомой, но Брюс никогда не умел её читать. — Как насчёт тех бриллиантов, что ты так оберегаешь в своей семье? Они могли бы освежить мою память. — Ты их не получишь. — Что ж, стоило попытаться. — Её ухмылка стала резче, белые зубки блестели в уличном свете. — Тогда как насчет другого способа оплаты? Моё гнёздышко не так уж и далеко, ты знаешь. Уэйн вздохнул и развернулся обратно, чтобы снова рассматривать улицы. Она подошла ближе и села рядом с ним, свесив ноги, чтобы те свободно болтались над машинами далеко внизу. — Ох, ладно, — говорит она через минуту. — В этот раз я поделюсь ценной информацией полностью бесплатно. По старой дружбе. Она ухмыляется. Брюс игнорирует приманку, он полностью увлечён машинами внизу. И ждёт. — О, да с тобой просто как в парке развлечений. — Драматично вздохнула Селина. — Теперь я вспомнила, почему бросила твою задницу… хотя она выглядит чертовски аппетитной в трико. — Ты дойдёшь до сути? — Ладно. — Лицо Селины, по тому что Брюс видит краем глаза, становится серьёзным, всё притворное кокетство исчезает из голоса. — Прежде всего, они знают лишь то, что Джокер не в Аркхаме. Где именно он сейчас, никто не знает. — Но не ты. — Естественно. Я знаю всё. — Селина, как? — Я шпионила за твоим домом, — легко объясняет она, без единого следа стыда на лице. — Я занимаюсь этим время от времени, когда скучно. Твоему дворецкому стоит задуматься о карьере в стенд-ап шоу. — Я ему передам, — бормочет Брюс, мысленно сделав заметку поговорить с Люциусом о новой системе безопасности для поместья. Селина — единственная в своем роде и может пробраться иногда даже туда, куда ему самому не получается, но это всё равно беспокоит. Селина минуту сидит в полном молчании, сфокусировавшись на гирлянде автомобильных фар. Затем она вздыхает. — И эта утечка подтвердила, что ты лично замешан в его терапии, — говорит она, — и что в этот раз он настроен серьёзно. Большинство умнейших боссов Готэма проглотило историю с исчезновением с недоверием и теперь сидят как на иголках, но есть и другие… Харви уже отдал приказ своим обосновываться на известных территориях Джокера. Также он преследует его тупиц, и Кобблпот с остальными отставать не будут. — Они делят долю, как пирог, — пробормотал Брюс. — Да. И он довольно большой, чтобы было где размахнуться. У Джокера много ценных мест, и другие естественно хотят ими поживиться. Ходят разговоры о немаленькой сумме, спрятанной в сейфах. Люди начинают верить, что в этот раз он не вернётся. Начинается война за власть. Брюс кивает. — Я ожидал нечто подобное, — говорит он. — Только… не так скоро. — Скоро? — подняла Селина брови. — Брюс, из того, что я слышала, прошли месяцы. Джокер никогда не исчезал так надолго. Я даже удивлена, что им потребовалось столько времени, чтобы сделать ход. Месяцы. Брюс уверен, что она говорит правду. Осознание потрясает его, и он не совсем уверен — почему.  — Терапия работает, — прошептал он себе. Селина рядом с ним говорит, — Или он играет с тобой. — Возможно, — соглашается Уэйн. — Но даже если и так, он сидит на одном месте уже очень давно. Если это для него всего лишь очередная игра, то это всё равно стоило того. — Конечно он сидит, — прошипела она, внезапно огрызаясь, — Ты наконец обращаешь на него внимание так, как он хотел с самого начала. Брюс резко оглянулся на неё. — Что? — О, да ладно. — закатила глаза она, сжимая каменный выступ когтями. — Только не говори, что ничего не заметил, детектив. Этот гад не хочет ничего больше, чем быть твоей сучкой с тех пор, как ты впервые повалил его жалкую задницу на землю. Горло Уэйна внезапно сжалось. Он отвернулся. — Это абсурд. — Серьёзно? Брюс чувствует, как сжимается его челюсть, зубы давят друг на друга до боли. Селина проницательно сверлит его взглядом. Ухмылка снова появляется на её лице. Слишком знакомая, чтобы ему понравится, как и раздражение, что она испускает мгновенье спустя. Она никак не комментирует. И он благодарен ей за это. — Ты же знаешь, что произойдёт, если он вдруг вырвется из поместья и обнаружит, что все его активы исчезли, — тихо говорит она через минуту. — Да. — Он может представить себе это чертовски ясно. В основном в красном. По его позвоночнику пробежала дрожь, а мышцы плеч напряжены. — Я не знаю, смогу ли остановить их. — Тогда сосредоточься не на том, чтобы остановить их, — говорит Селина. — А на том, чтобы сдержать его. Иначе будет кровавая баня, что городу совершенно не нужна. — Знаю. Я стараюсь. — Старайся лучше. Преступный мир начинает говорить всякое. И они все ненавидят Джокера почти так же сильно, как тебя. И как бы это всё не закончилось, это будет ужасно. Брюс кивает. Селина начала вставать, чтобы уйти, и Уэйн никак не пытается помешать ей. — Будь осторожней, — говорит она ему, прежде чем слиться с ночью. — Готэм был бы скучным местом без этого твоего идиотского сигнала. Бэтмен улыбается ей на это, перед тем как самому дальше продолжать работать. Той ночью он преследует людей Харви и ищет информацию о всех его последних операциях. Его старая добрая камера в Аркхаме уже заждалась своего жителя, и со временем — кто знает? — Харви согласится на ту же сделку, что принял Джокер. Она длится уже несколько месяцев, думает Брюс, поэтому он считает, что имеет право на надежду сегодня вечером. *** В следующее посещение Джокера, он всё ещё помнит их прошлый разговор, поэтому наконец решает спросить. — Почему ты сказал — да? Джокер поднял на него взгляд с карт и пожал плечами. — У них выходят, на удивление, неплохие клубничные пирожные, там, в итальянском районе мод. Брюс нахмурился. — Что, о чём ты говоришь? — О последнем свидании, на которое я согласился сходить, — сказал Джокер. — А о чём говорил ты? — Свидание, на которое ты… — Брюс покачал головой, будто это сможет вытрясти тот внезапный образ из своей головы, что он определённо не хочет видеть, и пронзает того взглядом, который, как он знает, клоун сможет увидеть даже через шлем. — Я имею в виду это, — рычит Уэйн, обводя рукой гостиную. — Сделку. Почему ты согласился на неё? — А, это. — Джокер издал долгий вздох, словно Брюс выбрал самую скучную тему, какую только мог. Это игра, и они оба это знают. Бэтмен продолжает ждать. — Что-ж, а это разве не очевидно? — Спрашивает Джокер в конце концов, извиваясь в кресле. — А я то думал, что так. Ты должен уметь выпускать своего внутреннего Шерлока Холма, Бэтси-олух. — Может мне нужно, чтобы ты объяснил мне? — Настаивает Брюс. — Тц-тц. И когда я только облегчал тебе жизнь? Уэйн всё также продолжает смотреть на него. Он хочет и дальше давить на клоуна в надежде, что тот что-нибудь ответит, даже если это и вызвано только лишь странным внутренним чувством. И как бы там ни было, он думает, что уже догадался, что это за чувство, по большей части. Он просто реально, реально не хочет думать о том, к каким выводам всё это течёт. Знающая ухмылка Селины вспыхивает в его голове, издеваясь. Он отгоняет её подальше. Однако вместо продолжения темы, Джокер выложил свои карты на стол и выжидающе взглянул на Брюса. Тот вздыхает и встаёт, чтобы уйти, не показав своей комбинации. Но голос Джокера, необычно мягкий, останавливает его прямо у двери. — Гордон, — прошептал он. — Он не… он не сломался. Внезапно Уэйн почувствовал холод. — Нет, — ответил он резко. — Не сломался. Джокер кивнул, он казался нерешительным, даже уязвимым, и Брюсу выбило почву из-под ног то, что ему не понравилось видеть клоуна таким. — Если он нет, — прошептал Джокер. — Если один плохой день не свёл его с ума… помимо всех остальных таких дней. Если он… Брюс ждёт, сердце, дыхание, мысли неподвижны, но клоун так и не заканчивает то предложение. Мысль умирает прямо на его губах, как многие умерли от его руки, как Барбара чуть не умерла от его пистолета. Этот момент нужно запомнить. Нужно подчеркнуть, в противовес тому, как у него перехватило дыхание в горле, и он захотел остаться в комнате, чтобы успокоить. Потому что он думает, что знает куда вела эта мысль. И он думает, что может это понять. В любом случае, это делает картину понятней и логичней, если это не ложь. Уэйн так не считает. — И ты смеялся, — проговорил тихо Джокер. — Смеялся вместе со мной. Брюс кивает, его горло запершило, но он всё равно говорит, — Это так. — Почему? — Потому что мы смешные, — шепчет Брюс. — Хех. — Джокер улыбается, слабой тенью тех улыбок, что обычно освещает его лицо. Он вытянул ноги под стол, складывает друг на друга, сгорбившись. Делает себя меньше. — Да, — соглашается он. — Интересно, понял ли ты? Хотя, дело в том что… я сделал себя смешным. Это было специально, видеть, отражать тебя. Ведь, в конце концов, начал то всё ты, любимый. Так что я хочу знать, почему именно я тот, кто должен измениться? И Брюс снова злится, сжимает кулаки, в низу живота неприятное чувство. — Я никогда никого не убивал, — впечатывает. Джокер же указывает на него, затем на себя. — Отражения, — повторяет он. Будто это очевидно. Будто это всё объясняет. Будто Брюс должен увидеть шутку. Он уходит до того как говорит что-то, и не смотрит в камеры весь день.