Инкубаториум Киборгвилля

      Старик нахмурился. Он посмотрел на меня таким взглядом, будто бы говорил: «Ах ты, хитрец! Почти получилось, но к этому вопросу мы вернёмся позже… несколько позже… потому что сейчас рано… потому что ты пока что не готов к тому, чтобы узнать о своём предназначении». Он встал из-за стола, взял бумажный пакет с обертками от бургеров и мелкой снеди, которая согревала нас изнутри, расщепляясь на жиры, белки и углеводы и становясь частичками каждого из нас.       Вандая спустилась спустя примерно полчаса. Я уже засыпал, сидя на небольшом диванчике. Ткань, покрывающая всю поверхность успела выцвести и изрядно забиться пылью… в принципе, эта ткань практически сама превратилась в пыль и от этого я чувствовал себя неоднозначно. Сама эта неоднозначность заключалась в том, что я примерно знал из чего состоит пыль и больше всего в этом составе меня смущали частички органического происхождения. По какой-то странной причине, я всегда думал про пыль примерно следующее: «Мы дышим частичками человеческих жизней». Это обуславливалось тем, что в действительности эпителии эпидермиса были подмешаны в крупицы пыли. Не знаю почему, каждый раз замечая тонкий слой на какой-нибудь горизонтальной поверхности, я думал: «У всего есть кожа… тонкий слой кожи… слой, который защищает реальность от посягательств мира на хрупкую внутреннюю составляющую, что начинает сочиться каждый раз, когда этот внешний покров рвется, режется, трескается, расходится под напором… как снаружи, так и извне».       — Пойдем, маленький, я уложу тебя спать, — улыбнулась андроид, чьи прикосновения всегда были теплыми. — Если хорошо подумать, ты впервые в жизни ложишься так поздно… или, если посмотреть с другой стороны, так рано. Думаю, для тебя это очень интересный опыт, но таких опытов для одного дня у тебя было слишком много. Теперь настала пора прилечь и устроить своей голове отдых, — она попыталась поднять меня на руки, но я отстранился, тем самым показав что сам способен дойти до кровати, — … и я очень надеюсь, что ты будешь спать хорошо и крепко… — задумчиво произнесла она, видимо, стараясь понять то, в каком настроении я нахожусь.       — Все приходит с опытом, — ляпнул я и сам не понял того, насколько глубокомысленными были те слова, что вырвались из меня. Именно они ввели в ступор андроида. Она даже замерла на несколько секунд, стараясь понять то, насколько серьезен я был, выдавая свое высказывание. В итоге, придя к выводу о том, что я — просто ребенок, а детям свойственно говорить о чем-то сверх своего разума, она улыбнулась и сказала: «Ну что ж, маленький мыслитель, ты прав! Все приходит с опытом! Даже опыт переживания хороших и плохих снов приходит с опытом! Так что остается лишь одно — познать всё… или почти всё, самостоятельно» — она улыбнулась и протянула мне свою руку. Я посмотрел на ладонь, затем на лицо андроида, затем еще раз на руку, после чего протянул свою и вновь почувствовал её всегда теплые ладони… теплые и нежные, несмотря на то, что она постоянно работала… несмотря на длительные контакты с водой и моющими средствами… несмотря на частые перепады температур, что обуславливались работой на кухне… несмотря ни на что! И эти руки были намного нежнее и заботливее тех, которые были у матери, потому что у Исиды они были шершавыми, слегка прохладными, твердыми… тоже из-за работы, но несколько другого рода.       — Руки… они такие разные… — подумал я. — Интересно, а какими будут мои руки тогда, когда я вырасту? Будут ли они мягкими и теплыми или станут жесткими и сухими… с мозолями и глубокими линиями… или же наоборот, они будут практически ровными, словно никогда не касались никакой тяжелой работы, — за этими размышлениями я не заметил того, как мы поднялись на второй этаж и зашли в большую просторную комнату, где на стенах висели разные плакаты с изображениями героев, музыкальных коллективов, где была большая постель, на которой лежали очень большие и с виду невероятно мягкие подушки.