Инкубаториум Киборгвилля

       — Эм… дедушка… эм… я хочу сказать… эм… мне очень стыдно, что вчера вечером я поступил так, как поступил, — сказал я, и вроде отлегло, вроде как легче стало, но все равно, тяжесть ощущалась и поэтому я продолжил. — Думаю, я не должен был… эм… бить вас. Я… я… не сдержался. Это было сильнее меня! Словно изнутри разрывало каким-то станком, который работает как пресс, только в обратную сторону… в смысле, так было с того момента, когда вы показали мне, что небо не бесконечно. Тогда процесс распирания изнутри начался, а вчера… это был неуправляемый взрыв… и я не смог совладать с собой, — мне было неудобно говорить об этом. Даже нет, не то чтобы неудобно… я натурально чувствовал боль, которую, по всей видимости, перенёс этой ночью старик. До этого ничего подобного не было, а по мере моих душевных изливаний становилось не только легче, но и гораздо больнее и мне это казалось парадоксальным.       — Как так-то?! — думал я. — Почему?! Я же признаю свою ошибку! Так почему ж мне так плохо-то от этого?! Неужели так будет всегда? После каждого неверного решения? Или после каждого факта признания мной того, что я был не прав?! — мелькнуло в моей голове и, видимо, это отразилось на моем лице, потому что доктор Бей Олденвуд Грей усмехнулся, после чего наконец отреагировал на мои слова и ту искренность, которой было пропитано каждое из слов в отдельности. Произошло это следующим образом: он спустился с дивана и встал на одно колено. По какой-то крайне странной причине, мне совершенно непонятной, он всегда делал так в те моменты, когда хотел сказать что-то действительно важное или серьезное… кажется, таким образом он хотел поравняться, стать одного роста, чтобы посмотреть прямо в глаза, установив таким образом максимально доверительный контакт. Только после всего этого, обычно, старик начинал о чем-то разглагольствовать.       — Слушай, Неон, ты не должен извиняться, — сказал экспериментатор. — Я думаю, рано или поздно такая, назовем ее «химическая», реакция должна была произойти и это нормально. Я все прекрасно понимаю, ведь я тоже человек. Самый обычный, подверженный таким же, только своим порокам, слабостям и комплексам. Так что, поверь, все хорошо и я не обижаюсь на тебя. Более того, наоборот, я очень рад тому, что это произошло, — услышав это, я почувствовал то, как меня скривило от непонимания. — И не смотри на меня так, словно я сошел с ума — это не так. Пойми, каждое противодействие вызвано каким-то действием и в твоем случае этот удар был спровоцирован годами утаивания от тебя истины, еще и такой, которую не каждый способен выдержать! Но посмотри на себя! Ты не только смог воспринять, ты еще смог достаточно быстро принять то, что в девяносто девяти процентах из ста способно уничтожить личность взрослого человека!.., а из ребенка способно сделать овощ… но ты не такой! Ты уже гораздо сильнее и умнее многих обычных, простых людей и тебе есть чем гордиться! А этот удар, расценивай его так же, как я… — он замолчал, видимо в ожидании моего вопроса: «Как?», но я не решался спросить. Пауза растягивалась. Улыбка на лице старика становилась все шире и я не понимал причины. На самом же деле, как и до этого, на моем лице отражалось даже слишком много.       — Ладно, мальчик, — он вновь воспользовался тем словом, которое, на самом деле, выводило меня из себя, но теперь не так сильно и это было чем-то удивительным. — Я же вижу то, насколько ты хочешь узнать… — он улыбнулся еще сильнее, после чего продолжил. — Расценивай его, как новую ступенью твоего воспитания. Причем, расценивай с двух сторон: как новый рубеж морально-эмоционального становления и как то, что ты должен научиться контролировать так же, как и свое личико, на котором всегда во всех деталях и подробностях можно прочесть твои мысли, — внезапно эмоциональный фон изменился с расслабленного на более серьезный и произошло данное преобразование в течение всего одной секунды. — В будущем, чтобы изменить весь этот прогнивший мир, тебе придется управлять собой, своими чувствами и тем, как они отражаются на твоем лице. И я надеюсь, что ты научишься управлять всеми этими… качествами… свойствами… так, как это делают настоящие актеры! И, запомни… единственные люди, с которыми ты должен быть самим собой — твоя семья или те, кто станет твоей семье очень близок. С остальными лучше сохранять сухой холодный нейтралитет и слегка улыбаться… всегда! Чтобы никто никогда не мог прочесть твои мысли и намерения, — сказал он и замолчал, ожидая моей реакции.