Инкубаториум Киборгвилля

      — Как сейчас себя чувствуешь? — поинтересовался я, решив не вдаваться в полемику касаемо людской человечности. — Только давай так, если ты чувствуешь себя плохо, то ты мне прямо так об этом и скажешь! Если скажешь, что все нормально, я поверю, но, если это окажется враньем, придётся придумать меры. Не знаю того, насколько жёсткими они будут, но поверь, просто так я не оставлю факт сокрытия личного самочувствия и, думаю, ты прекрасно понимаешь причину, по которой будет именно так и никак иначе, — сказал я и посмотрел на Хлою, которая в этот миг согласно кивнула. — Так что, прошу, прежде чем дать ответ, подумай и… ну, ты понимаешь, — я дружелюбно улыбнулся. Хлоя лишь молча смотрела на меня. Кажется, в этот миг она пыталась просчитать серьезность моих слов. По выражению её лица можно было сделать выводы о замешательстве и непонимании, но можно было увидеть и осознанность, которая не давала дать поспешный ответ.       — Эм… знаешь… — потихоньку проговорила она. — Я бы очень хотела сказать о том, что все в порядке, что я хорошо себя чувствую, что через пару дней смогу вернуться в строй, но это не так, — сказала моя давняя подруга. — Не знаю, говорил ли тебе доктор или нет, но в ближайшие несколько дней меня ждёт операция. Органы будут возвращены и подвинуты на положенные места, после чего зафиксированы специальной сеткой, — сказала она. — После этого меня ждёт восстановление. Не могу знать о том, как долго оно продлится. Никто не может этого знать и никто не осмелится прогнозировать. Думаю, причину, по которой это так, ты можешь понять, — я согласно кивнул головой, и в этот миг у меня мелькнула мысль: «Любая реабилитация после операции — продолжительная и тяжелая работа… а что будет с ней, учитывая общее состояние, невозможно представить!»       — В живых хоть останешься? — спросил я, прекрасно осознавая правильность вопроса. — Есть какие-нибудь прогнозы касаемо этого? — Хлоя смотрела на меня с маской горечи и печали, что говорило даже слишком много. — Я тебя понял… не нужно слов, — в этот момент мне хотелось взорваться. В этот миг я буквально чувствовал как разрушительные эмоции переполняют меня и стремятся разорвать изнутри, и на то было две причины, которые заключались в простых вопросах: «Почему существование такое несправедливое?!» и «Почему она ничего не сказала мне во время телефонного разговора?!». И если первый вопрос был из области философской чепухи, о которой можно долго и ни о чем рассуждать, то вот второй вводил меня в состояние бешенства! И я понимал, что не прав! Прекрасно чувствовал то, насколько дурными являются мои помыслы о том, чтобы сорваться на бедную Хлою! Но её молчание воспринималось мной как предательство… и плевать, что предательство меня и плана забравшего столько лет трудов! Я не мог понять это предательство веры в себя, в меня, в жизнь, которую можно изменить! Предательство, которое заставило её сдаться.       — Ничего не могу сказать об этом… — выдохнула Хлоя и небольшая слезинка вновь скатилась по виску и я понял, что она боится, что страх связан со скорой смертью, которая в любой момент может мерзко так подкрасться, а после несмело, исподтишка напасть и отобрать жизнь. Пускай страшную, наполненную болью, страданиями и одиночеством, но какую никакую жизнь! И что Хлоя этого очень сильно боится. Может быть и я бы боялся в таких обстоятельствах кануть в бесконечном потоке пространственно-временного континуума! Может быть страх накинул бы на меня свою накидку цвета вечности… но сейчас все было иначе. Я стоял и смотрел на девушку как на предателя самой себя и ничего не мог с собой поделать. От этого внутри было крайне неприятное чувство, которое, при всем своем желании, у меня не получилось ни прогнать, ни задавить, ни просто пропустить мимо поток мыслей.       — Я тебя понял, — скупо ответил Хлое. — В таком случае, единственное, что я могу тебе сказать — держись, — я отвернулся от неё и почувствовал то, как ногти больно впились в кожу ладони. — Если нужна будет какая-нибудь помощь или человек, который должен будет ухаживать, только скажи и я придумаю… сделаю все, что в моих силах, лишь бы найти достойную кандидатуру на выполнение обязанностей, — я чувствовал как клокочет нутро, которое было точно таким же, как у подруги… которое было точно таким же, но каждый орган был на своем, строго определенном ему месте! И это, несмотря на все те испытания, через которые меня за ручку с самого рождения провел доктор Бей Олденвуд Грей — великий экспериментатор и не самый образцовый дед.