Инкубаториум Киборгвилля

      — Я так понимаю, если смотреть на картину в полном объёме, то самое разумное решение с нашей стороны, примкнуть к тебе и твоим соратникам, — сказал тот, на котором значилась цифра два. — Вот только мне это не нравится, — он был честен даже не столько со мной, сколько со своими знакомыми и с обстоятельствами, в которые я вгонял действительность, подстраивая таковую под личные нужды, под личные взгляды, под переустройство. — Что-то мне подсказывает, что ты… что в твоих силах, при большом желании, отрубить вообще все сети, и никто не сможет обойти этого, и тогда всем придётся либо подчиниться, либо выйти с лозунгами и плакатами на улицы. При этом, как бы это ни было, в любом случае, оба варианта сыграют тебе на руку, — он тяжело вздохнул. — С одной стороны, ты получишь необходимое подчинение без особых жертв… ведь даже в случае подчинения будут несогласные, кого придётся быстро устранить… это даже не вопрос, а тупое утверждение, — говоря об этом, второй выругался. — В случае, если люди выйдут на улицы жечь костры, ты произведёшь чистку населения, чем также подчинишь себе всех и вся достаточно жёсткими методами. Таким образом, мы, получается, попали в ловушку, тобой поставленную… в которую можно только войти, потому что выйти не получится, — сказал он и вот этого я не понял. На самом деле, этих людей я не собирался трогать ни в коем случае, потому что считал их вклад в настоящее и будущее неоценимо большим и, в какой-то мере и степени, прекрасным. Однако, я решил не спорить с таким утверждением, считая его полезным в рамках этого разговора. Я подумал: «Нет никакого смысла переубеждать тех, кто обмалнулся сам. Просто мне необходимо промолчать. Таким образом никто не сможет ничего противопоставить моему молчанию… надо промолчать, и при первой возможности не просто сменить тему, а перевернуть с ног на голову, чтобы потом выйти на следующее возможное обсуждение».       — Вот только мне не нравится чувство, словно шея зажата в колодку и голова сдерживается, как под лезвием гильотины, — сказал тот, на ком значилась цифра три. — И я со многим не согласен. Главным образом, с захватом власти не согласен. С объединением границ тоже не согласен, потому что таким образом ты разрушаешь уникальность культур и аутентичность народов. Ты, по сути, просто сделал огромный невкусный салат, который теперь пытаешься перемешать палочкой для еды. Пусть и получается, но очень плохо, — он хмыкнул. — Ты просто паразит, который набросился на мир и начал его жрать, прикрываясь высшей целью. Недостижимой! И от этого мне тошно так же, как от твоего честного взгляда, полного наивности. Словно ты сам не понимаешь, что делаешь! Хотя я вижу, что ты не просто понимаешь, что ты стремишься к тому, чтобы погрузить мир во мрак, — сказал он и, честное слово, мне показалось, что под маской не просто дрогнули лицевые мышцы, что они в постоянном режиме немного подрагивали, заставляя его кривиться от ненависти ко мне. — Так что, я не рад, что мы все же решились на этот разговор. Я как чувствовал, что ничем хорошим он для нас не закончится… что ничего хорошего не будет для нас значить. Скорее наоборот! — сказал он. — И так и случилось, и теперь я переполнен сожалением, — сказал он и воцарилась выжидательная тишина, в которой мне было интересно выслушать носителя номера один. А все потому, что я ждал его мнения… первые два меня позабавили. Они говорили о несогласном согласии со мной, наполненном покорности. И пусть эта самая покорность проявлялась через ненависть. Полномасштабную по отношению ко мне. И мне на это было в большинстве своем совершенно наплевать, а все потому, что к этому моменту я уже был готов к тому, насколько сильно меня возненавидит каждая душа, ныне живущая на нашей планете.