Инкубаториум Киборгвилля

      Война длилась всего один день. Двадцать четыре часа ужаса, которые вписали себя в историю как то, что никогда не должно повториться впредь. Одна тысяча четыреста сорок минут, которые окрасили улицы в цвет крови и которые оставили тела на дорогах и проспектах, и все это под небом, на которое я больше не мог смотреть, потому что потерял веру в свет, с него исходящий, и которое не могло смотреть на нас, потому что мы для него были той самой бездной, куда можно падать вечно… из которой не получится выбраться даже при помощи самой мощной из изобретенных лебедок. А ведь в основе лежали благие намерения и в этом была ирония человечности, которая подразумевала под собой полный абсурд.       Война началась как вспышка. Первые выстрелы выкосили первые ряды несогласных с всемирным режимом и лишь разозлили остальных, которые с грозным криком двинулись в бой одной неразумной биомассой. Выглядело это страшно и я видел все своими глазами, потому что в главном городе нашей планеты стоял в первом ряду с автоматом и жал на курок. Я считал, что таким образом смогу показать свою решимость тем военным, которым заплатил сполна за работу. Многие из них не поддерживали этот метод, но за деньги продолжали идти нога в ногу, потому что жадность и жажда заработать еще больше оказалась частью их натуры. Некоторые из сотрудников были просто психами, которые любили лишать других людей жизней и вот эти сотрудники оказались самыми ценными, потому что у них не было убеждений, не было стремления разбогатеть на войне, было лишь чистое желание забрать как можно больше жизней, и использование этих солдат казалось мне самым мерзким, что только можно было сделать, но иначе было нельзя. Я понимал, что на таких будет держаться мир, во всяком случае первое время.       Толпа двинулась вперед, на баррикады и тяжелую технику. Как только это случилось, так сразу части тех разлетелись в разные стороны, но это мало кого остановило, а все потому, что в борьбе за убеждения люди теряют человечность и становятся животными, которые способны нестись вперед, и это я видел, нажимая на курок и прикидывая шансы на победу. И было страшно, потому что нас было мало, особенно если сравнивать с миллионами противников, которые двигались вперед. Да, на нашей стороне было оружие, была серьезная подготовка… а на стороне сопротивления была численность, способная задавить… стремящаяся стереть нас с лица земли. И это понимал каждый, кто стоял рядом со мной, плечом к плечу, и также нажимал на крючок, заставляя оружие выплевывать кусочки свинца.       Я понимал, что как только первый человек проломит линию обороны, так сразу можно будет сказать, что мы проиграли бой и войну. Что мой план провалился, частично воплотившись в жизнь. Что я сделал все, что мог, лишь бы сплотить людей в едином желании уничтожить себя, но не успел дать им того, кого они действительно заслуживают. Я понимал все это и вел огонь с остервенением, с пониманием, что первый человек, который прорвется сквозь линию нашей обороны станет песчинкой, попавшей в глаз в самый ответственный момент, и в связи с этим отдавал приказы о безостановочной пальбе из всех орудий. Причем, в голове даже не было мысли помедлить или попытаться сдержать толпу предупредительными выстрелами в воздух. Было лишь стремление выстоять, чтобы закончить план. Уже потом, когда все закончилось и многие блевали, я подумал, что данная мера оказалась страшной необходимостью. Что человечество таким образом прошло через мелкое ситечко и теперь остались только те, кто в любом случае подчинится или, как минимум сделает вид таковой, что мне и требовалось. Я понимал, что этого никогда не забудут и уже готовился к собственной казни, праздновать которую будут сотни лет после её свершения.