Инкубаториум Киборгвилля

      Так прошёл один тяжелый год, он же первый на пути окончательной деконструкции всего того, что было раньше. И чем дальше мы заходили, тем мне становилось тяжелее. Чем ближе мы были к тому, чтобы Эрт покинул Инкубаториум, тем больше складывалось впечатление, что сам образец героя против того, чтобы быть выведенным в жизнь, в мир, в человеческое общество. При этом Джонсон на все мои вопросы лишь разводил руками и просил немного подождать. Что процесс разгерметизация проходит сложнее, чем в теории и что адаптация оказывается более трудоёмкой, чем это предполагалось изначально. Причём, старый друг покойного Олденвуда Грея не мог понять той причины, по которой уже взрослый, полностью сформировавшийся человек, созданный при помощи синтеза белка, с внедрёнными в него электронными цепями, работает не так, как это задумано изначально. В связи с этим выход этого человека откладывался дальше и дальше, давая мне все больше размаха, чтобы спуститься ниже и ниже по лестнице, прямиком в тот самый метафоричный ад, который вновь появился в учениях и как следствие в головах жителей земли из-за того, что им надо было во что-то верить.       Первый год после кровавого дня минул очень быстро и за это время революционер и мученик создали свои организации, растянувшиеся настолько широко по миру, что смогли окольцевать его. Причём, и это было забавным для осознания, мученик стал открытым политическим деятелем, который, защищая прямых оппозиционеров политическому строю, потихоньку становился кем-то вроде святого. Того, кто подключая разных людей из своих знакомств, освобождал радикалов, но не просто так, а с условием помощи. Что-то вроде: ты мне, а я тебе. И если под «я тебе» он подразумевал «я дам тебе свободу, о которой ты сейчас мечтаешь», то под «ты мне» он говорил «твоя свобода будет в моих руках, потому что расплатой за жизнь ты должен будешь даровать мне жизнь свою и противостоять нашему общему врагу», и казалось бы, это завуалированное подобие рабства, но соглашались все, потому что цели рабовладельца и раба совпадали. Это стало интересным опытом не только для меня, но для всех членов команды. Даже для тех, кто не был заинтересован в политических играх, а всецело посвящал себя технологическому развитию, которое на данный момент держалось в тайне, чтобы потом быть представленным как нечто прекрасное и неотвратимое, только в руках Эрта, а не моих, испачканных в крови и дерьме, в пепле и химикатах, которыми я пытался все это смыть… что же касается революционера, у него все было несколько иначе, и он под пристальным присмотром и с разрешения управляющих теми или иными секторами земли, творил те или иные теракты. Причём, никто из его войск не понимал, что на самом делаем любой их успех был спланирован как какая-то полезная для мира операция. Что-то вроде: это не просто нападение на конвой, это необходимое выведение денежных единиц из употребления; это не обычный взрыв какого-то там дома, а необходимое действо для реконструкции здания под нужды современников; это не захват ученых, лаборантов и докторов, а полная передача тех, кто действительно необходим сопротивлению в тот или иной момент времени. И с революционером было интересно работать, потому что каждый шаг напоминал театральное представление, в создании которого, как очередного эпизода сериала, принимали участие Виро, Клейн Батлер, Карл и Хлоя… в этот же момент за мучеником было просто интересно наблюдать. Они взяли на себя две прекрасные роли… разделили обязанности напополам, начав как пластилин лепить всех несогласных в своих руках, давая тем необходимые свершения. Это было великолепно! В этом было интересно участвовать в виде скрытой стороны, которая разрешает и подготавливает почву, которая в последствии демонстрирует небольшие представления и никогда не позволяет никому играть или навязывать свои правила… никому, кроме себя, конечно же.